Тёма услышал шуршащий шум с левой стороны и тут же распахнул глаза, рывком садясь на узком мохнатом диванчике. Руки свободны, ноги тоже, перед глазами немного плывет, но четкость и ясность возвращаются спустя десяток активных попыток проморгаться. Запястья перематывать не стали, но очевидно обработали не то перекисью, не то мазями — после веревки всё еще оставались покраснения и жгучая боль, недостаточно сильная, чтобы переступить границу и стать невыносимой. Тёма схватился длинными пальцами за спинку диванчика, задевая ногтями бетонную стену с неприятный корёжащем звуком, и поднялся на уставшие онемевшие ноги, тут же осторожно выглядывая из-за заставленного коробками шкафа в направлении той стороны откуда раздавался шум.
— Лучше ничего не трогай, — услышал он по другую сторону и покосился в сторону меланхоличного низкого парня, опирающегося на деревянную палку швабры в своих руках.
Помещение подсобное, заставленное сваленными круглыми столами и стульями и переполненное от пола до потолка шкафами, коробками и бумагами, сваленными грудами прямо под ногами, на креслах и на квадратных табуретках с узкими кривыми ножками.
— Даже выключатель? Может свет прибавить? — осторожно уточнил Тёма, качая головой в сторону рубильника на стене.
— Он не работает, — ответил парень, прикрывая рукой зевающий рот, и отложил швабру подальше за один из стеллажей, даже не выжав воду из тряпки. Теперь под его поношенными некогда белыми кроссовками образовалась грязная серая лужа.
— Что я здесь делаю? — Тёма не решился сесть обратно на диванчик, поправляя свою черную растянутую футболку и попутно проверяя наличие дневника и телефона в карманах джинс — всё на месте.
— Ждёшь, когда за тобой придет покупатель. Я Радий.
— А я товар?
— Очевидно, — ответил Радий, зевая так, словно был готов прямо сейчас свалиться с ног и уснуть прямо на полу. — С твоей фамилией быть иначе не может.
У Тёмы в школе отлично было с химией, и смывшийся зеленый цвет волос Радия, показался ему какой-то уродливой и кривой шуткой — издевательством над наукой.
— И кто же мой покупатель?
— Мне было по барабану, я не интересовался, так что лучше спроси это у Лазурного, когда он вернется.
Тёма озадаченно огляделся, подмечая тёмные деревянные стены, путаные лабиринты из заставленных полок в и без них миниатюрном помещении, товары в виде стеклянных бутылок, холодильники и две двери. Одна из деверей, более потрепанная, с горящей табличкой выхода и щелью, залитой строительной пеной.
— Почему я не связан? Я могу уйти?
— Только в зал, — Радий указал большим пальцем за свою спину где стояла вторая дверь, из которой доносилась плавная музыка. — Дверь к мусоркам по будням закрыта.
Сегодня должно быть была среда, потому что вчера был вторник, и вечера Тёма ещё был в Венгрии.
Какие-то двенадцать часов обнулили шесть месяцев и приравнялись к пустоте, оставшейся холодным свободным сном — только во сне можно было летать и взрослеть совсем как в том путешествии.
— Я могу уйти? — вновь спросил Тёма, чувствуя подвох.
— Смотря куда. Мы хорошо знакомимся с делом прежде, чем решиться за него браться, — сам себе кивнул Радий и повернул запястье с часами. — До возвращения Лазурного лучше посидеть здесь.
— Кто такой Лазурный? — нахмурился Тёма, слыша стук со стороны прикрывающейся двери.
— Наш первый, — ответил навеселе вошедший из зала парень в желтом пончо. — Сейчас разбирается с теми, кто тебя планирует продавать. Последняя точка вроде. Мы лишь перевозчики, мы не торгуем.
За его спиной закрылась дверь, разделяя шумный и светлый мир яркого кафетерия и их тусклую заставленную подсобку.
— Это вы меня перевезли в самолёте? — Тёма говорил спокойно, то и дело переводя взгляд с одного лица на другое. Он даже бровью не дернул, вспоминая как тесно было в деревянном ящике, да что тесно, там холодно было, словно выше нуля температура вообще не поднималась.
— А? Не, мы перевозчики, мы передаем из рук погрузчиков в руки продавца. Мы за людей никогда не брались, да и больше не будем, но нам сказали, что твой батя из Пара, так что отказывать было слишком глупо, — без лукавства закивал сам себе парень в желтом, поднимая одну бровь.
— Он не из Пара. Он его владелец, — чуть качнув головой ответил Тёма, всё-таки присаживаясь на подлокотник убитого жизнью дивана. Пистолет к виску не приставили и хорошо.
— Да, мы знаем, Савва просто дерьмово выражается, — очень медленно протянул Радий, утирая руками широкие темные брови. — Савва, а кто в зале остался вообще?
— Новенький.
— Он безответственный.
— Прямо как я, — рассмеялся Савва. Никто его шутку больше не поддержал, и он показушно чуть надул губы, отводя глаза в сторону.
Радий остался стоять у стеллажа, поддерживая своё тощее грязное тело рукой. Вот уж кому точно следовало поспать, так это ему. Тёма видел похожих людей на трассах — тех, кто проводил сутки за рулем, не желая даже на минуту прикрыть глаза, лишь бы не вырубиться. Тёма ездил в таких тачках на правах будильника, телевизора и охранника — нужно было напоминать о поворотах, снижениях скорости, отвлекать немонотонными разговорами и следить за тем, чтобы водитель не терял сознание, забывая про соседние машины.
— А вам со мной больше ничего не передавали? — Тёма перевел взгляд с одного на другого, пытаясь прочесть в их глазах сомнения или попытку соврать.
Савва с Радием действительно переглянулись, но озадаченные глаза и поднятые в ответ плечи ясно сказали всё за них.
— Чувак, только тело. Ничего больше не было, — быстро проговорил Савва, доставая с одной из полок пачку печенья и предлагая его Тёме. Тёма отказался, делая вид, словно мысли о том, что они могли в эту пачку что-то ещё подсыпать, не посетила его.
— Рюкзак? Сумка? Может толстовка?
Сумки и толстовки у Тёмы не было, а вот рюкзак Мазурка, с которой он пережил все свои падения — очень даже. В нём всё было — загранпаспорт, деньги, запасные шмотки и спальник.
— Ничего, — пожал плечами Савва, с особенным хрустом перекусывая белыми зубами каменное печенье.
Ничего... Без денег Тёма не сможет купить билет, а без загранпаспорта не сможет покинуть страну, даже несмотря на то что виза в Евросоюз должна была действовать ещё полгода. Чтобы подать заявление на восстановление документа, придется обращаться в государственные органы, а это привлечет отца, и он выйдет на Тёму быстрее, чем за час. Сейчас отец определённо знает, что Тёма в Санкт-Петербурге, но, если бы он знал где именно, то уже забрал бы его — это ещё какой никакой шанс побыть наедине с собой хотя бы временно. Только вот таблетки тоже остались в Мазурке. Блокираторы — их не продавали в России, только в Европе. Тёма сидел на них официально с восемнадцати лет, неофициально с четырнадцати. Они блокировали в голове самое яркое травмирующее воспоминание.
— Ладно. Так где мы?
Раз избежать отца не получится, значит хоть есть шанс напомнить ему про таблетки. Воспоминание возвращается в течение нескольких недель, но Тёму должны забрать значительно раньше.
— Кафе «Красные мотыльки», — представил Савва и склонился так, что уголки его пончо коснулись пола. — Вернее его подсобное помещение. Когда Лаз вернется с Мартом, он скажет, что с тобой делать. Если Март никого не ударит, то у него даже будет хорошее настроение.
Тёма перевел взгляд на Радия, как бы спрашивая почему разговор перетек в первый месяц весны.
— Март — это Мартин.
— Пёсик хозяина, тот ходит с ним, чтобы казаться ещё более угрожающим, хотя у меня от одного взгляда Лазурного поджилки уже трясутся. Мутный он. Хорошо, мы на одной стороне, боюсь за тех, кто перейдет ему дорогу, — Савва попрыгал, пытаясь отогнать от себя неприятные мысли вместе с укладкой блондинистых волос.
Тёма молчал, запоминая и подмечая каждое слово.
— И что вы делаете? — осторожно спросил он, пытаясь не отразить на лице тридцать и два плана по возможному бегству — прямо сейчас он выстраивал в голове схемы и просчитывал ходы как на будущее, так и на сиюминутный разговор.
— Занимаемся перевозками заграничных товаров, — без смущения ляпнул Савва, поймав недовольный взгляд Радия, брошенный на него.
— Техника, лекарства, однажды было животное.
Тёма чуть качнул головой, понимая, что Радий имеет ввиду совершенно другое — оружие, наркотики, теперь вот даже людей.
Он огляделся, пытаясь понять в какой именно угол они могли свалить свои незаконные делишки — если Тёма вернётся сюда, то с удовольствием использует информацию, чтобы сдать их полиции. Глупо же так разбалтывать всё первому встречному.
— Здесь ничего нет, — послышался бархатный голос со стороны двери. Тёма даже не услышал, как дверь приоткрылась и в неё вошел плавной походкой, подтянутый высокий незнакомец с узким лицом в выглаженном черном пальто до колен.
Дверь за его спиной хлопнула с особым треском, но закрыл её тот самый высоченный псих в синей толстовке, который вырубил Тёму на парковке. Это был Март. Глаза его были холодные, как мартовский ветер, а ладони большие с разбитыми костяшками и мозолями, где-то даже виднелся небольшой пластырь, наполовину оторвавшийся и обнаживший подсохшую ранку. Март бросил лишь один взгляд на Тёму, и того пробрал холодный пот и мелкая дрожь — настоящий цербер без цепи на шее, хотя мурашки должны были скорее побежать от изучающего острого взгляда Лазурного.
Март плюхнулся на диван, откидывая голову на спинку, отключаясь от всего, что могло тронуть его здесь.
— Как прошло? — спросил Савва, тоже весь напрягаясь от вида равнодушного Марта, успевшего застирать капли крови от выстрелов, или скорее сменить толстовку на такую же — у Тёмы не было часов, чтобы понимать сколько именно времени прошло с их последней встречи.
— Отказ, — приподняв одну бровь ответил Лазурный, присаживаясь на стул и закидывая одну ногу на другу.
Он оглядел Тёму с ног до головы внимательным взглядом, оценивая состояние как физическое, так и моральное. Тёма прекрасно знал этот взгляд — попытка подметить мелкие ниточки, за которые можно будет потом дергать. Проронит хоть одно неосторожное слово и Лазурный будет использовать это против него до скончания дней. Стало вдруг страшно любопытно откуда пошла такая кличка.
— Кто-то подрезал погрузчиков. Торговец уверен, что это дело рук твоего отца, Тёма. Один возможный выкупщик слился.
Тёма сдержался, чтобы не бросить быстрый взгляд на Марта. Должно быть, это была первая и главная зацепка с попыткой манипуляции — Лазурный не знал, что Март подрезал тех двоих, выстрелив по ним прямо на глазах у Тёмы. Сейчас следовало сделать вид, что Тёма так отключился от удара, что всё забыл.
— Сейчас никто кроме одного человека на рынке не рискнет тебя взять. Такое, честно говоря, у нас впервые.
Первый покупатель и сразу же первый промах. Отличный расклад — ещё немного пробелов и Тёма сможет слинять, лишь разок толкнув домино пальчиком. Удача пока была на его стороне.
— Но и отпустить мы тебя не может.
Значит Март будет первым кого можно будет подмять под себя. Гора мышц и силы — отличный союзник. Оставались надежды, что он к тому же еще и тупой, как пробка.
— Тебе некуда идти, — прищурился Лазурный, постукивая длинными бледными пальцами по столу, стоящему напротив него, а затем легким движением поправил платиновые волосы на голове, прикрывая глаза. Он был красивым мужчиной, немного феминный, но очень галантный и явно воспитанный.
— Вы забрали мои вещи? — в ответ уточнил Тёма, складывая руки на бедрах.
— Если при тебе были вещи, то мы об этом не знали. Наша задача была вынести твоё тело. Когда мы были на нужном месте, там уже было два паникующих от страха тела, не способных произнести ни слова, и ты, сидящий на стуле без сознания.
В список необходимых, но внеплановых задач прибавился пункт — найти рюкзак, парковку и нужную машину, а даже если найти ничего не удастся Тёма хотя бы попробует.
— Ты сбежал от папочки, значит сам возвращаться к нему не хочешь, и раз мы не можем поиметь за тебя денег, оставим у себя, пока ситуация не уляжется.
— Он знает, что я в Питере, да?
— Не думаю, — задумчиво протянул Лазурный, посматривая на потолок и складывая руки на колене. — Хотя не добр час, когда до него дойдут слухи.
— Откуда вы знаете, что я сбежал от него?
Лазурный вдруг улыбнулся, и эта улыбка показалась Тёме настолько тёплой и нежной, что он понял откуда взялось прозвище.
— Ты только что в этом признался, — он прикрыл усмешку ладонью, словно стирая её со своего лица, — и потому что ты не пытался сопротивляться, когда мы зашли. Ты хорошо всё понимаешь. В мае этого года ты вдруг пропал из поля зрения всех, кто хотя бы раз в месяц включал телевизор.
Тёма невольно дернул уголком губ. Не то чтобы он часто ходил на показушные мероприятия — ни одного интервью, ни одного упоминания в новостных сводках на первой странице, ни одной фотосессии, но рядом с отцом на деловых встречах мелькал, вымученно улыбаясь в камеру своей самой жалкой улыбкой. На улицах, конечно, его никто не узнает, но вот такие, как эта шайка, пронюхавшая каждую ниточку, связывающую его по рукам и ногам душными наставлениями отца, выследят где-нибудь на дорогах Венгрии среди пыльных трасс и заброшенных построек в грязных вонючих лохмотьях. Тёма правда брился в туалетах кафешек почти каждый день и всё-таки чистоты и неузнаваемости ему это прибавляло лишь на три процента.
— Значит я ваш товар до следующей сделки?
— Всё верно.
Тёма глянул на свои стертые запястья, игнорируя колющую боль от ран. Где-то под шмотками общей стоимостью, не превышающей даже тысячи рублей, ныли синяки и ссадины.
— У тебя нет денег, жилья и твой отец в ближайшие сутки начнет рыскать по каждому уголку Питера, пытаясь тебя поймать.
Февраль уже наступил, снег выпал, даже воздух стал до боли холодным — спать на улице ещё и без спального места приравнивалось к самоубийству, искать приют — к добровольной отсрочке свободы, попытка заработка без единого документа — к сомнительной авантюре.
— Я буду жить прямо здесь? —взвешивая все свои аргументы и контраргументы наконец спросил Тёма.
— Нет, с Мартом.
— С очень злым Мартом, — шепотом добавил Савва, косясь на него глазами. Тёма даже не рискнул повернуться.
Лазурный вновь едва заметно улыбнулся.
— Мы собираемся, чтобы работать только в выходные дни, а сегодня среда — вырвать его из привычного распорядка дня смогла только твоя стоимость.
— И даже её я не получил, — низким голосом ответил Март, наконец хотя бы как-то подавая признаки жизни.
Затем он встал с диванчика, опуская руки в карманы, и вышел за дверь с табличкой «выход», про которую Радий сказал, что в будние дни она закрыта. Не была она закрыта — какое наглое враньё!
— Лучше тебе последовать за ним, — лукаво уточнил Лазурный. — Если у тебя, конечно, нет вопросов.
— Как вас зовут? — быстро выпалил Тёма, тоже поднимаясь с подлокотника дивана.
— Александр, — просто он, кивая в сторону одного из шкафов, на крючке которого висела синяя куртка таких размеров, что Тёма мог обмотаться ей дважды — зато точно согреет. — Но все обращаются ко мне Лазурный, ты тоже можешь. И будь осторожен, Март у нас может быть опасен.
Тёма кивнул, покидая подсобное помещение, и выходя в узкий переулок с двумя металлическими мусорными баками.
В Санкт-Петербурге даже воздух пах иначе — чем-то родным, по чему можно было скучать и тосковать. Приятно было чувствовать себя целым в родном городе. Хотелось бы Тёме жить здесь, словно в самой обычной семье, и где у отца имя было не такое же, как и у лиса, сидящего в подсобном помещение «Красных мотыльков».
***
Метро всегда шумное. Все свои двадцать четыре года до этого дня Тёма даже не придавал этому значения, но вот столкнувшись с какофонией звуков, состоящей из стучащих каблуков, шуршащих зимних курток и громких неловких разговоров, Тёма наконец-то осознал насколько он отдалился от привычных вещей. Безусловно отец постарался отдалить его от мира грязных пыльных дорожек, липких металлических поручней и прилепленных жвачек к нижней части сидений, но в те редкие ночи, когда Тёме удавалось вырваться из стен дома, закрывшись шапкой, капюшоном плотной толстовки и черным широким шарфом, он сбегал в теплые нижние залы под землёй, пока поезд не останавливался на станции в центре города и не высаживал его в другую, совсем не похожую жизнь.
Бывали дни, когда метро закрывалось раньше, и в такие ночи он гулял до самого рассвета по пустынным улочкам Санкт-Петербурга, представляя, как толпы людей сносят его волной до шумных вечеринок с хулиганами, развратными девицами и теми парнями, что тоже были так же богаты, как и он, но свободны от контроля финансов, камер слежения и указаний, данных личному водителю или помощницы отца. Замок квартиры он научился взламывать в двенадцать по собственному чутью и случайным видеороликам, которые приходилось тут же стирать из истории поиска, а камеры слежения в коридоре этажа не просматривались без надобности — помощницы спали и видели сны, которые, как думали сами, он тоже видел.
Сейчас в вагоне метро было пусто, как и ночью, к тому же пахло резиной, крезолом и металлом — этот запах хотелось вдыхать с жадностью, как родное тепло. Напротив на сиденьях оставались лишь пару старушек, молодых девчонок и мамочек — ничего странного или подозрительного, но Тёма все равно прикрыл лицо воротником, кутаясь в куртку, как в жесткий нагретый кокон. Он не решался спросить у Марта на какую им нужно станцию, изредка бросая быстрые взгляды на сидящую напротив маленькую девочку, болтающую ногами в розовых ботинках и её равнодушную мать, забывшую надеть на ребенка шапку.
— Запоминай путь, — только и сказал Март, когда они начали подниматься по эскалатору со станции удельная.
Мокрый снег повалил, прилипая к подошве, путаясь в волосах и тут же тая на рукавах мартовской синей толстовки. Тёма невольно улыбнулся, тут же скрывая улыбку в темноте неба, вспоминая, как похоже таял снег в прошлом году, когда удалось впервые скурить сигарету в открытой кем-то парадной, словно это он курил рядом со своей личной квартирой, прячась от холода, а не от наставлений отца, не готовый возвращаться в место, что помощницы звали домом.
Март жил в одной из хрущевок на четвертом этаже, в самой глубине пугающего темного района, жильцов квартир которого лишний раз было лучше беспокоить без значка полицейского. Заставленная машинами узкая дорога с односторонним движением, облезлые от краски металлические ограждения, обшарпанные стены парадной, тусклая лестница с баночкой из-под окурков, бетонные ступени, окрашенные одной полосой краски и тяжелая дверь однушки с заедающим замком. Пришлось подергать лишний раз ключ, чтобы открыть ее.
Тёма стянул с себя кроссовки даже не развязав шнурки — эти кроссовки за одну неделю его путешествия превратились в драные тапки, которым место в помойном ведре. Сравнение надетой на него куртки и тех курток, что рядом висели на крючках, привело Тёму к логичному умозаключению — всё это время он проходил в вещах Марта, даже не спросив чья она. Молчание дало надежду, что тот просто не придал этому значения.
Тёма попытался включить телефон без сим-карты, но попытка оказалась провальной — у Марта был совершенно другой провод для зарядки.
Единственная закрытая комната должно быть была спальней. В гостиной-проходной же стоял двухместный диванчик, повернутый спиной к балконной двери с полупрозрачными синими шторками, телевизор и один заполненный фарфоровыми статуэтками, пыльными книгами и тряпками коричневый шкаф. Даже такие простые и небольшие вещички заполнили почти все пространство.
— Ключи на столе, — закончил Март, возвращаясь в прихожую. Он даже обувь не снял, оставив на ламинате несколько грязных следов со своих ботинок.
— Ты куда?
— На ночную смену.
— Это работа? Не боишься, что я сбегу?
— Передай привет папочке, ублюдок, — он так просто это сказал, что Тёма сначала даже не придал словам значения, а когда до него дошло, что его словесно опустили, он нахмурился, посматривая на Марта со стороны гостиной.
— А по пути расскажу Лазурному кто сорвал вам сделку.
Март оскалился, набрасывая на свои плечи свою же куртку.
— Наличка в верхнем ящике у кровати, — сказал он, проходя на миниатюрную кухню. — Полотенца в шкафу.
— Наличка? — Нахмурился Тёма.
— А вот таблетки можешь попытаться собрать из толчка унитаза.
Тёма от осознания происходящего побледнел.
— Ты забрал мои вещи? Где мой паспорт?
Март, не скрывая оскала, захлопнул за собой дверь, оставляя Тёму с закипающим гневом и обновленным планом в своей голове. Судя по стоящим часам на стене у Тёмы не будет источника времени до того момента, пока он не сходит хотя бы на рынок, чтобы взять зарядку.
Проверив каждую щель на наличие камер и прослушек и убедившись, что квартира была полностью чиста, Тёма вышел за дверь, чтобы купить необходимые вещи в круглосуточном магазине на соседней улице.
Когда он вернулся, он в очередной раз проверил, что точно остался один, облазив шкаф с керамическими пыльными статуэтками и книжными полками, забитые до отказа полотенцами и тряпками нижние ряды комодов и столик под телевизором. Он проверил полочки на кухне и в миниатюрной голубой ванной, пустые пыльные углы и сидушки темного дивана, на котором будет спать, каждый сантиметр гостиной в поисках оружия, своего паспорта, незаконных веществ, записей о нём самом, камер, прослушек, возможных лазеек — ничего. Абсолютно пусто. Оставалась ещё спальная комната Марта и, приоткрыв осторожно её дверь, Тёме пришлось найти выключатель на стене прежде, чем пройти глубже — темнота из-за закрытых штор и темных цветов настораживала. На столе и стульях валялись вещи, в том числе и перепачканная кровью толстовка, которую, должно быть, Март вернул домой, чтобы переодеться. Судя по вещам в комоде — каждый комплект одежды у него был минимум в двух экземплярах.
Спальня была крошечная с заставленным рабочим столом и одноместной кроватью у зашторенного окна. Под кроватью пыль, крошки и пустые коробки из-под обуви — везде пусто. Опять ничего.
Тёма включил телефон, смотря на время — девять вечера. Мобильник, купленный в Польше никогда не видел своим разъемом сим-карты, зато видел асфальтированную дорогу, оставившую ему десятки трещин на экране, почти тысячу фотографий городов и улочек, малознакомых лиц и вкусных блюд — настоящая жизнь, пожелать такую хотелось бы тому, кто будет ей наслаждаться.
Тёма не мог листать ленту галереи без дрожи в пальцах — ему было тошно, но отчего именно он понять не мог. Бегство превратилось в отчаяние, а отчаяние в фальшивую иллюзию свободы. Он хотел назад, понимая, что ни одна из этих стран не примет его обратно так, как принимала родная, но в родной он был заперт в тисках ожидания, пока отец не найдет его и словно птицу не закроет в высоких стенах белых окон — шаг влево, шаг вправо, и Тёма завращается волчком.
Пока у него есть игра, он будет играть в неё, ставя на кон всю свою жизнь.
***
Март вернулся к четырем утра, не удосужившись свернуть в сторону ванной, лишь руки сполоснул и тут же погасил свет, бросая быстрый взгляд на Тёму, свернувшегося на диванчике. Сумрак ночи помогал прятать прищуренные глаза и стоило Марту скрыться в спальне как рука нащупала под подушкой металлическую рукоятку ножа. Десять минут ожидания, никакой полоски света из приоткрытой щели, никакого отвлекающего шума, только накопленная усталость и быстрое засыпание.
Тёма осторожно прокрался в затемненную спальню, заведомо запомнив путь, которым хотел пройти с самого начала вечера — нельзя спотыкаться, нельзя звенеть, нельзя отвлекать от сна.
Кровать скрипнула, но он не придал этому значения, перекидывая ногу в сторону окна и прикладывая нож к чужому горлу. Аккуратность, внимательность и подсвеченная пыль на толстовке под его бедром — домашние штаны придется перестирать, если Март не убьет его раньше, или он Марта — Тёма не пробовал ещё, но даже не сомневался, что рука его не дрогнет. Садизм, доставшийся от отца, был не худшей чертой в его созданном искусственно мире.
— А мне говорили, что я псих, — выдохнул Март, приоткрывая глаза и всматриваясь расширенными безумными зрачками прямо в душу Тёмы. Холодный и безразличный взгляд пробрал в самую суть, приводя Тёму в замешательство, даже рука с ножом дрогнула в ослабевших пальцах.
— Кто ты на самом деле? Работаешь на отца? Где мой паспорт? — голос от страха тише не становился, зато выдавал гнев и решимость. Если и был шанс пожить ещё полгода, даже среди холодных путаных троп низких зданий, постоянных переездов и адреналиновых психоделических непостоянных ночей, то за него нужно было хвататься руками, как за рукоятку этого ножа.
Март дёрнулся так резко, что Тёма не успел отскочить, перехваченный за руки силой и прижатый к кровати сверху. Нож со стуком шлепнулся по ламинату.
— Я Март, работаю на красных мотыльков, занимаюсь контрабандой оружия по выходным, а в будни работаю.
— Пиздишь, — прошипел Тёма, хватая его за руку на своем плече, оставляющую болезненные синяки. Силы очевидно были у них не равны.
— Не больше, чем ты, — тихо ответил Март, чуть качнув волосами, — а кто ты? Сдвинутый манипулятор, прятавшийся от отца полгода в Европе.
Тёма не дернулся, сдерживает себя из последних сил, лишь бы не выдать удивления. Март не переставал давить на его тело, все глубже и глубже погружая в ворох одеял и подушек, пока у Тёмы не загудели уставшие руки, и он не откинул голову, шумно вскрикнув, не переставая оказывать сопротивление, тогда Март чуть отдалился, словно приходя в себя, но извинений не произнес. Сам понял, что перестарался.
— Ты с нами, потому что если не будешь товаром, то папочка быстро посадит тебя обратно на цепь. Так жаждал свободы, избалованный мальчишка, что решил устроить целое представление для своего отца?
Тёма предательски цыкнул, отворачивая голову к окну.
— Перестань думать, что мир все ещё крутится вокруг тебя. Страшные игры не для тебя, уёбок совершенно случайно не обративший внимание на следящих за ним двух страшных дядь на границе Венгрии.
— Откуда? — тихо произнес Тёма, не веря, что кто-то мог догадаться, что поймали его не случайно. Шесть месяцев успешных скитаний, смен внешности и манер, чтобы добровольно поиграться на одной из границ с теми, кто в очередной раз пришел по его душу — сплошное веселье.
— Отец найдет тебя и ничего не сделает, подставит охрану, закроет дома, обеспечит на всю оставшуюся жизнь золотыми слитками, лишь бы оставить при себе. Правда думаешь, я твоя следующая игрушка? — Оскалился Март, резким движением выпрямляя корпус и поднимая нож с пола. — Проблема в том, что, находясь в этом городе, ты уже на цепи, и я не верю, что ты хочешь с неё сорваться, шавка.
Тёма возненавидел его ещё больше, облокотившись на локти и прожигая затемненный силуэт взглядом. Разгадать, расколоть, утопить его захотелось особенно сильно, пока внутри стержень, подпитывающий его чрезмерную уверенность не треснет, не распадется в труху, не останется лишь занозами в пальцах — Март был психом, правильно ему говорили, один только острый взгляд и вспыльчивость обнажали его ненормальную натуру, а таких Тёма легко раскачивал на эмоциональных качелях, провоцируя и обнажая до костей, лишь бы вывернуть до скулежа наизнанку.
— Ты хочешь сказать, что ты лучше? Ты даже бровью не дернул, когда выстрелил в двух придурков на парковке.
— Облегчил им мучения. Если бы не выстрелил я, то ты бы сдал их папочке, и выстрел бы произвели другие. Кстати, по твоей вине.
— Теперь понятно почему вы держите меня здесь — боитесь, что я нажалуюсь, когда вернусь к нему.
— Если вернешься, — Март поднял ладонь с ножом, приставляя его в этот раз Тёме над животом, но тот даже не дернулся — манипуляция чистой воды. Кто такими сейчас не пользуется?
— Вернусь, можешь не сомневаться.
— Ты блять сам не понимаешь, чего хочешь. Тебе некуда идти. Негде жить. Не с кем даже разговаривать. Всё что у тебя есть — черепная коробка, и той ты сам же и не доверяешь.
— У тебя тоже только эта мелкая квартира.
— Да, но мне не нужно проверять ее прежде, чем переступить порог, потому что я никому не нужен, — Март сказал это с таким самодовольным лицом, если бы он стоял, а не лежал, точно бы подкосились колени от его дерзости.
— Решил провести мне мотивационную лекцию? Много ли ты знаешь обо мне?
Март вдруг рукой потянулся к краю футболки, в которой Тёма ходил по квартире — первая попавшаяся под руку из гардероба, и размером почти в два раза больше нужного. Пальцы Марта в сравнении с плоским бледным животом казались слишком крупными, и Тёма впился ногтями в одеяло под собой с замершим дыханием, напрягая пресс, страшась, что Март ударит.
— Надеюсь ты съебешься к понедельнику, — тихо сказал Март, поднося острие под углом прямо к ребрам.
Тёма задышал чаще, уже не на шутку пугаясь последующей боли и своей послушной застывшей реакции.
— Если ты не знаешь чего хочешь, это не значит, что тебе нужно портить жизнь другим. Ты здесь временно, не забывай, что угрожать мне — дерьмовый план. Мне срать кто твой отец, мои руки не дрожат.
Тёма дернулся, осторожно отодвигаясь к спинке кровати, не разрывая зрительного контакта с голубыми глазами. Треснула вседозволенность, но не так болезненно, как от молчаливого укора отца — эта осталась всё так же широка и свободна, ограничена не территорией, а лишь недосягаемым участком, на который захотелось незаконно проникнуть, чтобы выкорчевать весь цветущий зеленый сад.
Тёма ударил ладонь над своим животом, сбивая нож в сторону, и поднялся на ноги, выходя из спальни, чтобы громко хлопнуть дверью, разделяя территории.
