Имя Золотца

      «Если сам не хочешь, так и скажи, — дыхание Чу Ваньнина замерло от стыда и гнева. — Вчера тебя все устраивало, а теперь ты разглядел, с каким чудищем спал».       Он не хотел выглядеть жалко, не собирался просить и умолять Мо Жаня. И объяснять ничего тоже не хотел. Поэтому бросил полотенце, и, не оборачиваясь, вылетел вон из номера. На что он надеялся? Мо Жань не психопат, у него просто куриная слепота — ночью мать родную не узнает. Из вежливости юноша провел с ним целый день, из вежливости предложил провести вместе вторую ночь, а Чу Ваньнин уши развесил, размечтался, стал думать, будто и его тоже кто-нибудь может…       — Золотце, стой, — Мо Жань догнал его на галерее и порывисто прижал к перилам. — Дай мне объяснить.       — Я все понял, — процедил Чу Ваньнин и попытался вырваться.       — Ты не понял. Мне очень стыдно, что я воспользовался тобой. Просто когда я увидел тебя у моря, сразу подумал, что ты должен быть моим. Я ходил и думал, что слишком глуп для тебя, что не понравлюсь. Поэтому сыграл нечестно и предложил вчера…       Чу Ваньнин от удивления перестал вырываться и даже рот открыл. Мо Жань боялся, что ему откажут. Боялся не понравиться? Мо Жань? Великолепный, горячий и сногсшибательный Мо Жань? Пока Чу Ваньнин переваривал эту новость и вынюхивал несуществующий подвох, юноша говорил без продыху:       — Я помогу тебе выбраться, если захочешь. Мой дядя тоже полицейский, у него есть связи, никто не посмеет тебя преследовать за то, что ты вышел из бизнеса. У меня есть знакомый, который этим занимался и теперь живет обычной жизнью. Я уверен, есть какие-то программы реабилитации, психологическая помощь. У тебя долги? В семье проблемы? Тебя кто-то шантажирует? Только скажи, я помогу.       Подполковник Чу Ваньнин смотрел на задыхавшегося от отчаяния запутавшегося Мо Жаня и думал, что совсем его не знает. Благодаря службе он был в курсе, что немногие молодые люди задумываются о сути продажной любви. Ничего тут сложного нет: заплатил — получил услугу. Люди же работают на фабриках, клепают кроссовки или сумки. В чем проблема, если человек оргазмы клепает на радость народонаселению? Или вот фермер заботится о своих кабачках. Если он только один кабачок гладит и поливает — это плохой фермер, а если у него целая грядка всех цветов и размеров или теплица, вот это работник, всем в стране пример. Так что проститутка — это почетная должность, пускай и не очень уважаемая. Вот в западных странах их права уже профсоюз защищает, например. Достойная профессия.        Все просто, пока не задумываешься о том, как люди попадают в этот бизнес. Зачем думать о чувствах женщины, которая вынуждена каждый день отделять душу от тела, чтобы не сойти с ума в руках отвратительных мужчин? Сколько живых и мертвых проституток Чу Ваньнин видел в своей жизни — не счесть. И ни одна не была счастливой. Далеко не все из них были хорошими людьми, но даже самые плохие люди на Земле не заслуживают такой участи.       — Что скажешь, Золотце? Если сейчас не знаешь, можешь позвонить мне, когда надумаешь. Или давай, я сразу дам тебе телефон дяди?       — Успокойся, — Чу Ваньнин вздохнул и погладил Мо Жаня по голове. — Я сам уже почти со всем разобрался, меня не нужно спасать.       — Правда? Ты не обманываешь? Но почему тогда ты со мной…       На этот раз Чу Ваньнин не дал ему договорить и прижался ртом к мягким губам.       «Пойми ты наконец, что уже спас меня. Не тем, что взял в свою постель и согрел на пару часов, — думал Чу Ваньнин, еще крепче прижимаясь к Мо Жаню. — Сложно найти в мире сильного человека, который готов защитить, который желает спасать слабых вместо того, чтобы упиваться властью. Мо Жань, оставайся таким же. Хороших людей в мире так мало!»       Сколько бы Мо Жань ни старался держать себя в руках, мантры «вдруг он не хочет» хватило на пару секунд, и он с головой провалился в жадный и горячий поцелуй. Золотце целовался чуть лучше, чем вчера, но все равно торопился, поэтому выходило мокро и неуклюже. Что надо.       Они вместе ввалились в ванную комнату, в спешке раздевая друг друга. Горячей воды хватило, чтобы смыть с кожи соль, а потом полилась холодная. Души в этой гостинице явно не были созданы, чтобы под ними трахаться. Хорошо, что они с самого начала не залезли туда вдвоем, а то их окатило бы ледяной водой в разгар веселья, как мартовских котов.       Мо Жаню любая вода была нипочем, так он был разгорячен, а вот Золотце мгновенно продрог и выглядел недовольным, поэтому юношу снова охватили сомнения. Может, это благодарность за добрые слова? Может, на самом деле ему не хочется? Мо Жань закутал Золотце в большое полотенце и крепко обнял.       — Не думай обо мне, — сказал он, уткнувшись носом во влажные волосы. — Я просто животное. Как вижу тебя, сразу с цепи срываюсь. Я не хочу тебя заставлять.       — Второе правило забыл? — в раскосых глазах Мо Жань ясно прочитал нетерпение.       Хочет скорее разделаться с благодарностью? Или Золотцу правда не терпится?       — Если мы обычные люди, тогда скажи, как тебя зовут?       Первое, что люди говорят друг другу при знакомстве — свои имена. Они с Золотцем так много сказали друг другу, так много сделали вместе, но тот не спешил отвечать на простой вопрос. Имя — это крючок, клей, необходимый, чтобы закрепиться в сердце. Без имени Мо Жань растеряет воспоминания о счастливых часах, проведенных рядом с Золотцем.       Он замер в ожидании заветного имени или отказа, но совершенно неожиданно получил в ответ:       — Ты уже слышал мое имя.       — Когда? Ты не говорил.       — Я не говорил. Но ты слышал.       Золотце склонил голову набок и стал внимательно наблюдать за метаниями. Он правда ждал, что Мо Жань вспомнит, и судя по покрасневшим ушам и дернувшемуся кадыку, Золотце волновался.       «Он хочет, чтобы я вспомнил, или боится, что я вспомню?» — Мо Жань совсем запутался. Все-таки не для таких сложных ребусов его баклажан зрел. За последнюю неделю он услышал кучу новых имен, но какое из них носит мужчина с глазами феникса?       — Услышишь еще.       — Так нечестно, — возмутился Мо Жань. — Ты не ответил на вопрос.       — Ставки высоки. Мое имя дорого стоит.       — Насколько дорого? — сглотнул Мо Жань. — Тебя надо выкупать? У тебя отобрали документы? Запрещают говорить имя?       Золотце вздохнул и воздел взгляд к потолку. Тонкие губы скривились в странной улыбке. Неужели он сейчас плакать будет?       На самом деле Чу Ваньнин старался не рассмеяться от нелепости ситуации, а заодно подсчитывал в уме, сколько денег ему не выплатят за потенциальные двадцать лет работы, если он с треском вылетит с должности. Это, разумеется, не считая всех позорных разбирательств, тыканья пальцем, гонений и возможных проблем с дальнейшим трудоустройством. Вряд ли общественность будет довольна, что их покой защищает любитель молодых горячих мужчин.       — В денежном эквиваленте будет около трех миллионов, — сказал он. — Это если округлять в большую сторону.       Мо Жань был глубоко шокирован. По правде говоря, Чу Ваньнин тоже не ожидал, что может заработать за жизнь такие деньжищи. Если б он еще не тратил ничего, вообще была бы красота.       — С твоим потенциальным ущербом будет еще больше. Думаю, в сумме может дойти до десяти миллионов юаней.       — В смысле, с моим ущербом?       Мо Жань совсем растерялся, как пес, который бежал-бежал и вдруг понял, что поводок волочится за ним, а хозяина нигде нет. Его хотелось успокоить, прижать к сердцу и приласкать.       — Но для вас, офицер Мо, персональная акция, — Чу Ваньнин сам не верил, что способен на столь непристойные предложения. — Если угадаешь, которое из услышанных имен мое, и все еще захочешь быть со мной, — в груди стало тесно от горечи, — я стану твоим.       Не выдержав стыда и желания, он прижался щекой к бьющейся жилке и зарылся пальцами в мокрые волосы Мо Жаня. Но тот стоял истуканом и моргал.       — А десять миллионов? Ты же сказал, твое имя дорого стоит.       — Я не говорил, что платить нужно деньгами, — Чу Ваньнина охватило раздражение.       — Значит, если угадаю, ты станешь моим? — хрипло переспросил Мо Жань, забираясь горячими ладонями под полотенце.       — Если угадаешь и захо…       Слова потонули в поцелуе, и Чу Ваньнин тотчас же прильнул к Мо Жаню всем телом. Кажется, в этот раз ни у кого из них не хватит терпения ни на долгие прелюдии, ни на голосование за оптимальную позу для коитуса. Они долго кружили друг вокруг друга, примериваясь, погружаясь в жар взаимного влечения. Наконец настало время атаки, и оба с облегчением схлестнулись. Когда они добрались до постели, Чу Ваньнин рухнул на Мо Жаня сверху.       — Ты обязательно будешь моим, Золотце, — со слабой улыбкой сказал Мо Жань. — А я уже твой.       Вчера Чу Ваньнин решил бы, что это пустые слова, а сегодня ему было уже не до слов. Единственное слово, которое он хотел услышать от Мо Жаня — свое имя. Чтобы Мо Жань звал его, беспощадно двигаясь внутри, стонал его имя, изливаясь в глубине. Чтобы Мо Жань желал и любил его, а не выдуманную проститутку, которую надо спасать от злых сутенеров. Чтобы вся эта нежность, все это внимание было направлено на съехавшего с катушек от одиночества Чу Ваньнина, а не на какое-то там Золотце.       — Что-то не так? — чуйка у Мо Жаня была что надо. — Слушай, если ты делаешь это из благодарности…       — Ты в каком отделе работаешь? — не выдержал Чу Ваньнин.       Похоже, он будет говорить о работе и на смертном одре, и в гостях, и с чужими пальцами между ягодиц.       — Общественного порядка. Патрулирую в основном, — Мо Жань опешил от такого допроса, но руки его действовали на автомате: Чу Ваньнин ощутил волнующее прикосновение к чувствительной коже вокруг ануса.       Чтобы не потерять равновесие, он уперся руками в грудь Мо Жаня. Под ним блестел смазкой налитый кровью член. А если поднять его и приставить прямо к… Так, не сейчас.       — Отвлекись на минуту и выслушай меня.       Мо Жань сглотнул. От голоса, которым заговорил Золотце, на него нахлынули армейские флешбэки. Это был голос начальника, привыкшего строить и хлестать кнутом дурных юнцов. Почему Мо Жань возбудился еще больше?       — Слушаю… сь.       — Запомни раз и навсегда, гений профайлинга Мо Жань. Когда проститутку спасают из борделя, последнее, что она будет делать — спать со спасителем из благодарности.       — Но я тебя не спа…       — Если мужчина проявил к проститутке доброту и человеческое отношение, последнее, что она будет делать — спать с ним из благодарности.       — Тебе явно что-то не нравится. Что?       — На глупые вопросы не отвечаю. Подумай сам и представь мне завтра ответ в письменной форме. Свободен. То есть продолжим.       Золотце с мрачным видом протянул Мо Жаню смазку. Будто это не пластмассовый флакон, а топор, и он просит не подготовить себя, а пойти во двор прикончить петуха. Мо Жань был в диком восторге от этих ролевых игр. Будто он сейчас в постели с коллегой по работе. Нет, хуже: со своим начальством. Они вместе поехали на эту гребаную конференцию, и вместо того, чтобы трещать о работе со знакомыми, трахаются днями напролет. Или еще лучше. Они работают вместе и живут вместе, спят каждый день вместе, едят вместе, и он каждый день зовет Золотце по имени. А на работе Мо Жань зовет его шефом, но все знают, кто они друг другу.       Он сходу вогнал палец до упора, и Золотце сладко всхлипнул, сжавшись вокруг нежной плотью. Если Золотце и был чем-то недоволен, Мо Жань сделает все, чтобы вытрахать из него все неприятные мысли.       Этой ночью Мо Жань спал пару часов — и то благодаря тому, что смазка закончилась. Сколько он ни тряс, сколько ни давил, магия тюбика зубной пасты тут не работала. Все-таки трахаться — это не зубы чистить. Расход материалов внушительный.       — Что ты делаешь? — осипшим голосом спросил Золотце.       Он выглядел глубоко затраханным: губы распухли, покрасневшие глаза дико блестели, даже в изгибе спины таилась томная усталость. Золотце оказался феноменально вынослив: не просто принял все, что Мо Жань ему дал, но и сам седлал его бедра, с наслаждением поднимаясь и насаживаясь еще глубже. Мо Жань вздохнул, глядя на подавленный флакон и сиротливую капельку смазки.       — Мне это напомнило один случай, — Золотце неодобрительно нахмурился.       — Расскажи.       Мо Жань поднырнул под его руку и устроился поудобней. Золотце не был против и привычным жестом пригладил волосы Мо Жаня.       — Я тогда только начал работать. Поступил вызов. Приезжаю, а там у подъезда человек. Стоит на коленях, ищет что-то в клумбе. Что-то важное, без чего жить нельзя.       — Ключи? Телефон? Свое золотце? — Мо Жань слабо усмехнулся.       — Наркотики. Он купил, ему доставили в клумбу. Пишут, под нарциссами ищи. Он все перерыл, по уши в земле сидит, плачет. Все смотрят и ждут, что будет. Вдруг бросится? Без крови не обошлось, конечно.       — Ты цел остался?       — Более-менее. Это же не я разрыл клумбу с нарциссами. Кровавая баня началась, когда хозяйка клумбы вышла посмотреть, как там ее цветочки. Я теперь в курсе, сколько стоит выписать луковицы нарциссов из Голландии и какие сорта росли на тех клумбах. Весь дом был в курсе. Тот парень, думаю, в жизни больше ни одной луковицы не съел.       «Значит, я как тот наркоман в клумбе? Таким он меня видит? Все его клиенты так сходят с ума? Но как тут не сойти с ума?» — с грустью подумал Мо Жань.       Он думал, Золотце скажет, что с него хватит похотливых мужчин, но тот погладил Мо Жаня по щеке и тихо сказал:       — Будь осторожен в следующий раз, когда заметишь, что до смерти чего-то хочешь. Многие преступления с этого и начинаются.       — Если ты не хо…       — Просто устал. В аэропорт выезжать в десять, а еще надо собраться, — Золотце уже закрыл глаза и говорил еле-еле.       — Я завтра тоже улетаю, но не так рано.       Мо Жань боялся проснуться один, но утром в мареве тяжелого тревожного сна почувствовал тепло на губах. Золотце шарахнулся, как вор у дверей сокровищницы, не дал ни обнять себя, ни поцеловать в ответ. Он был зол, что его застали за преступлением, и вместо того, чтобы сдаться, принялся нападать. Будто Мо Жань методично загонял его в угол всю ночь, а не доводил до чувственного исступления. Золотце пообещал загрызть Мо Жаня до смерти, если тот посмеет лезть к нему, а сам пополз в душ, шипя на каждом шагу.       Биться головой о стену — нормальное средство от стресса в конце насыщенного отпуска. Чу Ваньнин хотел врубиться лбом в кафель со всей дури, но не мог, потому что Мо Жань был за стенкой. Лежал среди изгвазданных спермой простыней — все такой же горячий и прекрасный. От воспоминаний о прошлой ночи кровь снова стала приливать к члену, и Чу Ваньнин разозлился еще больше. Похотливое животное, откуда в тебе столько вожделения и жадности? Первая ночь была разыграна как по нотам — чистый физический голод легко утолить плотным обедом. Но сегодня Чу Ваньнин отказался от любых аллегорий. Мо Жань снял с него кожу, проник глубже, чем дозволено, ласкал и терзал его оголенные нежные нервы с жестокостью палача. Уничтожил веру в силу человеческого разума, заставил Чу Ваньнина обратиться в животное. Или сам Чу Ваньнин обратил Мо Жаня?       Каждое утро Чу Ваньнин с холодным сердцем смотрел в зеркало и думал: «Когда придет следующий день испытания?» Он считал, что каждый человек — оборотень. Кто-то обращается каждый день, когда срывается на больных родителях и неразумных детях. Кто-то обращается по пятницам, напившись до поросячьего визга. Есть люди, которые не обращаются никогда, но при этом не перестают быть оборотнями. Чу Ваньнин срывался в жизни несколько раз. Однажды он вдрызг разругался с дедом и перестал с ним разговаривать. Тогда он признался, что никогда не женится. За пять лет они не сказали друг другу ни слова. В этот период дед сильно болел, и Чу Ваньнин ездил его навещать, пичкал лекарствами и носился по больницам. А дед каждое лето присылал ему из деревни овощи и консервы. Еще Чу Ваньнин срывался на работе и бил людей, которые того заслуживали. Потом его отстраняли, он писал объяснительные, и только Сюэ Чжэнъюн спас его от окончательного увольнения из органов.       А теперь он потерпел сокрушительное поражение. Только полной потерей контроля можно было объяснить саднящую задницу и боль во всех мышцах, кучу засосов и укусов по всему телу от ступней до шеи. Чу Ваньнин смыл с себя пот и сперму, оделся — и одежда на коже казалась лишней, — отбился на выходе от Мо Жаня, которому позарез нужно было все обсудить, и вырвался на свежий воздух.       Мо Жань мог говорить об этом словами, но Чу Ваньнин чувствовал лишь ком в горле и жуткую пустоту в голове, когда пытался объяснить себе, что произошло ночью. Возможно, зависимые от веществ люди чувствуют себя так же. Хотят еще и еще, плюют на самосохранение, на общественные нормы, на карьеру, на все, кроме предмета вожделения.       Чу Ваньнин комом покидал вещи в чемодан и отчалил в аэропорт. В такси он удалил номер Мо Жаня, который записал в первую ночь якобы для того, чтобы потом прислать счет. Не должно быть соблазна снова связаться с ним и погрузиться в ужас и сладость неконтролируемой похоти. В аэропорту Чу Ваньнин не съел, а жестоко и беспощадно прикончил тонну пирожных и залил их цистерной кофе. Чувства от этого только обострились, а раздражение нарастало с каждой секундой. Он-то наивно полагал, что чем дальше от Мо Жаня, тем проще. А потом вздохнул с облегчением, когда встретил его у стойки регистрации.       — Привет, — Мо Жань облизнул пересохшие губы. — Ты тоже в Пекин?       Чу Ваньнин кивнул. Буря внутри него утихла, как только он увидел тень ямочек на щеках. Что с этим делать? Как быть? Потом он кивнул еще раз, когда девушка у стойки спросила, вместе ли они. Мо Жань тоже радостно закивал, и им выдали посадочные талоны на соседние места. Так странно. Они проведут вместе еще несколько часов, но не смогут касаться друг друга, а Мо Жань не будет звать его Золотцем и шептать смущающие пошлости на ухо.       — Зачем приезжать в аэропорт к десяти, если рейс в два? Я думал, ты летишь на другом самолете.       — Раньше я приезжал без приличного запаса. Но как-то раз попал в пробку и бежал, чтобы не опоздать на самолет.       — О, я много раз так бегал, — разулыбался Мо Жань, будто его должны похвалить за раздолбайство. — Но какая разница! Значит, мы оба живем в Пекине. Ты в каком районе…       Мо Жань не договорил, потому что заметил, как помрачнел Золотце. Молчаливое согласие сесть вместе он воспринял как прощение за неизвестную провинность, но все оказалось не так-то просто. В самолете Золотце уступил Мо Жаню место у окна, поэтому в начале полета удалось потрещать о том, что видно внизу, и избавиться от неловкости. Но вот они взлетели выше облаков, Золотце вовсе не интересовался пейзажами за окном и уткнулся в книжку. Что с этим делать — непонятно. Еще ночью Золотце смотрел на него дикими глазами, вздыхал, насаживаясь глубже на член, целовал до потери дыхания, сжимался вокруг и кончал со слезами на щеках. А теперь такой холодный, что хочется целовать его, пока не оттает.       Золотце постепенно превращался в незнакомца. Он опирался локтем на подлокотник, глаза спокойно скользили по черным строкам. Кисть с хрупкими бледными пальцами свободно свисала, и в свете дня Мо Жань разглядел форму ногтей и выступающую косточку на запястье. Той же рукой сегодня ночью Золотце раскатывал презерватив по члену Мо Жаня. Жест в его исполнении вышел возбуждающе неуклюжим. Потом Золотце был полностью сосредоточен на том, чтобы как следует покрыть все смазкой, а когда поднял глаза на Мо Жаня, кадык на его чистом бледном горле взволнованно дернулся. Сейчас шея Золотца, покрытая алыми засосами, была надежно скрыта воротом рубашки.       Задумавшись, Мо Жань коснулся его руки. Вместо того, чтобы выдернуть пальцы из ладони, Золотце спустил руку вниз на сиденье и слабо сжал руку Мо Жаня в ответ. Сердце подскочило в самое горло — ничего не понятно, но так волнующе. Расстанутся ли они, когда прилетят в Пекин? Как его потом искать? Мо Жань покосился на посадочный талон в нагрудном кармане у Золотца. Там точно есть имя. Что не так? Чем Мо Жань не угодил Золотцу, что тот даже имени своего сказать не хочет?       — Как тебя зовут? — прошептал Мо Жань.       По рассеянности Золотце чуть не ответил, даже губы сложил, чтобы произнести первый слог, но потом покачал головой и вернулся к чтению. Только глаза по строкам больше не бегали, замерли в одной точке.       — Значит, фамилия с «у»? Или «ю»? Ясно, с «у», — Мо Жань внимательно следил за тем, как невозмутимый с виду мужчина совсем застыл, даже дышать перестал.       — Хватит.       — У? Лу? Ду? Чжу? Фу? Ху? Хуан? Ну? Блин, ни одна не подходит. Значит, все-таки с «ю»?       — Нет, — Золотце гневно выдохнул. — Я собирался сказать «угадай сам».       — Я тебя разыграл, — Мо Жань решил схитрить и выбить его из равновесия. — На самом деле я уже давно знаю, как тебя зовут.       Он думал, Золотце будет доволен, но глаза феникса распахнулись от ужаса, а тонкие губы скривились.       — Не смей никому говорить, — зашипел он сквозь зубы, в голосе снова зазвучали командные нотки, прямо как прошлой ночью. — Иначе я шкуру с тебя спущу и утяну тебя за собой.       Жар жутких угроз Мо Жаня весьма озадачил, Золотце заметил заминку и, точно стервятник, спикировал с высоты своего страха, злобно впился в него острым взглядом:       — Ничего ты не знаешь, — он цокнул языком и спокойно добавил: — Похвально. Я чуть не повелся.       Одобрение в его глазах было чуть ли не слаще вожделения, и Мо Жань прерывисто вздохнул: так ему захотелось схватить Золотце в охапку и расцеловать. Между ними снова тронулся лед, Золотце оторвался от книги:       — Ты допрашиваешь подозреваемых?       — Я на допросы только кофе носил, — фыркнул Мо Жань.       Он уже несколько лет работал в участке, но все занимался какой-то ерундой. Каждый день говорил себе, что быстрый взлет — это быстрое падение, и лучше расти потихоньку. Да только он не рос, а застрял на одном месте. Куковал в патруле, гонялся за воришками, выкуривал пьяных из фонтана. Цикад из бассейна было всяко приятней вынимать, чем эти проспиртованные туши.       — Интересно, — глаза Чу Ваньнина сверкнули. — Давай так. Каждый говорит пять фактов о себе, а другой угадывает, что из этого ложь.       — Сколько ложных фактов должно быть? — Мо Жаню игра пришлась по душе.       — От нуля до пяти. Иначе неспортивно.       Так они играли всю дорогу, пока самолет не приземлился в аэропорту. У Мо Жаня обнаружился удивительный талант определять ложь и обманывать. Разумеется, ни один человек не может идеально владеть подобным навыком, но Чу Ваньнину люди вроде Мо Жаня попадались редко. Он даже подумал, что охотно взял бы его к себе в команду. Конечно, с профайлингом у Мо Жаня был полный швах: юноша умел складывать пазл, но смотрел на картинку как угодно: вверх тормашками, сбоку, на изнанку, но не по-человечески. Поэтому делал какие-то дикие выводы, вроде того, что Чу Ваньнин зарабатывает на жизнь проституцией. Но кто из нас без греха? На то и нужен грамотный начальник, чтобы направить талант в верное русло. Только вот ночью Чу Ваньнин направил член Мо Жаня прямо себе в задницу, и ее теперь безбожно саднило от сверхурочной работы. После такого люди обычно говорят: «давай встречаться», «я перезвоню» или «отвали, кобелина». Но никак не «приходи работать ко мне в отдел, нам нужны люди с твоими талантами».       «Ого, Чу Ваньнин, — подумал он. — У тебя уже стадия торга. Придумываешь благовидный повод снова с ним встретиться. Забыл, как утром хотел придушить и его, и себя?»       Говорить с Мо Жанем было легко и приятно, особенно теперь, когда тот не звал его при всех Золотцем и не порывался выкупить из борделя. Чу Ваньнин и не заметил, как время пролетело и настала пора садиться каждому в свое такси и разъезжаться по домам. Что ему делать? Если бы Мо Жань не был полицейским, Чу Ваньнин, возможно, и рискнул бы попробовать. Но его имя было довольно известно в узких кругах, а терпеть чужое имя на губах Мо Жаня или трястись в ожидании предательства он не желал. Поэтому сказал:       — Я поеду первым.       — Подожди, — Мо Жань порывисто обнял его и глухо прошептал: — Надеюсь, у тебя все будет хорошо.       Чу Ваньнин обнял его в ответ, прижал к воющему от тоски сердцу, всей грудью вдохнул запах.       — Обязательно поговори с начальником. В патрулях твой талант сгниет впустую.       — Слушаюсь.       К сожалению, нельзя было обниматься вечно в публичном месте, поэтому пришло время расстаться окончательно. Чу Ваньнин отвернулся и, не оборачиваясь, пошел к ближайшей машине такси. Тепло тела Мо Жаня все еще искрилось на коже.