Clueless

Говорят, даже если человек в коме, то он все равно все слышит и понимает. Хакон очень хочет в это верить, особенно когда проводит все свободное время у койки в больничном блоке. Заодно отпугивая своим видом преданных фанатов пилигрима, готовых чуть ли не на лоскуты его растащить. К концу недели Хакон успел не только пересказать свою биографию, обматерить Вилледор, расписать во всех красках, что и как сделает с Эйденом, когда (не если!) тот очнется, и мастерски отточить навык смены кровавых повязок. Доктор миротворцев пытался поставить медсестру для регулярных перевязок и наблюдения за пациентом. Но Хакон и его чувство вины разбили все возможные аргументы. И хотя даже Лоан сказала сразу, что ничьей вины тут нет, Хакону сложно и почти невозможно оценить ситуацию непредвзято. — Ты, мой дорогой, даже не представляешь, через что отряду пришлось ползти, чтоб доставить припасы этому чокнутому старику. Но и оставить его помирать с голоду мы не могли. И я предложил протянуть веревки и на них передавать все необходимое. И самое, знаешь, что прекрасное — что такую систему решено применять во всех труднодоступных местах. Меньше риска моим бегунам. Больше помощи людям! Я же говорил, да, что после того, как ты и Лоан сбежали, Фрэнк скинул всю эту грязную работу на меня. А я, между прочим, четвертый десяток разменял, хочу тепла и уюта… Хакон продолжает свой монолог, подготавливая все для перевязки — чистые бинты, кипяченую воду, неизменную смесь меда, ромашки, лаванды и чего-то подозрительно неонового из запасов Маргарет специально для Эйдена. Поэтому мужчина не замечает, что его молчаливый слушатель приоткрыл распухшие глаза и улыбается самыми уголками губ. Как только Хакон поворачивается, юноша опускает веки и расслабляется, безмолвно слушая, как над ним кудахчут. — …и Марта просто. Не. Может. Остановиться. Как в этой голове генерируются такие идеально ебанутые планы, я не могу постичь! Если бы она не была таким талантливым бегуном, я бы попер ее в первый же день. И она втемяшила себе в голову, что сможет стать моим заместителем, если покажет себя. Мужчина бережно подхватывает Эйдена под шею и второй рукой начинает раскручивать бинт. — Тебе пора и честь знать. Стивен утверждает, что как только ты придешь в себя после сотрясения, регенерация восстановит все остальные раны. Знаешь, я тебе говорил это вчера, и всю неделю до этого — никогда, блять, так не делай. Если мне суждено подохнуть под автобусом — дай мне сдохнуть. Не смей загораживать меня своим телом. — Хакон на мгновение прижимается губами к прохладному лбу, часто дыша. — Мне столько нужно тебе сказать. На этом мужчина замолкает и тщательно промывает оставшиеся на голове пилигрима волосы. Шрам, расчертивший пол головы, выглядит гораздо лучше, чуть красноват только да теплый наощупь. Температуры нет уже второй день, поэтому Хакон бережно наносит смесь и оставляет ненадолго, чтоб впиталось. Следующий бинт на замену на плече, ткань темная от крови и слиплась. Хакон почти невесомо касается бинтов, медленно разворачивая повязку. На коже спекшаяся кровь вдоль шва, но под коркой все зажило. — Глазам своим поверить не могу. Я боялся, добрый доктор оттяпает всю руку, если рана не закроется. А оно уже все регенерировало. Значит… — Хакон запинается, подняв взгляд. Эйден наконец приоткрывает глаза, припухшие веки едва слушаются. Повисшую тишину нарушает лишь скрежет металлических перекрытий да отдаленный гомон голосов. — Ты снова с нами. Слабый кивок в ответ словно прорывает дамбу, потому что Хакон практически сгребает юношу в охапку и стискивает с такой силой, что Эйдену только и остается пискнуть и покориться. — Я запрещаю тебе так поступать. Я, блять… Ебаный автобус чуть тебя не расплющил, Эйден. У меня на глазах. Я тебя вытаскивал из-под завала, Эйден. Я думал, что всё. — Что все? — переспрашивает Эйден. Ему не хочется тешить себя бессмысленной надеждой. Даже если он давным-давно простил Хакона. Принял и отпустил всю ситуацию в ту же ночь. Что есть, то есть: Хакон — бабник, Хакон предпочитает женщин, и Хакон — самый безнадежный идиот Вилледора. У них этот пунктик общий. — Что… нет ничего хуже хоронить друзей, погибших по моей вине. Раз за разом. Эйден устало вздыхает и пытается высвободиться из объятий. Ну что еще стоило ожидать. — Я в порядке, Хакон. Можешь выдохнуть и вернуться к работе и поиску той-самой-особенной. Еще одна попытка выбраться из тесных объятий оказывается более успешной — Эйден садится на койке и пытается мягко, но настойчиво согнать Хакона с кровати и, быть может, из комнаты. Время, может, и лечит, но даже старые шрамы ноют на погоду. А этот рубец еще свежий. — Я пока не собираюсь помирать, так что этого друга, — Пилигрим показывает пальцем на себя, — ты рано начал оплакивать. — Ты прав. Ничего, если я еще немного посижу с тобой? — Хакон обхватывает себя руками и остается сидеть на месте, пока Эйден отползает к изголовью, роняя на пол бинты и склянки с лекарствами. Стекло печально звякает по металлу, добавляя драматичности моменту. — У меня осталось не так много людей, о ком я беспокоюсь. И… Нет, знаешь, ты прав. Ты в порядке, и, если бы ты не встал между мной и этим проклятым автобусом, одной заботой было бы меньше. — Хакон расправляет плечи прежде чем встать. — Не делай так больше. Моя жизнь того не стоила. А теперь — стоит. И я постараюсь, чтобы тебе больше не пришлось собой рисковать из-за меня. Ты нужен этому городу и его людям также, как и мне. И я не настолько эгоистичный ублюдок, чтобы ставить тебя перед выбором. Хакон бережно проводит кончиками пальцев по щеке, словно пытаясь запомнить, какая на ощупь кожа. Эйдена насквозь прошивает жаром, и он остается наедине со своими мыслями, после того как бегун беззвучно выскальзывает из комнаты.