Кленовник

Юки измученно выдохнул. Он не открыл глаз, но ощутил телом, что находится далеко не на мягкой кровати. Как же раздражали его эти, казалось, бесконечные осознания того, что он снова невесть знает где и как оказался. Но в этот раз его сознание было гораздо чище, чем обычно: он припоминал лица и имена, события и слова тех, кто скрылся от его глаз. Однако последние, возможно, часов пять вымыло из головы, как пену из моря. Он поморщился и приложил пальцы к виску. Юки смотрел в небо и провожал взглядом плывущие облака. Они, как угасающие воспоминания, то налетали разом, отчего маг морщился, не понимая, было ли это на самом деле, то уплывали без следа. — А ну стоя-ять! — резко и протяжно приказал строгий голос, когда Юки наконец решил привстать на локтях и оглядеться. — Давай выходи, — послышалось вновь. Юки быстро оглядел местность: он находится на собственных Нейтральных землях. — Нет, подойди-ка ты сюда, — низко и твердо проговорил Симидзу, осмелев, ведь негоже приказывать одному из глав Нейтральных земель. Юки снова посмотрел в небо и облизнул обветренные губы, дожидаясь повиновения неизвестного. На горизонте зелёного и голубого замерцали фиолетовые пряди. Юки вытянул спину и устало взглянул на низенького парня, который смотрел на него без радости и с явным нежеланием вступать в диалог. Это был давно знакомый ему шкет. Симидзу поднял руку в знак приветствия, а Рин Рэй показательно цокнул языком и закатил глаза. Юки с усилием повернулся на бок и поднялся на руки, но голова кружилась, а глаза резало от света. — Помоги, а? — проговорил он и взглянул на Рэя. Рин перешагнул траву и встал возле него, смотря сверху вниз. Такой беззащитный и словно поверженный Юки ему ранее не встречался. Кроме единственного случая, когда его "отец" и весь пригород Редтана разнимали их. Тогда Симидзу был в схожем положении: в такой же позе, разве что отличалось то, что сейчас он действительно слаб, а тогда он был в ярости и задушил бы Рина собственными руками. Шкет склонился и подал руку. Юки схватился за нее и поднялся. — Чё с тобой? — кинул Рэй, когда Юки прикрыл ладонью глаза, чтобы избавиться от ряби в них. Рин потряс руку, ожидая скорейшего ответа. — Отравился, — отчеканил Юки первое, что в голову пришло. — Чем? — Да хер его знает. Пить ужасно хочу. Обезвоживание, наверное. Рин не стал задавать вопросы и отвёл его к реке. Через пару минут ноги уже затянул песок. Юки отступил от Рэя, и тот остался позади, пристально следя за плавающим и неуверенным шагом мага. Прозрачный жидкий лёд, что неподвластен стихии Юки, отражал солнце и слепил глаза. Маг опустился на корточки и провел дрожащими пальцами по бегущему вон течению, погружая их в душу реки, в самый песок. Его резко посетило желание раздеться и отдаться ледяным объятиям, но такое сокровенное желание развеял подошедший Рин. Он стоял за спиной и глядел то на неподвижного Юки, что рассматривал воду, то вдаль на скрывающийся за полем и лесом Редтан. Юки тихо вздохнул, прощаясь с ещё даже не подступившим чувством уединения, и зачерпнул ладонями воду. Речная вода утолила жажду, охладила щеки, и капли влажной дорожкой скатились по шее и впитались в грязную, но не окровавленную рубаху. Мокрые волосы облепили лицо. Юки повернулся к стоящему Рину, и в глазах читался вопрос о незваном приходе редтановских служиков на Нейтральные земли. — А у меня тут ЧП, — ответил Рин на не озвученный, но ожидаемый вопрос Юки. Рэй сложил руки в карман и пожал плечами, переминаясь с ноги на ногу, словно это самое происшествие вызывает у него неприемлемый, но сдержанный стыд. Юки проследил за его взглядом. Там, у подножия черноземного обрыва берега, сверкала форма солдат. Друг на друге лежало два тела; Рин смотрел на них, поджимая губы, кажется, размышляя о том, чего с ними делать. — Иди-ка сюда, глянь хотя бы, — бесцеремонно проговорил Рэй и направился к ним, но через пару шагов остановился, глянув на сидящего Юки. — Ты как сам-то? — бросил он, великодушно поинтересовавшись, и пошел дальше. Юки приподнял брови от его наглости, но ответил: — Нормально, — вытирая лицо рукавом, Симидзу поднялся и пошел за ним. Рин остановился у трупов: — Целительную магию знаешь? — поинтересовался он, с холодной надеждой взглянув на подошедшего Юки. Симидзу как будто без особого интереса смотрел на тела, однако в его груди бушевало навязчивое чувство связи с павшими "героями", которые несогласованно оказались на его землях. — Нет, — отрезал эльф. — Не ври, — протянул Рин и сощурился в улыбчивом подозрении, — вас обучают основам. И раз уж мы должны друг другу помогать, — выделил, как будто выплюнув, последнее слово он, — уважаемый глава, то не подсобишь ли, а? Как заметил про себя Юки, Рин говорил это с прекрасно уловимой ноткой отвращения и к нему, и к поверженным солдатам. Рэй снова прикрывал собственный зад, и, на самом деле, ему было искренне все равно на приставленных к нему подчинённых. Но после того, как он накосячил перед "папочкой" Виктором, он выслуживался как только мог. И эти потери, что лежали прямо у его ног, ни что иное как повод вышвырнуть его из дома Радмара: обречь на страдания в темных землях Майдоры, либо на бессмысленное странствие с какой-то призрачной целью по нескончаемой, требующей его крови, земле. Юки поднял брови. Необъяснимый и темный водоворот мыслей засосал его. Он понимал, что его помощь – следствие оставить Рина в доме Радмара, но если он не поможет, то вязкое ощущение внутри него превратиться в гиблое болото несвершившихся деяний – совесть заиграет. Юки тяжело вздохнул. Он принудил себя помочь им, несмотря на то, что благодаря этой помощи, которую он оказывал подло улыбаемущаяся Рину, этот мальчишка останется в рядах приближенных Виктора ещё на какое-то время. — Кто их так? — спросил Юки, когда сел на корточки и коснулся кисти руки парня, что лежал сверху. — Монстр какой-то кленовский. Взгляд Юки сосредоточился на точке, а рука остановилась. Что-то тянуло его к телу. Будто собственные воспоминания нагло выскользнули из головы, но оставили призрачный намек на то, что что-то здесь связанно именно с Юки. — Кленовский…— как будто уточняя, но без вопроса произнес Симидзу. — Ты уверен? — Ну а кто ещё? — Рин покрутил головой, всматриваясь куда угодно, но не в проблемных товарищей. Юки коснулся костяшек поверженного. В груди словно появилось червивое яблоко, и каждый паразит норовит прикоснуться к его плоти изнутри и оставить будоражащее ощущение. Резко по телу Юки разнеслась волна дрожи, он зажмурился и склонил голову. Юки ощутил бешеный поток воспоминаний, которые, казалось, были вовсе не его. — А ты не видел его? — С какой-то надеждой и страхом уточнил Симидзу: — Монстра?

***

Когда мне удалось вырваться из фантомного ужаса сна, по телу разливалось приятное тепло, которое молило скорее растратить его: впустить в себя холод и сковать им неподвижное тело. Я скрипнул зубами и вцепился пальцами в дерево под собой. Меня, как рыбу на суше, разрывали тысячи крючков: они тянули в разные стороны, и каждый требовал моего незаменимого внимания. Я тряхнул головой, пытаясь прогнать их зов, но вместо приятной тишины в голову ударил дребезжащий, как будто из каждого угла всего бренного, гонг. Я зажмурился от расползающейся дрожи и впился когтями в устланный деревом пол. Через несколько минут зовущий монолог и какофония в голове стихли. Я перевалился на четвереньки, тяжело вздохнул и раскрыл рот, не открывая глаз. Жидкая слюна скопилась на губах и тонкой струей потянулась на пол пристройки дома моего младшего брата. От ощущения границ своего тела, окружающего мира и воспоминаний, затуманенных отравляющим, будто табачным, дымом, сердце бешено стучало. Оно требовало погонь и движения, криков и смеха: весь спектр эмоций, которые когда-либо протекали в психике сознательных существ. И это все я пытался запечатать в клетку из собственной груди, костей и истинных воспоминаний. В тот момент я отпустил в свободный полет последнюю мысль моего сознания. Потому что потом оно превратилось в безликое марево, которое равнодушно и будто без всякой войны за мое тело уступило место дикому нечту. И вот ночной лес предстал передо мной непроходимой стеной: я задрал голову, стоя у темно-зеленой великой монолитной ограды, но стоило мне моргнуть и всмотреться в черные черствые стволы деревьев, так тьма, хохоча надо мной, рассеялась и обострила органы чувств. Ночь, точнее момент, когда она рассеивается перед тобой даже в самый поздний час, обращается проводником в весь этот сумасшедший сброд звуков и ощущений. И в чарующем дуо они принуждают тебя то волочиться сквозь подлесок, пугаясь каждого прута, что бьет по щекам; то срываться с невидимой цепи и нестись на зов кого-то, что железной хваткой впивается в твою грудь и все тащит, тащит, тащит… Я мчался по тропе и крутил головой, пытаясь отыскать каждый уловленный мной звук и запах. Запахи гнили, падали и мышей варили во мне тошнотворный привкус, исходящий прямо из желудка. Но вот в нос ударил приятный аромат, смешанный с чем-то умопомрачительно вкусным. Я остановился, облизнулся и зыркнул по сторонам, порабощено ведясь на сладкий зов. Запах, словно нацепил ошейник с шипами: малейшее отклонение от него провоцировало боль переломанных костей, душащие и натирающие до крови вересковые веревки, что забивались куда-то под мышки, обвязывали суставы и икры. Из-за боли, спешки и нарастающего голода я метался из стороны в сторону. В итоге подвернул ногу, схватился за живот, и врезался головой в дерево. Ноги окончательно подкосились: я упал на колени и истошно завопил. — Юки… — шепот раздался в каких-то трёх метрах от меня. А я уже преспокойно сидел на коленях, обхватывал себя за ребра и сплевывал текущую слюну. Я поднял взгляд: светловолосая девушка смотрела на меня из-за дерева, прикрыв рот рукой. — Софи-и, — завороженно произнес я и вытер рукавом влажные губы. В пелене воспоминаний мелькнул знакомый образ сельчанки моей деревни. Ноги послушно подняли меня над землёй, и я впился в нее взглядом, совершенно не моргая. Мои руки упали вдоль тела. Я пошатнулся в сторону Софи и, закрыв глаза, вдохнул чарующий аромат, с улыбкой на лице протянув: — Это от тебя так потряса-а-ающе пахнет, Софи? — Н-нет? — еле долетел до меня ответ, от которого с моего лица слетела улыбка, и я оскалился: она говорила слишком тихо. Мне не понравилось. Но забыв о подступивший злобе, я вновь вдохнул этот блаженный, дивный, чарующий запах, что словно развязывал мне руки: приукрашал мир в тысячу новых цветов, в миллион восхитительных оттенков. Я подошёл к ней вплотную: вторгся к ней, в прикрытие. Вынудил ее прижаться спиной к холодному дереву. Ее мягкая теплая грудь коснулась моей; между ее ног протиснулось мое колено, а ладонь впечаталась у самого виска. Я приблизился к ее уху, которое закрывали слипшиеся волосы: — Очарова-а-ательно… — шептал, улыбаясь сам себе. Я неторопливо убрал спутанную прядь с плеча Софи и опустился к тонкой шее, прикоснувшись обветренными губами. — Что ты, — она замолчала, на выдохе обронив: — такое?... — еле слышно проговорила Софи, а я хмыкнул, улыбнулся и пожал плечами, как ни в чем не бывало: как обычно я делаю, когда меня хвалят, мол, пустяки… Я вновь приблизился к сероватой от грязи коже и вдохнул запах. Манящий… Я прикоснулся губами; провел языком будто по плоти самого сладкого плода; переставил ладонь на ее талию и сжал, грубо притягивая к себе. Тонкое платье натянулось. А я довольно, словно под ядом, улыбнулся и взглянул ей в глаза. Софи резко ударила мне в лицо кулаком и затянула магическими лозами шею. Я отпрянул, выпустил ее из рук и вцепился в зелёное кольцо. Софи схватила меня за волосы и потянула вниз, ударив коленом в нос. Я злостно завопил, сорвал лозы и зажал нос, ненавистнически глядя на нее. Тут же она приблизилась ко мне и ударила в пах. Я свалился наземь, постанывая и сжимая ушибленное место. Мне удалось промычать какое-то ругательство, и вот я уже не чувствую боли. Встаю и осматриваю пустующую поляну. Выслеживаю беглянку и, ощущая ошейник из ее аромата, встаю на преследование сладкого зова… Каждое дуновение ветра казалось кожаным хлыстом, что выбивал из меня оставшиеся крохи сознания. Когда я летел сквозь кусты и царапающие лицо ветви, я нагонял тот дивный запах, с каждой секундой задорнее бесясь от издающегося крика перед собой: от бегущей от меня женской фигуры. И когда я цеплялся когтями за что-то теплое, это что-то трепыхалось и громко орало: меня это взбесило. Я будто невзначай, даже без помощи рук, заковал непослушную, раздражающую в лёд. Но он быстро растаял, когда горло Софи хрустнуло. Но было уже неважно: я давился приятной сладостью во рту, обнажая небу, поселившееся во мне нечто, жаждущее крови.