Красные мотыльки

      Третьего февраля Тёму наконец-то поймали на границе Венгрии и Румынии, так что сейчас для него запах тёплой ночи перебивался бензином, пылью и гарью. Из-за наскоро перевязанной ленты на глазах, он не мог точно сказать, куда именно его привезли, но судя по эху и стуку ботинок по бетонному полу — это была парковка.              В аэропорту он слышал объявление пункта прибытия, номер рейса, дату и время вылета, словно тот, кто не побрезговал незаконными деньгами и вез его на тележке для чемоданов, не знал, что последующие часы он проведет с онемевшими конечностями, запертый в деревянной коробке, и потому всё что ему останется — подрагивать и размышлять кто именно мог заказать его возвращение. Сначала Тёма думал, что это был отец, но отец не позволил бы ему посадить ни одного синяка, ни одной царапины, даже руки бы его люди не связывали за спиной, лишь бы кожу не натерли, а эти похитители перемотали запястья так, словно хотели зафиксировать до онемения в одном положении, чтобы какая-нибудь из конечностей отвалилась. К их разочарованию, план изначально был провальный — за каких-то шесть месяцев Тёма научился часами находиться в одном положении и среди жары, и среди проливных ледяных дождей — холод вообще был последним в списке возможных поводов для смущения, после недельных ночей прямо в поле у трассы. Хорошо, хоть ещё в Польше, откуда Тёма начал путь, он заранее прикупил себе рюкзак, термобелье и спальник — почки ещё оставались при нём, хотя пару раз в ноябре ему и казалось, что он подхватывал симптомы воспаления.              Они думали, что сынок такой важной шишки, как хозяина Пара, будет неуверенным в себе нытиком, молящим о прощении и скулящим о своих покалеченных и затекших ручках, отчего-то Тёме думалось, что они поэтому не заткнули ему рот — ждали, когда он заскулит, чтобы вдоволь порадоваться от едкой зависти к человеку, рожденному с золотой ложкой во рту.              В голове план повторного побега уже был, оставалось только найти свою любимую Мазурку с одной драной лямкой. Внутри были запасные вещи в виде футболки и нижнего белья с замотанным в них паспортом, последними шестью тысячами долларов, потому что в рублях в Европе ни за что не заплатишь, и запасными таблетками в круглой пачке. Благо вторую почти пустую пачку эти идиоты оставили в одном из боковых карманов Тёменых джинс, подшучивая о скорой кончине без них. Думали, что наркотики. Таблетки чуть не вывалились, все время стуча друг о друга во время турбулентности. И, спасибо небу, там же в одном из карманов джинс оставался дневник, как уцелевший способ связи с самим собой. Любимые дорогущие сигареты забрали, а заметки о путешествиях и шифры воспоминаний в девичьем дневнике оставили, не забыв пошутить про младшую сестричку. Вот тебе и приоритеты нищих.              Последний раз Тёма был в Санкт-Петербурге в конце мая. У него ещё оставались остаточные ассоциации с поздней весной, о коротких юбках школьниц, курящих около металлического ограждения школы, солнечных узких тротуарах у Невы, чей прохладный ветер в обеденный перерыв путал его лохматые темно-русые волосы, и о громких крикливых чайках, отвлекающих от работы примерно в три часа дня. В его кабинете никогда не закрывали окна, а еще вечно чиркали ручками и забывали поднимать без ýстали звонившие телефонные трубки. Он ненавидел свой офис всем сердцем, втихую закипая особенным ядом, словно чайник, каждое утро, когда пропускная система на первом этаже пиликала под его ладонью, оповещая о начале рабочего дня.              Сейчас явно был не май, потому что промерзлый ветер свистел через каждую щель, и концы ленты, которой перевязали глаза, били Тему по лопаткам спины. Он ухватился за один из них, игнорируя острую режущую боль от трения, пытаясь запястьем дернуть достаточно сильно, чтобы развязать хлипкий узелок — пока получалось плохо.              — Кто должен подойти? — спросили спереди, обращаясь к одному из стоявших похитителей рядом.              — Должно быть, этот, — ответили низким голосом.              Тёма дернулся против своей воли, отвлекаясь на грубые размеренные шаги из дальней части.              — Ты испугался? — оскалился первый.              Похоже, что до этого в помещении их было лишь трое, но сейчас сюда приближался четвертый.              Тёма на задирку не ответил. Понимание всей опасности ситуации и точное распланирование попыток разговорить своих похитителей были его лучшими навыками, отточенными до совершенства во время бесед с попутчиками, автомобилистами и водителями грузовиков за последние полгода. Тёма вообще за это время получил навыков больше, чем за всю свою прожитую двадцати четырех летнюю жизнь с гиперопекающим отцом. Удивительное дело, как этот самый отец умудрялся совмещать в себе тотальный контроль и абсолютное неучастие в жизни сына.              — Нам пообещали за тебя больше трех миллионов, и это только за перевозку, — ехидно захихикал, стоящий рядом, отходя ближе к первому. — Были бы все четыре, если бы не повредили твои бледные ручки, хнык, хнык, — протянул он, словно разговаривая с ребенком.              Тёма даже не пытался дергать ногами — они прочно были затянуты на щиколотках такими же крепкими и жесткими веревками, что связывали его запястья за спиной. Плечо ныло от неудобного положения — до этого Тёма лежал на нем всем своим весом, пока летел, и сейчас в голове вертелась шутка про то, что ему придется учиться писать правой рукой, чтобы папаша смог снова взять его в свой дебильный Пар, лишь бы Тёма был под боком.              Пар — сокращение от официального названия Апарктиас, вдохновенного ценителями мифов и любителями питерских ветров, которые постоянно дули на Васильевском острове. Стеклянная квадратная высотка — уродливая и кривая на южную сторону. Всем она нравилась, а Тёме нет, ему вообще ничего не нравилось, что было связано с отцом.              Тяжелые ботинки наконец-то остановились, подошва противно скрипнула на последнем шаге.              — Вы за ним? Как везти будете? Тачку хоть пригнали?              Вопрос явно подошедшему не понравился, и тот цыкнул, сжимая кулак в ладони — на всю парковку раздался противный хруст костей.              — Или ты прям так на руках потащишь? — захихикал похититель.              Тёма дернул запястьем с лентой вновь, пытаясь сорвать ее с глаз. Подошедший мог отвлечь этих двоих придурков, чтобы Тёма хотя бы успел посмотреть на их лица, и, если так случится, что он вновь окажется у отца, нажаловаться ему на них за грубое обращение.              — Сомневаешься, что он может?              — Нет, нет, наоборот. Рост один метр девяносто сантиметров — вы, наверное, тот перевозчик, который нас нанял? Нам сказали, что вы за ним приедете.              Раздался шум, а затем удар и крик. Тёма замер, понимая, что одного явно вырубили ударом. У отца целый вагон и маленькая тележка телохранителей ростом под два метра, журналисты шутили, что у него очевидные комплексы с жалкими ста шестьюдесятью пятью от земли, и, кстати, если говорить честно, эти шутки шутками не были.              Тёма засуетился активнее, дергая повязку в своих руках, когда раздался характерный щелчок пистолета.              Лента слетела с глаз на колени, и в этот момент раздался выстрел, орошая кровью весь бетонный пол под ногами и тёмно-синюю толстовку высоченного парня в высоких кедах — нет, отец ни за что не нанял бы себе в телохранители человека с татуировками. Отец был слишком педантичен и душен для такого.              За первым выстрелом последовал второй. Тот похититель, что не потерял сознание, схватился за плечо, в которое вонзилась пуля, и поднялся на ноги, громко и пугающе крича.              — Ты больной?              Незнакомец в тканевой маске молчал, не убирая пистолета из своей руки.              — Знали с кем связывались, — наконец произнес он низким голосом и от его интонации у Тёмы по спине побежали мурашки. Это было равнодушие, перемешанное с непробиваемой уверенностью. Он знал, что делал, и знал, что пугал своей сильной фигурой до мандража.              Что-то правильное было в его неправильности — объемная синяя толстовка, кудрявые черные волосы, спадающие на маску, или тёмные дырявые джинсы в минусовую температуру. Такие люди не нанимаются телохранителями, не носят костюмы и не бьют себе карточные масти, тетраэдры и рваные раны до локтей, такие люди вообще не контактируют с миром Тёмы, словно огороженные стеклянным барьером отцовского фильтра.              Незнакомец повернул голову на озадаченного Тёму, опуская пистолетом рукава толстовки вниз.              — Кто ты? — хрипло проговорил Тёма на одном дыхании. Честно говоря, он никогда в жизни не видел воплощение смерти в людском обличии со столь диким оскалом. Это даже пленило, — Мне не нужно было это видеть?              Незнакомец промолчал, убирая пистолет за пазуху, затем подошел ближе к стулу, опираясь рукой на спинку и откидывая его на две задние ножки так, чтобы Тёма перестал касаться ногами пола, повиснув в кривом положении.              Четырнадцать стран Евросоюза за шесть месяцев — самое яркое, холодное и дешёвое путешествие автостопом от того, что пытался сделать из него отец, в итоге вернули Тёму в Санкт-Петербург. В начале казалось, что больше не будет офисов, интервью, скрипящих ручек, шуршащих бумаг принтера, шепотков за спиной, постоянного контроля и слежки — попытки убежать от навязанного образования с помощью сигарет и футболок с рынка, что всегда оказывались в мусорном ведре в первый же вечер после покупки.              Мир, который создавали за Тёму, вернулся на круги своя, вновь окуная его с головой в рамки, запреты, правила и обязательства, за которые он не хотел нести ответственность. Навязанное одиночество, вечные проверки социальных сетей, перемещений по геолокации, даже выбор книг и фильмов — всё решали за него. Приходилось выкручиваться и манипулировать. Чувство свободы и окрылённости, обретенное благодаря самостоятельной жизни, к которой его так тянуло, наконец сложилось пазлом в голове, приравниваясь к пониманию самого себя. Тёма не боялся, он хотел ещё, даже если всю жизнь придется прожить в нищете, засыпая в спальном мешке, питаясь объедками, воруя и умываясь в сортирах кафетериев. Не хотелось опять выслушивать наставления даже не от отца, а от его помощниц, хотелось своего дома и своей жизни, и сейчас, глядя в синие глаза напротив высоченного сильного парня, Тёма понимал, что потерял ту часть свой крошечной свободы, которую умудрился обрести в бегах — теперь он вещь, которой торгуют богатые дяди. Отец выкупит его, если, конечно, найдет, и Тёма тогда пообещает себе, что сбежит вновь, будет правда сложнее, но теперь он знает правила и знает условия, на которых играет — виза, язык, способы заработка. Если в ближайшее время ещё и загранпаспорт свой на руки получит, то ещё столько же сможет попытаться побегать по странам. Сначала опять билетом через Польшу, потом по обновленному списку стран Евросоюза.              — Сомневаюсь, что ты от отца. Значит руки не развяжешь, а жаль, я уже чувствую, как они кровоточáт.              Незнакомец чуть наклонил голову, откидывая такие же черные, как и у корней Тёмы, только слегка завитые волосы, в бок. Рассматривал внимательно синяк на скуле и порванный рукав футболки, за который хватали — теперь это драный лоскут, держащийся на божьем слове и оставшихся нитках. Да, Тёма сейчас явно непохож на сына одного из богатейших бизнесменов города.              Большая ладонь опустилась на лицо, перехватывая за щеки и сжала. Сегодня на одну из скул уже приходился кулак.              — Так и будешь молчать? — зашипел Тёма. Опасность ситуации даже начала забавлять.              Каким способом его вырубят? Ударом? Может лучше таблеткой или удушьем? Те что сейчас без сознания вкалывали морфий.              Судя по острой боли и темноте — это всё-таки удар. У Тёмы не остаётся времени, чтобы разочароваться в банальности, и все же, если бы у него спросили, он бы ответил, что физическая боль ничто перед моральной у птицы, запертой в клетку, а голубоглазый тип в синей толстовке показался ему тем ещё жутким психом. Пёс. Цербер. Дикий зверь. Не похожий ни на кого, с кем приходилось иметь дело — Тёма возненавидел его от одного только взгляда за его свободный нрав, запах пороха и отсутствие манер.              Если это первый из перевозчиков, то кто будет следующим? Как выглядят те, кто в конечном итоге будут владеть им? В чьи руки его передадут? Кто рискнет торговаться с отцом?              Тёма хотел знать это, Тёма хотел увидеть другую сторону мира своими глазами.