Кленовник

***

— Нет, — коротко отрезал Рин. Юки сидел смирно и, распахнув глаза, смотрел в одну точку. Его затуманенное тогда сознание обнажило орудие для уничтожения – его собственное тело. — Мы разделились с ними, — продолжал Рин, сложив руки на груди и поглядывая из стороны в сторону, — еще ночью. Понятия не имею, какого хрена они зашли за границу, но, когда не нашел их у нас, пошел искать. Юки не верил своим воспоминаниям. Не верил своему телу. Не верил Рину, который трындел без остановки. Не верил никому, кроме холодного рассудка, который только сейчас цепями ненависти и презрения к себе медленно ломал его. Его оружие – его тело. Оружием он умертвил того, кого поклялся защищать. Умертвил того, с кем играл в детстве; убил того, кто заступался за него и брал вину на себя. Софи вставала под удар всегда, когда Юки творил невообразимые вещи: когда чуть не забил дразнящих его друга мальчишек до смерти, она приняла вину на себя, сказав, что это она подтолкнула Юки на этот шаг. Софи любила его. Не взаимно. И Юки всеми силами пытался охладить ее чувства. Софи выросла вместе с ним, и ее любовь навсегда осталась в прошлом. Они стали меньше общаться, когда на Юки свалилось бремя лидера и собственных убеждений. Тогда он ушел в тень, ушел в заговор, а Софи так и помогала ему изредка и словно бы робко. Она боялось того, в кого превращается ее любимый мальчик, который когда-то защитил ее. Сейчас она мертва от его рук. Юки тяжело сглотнул и выдохнул. Он сжал белую рубаху солдата и вновь услышал голос за спиной: — Сначала вдоль границы прошёлся: заходить не хотелось. А потом, думаю, надо проверить. Мало ли по незнанию забрели. Юки осторожно кивнул, начиная ощущать свое тело здесь и сейчас. Он вновь схватился за ткань: пальцы сжались до предела, костяшки побелели от напряжения; все тело стало грозовым облаком, из которого вот-вот хлынет ливень. Слабость. Голова кружилась даже от моргания, от дыхания. Юки болезненно замычал и присел с корточек наземь. Он подтянул колени к себе, чуть обхватил их локтями и с силой потёр ладонями глаза. Рин уставился на Юки. Оба молчали. Симидзу обхватил колени и положил голову на них. Он смотрел на грязную рубашку и тихо, чтобы Рин не услышал, восстанавливал прерывающееся дыхание. Рин следил в оба. Он так и не шелохнулся, не произнес ничего, и Юки это ужасно мучало: спроси – он ответит, напади – он отобьется, спровоцируй – поведется. Хоть что-нибудь! Юки словно заперся в клетку из своего тела по соседству с монстром, которого он пытался разглядеть в себе, почувствовать. Но тщетно. Паника овладевала им. И только отсутствие зрительного контакта с Рэем спасало его от неминуемой гибели или рассекречивания нового себя. Юки старался ни о чем не думать, а Рин ничего не говорить и только пристально, будучи готовым на все, следить за магом. Симидзу выставил руки по бокам и поднял голову к небу. Пальцы зарылись в песок, в прохладу, и такая же прохлада обдавала его лицо вместе с ветром, подхватывая волосы. Юки подсел к трупам ближе и провел по густым волосам одного парня. Он коснулся его шеи и понял, что тот ещё жив. — Этот жив, — коротко объявил Юки. На волосах солдата запеклась кровь. Юки поднял волосы и обнаружил рану на виске, на скуле и у уха. Кто-то будто ударил солдата, а тот скорее всего просто в отключке, которая может привести к смерти. И что-то здесь было не так. Не может вампир полечь от пустякового удара в висок. Возможно, этот солдатишка-то чистокровным и Златокровным не является, но все равно мешанина из вампирской крови не позволит ему так быстро умереть. Чистокровные от Златокровных отличаются тем, что у первых исключительно чистая вампирская кровь; в роду их нет и быть не могло представителей, которые когда-либо имели родителя человека или эльфа. Исключительные вампиры с лучшими и качественными родовыми особенностями. А вот Златокровные – наоборот: их вампирская кровь чиста только от пятого-восьмого колена вампира, либо же одним родителем являлся чистокровный человек. То есть бывали в роду примеси иной расы, но уже настолько давно, что одна родовая особенность вычистилась, возможно даже эволюционировала, и прекрасно функционирует в теле Златокровного. Юки рассуждал и освежал знания о кровопийцах, но в голове уложиться не могло, насколько легко полег этот вампир. Ведь на службу берут исключительно вампиров Златокровных или чистокровных, чтобы как раз не случалось таких казусов, когда солдат после одного физического удара превращается в пепел. Юки склонил голову и провел пальцем по корочке крови. Часть ее отслоилась, но под ней, вперемешку с вытекающей кровью, лилось что-то синеватое. Симидзу вздрогнул и резко накрыл ладонью рану. Он вновь сжал другой рукой ткань своих штанов и опустил голову, с особой концентрацией вдыхая кислород. — А второй? — спросил Рин, вновь всматриваясь вдаль. Юки приоткрыл ладонь. Он, не веря своим глазам, всмотрелся внимательнее. Думал, что у него рябит в глазах, мерещится, ведь в ране полуживого солдата растекалась собственная манна Симидзу. Она облепляла инеевой сетью рану и, будто тонкими нитями льда обрамляла ее, заточая в морозную клетку застывшую кровь. Нити вошли в кровавое месиво, проникли внутрь тела вампира и отравили его изнутри. Когда ответа не последовало, Рэй перевел взгляд на мага и продолжил: — Ясно. — Он принял молчание за отрицательный ответ. — Нашел вот недавно, — Рин подозрительно всмотрелся в махинации Юки, — и думал, чё делать с ними. Живые ли? — риторическим вопросом заключил он и склонился к ним. — Что там? — резко раздалось над ухом Симидзу. Юки вновь загородил ладонью рану. Быстро повернулся к Рину, и их лица оказались напротив друг от друга. Служка смотрел в дрогнувший взгляд мага, и его подозрительная отчужденность засаживала тому в зрачки лезвия. Юки не смог выдержать. Снова взглянул на трупы и, не убирая ладони, быстро нейтрализовал манну. — Этот живой, — снова заверил командующего Юки, ставя дрожащую руку на песок. "Их убил я". Дыхание его прервалось. Тело будто вылили из свинца, и ужасная слабость сковала мышцы. Он словно погряз болте мыслей, где отравляющим газом была она единственная. "Я их убил". — А тот? — повторил Рин и своим голосом развеял сгустившуюся отраву сознания. — Нет, уже все. — Быстро ответил он и задрал белую рубашку солдата, обнажая талию. Провел по гладкой коже и поднес к лицу Рина почерневшие подушечки пальцев. — Тлеет уже. Рин оперся на колени и склонил голову в смиренном выдохе. Юки тоже уставился на еле живого. "Их убил я". Эти слова въедались ему в мозг, и он изо всех сил пытался выкопать в этом бардаке паззл воспоминаний: ещё одну расправу над неповинным существом. Но тщетно. В монолитном лабиринте сознания Юки врезался в стены, бил кулаками, пытаясь властвовать над ним. Немые слезы отчаяния стекали по щекам. Он бился в конвульсиях и метался туда-сюда, пытаясь хотя бы найти выход из логова собственных затуманенных поступков. Тщетно. Над ухом вновь зашуршало. Симидзу резко повернулся обратно: Рин пристально смотрел на не опущенную дрожащую руку мага. Рэй переводил взгляд то на Юки, то на темные подушечки пальцев и убийственно молчал. Его лицо не выражало ничего кроме злорадного подозрения, скрытого за безразличием. Маг быстро опустил руку и под тем же взором поднялся на ноги. Движение разогнало стоячую пелену в голове. — Чего с тобой? — твердо спросил Рин, смотря прямо в душу. Его взгляд будто высекал Юки розгой. Он до сих пор ощущал мелкую дрожь в руках и огромный омут страха, что заглатывал его целиком. — Трава. — Юки глядел на него, пытаясь затмить страх решимостью и твердостью. И получалось будто бы плохо. — Поросло всякого, знаешь ли, — кинул он, усиленно обращая внимание на фиолетовые глаза шкета, в которых за все это время не пролилась ни одна алая волна. Юки это очень тревожило, ведь он боялся, что этот псих сорвется на него, а он, не властвуя над новой чужеродной природой, в ответ нападет на приближенную к Виктору служку. — И что за трава? — продолжал прощупывать Рэй, не торопясь проговаривая слова. — Опиши. — Громче обычного сказал он, как будто бросая вызов юкиному рассудку. — Чтобы я не отравился случайно. — Как белые колокольчики, — пришли на ум именно они, ведь эта трава встречается редко. — Только растут одиночно. У них листья от головной боли помогают. По крайней мере, должны были. Рин тяжело вздохнул и отступил шаг назад: — Да ну, — протяжно произнес он и сжал кулаки, пробежав взглядом по грязной рубашке. — От головной боли, говоришь. Ну, буду знать. — Он снова повернулся к еле дышащему солдату и, кивнув на него, хотел что-то произнести, но на запястье засияло золотое спиральное свечение. Рин задрал рубашку и прикоснулся пальцем к пульсирующему узору. В воздухе, прямо у браслета, вспыхнула призрачная желтоватая бумага, на которой все, кроме первой буквы, было начеркано явно наспех. Рэй повернулся к Юки: теперь он не видел почерка. Рин пробежался глазами по докладу. Мина его исказилась, и, предварительно получив несколько очерков служки, послание испарилось. — Мне нужно уходить. ЧП в Редтане. — Что там? — поинтересовался Юки. Глаза Рина вспыхнули. Он с ненавистью, будто пёс сорвался с цепи, смотрел на мага: — Не. Твоего. — отрывисто зарычал Рэй. — Ума. Дело. Юки! — злобно оскалился на Симидзу вампир, продолжая жечь в глазах алый костер. — И если только ты нажалуешься Виктору, я тебя прикончу. Он говорил про ситуацию с поставленными к нему служиков и смерть одного из них. — Да ну? — Симидзу за все года привык к всплескам агрессии этого парня, к тому же он понимал причину его ненависти: она была вполне обоснована. — Прям-таки прикончишь? — пренебрежительно и с улыбкой кинул Юки, выпрямляясь. "Нападать именно сейчас, доказать своим обычным поведением и до сих пор теснящейся в груди враждой, что со мной все нормально", — решил Симидзу. Рин опешил и вздрогнул. Подавил гнев. Он смотрел на ухмыляющегося Юки с накопленной за много лет ненавистью и отвращением. Симидзу знал: этот ненормальный и впрямь прикончит его, если Виктор скажет "фас"; если с Виктором что-то случится, и подозрения падут на него. Но сейчас, когда названный папаша Рина сделал выбор в пользу его заклятого врага, а некогда друга – Юки, единственное, что может выкидывать Рэй – это слова ненависти и презрения. Ведь маг все двигался и двигался к цели; становился ближе к смыслу его жизни. И Рэй, обласканный в детстве словами папочки, в реальности столкнулся с противоречием. Его доверие к существам высекли плетью, закрыли под замок. Мозги с детства взращивали будто в пробирке, прививая мальчишке чувство долга и обязанности. Лидер – новый лидер особой организации. Вот, что нужно было Виктору. Но "собственное" дитя потухло на фоне чистокровного эльфа: на фоне успехов эльфа, который приковал внимание отца, коему жизненно необходима выгода, продолжение его дела, продолжение его ненависти. Рэй закусил губу и прикрыл взгляд. Он пытался сдержать себя. Кулаки сжались до того, что побелела кожа на костяшках, но быстро расслабились. Он мотнул головой, как бы говоря «нет» и смиряясь с авторитетом Юки. — Давай иди отсюда, — грубо приказал Симидзу. Он и сам желал поскорее избавиться от шкета. — И чтобы духу вашего больше не было на моей земле, — сквозь зубы прорычал он. Жалость к Рину отравляет, и Юки уже давно избавился от этого пагубного чувства. Рин в его подчинении, ведь того предал собственный отец тогда, когда Рин поставил свою выгоду выше Юки. Рин поставил себя выше того, кого переизбрал папочка. Для Виктора это непростительно, а оспаривание его слова карается смертью. Но Рэй почему-то до сих пор жив… Служка посмотрел на Юки исподлобья, но ничего не сказал. Он выглядел провинившимся мальчишкой, которого пожирает гордость и необузданное чувство власти, внушенное ему с детства. Но сейчас власть не в его руках. Юки грозно посмотрел на него: — Пошел отсюда, — грубо скомандовал Симидзу, вскинув рукой. Рин поднял голову к небу, подавляя очередной приступ, спровоцированный приказом. Смотря в небо, и с вычищенным до блеска тоном, он проговорил: — Можешь посидеть с Саньком? А то его сожрут здесь одного. — Не сожрут, — так же резко обломал его Юки, — если уж столько часов нетронутыми пролежали, то ещё пару с ними ничего не случится. Рин не нашел что ответить. Пожал плечами и вскоре оказался на середине тропы, что проходила сквозь поле поздней пшеницы, а после его силуэт скрыла густая смешанная стена деревьев.