STD

      Весь пол агентства укрыт бумагой.       У Данте жёлтый отпечаток ладони на лице. Синий, чуть ниже — на шее. И неоднородная зелёная смесь на футболке, словно кто-то пальцами пытался изобразить луг.       Мятежник стоит в центре комнаты и что-то рисует — ногой. Аккуратно распределяет краску большим пальцем, потом застывает, отрываясь от бумаги. Неловко держит равновесие, качаясь из стороны в сторону. «С хвостом было бы проще», — мимолётом думает Неро.       — Присоединишься? — Данте протягивает ему банку с краской. Насыщенный ультрамариновый выглядит так заманчиво, что Неро соглашается, не думая.       — А кисти есть? — спрашивает он. Мятежник фыркает и всё-таки падает. Не исписанные листы летят из-под его тяжёлой туши в разные стороны.       — Пальцами, малой, всё пальцами, — Данте цепляет каплю краски с крышки, чтобы тут же размазать её у Неро по лбу. Это обряд посвящения, без него никуда. Если лицо уделано — дальше мазаться уже не страшно.       Неро, ворча, опускает в краску ладонь.       Он рисует облака и волны, дельфинов с кривыми хвостами и китов неправильных форм. Мятежник заглядывает через плечо, гадко посмеивается, и Неро в отместку бодает его плечом, не чувствуя ни граммы обиды.       Художник из него, конечно, не лучше, чем из Кирие — мечник, и бумагу он скорее портит, чем создаёт на ней что-то красивое. Но ведь его попросили только составить компанию, а не заниматься искусством. Так что он транжирит краску Данте без особых угрызений совести.       Косится тихонько на то, чем увлечён Мятежник — косится, чтобы застыть, со смесью удивления, восхищения и зависти. Под пальцами котяры пейзаж дивной красоты: укрытые серым скалы, фиолетовое небо с тёмными пятнами туч и, кажется, молнии, чуть размазанные, не такие тонкие, как должны быть.       — Гроза и снег? — спрашивает Неро с сомнением.       — Гроза и снег, — повторяет Мятежник негромко. — Она любила холод. Буря следовала за ней всюду, куда бы она ни пошла.       Он продолжает поправлять маски белого — и вот они уже совсем не кажутся Неро молниями, скорее одним силуэтом, сплетённым в облаках электричеством. Маленький на фоне гор, огромный, если приблизишься. Неро заинтересованно садится поближе.       — О ком ты?       — У Спарды было двое сыновей. Разные по характеру, разные по предназначению — каждый из них получил от отца меч, выкованный в новом свете, но наделённой силой старого, — Мятежник кидает на Неро взгляд, улыбается. — Спарда одолел двух сильнейших демонов Нижнего мира, чтобы сделать своим детям такие подарки. Я — то, что осталось от первого. А это… это то, что я помню о втором.       Ямато. Всё нутро трепещет от отгадки. Он не смотрел раньше под таким углом, но теперь не может развидеть — её сила, необузданная стихия без кованной формы, своевольная, яркая. Демон, веками не осознававший ценность свободы, побеждённый Спардой и отданный в службу одному из его сыновей. Неро не знает, какая участь постигла истинного хозяина, но теперь Ямато принадлежит ему — неопытному ребёнку, полукровке, которую бросили те, кто его породил.       — Она могла бы стать человеком, как ты? — не то, что следует спрашивать прямо сейчас. Мятежник же лишь тихо хмыкает в ответ — он будто ничего другого не ждал.       — Сложно быть человеком, когда полёт — это то, что ты есть. Конечности, бренное тело. Даже я с трудом справляюсь, — пальцы, испачканные в белой краске, шевелятся по очереди. Мятежник наблюдает за собственным движением так, будто не он его запустил. — Постоянно чувствую себя уязвимым. Постоянно мёрзну. Постоянно хочу спать, — он зевает как бы в качестве подтверждения, и Неро неловко поджимает губы.       Наверное, это глупость. Ямато не нужна человеческая оболочка, чтобы говорить с ним — она бы делала это, будь таковым её желание. Но в руке Неро меч кроток. И спросить его о предыдущем хозяине не поворачивается язык, как, впрочем, и Данте. Это тайны, которые Неро не касаются, но его всё же тянет к ним, как грешника — к запретному плоду.

***

      — Ты китов моих испортил!       — Правда? — Данте останавливается. Момент он серьёзно разглядывает место, куда повалил Неро, а затем выдаёт безапелляционное, — новых нарисуешь.       Мальчишка делает вдох, чтобы как следует возмутиться, но весь воздух из лёгких вышибает щекоткой. Касания Данте не знают пощады. Его пальцы скользят под футболку Неро, пока того гнёт от хохота в разные стороны. Данте задирает ткань, пачкает кармином бледный живот. Зачем-то прижимается к оголённому пупку губами — жест, который Мятежник знает только как интимную ласку, здесь роль играет совершенно другую. Данте шумно выдыхает, и смех Неро уже слабо напоминает смех, а больше походит на судорогу. Мятежник, впрочем, не волнуется. Данте лучше знать, как устроены люди, и сейчас он улыбается совершенно довольно. Значит, всё в порядке.       — Эта краска то хоть, — пауза, короткий вдох, — от одежды отстирывается?       — Ты думаешь, я проверял?       Данте заслуженно получает ногой по рёбрам, и ребёнок убегает мыться, вдоволь наигравшись. Мятежник не знал, что рисовать с кем-то — это весело. Когда он был демоном, мало кто мог составить ему компанию. Одних он презирал, в других видел только соперников. Одиночество не тяготило, хотя, может, он просто не знал ничего другого.       — Удивительно, что мёртвое могло породить нечто настолько живое.       — О чём ты? — спрашивает Данте, размазывая краску по лбу и заодно уделывая в ней волосы. Цветная прядь неожиданно ему к лицу.       — Мы признаём кровь Спарды, такова суть нашей службы. Но это не единственная причина, по которой Ямато откликнулась, — Мятежник прикрывает глаза. Сложно сказать, что он чувствует из-за всего этого. Напарница по несчастью, очевидно, сильно обыграла его, но это не злит. Скорее вызывает неуместное восхищение. — Истинная мать всегда придёт на помощь чаду. Такова природа вещей.       — Да уж, а я гадаю, как братец мог изменить любимому мечу, — Данте хмыкает, но в следующий раз, когда Мятежник смотрит на него, на его лице уже не осталось веселья. — Ты уверен, что такое возможно?       — Был уверен, что нет, — честно признаётся Мятежник. — Она меня удивила.       Ямато не как оружие, которое можно отсечь, а как часть, питающая душу, вступающая в живой резонанс с ней. Чем больше он смотрит на Неро, тем отчётливее он это видит. Красота, не постигаемая глазом человека и даже полкуровки.       — Ему не стоит знать об этом, — говорит Данте. Мятежник не спорит — такие вещи трудно постичь уже ему самому. Он опускает взгляд на рисунок Ямато в облаках. Краска уже подсохла, но изображения касаться всё ещё боязно — вдруг размажется.       — Оставишь? — вопрос звучит несмело. Мятежник не знает, есть ли в этом для Данте хоть какая-то ценность. Пещера, являвшаяся ему домом, вся была в гравировках — он выцарапывал их когтями на белом камне. Агентство Данте тоже переполнено его следами. Они не так очевидны, но Мятежник здесь уже давно. У него было время всмотреться как следует.       — Спрашиваешь ещё, — и снова Данте привычно улыбается. Мятежник склоняет к нему голову и получает в награду поцелуй в висок. — И часть уцелевших китов. А то пацан расстроится.