Профессор Певерелл

      До чего же утомительный ребенок.       — А давно старый хрыч начал так кашлять?       Вот, как, объясните на милость этому глупому волшебнику второго тысячелетия, связано домашние насилие и болячка директора? Скачки с тему на тему скорее раздражали, чем путали.       Хм, конечно, можно как-то принять теорию о том, что это все из-за того, что один нехороший Диппет не пускал напуганных войной деток на постоянку жить за счет школы, но мужчина больше склонялся к тому варианту, что это новая тактика Тома: бомбардировать своего профессора не связанными вопросами, которые вполне себе хорошо складываются в проекты внутри одной мозговитой головы.       Типичный контроль поступающих данных, чтобы не перенапрячь разум под потоком откровений готового раскрыть варежку военного беженца будущего. Звучит разумно. Неужели у будущего темного лорда не только чистокровная дурь в голове?       Гарри отвлекся от проверки парт на предмет неприличных надписей. Вроде бы успевал на парах давать по рукам, когда замечал подозрительное шевеление, но все равно мог что-то пропустить. А дети, волшебники или нет, на самом деле, ужасающе похожи в этой своей глупости.       — Четвертая сотня лет деду пошла, что с него взять. — Пробурчал что-то в ответ невнятно, как будто сам ровесник их древнего директора, Певерелл, пожимая плечами.       Взглянул на Тома и искренне пожалел о том, что не может стать незримым, как демимаска, и сбежать от источника всех своих проблем.       — Почему ты ни с кем не вступил в отношения? — Спросил слизеринец с самым странным выражением лица на памяти Гарри. Опять ту осточертевшую тему мусолить будет? — То есть, я в курсе про твою настороженность к людям, но…       Как будто случайное причинение вреда сексуальным партнерам, просто потому что его очаровательное травматическое расстройство вернулось не в тот момент, не приводит к импотенции само по себе.       — Ты поезд? — Неукротимый, неудержимый человек, которому не так просто навредить.       Воландеморт под это определение, может, и подходил, но Гарри бы придушил любого идиота, способного предложить окончание войны таким глупым способом. К счастью, здравый смысл в зачатках присутствовал у всех — даже у Захарии, — и никто не сподобился.       Хотя, может быть, социопатическая, садистская змеюка и обнаружила бы у себя нормальное чувство юмора, и рассмеялась бы, кто знает.       В конце концов, там Гарри мог выкинуть что угодно. И выкинул. Сначала выжил в магической войне, а потом решил, что суицид — это наша новая мода, отправившись на лесное рандеву.       Есть чем с неподдельным сомнением гордиться, и планка «достойный» для его будущего потенциального партнера была бы действительно невероятной, если бы Гарри сподобился иметь какие-то стандарты, а не просто фигуральный плакат «Нет, категорически нет», вывешенный у его спальни.       — Нет. — Случайно вторил его мыслям Том с некоторой хорошо скрытой неуверенностью, чудно наклоняя голову набок, как бестолковая птичка какая-то.       Вообще ни разу не поезд и даже не велосипед.       — Поэтому я и не лягу под тебя. — Открестился от пацана Певерелл. И еще несколько раз поддел потом, чтобы наверняка, двигая прочь, пока Том утомленно покачивался из стороны в сторону, захлопывая ежедневник, чтобы убрать его в карманы мантии.       Чертов отстой, думал Гарри, а не детство. Чужая тетрадь для личных записей была забита слишком плотно.       Том должен быть обычным подростком: играть во взрыв-карты, бегать за девчонками и фанатеть от какой-нибудь команды по квиддичу с идиотским названием. Ему не нужно сражаться с Хвосторогой, бегать ночами по замку, бороться со злом государственных масштабов и задумываться о том, где и кому его в случае конечной неудачи хоронить.       Почему ты такой странный, мальчишка? Занял эту идиотскую позицию в центре паутины и пытаешься совладать с охватывающим замок безумием, чтобы оно не затащило тебя в пропасть. С одной стороны, если есть ниша в экосистеме, какой-нибудь хитрый зверь всегда ее займет.       С другой, даже паук не застрахован от того, чтобы запутаться в собственных сетях.       Ну, его обязанность, как старшего товарища, предупредить ребенка, что должность так быстро ему не светит.       Сказал бы, что после школы редко что-то идет по плану, но сдержался. Певерелл растянул губы в сухой улыбке, чувствуя, что эта очередная тема, которая слишком близка к дому. Вот, он сболтнет, а Том попытается обраточкой ему психоанализ устроить, как будто взрослый мужчина до сих пор не сообразил, что за нюхлеровское дерьмо его жизнь.       — Я не хочу уходить. — Реддл слишком ловко возился в его комнате. Аргументы дитя малого, но ситуация с отсутствием крова малоприятная даже для волшебника, способного из навоза и палок мало-мальский приют от непогоды наколдовать, согласен. — Да и некуда мне.       Гарри от всех мрачно-тоскливых разговоров захотелось выпить.       Выхваченная у Тома бутылка сока жажду утоляла слабо, но глотать винцо при студенте, еще и до начала занятий, он как-то не планировал сегодня. Не настолько зависим от алкоголя, как от помощника в борьбе со стрессом, чтобы опускаться до подобного исхода событий.       Певерелл в любом случае собирался передать дом пацану в посмертной записке, но предупредить лично тоже не помешает. Только вот реакция оказалась… неожиданной.       Грудь и живот говорившего сжало металлическим обручем — очень уж многовато силищи было у Реддла. Мерлинова подростковая придурь.       Гарри так и не сказал, что ему все равно придется передать дом хоть кому-то после смерти. Ибо к чему мертвецу пристанище для живых? А так, чем меньше у Тома поводов для маргинальных поступков, тем миру легче дышать.       Сливки с разного брожения ситуаций он научился собирать давно.       — А, ой. — Только и пикнул Певерелл, когда студент уткнулся ему в грудь ничего не выражающим лицом. Умирать от отсутствия воздуха в легких пока что тоже не хотелось, хотя на фоне мыслей, кажется, что-то и завывало. — Том, ты чег…       — Тихо. — Резко шикнули ему в рубашку, повозившись, слава Мерлину, сухим носом в пару дюймах от соска.       Гарри выдохнул, немного помялся, смутно понимая наконец, что имел в виду пацан, краснея до кончиков пят со своим «неприлично!», и аккуратно положил руку на темную макушку.       Странный мальчонка, подумалось ему. Будь его преподаватель девушкой, ситуация случилась прям компрометирующая.       Это все может дурно закончится, уверил себя Гарри. Ну, то, что у этого пацана в голове сейчас.       В конце концов, такой серьезный человек, как Том Марволо Реддл, вряд ли бы задавал дебильные вопросы, если бы не имел это в виду хоть самую малость.       Но просто... дико и вообще сложно представить Лорда Воландеморта и контент 18+, не связанный с убийствами, в одном предложении. Будь то личинка темного мага или уже обезносившийся старый дурак. Пожалуй, только это и спасало в войне с детскими гормонами.       — Я не боюсь щекотки, даже не думай. — Отрезал слизеринец, перехватив руку, тянущуюся к его ребрам. Прямо там, где его предплечье наживую прошил клык василиска удобного, кинжального размера. Реддл поднял голову, уставившись прямиком на Гарри, с лица которого медленно сползала извечная улыбочка. Глаза Тома были слишком близко. Он был слишком близко.       Сердце, замершее на секунду от зловещего близившегося шипения, болезненно забилось вновь. Бешеная сила толкала липкую, герметичную пленку накатившего отчаяния, бесплодно, ибо тело, охваченное неуёмным, неуместным ужасом, двигалось самостоятельно, подбираясь, готовясь к атаке.       Леденящее дыхание охватило внутренности, готовясь будто медленно убить его изнутри. И здесь, на границе рассудка, он ощутил, как его мысли начинают таять в руках неизвестного кошмара. Ужасная истина растворилась перед его взором, раскрывая бездну сотворенного им безумия. Он должен убить. Он прибыл сюда за этим, чего он медлит?       Гигантские желтые глаза и вкрадчивое шипение.       Шестнадцатилетний мальчик перед ним, без единой тени неуверенности повелевающий вековым чудищем.       Гарри не боялся тогда, не боялся после, что с ним происходит сейчас?       Черные тени замелькали перед его взором, исполинские клыки змеи зловеще сверкали, словно вновь желая пронзить его плоть, уже неясно, посмертно или вновь живя. Жесткий холод скользил по позвонкам, теряя грани между сном и явью.       А в темных глубинах канализации, за этими каменными стенами и корявыми нечеткими перекрытиями, скрылся источник зла — грозное создание, василиск. Его глаза, полные жажды крови и безжалостного ужаса неестественного создания, мерцали в темноте, привлекая невольно к своим бликам неподозревающую жертву. Охотник поджидает дичь.       Но он не слабый!..       Готовность к бою захватила всецело, сосредотачивая на мире вокруг чуть ли не до помешательства. Каждая мышца напряглась, как будто в трепетном ожидании предательской атаки, но идущая от василиска угроза, его проклятый призыв…       — Не бойся смерти, мой юный мальчик. Она всегда присутствует в нашей жизни. Ты просто позволяешь ей быть немного ближе. — Надсадно зашептали ему на ухо вроде как умиротворяющие слова.       Ни к чёрту! Певерелл еще не настолько идиот, чтобы повестись на такое!       Вот только выбор был вырван из его рук; лицо Тома размывалось в противное белое пятно, когда тот, наивный, глупый мальчик, решивший, что готов ко всему, пережив то малое, что ему довелось, начал наконец-то встревоженно смотреть на преподавателя.       Еще не как на своего убийцу, как должно, но это же только начало…       — Возьми меч, Гарри. Подними оружие. — Вкрадчиво наставлял его знакомый тон многоуважаемого директора, искаженный теперь навсегда этим глупым представлением.       Но кто такой Гарри?       Безликая тень заперта в этом кошмарном мире, где воплощенный страх гнался за ней по своим бездонным лабиринтам, лишая надежд и радостей мимолетного покоя. Василиск стоял перед персоной, напоминая премерзкую горгону, готовую одним взглядом превратить его в камень из живого, дышащего существа.       Мужчина, не мальчик, никогда больше не слишком юн, не слишком слаб… Но все равно; он был пленником своих настоящих кошмаров, утаскиваемый вниз дьявольскими силками в безнадегу и безысходность, где нет девчушки с кудрями, рыжего друга, преподавателей или даже сумасбродной совы, чтобы их всех спасти.       И в этом холодном пустом туннеле смерти его тело зафиксировано неподвижным скелетом, его душа пленена в сетях мрака, обреченная смотреть, видеть что-то, гадать об узретом и медленно увядать до трагичного конца. Казалось, он не может сделать и шагу, но почему его руки так непослушно готовились к очередному умерщвлению?       — Тебя к этому готовили. Ты рос для этого. Ну же…       Подчинись. Это же так просто.       (Просто прыгни на стол).       Ты лишь свинья на убой. Всегда.       (Гарри Поттер был обречен умереть).       — Сделай это, принеси мальчика в жертву для благого дела. — Его подбородок кивнул согласно, так почему же в голове был такой бардак, когда все ясно и все со всеми сговорились? — Отдай его в руки смерти, а потом иди следом. Ни к чему тебе эти мучения.       Гарри, все-таки Гарри, всегда на пороге нежданного и пугающего, просто Гарри… Этот состоявшийся волшебник вновь почувствовал себя слабым дрожащим второкурсником, тянущимся к палочке, потерянной в руках врага. Линия его власти, его контроля, контроля над ним, лежала просто на полу, как остывающее тело маленькой девочки. Игры-игры-игры деток, не имевших шанса вырасти. Он слышал пение Фоукса вдали, приближающийся и неминуемый эндгейм. Едва заметный след на руке от клыка василиска, оставшийся из-за его излишней спешки в попытках спасти сестру друга, протяжно заныл. Ему стоило, наверное, дождаться, пока он не излечится полностью тогда.       Будь он сейчас на том месте, все равно побежал бы к ней.       — Что с тобой? — О, как много редкой значимости в присутствии другого. Даже больше, чем этот волшебник обычно пытался придать сам себе.       Услышав голос, этот голос, купол его ужаса треснул, он тут же вырвался из кольца чужих рук, отшатнувшись на добрые два шага без возможности сделать вдох.       Хорошо, что хоть не обручального кольца. Он был рад, что не втянул Джинни в свои проблемы. Почему он снова думает о ней? Сбежал бы Поттер тогда сюда?       — Гарри.       Что тогда он бы делал с этими обеспокоенным нотками?       — Я в норме. В порядке. — Кивнул Гарри, но все же сделал еще маленький шажок прочь. Потенциальная детская смерть была слишком близко, чтобы это пережить без, как минимум, пары ящиков огневиски. — Не молчи. Это делает хуже. Пугает. — Тяжело сказал он, облокачиваясь о спинку кресла. Твердая, заземляет. Певерелл осмотрелся — на диво реального фантома не было, но его присутствие ощущалось противно сырой кожей.       Отвлеки меня. Убери его.       — Патронус. — Невпопад вставил Том, убивая в корне все процессы чужой мозговой деятельности.       Мысль, непрошенная чертовка, вертелась, но так и осталась непойманной.       Гарри моргнул. Поднял бровь. Подождал немного, пялясь в чужие глаза с откровенной недоверчивостью.       …ему надо говорить, чтобы уточнить?       — Чего «патронус»? — …отлично, его втянули во взаимодействие. С другой стороны, чего он ожидал от этого ребенка? Знания, как справляться с чужой панической атакой?       …с другой стороны, Певерелл не совсем уверен, что он делал во время приступа. Может, малыш тоже испуган?       — Ты умеешь призывать Патронуса? — Словно подтверждая его мысли, попросил парниша вызвать естественный тоник хорошего настроения.       Полезная мысль. Но с того дня, как «герой» был вынужден смотреть, как Аберфорт отгоняет тысячу дементоров, Гарри так и не исправил свой ступор и бесполезность, когда темные хламиды направляют свое жаждущее дыхание в его сторону.       Защитить других-то он всегда готов. Аж как бесполезно замер, готов.       — Ну, да, конечно. — Кивнул серьезно Гарри, будто он освоил это заклинание на таком уровне, что способен его применять повседневно в случае глубокого морального истощения. — А ты разве нет?       Любопытно, конечно, но Певерелл бы не удивился. Воландеморта любого возраста всегда выставляли перед ним восхитительно знающим и могущественным, с тупым пробелом в информировании в «хорошей магии», но очень крутым.       Что сказать. Разные области интересов.       — Где ты видел школьников, владеющих высшей магией света? — Вскинулся Реддл, подтвердив его мысли. Самооценка мальчонки определенно была мимотараном задета, но тот все равно продолжал обеспокоенно смотреть на все еще бледного мужчину.       Как же жалко, в самом деле, Певерелл выглядит, если нуждается в беспокойстве этого мальчишки?       — Я в тринадцать научился, ничего не знаю. — Профессор вновь вернулся к степенному старческому ворчанию, наконец успокоив дыхание. Том пораженно заморгал.       И обаятельно улыбнулся, стервец. Знает, мелкая падла, что красивый и беззастенчиво пользуется этим!       — Научи меня. — Разумеется, голодный, зависимый от жажды знаний Реддл потребует научить его столь «взрослой» магии. Гарри едва не фыркнул, ощущая, как от этой детскости пружина внутри него расслабляется, сдавая позиции напору чужой любознательности.       — Много на себя берешь. — Гарри старается глаза не закатывать, но он всегда не очень успешен в этом. Он пытался вспомнить, куда сныкал свой пирог под стазисом в очередном енотовом порыве создания бесполезных запасов, которые никогда не съест. — Куча курсов, элективов, анимагия, делишки старост… В следующий год, может быть.       — Нет, научи. — Старшекурсник уселся в кресло и вперился горящими глазами в преподавателя. Если честно, Гарри было даже забавно.       — Вот заладил! Сказал же, что не буду. Может, на летних каникулах, так и быть. — Откопав, наконец, пирог, молодой человек довольно упал в кресло у разгорающегося камина. Том на предложенные сладости, как обычно, поморщился.       — Обещаешь? — С сомнением уточнил Реддл, попадаясь в чужую ловушку. Что ж, если он не заметил, то жизнь весьма несправедлива, а Гарри любит напоминать о подобном нюансе бытия.       Особенно в начале лета. Такой сезон это, что обязательно какая-то ерунда приключится. А там уже будет не до старых не особо нужных обещаний.       Но такие детские невинные слова… это же всегда возможность, не так ли, взять от ситуации больше?       — Ага, на мизинчиках. — Ухмыляясь, Певерелл на полном серьезе, будто они тут Непреложный Обет давать собрались, протянул оттопыренный мизинец.       — Я не буду этого делать. — Как девственница на первой брачной ночи, зажался мальчишка, а Гарри чувствовал, как его губы посещает искренняя кровожадная ухмылка.       Конечно, мальца это должно напрячь еще больше, но сделка слишком сладка… Купится, он обязательно попадется. И тогда…       — Да ладно, пожми мизинчик. — Темным, заговорщицким шепотом упросил Гарри, в очередной раз вынуждая студента сдать позиции во благо собственного рассудка. Иначе эти подколы никогда не закончатся.       — О, Мерлин… — Перегнувшись через стол, Том цапнул за палец собеседника, ухмыляющегося с елейностью бывалой кицунэ. — Доволен? Может, хоть покажешь?       …достижение, как сказал бы Дадли, получено. Молодая версия его злейшего врага дала ему клятву на мизинчиках.       Если ему когда-нибудь доведется встретить Лорда Воландеморта в белом поезде, то у него теперь есть оружие пострашнее любви матери.       — Боюсь, он может не поместиться. — Пожал неловко плечами Певерелл, небрежно отмахиваясь теперь, когда он получил свою часть сделки.       — У тебя слон, что ли, вместо обычной зверушки? — Настойчиво продолжил Реддл, тем не менее, не желая оставаться в дураках.       — Да нет. Видишь ли, мне трудно представить просто счастливое воспоминание. Я припоминаю себе образ друзей, родни, близких… - С бледной улыбкой пояснил Певерелл, чтобы с бессердечной честностью по отношению к себе продолжить: - Но они все либо мертвы, либо остались в прошлом. Всё… размыто. Я не могу думать о ком-то одном.       Гарри прикрывает глаза. Улыбчивое лицо Рона тут же сменяется мертвенной бледностью, но он привычно прогоняет это, заставляя себя представить Гермиону. Секунду это работает и в груди разворачивается приятное тепло, пока перед глазами не встают тоскливые полные волнения письма, отчего теплая жижа затекает обратно в слив и ребра болезненно сдавливает горечью.       — Значит, у тебя разные Патронусы? — Удивленный голос сквозил недоверием. — Это звучит, как неспособность вообще сообразить что-то счастливое.       Как будто нельзя забыть хоть на секундочку, что все его источники радости мертвы. Честно говоря, Тому следовало бы назваться не «Полетом смерти», а Туэрдебонер — tueur de bonheur — убийца счастья, раз этот сэнди такой француз.       Серьезно, только что Гарри был вполне счастлив. Этому дерьму обязательно быть таким… нарушителем настроения?       — У моей знакомой сменился Патронус, когда она полюбила. Защитник отображает привязанности владельца. У меня их… — Он не мог сказать, много их или же нет вовсе, так что просто рукой махнул, как будто отгонял дым. Точно. Фантомы, привязанности, живущие только в омуте памяти, воспоминания, что не повторятся в реальности. — Думаешь, если я выжил в реальной битве с мраком, то ко мне никакое депрессивное настроение не прилипнет? Ну, обычно это все же олень. Порой сова… О, как-то раз даже метла появилась! — Гарри хмыкнул что-то, очень похожее на смешок. Ну, ему хотелось верить, что это влажное нечто не полувсхлип с нотками откровенной истерики. Как всегда, верный стоицизм выручал его гордость, удерживая лицо от неудобных гримас. — Может, если я представлю что-то небольшое…       Надежная методика определения индивидуального Патронуса так и не была принята, хотя профессор Катулл Спэнгл, известный исследователь магических заклинаний восемнадцатого века, изложил определенные принципы, которые широко считаются истиной.       Патронус, согласно Спэнглу, представляет то, что скрыто, неизвестно, но является неотъемлемой частью каждой индивидуальности. «Изначально очевидно», — он пишет в своей важной работе «Заклинания защиты и запугивания»: «…человек, сталкивающийся с нечеловеческим злом, наподобие дементоров, должен обращаться к ресурсам, которые он ранее не использовал, и Патронус — это активированное скрытое «Я», которое до сих пор спало, когда не было надобности, но которое теперь нужно раскрыть…».       Согласно Спэнглу, это объясняет появление Патронуса в формах, которые люди, произносящие заклинание, не могли ожидать, с которыми они, возможно, никогда не чувствовали какую-либо особую связь или которых они даже не узнают.       Гарри не знал, верить ему этому занудному профессору или просто забить.       Но легко вспоминался другой профессор с неуверенной улыбкой, помятой одеждой, присутствием легким, словно ветер, покровительствующий бродягам, неловкие смешки и кружка теплого горячего шоколада.       Друг родителей. Ниточка к потерянному навсегда прошлому. А с ним жизнерадостная неуклюжая девушка. С задорной улыбкой и вечно плывущими чертами.       Много времени демонстрация не заняла: легкий взмах палочки и тихий шепоток заклинания предшествовали ослепительной вспышке света, после которой комнату заполнил громкий вой. Огромный волк едва ли помещался в комнатке, его призрачная белая шерсть искрилась, а сам он принялся носиться по преподавательским покоям. Певерелл взвизгнул, испуганно вспоминая, как отозвать это чудище обратно.       — Небольшое? — Голос Тома сквозил неподдельной иронией.       Неизлечимая болезнь серьезно повлияла на Римуса, здорово переписав сценарий его жизни. Заставила бояться взаимодействия с людьми и неминуемого изгнания, всегда следовавшего за раскрытием правды об его личности.       Кто-то мог бы и правда назвать его небольшим человеком. Гарри не совсем бы не согласился: бросить беременную Тонкс было со стороны Люпина явной трусостью, но ему повезло, что у его друга есть такой хороший, ответственный сын, всегда готовый наставить вроде как дядю на путь истинный. Хватило и банального толчка в верном направлении, так что не маленький человек, просто... хрупкий?       — Да что ж у меня все через!.. — Схватился артефактор за лохматую голову, ощущая, как тело дает слабину. Поторопился он с Патронусом. Зачем он вообще вспомнил Тонкс?!       — Это оборотень в завершенной форме? — Студент наклонил голову набок, вперившись изучающим взглядом юного вивисектора на волка. Тот под этим взором, казалось, даже немного уменьшился в размерах.       И милость темного лорда, немного истерически думал Гарри, куда неприятнее его проклятия.       — Не пугай его! - Шикнул на студента Певерелл, вставая между ним и зашуганным зверем.       Хорошо, согласился мужчина, ловя на себе полный оскорбленного недоверия взгляд, он это заслужил.

***

      — С одной стороны, я рад, что фантом не появляется, когда Том рядом. — Заявил Гарри уверенно, игнорируя недавний исключительный эпизод с высоты слоновьего роста. — С другой, когда я прекратил воспринимать его за опасность, вспышки моих воспоминаний стали хуже. — Гарри наклонил голову набок, тупо пялясь в пространство собственного кабинета. — Ты что думаешь, Букля?       Сова, которая вообще ни разу не Букля и которую поставили в статус психотерапевта этого вечера, протяжно и печально ухнула, смотря на Гарри светлыми глазами. Молодой человек, немного сутулясь, помешивал новое успокоительное зелье в котелке.       — Ага, я тоже так считаю…       Дверь отворилась слишком резко и это было самое ненавистное в Томе на данный момент. Гарри, все детство привыкший к неожиданным воспитательным тумакам, дернулся на этот звук и глянул через плечо на помятого вида мальчишку.       — Умирать — каково это? - Конечно, ребенок не смог выбрать тему попроще.       Певерелл решил, что на эти глубины у него нет сегодня терпения. Проверив зелье, мужчина решил, что резким движением ничего безвозвратно не испортил и добавил лишний поворот против часовой стрелки чисто на всякий случай.       То, что Поттер не любил зелья, не значит, что он не знал, как не испортить самые элементарные отвары собственным травматическим расстройством.       — Ну, все по правилам — с трогательным саундтреком, эпическими последними словами и небесными вратами, только попроще. — Отмахнулся Гарри, но Том не отводил взгляда. Какая неукротимая зараза. — Если кто-то узнает, что ты проводишь ночи в комнате преподавателя, у меня могут быть проблемы с законом.       Мужчина привык к тому, что на него пялятся, приучен к неотвратимой тяжести внимания врага, но этот... ребенок, враг, но не враг, вызывал самые странные чувства.       — Тогда тебе лучше прекратить увиливать. — Вздохнул Том, доставая зеркало и придирчиво поправляя свою одежду. Откуда он достал обычную, не говорящую утварь в волшебном замке, Гарри было искренне любопытно, но не настолько, чтобы беспокоиться о том, что бы спросить. — И я уже много где побывал этой ночью. Главам родов понравилась статья. Они… собираются извлечь определенную выгоду.       Так вот почему Реддл такой... взмыленный. Логично. И реакция чистокровных тоже предсказуема.       Как скоро Тому придется познать близость смерти на своей шкуре вновь?       — Не удивлен. — Чужие плечи бездушно дернулись, демонстрируя незаинтересованность, но упертость студента была достойна отдельного красно-золотого шарфика.       — Гарри… - Мальчишка не прикасался, но видно, что хотел. Протянул руку, опомнился, замер, опустил.       А глаза такие... разбитые.       И как не повестись на это милое личико?       — Не так уж и больно, если речь об Аваде. - Пожал плечами Певерелл, умалчивая о позабытых тяготах душевных мук, перенесенных, пока шел, одинокий, по тропе в Запретный лес. - Да и не страшно мне уже было, я добровольно пошел на смерть.       Кровь тогда билась так громко, что стучало в ушах. Тепло объятий друзей быстро выветрилось. Нужен был последний толчок...       — Почему? - Словно шелест, возглас Тома казался таким же незаметным, но необычно мощно присутствующим. Где-то далеко, но все еще здесь. Как мимолетное касание с минимальной площадью контакта для человека, позабывшего роскошь подобного взаимодействия. Оглушающе.       Гарри прикрыл глаза. Еще один поворот.       Камень, как и было предсказано, действовал безотказно, убивая любую жажду жить.       Вернулся Гарри даже не потому что желал, а из проклятого долга покончить наконец кровную вражду между ним и владельцем осколка.       — Других вариантов не было. Да и устал я… - Звучит, как жалкое оправдание, не так ли? Но почему он на самом деле пособничал планам Дамблдора? Старые причины давно звучали недостаточно убедительно. Ситуацию можно было разрешить лучше, легче, безопаснее. С силой послезнания, ага. - То есть, не то, чтобы я умирал и думал о пицце со скуки, но я и ничего уже не чувствовал. Ну, и кто не делал импульсивных штук в семнадцать?       Гарри делал много импульсивных штук в семнадцать. Он в принципе в возрасте Тома был той еще оторвой.       Это сейчас... на корне валерианы живет, потухший и забытый огонек.       — Мне семнадцать. - Скучно поправил его маленький осуждающий педант, закончив возиться с собственными волосами. - Не могу представить, что заставило бы меня пойти на суицид.       И почему я не удивлен, усмехнулся Гарри про себя, с трудом подавив желание... придать жизни чужой прическе.       — Слушай, я чувствовал себя тогда, как пирог с патокой, в которой патоку забыли положить, ясно? То есть… — Гарри неопределенно качнул рукой, хотел было откинуться на спинку, но будто супротив воли встал, прохаживаясь и возвращаясь на прежнее место.       — Ты помнишь, что было Там? - Задержав дыхание, уточнил Том. А Гарри чуть не рассмеялся.       В свое время он задавался совсем другими вопросами. Кого волнует результат поездки, если вся суть в пути?       Он оказался там быстрее, чем заснул.       — Смутно. Все белое, ты в белом, вокзал белый, фу, и ты будто видишь себя со стороны и от первого лица одновременно. - С озорной улыбкой, не соответствующей ситуации, Певерелл добавил: - И, кажется, можно сесть на поезд.       Который отвезет тебя вперед. А Гарри предпочел проснуться. Просто прикрыл глаза, вдохнул и сквозь онемение почувствовал все прелести лежания на лесной подстилке.       — Причем тут поезд? — Том уточнял, наверняка ожидая, что Гарри разведал причины странного зрелища в посмертии.       Гарри легко предполагал ход мыслей этого умницы. Вестимо, думает, что то у каждого свое. Может, даже догадается, что тут все, как со снами? Том учебник по их толкованию знал прекрасно, любимчик Кассандры. Видеть поезд — к тоске. Уходящий или идущий поезд — предвестник мрачного периода и темных времен. Садиться в вагон — к переменам. Белый цвет в принципе несет хорошие перспективы, но белые одежды ведут к печальным, почти траурным событиям.       С вокзалом все и вовсе сложнее.       Гарри видел всю эту цепочку размышлений на чужом лице. Том смотрел на Гарри в ожидании открытия новых тайн, но…       — А мне почем знать? — Подперев кулаком щеку, Гарри оставил котел в покое булькать себе, а сам продолжил устало чиркать в тетради, выводя расчеты. — Разве это не забавно?       — У нас разные представления о забавном. — По скромному мнению Гарри, Том был отъявленным занудой. — Диппет. — Мальчишка нахмурился, занимая свою головку опять совсем не детскими мыслями. — Скоро умрет?       Гарри вздохнул. Директор был суровым, но прямым и добродушным человеком, они с Томом ходили у него в любимчиках. Сейчас Армандо выглядел точь-в-точь, как в воспоминаниях Гарри, когда тот окунался в голову шестнадцатилетнего Тома из дневника — высохший, дряхлый старик невыносимо болезненного вида и почти лысый, с несколькими лишь седыми прядками, торчащими из-под извечного черного колпака.       Медленная агония, а не жизнь. Настигает людей вне зависимости от того, заслуживают они этого кошмара или нет.       Гарри лишь надеялся, что Армандо успеет уладить все дела, прежде чем предпочтет эвтаназию дальнейшему страданию.       — В будущем… — Неохотно приоткрыл завесу профессор. — Прошло бы еще лет десять, но здесь, похоже, что-то его гнетет. Или кто-то мутит воду.       Они оба подозревали, кто. Гарри несколько похерил Дамблдору планы, да и Том уже никак не станет Темным Лордом в том самом виде, в котором должен был бы. Желание подмять под себя пост директора очень обосновано. Но пойти на убийство учителя и друга? Способен ли он на это?       Гарри начинал сомневаться. И после каждого разговора с Альбусом его колебания все нарастали.       Впрочем, и тогда, будучи героем войны, он верил Альбусу Дамблдору до последнего. Даже смерть не поколебала эту веру.       Лишь проигрыш... после заставил покоцанный идеал обрести плоть и кровь.       — У тебя ошибка в расчетах. — Прервал самокопания Том. Гарри сонно моргнул, уставившись на расплывающиеся цифры. Он нахмурился, высматривая, где накосячил, но даже когда Том указал ему в нужную строчку, мужчина лишь тупо уставился на белый указательный палец с четко выступающими суставами. Напоминало это одну знакомую палочку.       После его взгляд перешел на кисть с хорошо видными венками…       — Га-арри. — Дразняще мягко протянул студент. Певерелл перевел взгляд на чужие губы, задержавшись там непозволительно долго. — А чем ты опять всю ночь занимался, что тебя так плющит?       Мужчина моргнул. Смысл слов дошел до его сознания не сразу.       Щелчок белых пальцев недалеко у глаз значительно помог.       — Единорогам подковы клепал? — Шикнул Гарри, но тут же выдохнул, смягчаясь. Артефактор отвлекся от созерцания рук юноши и выдавил из себя виноватую улыбку. — Прости, зачитался в библиотеке. — Он потер переносицу. Дети косятся на него, когда он торчит в обители знаний. Серьезно, как будто профессорам не нужно учиться! Наверное, большинство преподавателей действительно так и считало… — Относительно скоро будет эпидемия Драконьей Оспы.       — Так ведь ее никогда не бывало на территории Англии. Да и не опасна она особо.       — Но в будущем от нее перемрет почти все старшее поколение чистокровных.       Том расширил глаза, тут же выдавая рабочую гипотезу.       — Кто-то усилил болезнь? Но зачем?       Этот пацан неприлично умный. А еще из него действительно хороший интриган, раз он сразу подумал о заговоре.       Гарри и сам удивился — почему он-то не заподозрил, что кто-то, пошаманив с драконьей кровью, сделал болезнь убийственной для стариков. А ведь над этим он и думал всю ночь — почему дрянь, которая просто приковывала детей к постели на пару недель, вдруг стала косить взрослых, как снопа сена? Да и заразной такой она никогда не была — болели в основном семьи работников с драконами, тогда как у самих работников был иммунитет — они переболевали в безопасной форме, если вообще заболевали. Гарри нахмурился — интересно, почему? На уроках биологии в школе они проходили что-то такое, но от медицины он всегда был далек.       — Кто-то, кому мешают старшие чистокровные и кто начал работы с драконьей кровью. — Озвучил Реддл свою догадку через долю секунды. — Мы ведь оба думаем об одном человеке? Вряд ли это этот твой Неназываемый, он должен быть плюс-минус моего возраста, а я таких психов не знаю, так что ставлю на Дурмстранг. Ты все еще не хочешь поделиться его именем, к слову?       — А тебе слово «неназываемый» ни о чем не говорит? — Скрытно, но не без насмешки, отозвался Гарри. — И это не он.       — Страх перед именем только усугубляет. — Хмыкнул Том.       — …ты точно ученик Альбуса. — Отозвался Гарри.       — Почти у всех из Вальпугиевых Рыцарей есть анаграммные позывные, чтобы не прилетело за поднимаемые темы в записках. Но жить под одним только прозвищем как-то… тупо. — Отозвался Реддл. Гарри старался не ржать.       Гарри старался.       — Тем не менее. — Отвлек его слизеринец. — Кто тогда все это устроил? Идеи?       — Должно быть… — Хотел было что-то сказать Гарри то ли в защиту Альбуса, то ли на тему оспы, но замолчал.       — Раньше маглы прививались от натуральной оспы инокуляцией — кололи жидкость из пузырьков переболевших легкой формой. Может, вакцину нам и не изобрести, но старые методы все еще рабочие. — Задумчиво произнес Том, немного нахмурившись.       — Отдаю честь твоему широкому кругозору, энциклопедия на тощих ножках, но лучше нам пока в это не лезть.       — Что? — Слизеринец выглядел почти что ошарашенным. Гарри часто старался откосить от лишней работы, но чтобы забить на риски для людей? Вот так просто отмахнуться? Преподаватель и сам себе удивлялся, но ситуация в принципе безрадостная. Том нахмурился, ожидая ответов.       — Даже приготовление этой банальной вакцины может привлечь внимание. Мы и так делаем много шуму. Лучше намекнуть кому-нибудь из колдомедиков, как оспа действительно замаячит перед глазами. Я пришел к такому выводу еще ночью… более ранней ночью. — Тускло пробормотал Гарри.       Таким образом они действительно защитятся от лишнего риска, но этому риску подвергнутся другие люди. Реддл всегда поступал таким образом, но Гарри?.. Он, конечно, не моралист, но до этого всегда старался избежать подобных исходов. Но что поделать.       «А! Ты даже не представляешь, какой удивительной мощью обладает человеческий разум — например, способность ломаться только тогда, когда он тебе действительно нужен!»       — Скоро уже начнутся занятия. — Качнул головой Гарри. — Мне стоит пойти готовить кабинет.       — Сейчас полпятого утра. — Том последовал хвостиком. — Не рановато?       — Я так спровадить тебя пытаюсь. Очень вежливо, между прочим. Цени.       — Ценю. Чем могу помочь?       — Почему ты просто не пойдешь в постель? — Спросил Гарри после тихого выдоха, снимая очки, чтобы продрать глаза. — И хватит пялиться на меня.       Том не отставал, прилипнув к нему с каким-то своим бесполезным проектом. Гарри честно пытался помочь на сонную голову, периодически принимая пассивно-агрессивные попытки сплавить пацана подальше.       Пацан не сплавлялся.       — Кстати, о твоем Патронусе в тринадцать. Мифы про зеленоглазых ведьм не мифы? Они сильнее? А рыжие?       — А, ну, моя мать была рыжей и зеленоглазой! — Хмыкнул Гарри. — Может, это просто какой-то сторонний признак?       — Она была сильной? Ты говорил про зельеварение и про то, что она как-то защитила тебя от Авады собственной жизнью. Какой-то физический щит? Зеркальное заклятие?       — Ну-у, это был как раз, скорее, оберег, который отразил Аваду, кажется? — Помялся Гарри. — И вместе с тем я стал невидим для поисковых чар в домах ее родственников на ближайшие лет пятнадцать.       — Обряд Жертвы? Я про такое только в сказках читал. — Том качнул головой в легком недоверии заявлению, что кто-то сумел использовать древнюю кровную магию, подтасовав все условия. — А что твой отец?       — А, был вполне обычным волшебником, сильный боевой маг разве что.       — Ты говорил, что он выучился анимагии на четвертом курсе и создал прототип этой карты. — Придирчивый тон студента казался даже веселым.       Гарри, который на четвертом махался с ужасом всея Магической Британии, ухмыльнулся.       — Ребячество, как по мне. Мама круче. Хотя мне не очень нравится ее разборчивость в мужчинах, но она была крутой. — …и то, что о ней почти ничего не известно в школьные годы, только подогревает интерес, на что она эту крутость тратила. Гарри улыбнулся своим мыслям, еще раз потирая глаза и присаживаясь в преподавательское кресло, ощущая на себе до странного прилипчивый взгляд Тома.— Я даже не знаю, чем она занималась три года после школы. Ну, кроме как того, что она трижды вступала в бои и не окочурилась. Довольно удивительно, что два года из них она провела будучи беременной или кормящей женщиной. — Сонно бросил он в воздух, устраиваясь удобнее. — Иди к себе, Том. Ты будто совсем не ценишь сон… Хватит смотреть на меня, как на карточку с шоколадной лягушки…       А Реддл действительно смотрел, как этот чудак откидывает голову назад и глаза, ранее намеренно широко открытые, начинают постепенно слипаться. Он медленно втягивает воздух в грудь и выдыхает, пытаясь успокоиться.       Руки преподавателя, ранее активно жестикулирующие или занятые делами, расслабляются и тяжелеют. Мускулы постепенно теряют напряжение.       — Разве ты засыпаешь так легко не оттого, что я поблизости? Что, Гарри, голова не ноет? — Том усмехнулся чутка озлобленно. Так как сил осадить его Гарри у себя не нашел, наглец продолжил пялиться без стыда и совести.       Дыхание становится ровным и глубоким, подобным природному ритму. С каждым вдохом тело все больше обмякает, словно погружаясь в глубокий сон.       Глаза закрываются полностью, давая шанс снова сбежать от промерзлой реальности в этом холодном кабинете.       Том сел прямо на парту, напротив, упершись кулаками в колени. Он был рядом до самого начала занятия.       — Профессор… — Тихий шепот прорвался через толщу сна, но Гарри так и не сумел открыть глаз — те как будто склеили самым надежным средством. Его онемевшие руки совсем затекли под тяжелой головой, но даже тут он не мог пошевелиться, чтобы поменять положение. Тело было таким тяжелым…       — Эй, не спи, мы так не отпразднуем!       Рон сидел напротив с почти блаженной улыбкой, рассказывая что-то о своем планируемом свидании с Гермионой. Алые мантии студентов Аврората были отброшены обоими в сторонку — они не притронутся к ним еще пару дней.       Из-за этого оба преисполнились особой любви к Рождеству.       — Подари ей справочник по рунам, чего тут придумывать? — Пожал плечами Гарри.       — А какой? Их же!.. — Рон, отвлекшись от их партии в шахматы, раскинул руками, едва не сшибив бутылочку детского сливочного пива, к которой они поочередно прикладывались, подогревая чарами.       — А я знаю? Я в рунах не бум-бум, спросил бы чего получше. Она что-то про цепочки для связующих гроссбухов лепетала. Ну, знаешь, сложные занудские штуки, для которых мы слишком тупые.       — А-а, артефакторика. У нас нет шансов. — Рон махнул рукой, ставя ему тут же шах. — Как думаешь, если я свяжу ей свитер, ей понравится?       — Ну, может быть… бонус за старание? — Гарри хихикнул.       — Ты чего Джинни дарить будешь? А… — Младший сын семьи Уизли заухмылялся, потянувшись за пледом. — Точно. У вас-то все просто. Дай угадаю, заменишь прутья на ее метле? Они ужасны.       — Уже, в субботу.       — Сам, что ли?! Без мастера?       — Я делаю это с одиннадцати лет, нашел сложности. — Почти оскорбленно хмыкнул молодой парень, смотря, как зимний солнечный лучик скользит в рыжих волосах друга. — Собираюсь ей новую форму подарить, та совсем истрепалась.       — Черт, а мне ты с метлой не помогал! — Все цеплялся к той фразе Рон.       — Потому что ты вонючка.       — Чего?! Вонючка-Поттер! — Рыжеволосый парень смеется с таким искренним и заразительным гоготом, что мгновенно зажигает атмосферу вокруг.       В хохочущего Гарри швырнули свертком — очередным подарочным свитером Уизли, отправленным Молли. Он смеялся до колик — Рону опять достался какой-то идиотский цвет. Они поменялись. Залезая своей шрамированной тыквой в горловину, он зажмурился, ощущая приятную колючесть шерсти, а когда открыл глаза, не обнаружил перед собой и следа от их посиделок.       Он подрывается с места, ощущая, что его ноги подкашиваются. Пытается сосредоточиться, чтобы вспомнить, что же произошло, но в его голове лишь густая пелена пустоты. Ему кажется, что минуты превращаются в часы, пока он все еще пытается понять, что происходит.       Где Рон?       Глядя на испуганных студентов, пытается успокоить их, но его слова прерываются неразборчивыми звуками. Медленно осознает, что его голос звучит пугающе и чуждо. Затем его взгляд падает напротив и он ужасается от того, что видит.       Защищая детей, он встал между ними и Томом из дневника. Где Рон?       Размытые черты, испуганные глаза и неподвижные губы. Что-то жуткое и непредсказуемое, все такое неправильное. Реддл тоже неправильный, будто и не настроенный на его сиюсекундное убийство.       Медленно, шаг за шагом, он приближается к студентам, пытаясь удержаться на ногах. Он протягивает руку, чтобы успокоить их, но они все еще смутно отшатываются. Непонимание и страх отражаются на их лицах, будто они каждый день видят этого Тома Марволо Реддла.       Его палочка выскочила из рук.       — Война закончилась.       Зеленая вспышка пронзает разум. Гарри вспоминает о своем друге, о последней миссии, о сражении. Постепенно, в его памяти все начинает приводиться в порядок. Он осознает, что его Рон не пропал. Он погиб.       Сознательность возвращается, и он опускает руки, неотрывно смотря на мальчишку перед собой.       Это было другое лицо. Том Реддл никогда не смотрел на него, как щенок в мешке.       Гарри выдохнул. Что-то сказал, проходя в доске. Улыбка налипла на лицо, будто скотчем отрезая его болтливый рот от еще больших подсказок окружению, которые он мог дать о своем прошлом.       Слова полились изо рта патокой, но гул в голове не прекращался.       — Ты прекрасно знаешь, где он. — Говорили ему на ухо. — Ты же сам погружал его тело в землю.       Улыбайся, улыбайся. Скоро занятие закончится. Соберись.       Ему нельзя было давать себя касаться, ошибка, неосторожность. Расслабился.       — Бледное тело, прямо цвета свежих костей. Смотри-ка, вот же причина, по которой твоего друга нет. Стоит перед тобой.       Хватит.       Аудитория освободилась, но Том уходить не желал, и разговор был неприятным. Гарри надеялся, что тот не станет это обсуждать, но мальчишка решил пойти в осознанное общение.       Глупейшая идея. Этот странный преподаватель хотел тебя убить, малыш.       — Ты хочешь его убить.       Чего он хотел, так это не выслушивать истерик этого малолетки. Если честно, он вообще ничего не хотел. Кое-как избавил Реддла от беспокойства односложными ответами — он надеялся, что избавил — положил руки на плечи в попытке заземлить.       Выходило слабо. Он никогда не умел в утешение. Мальчишка от него сбежал.       Он полагал, что теперь-то Том начнет его избегать. Но тот пришел заканчивать статью уже через пару дней. Затем объявился с учебником по проклятиям из Запретной секции, требуя объяснить непонятный параграф, который и сам-то Гарри не шибко разобрал, отчего они всю ночь пытались вникнуть в суть. Пришел снова. И снова.       Как простенький, как топор, надежный ритуал, что работал без осечек при каждом применении. В котором, смех да и только, даже нарочно все испортить невозможно.       «Смотрите-ка, я умею лечить ушибленные темнолордские сердца, но своё собственное — проблема!»       Люди бесконечно сложные, проблемные и запутанные глубоко в собственных головах и судьбах, так почему же с Реддлом все постоянно возвращалось в эту неотвратимую колею? Покой, смертельный или нет.