Профессор Певерелл

      Как там пелось? «Хогвартс, Хогвартс, милый-милый Хогвартс». Эти унылые песни школьного хора настолько сильно напоминали обязательное обучение при церкви, что всё время выступления Том старательно абстрагировался.       Какое счастье, что поет хор лишь несколько раз в году.       Но песенка прилипчивая. Хогвартс, Хогвартс, милый-милый Хогвартс.       Как будто замок — это самое чудесное место на свете.       Ну, на деле Том с этим согласен. Ведь несмотря на все, это место дало ему самую большую надежду, которую только могла иметь приютская крыса, пусть и необычная приютская крыса вроде него.       Хогвартс, Хогвартс, милый-милый Хогвартс.       В первую же ночь пребывания в замке ему чуть не устроили темную. Реддл знал, что на факультете Слизерин ценится благородная кровь волшебников. Разумеется, будучи особенным среди, как выражал наивный мальчишка надежду, других необычных людей, Том уже успел перечитать все книги, впитывая необходимые для грядущего выживания знания свежей губкой, и знал, что выбор у него невелик. В конце концов, Салазар — змееуст и на тот момент то была единственная ниточка Тома к его происхождению. Юный волшебник был свято уверен, что его отец — это не шибко вдумчивый маг, развлекшийся с маглой. Как иначе? Иное просто нелогично и выходит за рамки здравого смысла: ведь такой могущественный волшебник, как молодой Реддл, должен происходить от сильного предка, а если бы его мать обладала властью, она бы не умерла так позорно и глупо. Тогда брошенный в мире простецов ребенок не знал, что с этим подтвержденным — рано или поздно — знанием будет делать, но, что важнее, ему нужно получить полную историю, чтобы иметь возможность решать. Поэтому его первым шагом, первой зацепкой станет вынюхивание чего-нибудь об Основателе на его же факультете.       Реддл привычно вел себя осторожно, собирая крохи знаний о месте и обстановке своего времяпровождения на ближайшие годы, и молчал, не выдавая ничего в ответ, в то время как другие упитанные, довольные, как холеные коты, дети бахвалились своими родителями. Понятно, что попасть сюда такому, как он, безродному, было верхом наглости. Неизвестный среди давних знакомых ловил постоянно возвращающиеся косые взгляды весь вечер на пиру, всю церемонию в гостиной… В конце концов, не получив от него никаких ответов или даже намеков на мутные воды полуправды и недомолвок, младшекурсники швырнули в спину проклятие слепоты.       Чужак, что смеет нарушать необъявленные правила дома, должен быть наказан.       Ему следовало бы радоваться тому, что у него имелось достаточно времени на изучение учебников и возможностей палочки. У Тома удивительно хорошо, как для относительного новичка-самоучки в палочкомахательстве, получилось снять с себя эту дрянь с первого раза — оказалось, нужно всего лишь понять принцип и вложить спящую без вызова мощь в нем в разрушение. После чего сломать потерявшему берега второкурснику, решившемуся нацелиться на него, нос оказалось делом нескольких мгновений. Да так, что кровь брызнула мерзавцу на лицо и во все стороны, уже по настоящему оскверняя красивую темную плитку.       Дети, эти жалкие слабые неприспособленные к реальной жизни создания, вокруг препротивнейше завизжали и заохали перепуганным изнеженным ульем. Том тем временем затыкал рот ревущему, как извлек из воплей малолетних хулиганов поддержки, Адиссону Нотту, чтобы тот не то заткнулся, не то захлебнулся уже в собственной крови. Мальчишка с трепетностью пойманной лани дергал взор на свою покровительницу, науськавшую его, очевидно, на новенького простачка с подвохом размером со вставшего на дыбы дракона, но Вальбурга только отвратно улыбалась, холодно и неприступно наслаждаясь устроенным беспорядком.       О, Том знал этот типаж девиц. Из них выходят в конечном итоге самые верные подпевалы. Нужно только правильно отхлестать бешеную псину.       — Мой отец… — Начала она надменным тоном, окончательно выдавая себя, как местечкового главаря бандитов, но тут же была перебита тихим шипящим голосом:       — Твоего отца здесь нет. Ты здесь. — Том холодно оскалился, не разрывая зрительного контакта, ощущая, как чужая кровь булькает под пальцами. — Ты здесь, со мной. Ближайшие семь лет вы все тут заперты со мной.       Конечно, вариант «напишу papa» еще оставался в силе, но вряд ли взрослые волшебники полезут в детские драки ради проблем, которые возможно решить одним взмахом палочки. Не солидно. А за время безопасного обучения в замке он найдет способы затеряться так, что ни одна мстительная собака не сыщет за пределами его.       Том привык к испугу в глазах детей вокруг, но обычно глаз с него как раз и не спускали. Жестокие нравы приюта, голод и побои приучили знакомых ему сирот всегда следить за опасными элементами. Этот клубочек маленьких змеек с золотыми ложками в задницах к такому не привычен. Первокурсники, даже второкурсники, чего уж там, поопускали головы, как зверьки, признающие нового вожака, кто-то особо трусливый спрятался в своих спальнях, как будто это кому-то когда-либо облегчало жизнь.       Стало тихо, как в гробу. Признаться, Том почти растерялся.       — Иди в больничное крыло. — Но столь шикарно предоставленное окно возможностей необходимо давить изо всех сил, чтобы установить собственные власть и порядки над подставившимися источниками ресурсов. Так что Том формально улыбнулся, сглаживая острые линии зубов. Выпрямил плечи. И твердым, не терпящим возражения голосом повелел: — Скажи, что грохнулся с лестницы. Живо.       Вот только необласканный природой и тяжелыми розгами глупец что-то не сразу сообразил.       — Но уже поздно и… — Хлюпая носом, заскулил Нотт. Мерзкое видение соплей, смешанных с алым, отвратило Реддла еще больше, хоть в столь же мере и удивило.       Никогда еще ему не доводилось видеть, что после разбитого шнобеля из того выделялись и эти мерзкие грязные жидкости, обычно только кровь и хлещет.       Волшебники удивительны, даже в самых неожиданных направлениях. И эта оскорбительная человечность характеров, эта жестокость, склонных к которым Том считал только простецов…       Не дело это, разочаровываться в целом обществе, по наблюдениям за отдельными представителями, но тошнотворное жжение в груди эта разумность не отменяла.       — Тогда в твоих интересах начать бежать туда до начала комендантского часа. — Милосердно подсказал Реддл, желая, чтобы жалкий человечек, на правильное обучение которого ему позже придется выделить свое драгоценное время, свалил с его глаз долой поскорее.       Мальчишка, спотыкаясь, как будто удар Тома потряс что-то определенно несуществующее в его черепной коробке, наконец удрал от него прочь.       А на следующий день нападал уже на тех, на кого указывал Том, а не Вальбурга Блэк, что продолжала мерзко ухмыляться, стоя в стороне от простых смертных их факультета и мня себя какой-то царицей, когда ее царство и власть буквально вчера громогласно узурпировали. Но Тому все равно на заблуждения других.       Мир — это не сказка, в конце концов. И если им так хочется устраивать сыр-бор, стравливая бесплодную взбудораженную энергию собственных тел, то пусть детишки делают это с другими факультетами и погромче, пока он со старшими курсами, как понимающий мир разумный человек, пытается разнюхать тайные тропы и коридоры. Познать свою территорию, чтобы грамотно управляться с ней в будущем.       Через год напряжение, которое Том чувствовал кожей на улицах с самых пеленок, вылилось в войну, и этими тропками они уже куда более молодым составом сбегали из замка, таская внутрь еду в мешках под чарами стазиса, потому что у Хогвартса какого-то черта начались проблемы с обеспечением. Чтоб этих глупцов-волшебников, имеющих почти безграничные возможности, в частности, гребаное предвидение, под лидерством придурков-Министров, бесполезными мясными кучами восседающих в своих креслах и гребущих галлеоны в собственные карманы неистребимым мздоимством. Армандо Диппет, конечно, грамотно распорядился теплицами, потому что послушал свою Кассандру, в отличие от некоторых троянцев, так что какое-то время замок сможет обеспечивать себя сам, но долго ли? Не важно, Том равно делил все доли, чтобы не доходило до склок внутри факультета. Пока везде бушевала буря, сносившая крыши домов и перемалывающая в себе человеческие жизни, он скрупулёзно строил замки из песка и больше всего на свете боялся вернуться в мирской Лондон, погрязший в голоде и болезнях.       В первое свое лето после Хогвартса член тайного общества спрятал почти все магические вещи в найденном им складе забытых вещей, разумеется, кроме его диковиной белой палочки — правдиво говоря, жезла для детской руки, что размером длиннее его локтя. По приюту то и дело носились с обысками и лето Том провел, наблюдая из тени их общего большого и безнадежного дома, как мальчишек, пойманных на воровстве, периодически отхаживали розгами. Полтора месяца он смиренно проторчал в обязательных работах, на которые их стаскивала директриса, а после прятался в своей комнате, одержимо шепча себе под нос заклинания, которые уже успел изучить, и практикуя движения кистью. Прогулки казались дурной затеей, ибо никакого желания подцепить невесть что на улицах, а после оказаться запертым в «лихорадочной больнице» не было. Конечно, на лето им выдавали домашние задания и после возвращения в альма-матер ему снова пришлось сильно догонять программу. Ведь скидок на проблемы маглорожденных, как бы не было противно Тому причислять себя к этим… этим невеждам, обсуждающим фронт на занятиях, никто не делал. Говорили даже что-то об отмене вводных занятий для первокурсников за счет усреднения программы первого курса. Реддл благодарил Мерлина за медлительность нововведений долгоживущих колдунов и за то, что к тому времени даже он успеет сам занять министерское кресло, прежде чем это предложение примут хотя бы к рассмотрению, как значимый законопроект.       После второго курса Реддл вернулся в приют куда более подготовленным — с сумкой, на которой были заботливо нанесены чары незримого расширения и отвлечения внимания. Из-за интернатной учебы он пропустил эвакуацию детей из приюта в села, отчего остался со старшими ребятами, спрятавшись подобно мыши под половицей. Если его увезут на окраины, то он точно никак не сможет попасть в оплот детей волшебников вовремя. В его сумке было достаточно еды, чтобы просуществовать хотя бы пару недель, а у Тома имелось все необходимое упорство или, скорее, подспудно накатывающее отчаяние, чтобы освоить дезилюминационные за это время, а после добыть себе еще пищи, раз уж кормили их столь скверно, и кусок мыла, коль ему так позорно тяжело давались бытовые чары. Он повесил отводящие взгляд заклинания на дверь и окна своей комнаты и почти не покидал ее все лето, быстро решив задания, постепенно осваивая заранее подготовленный дополнительный материал и планируя свою жизнь на следующие дни, немного… немного даже расслабившись, ибо война не вечна и когда-нибудь этот продовольственный кошмар для них закончится, Том вырастет из беспомощности детства, научится обеспечивать себя так, чтобы иметь гарантии и перестать бояться.       Предаваться сладким мечтам в уединении собственной комнатушки ему удавалось недолго. Двадцать пятого августа 1940 года десять немецких самолётов, сбившись с курса, по ошибке сбросили бомбы на окраину Лондона, прямо на район, где основался приют. Поднялась невообразимая паника, гибельная суматоха заполонила улицы, взвыли визгливым адом сирены, а нижние этажи восточного крыла полыхнули огнем. Пожар и не думали тушить, а Том, схватив манатки, в ужасе бежал прочь.       От проклятых бездарностью маглов. Впрочем, в отличие от чистопородных молодых волшебников и некоторых особенно глупых их взрослых, он идиотизмом головного мозга не страдал, прекрасно понимая, как опасен коллектив существ, которых Том легко способен подчинить своей власти один на один.       На вокзал в безумной давке и мешанине хаоса тем летом он так и не смог попасть, как и покинуть город в первый день. Британская авиация ответила Берлину зеркальным ударом, а седьмого сентября того же года небо, как саранча, заполонили самолеты. Том смог сбежать из города, бросив надежду на то, чтобы попасть на поезд, но земля дрожала даже в тех заброшенных подвалах, где он, сжавшись в убогий комочек, прятался.       Предвещая итог душевных страданий и мучений безвестности, его нашла школьная сова — измученная, нервная, как и сам Том, с выпученными глазами. Мелкая тварюшка прижалась на мгновение к его телу так, что мальчишка смог услышать быстрое биение ее сердца, и протянула лапку. К сове был привязан обычный клочок бумаги с непримечательным адресом защищенного дома, где спрятали телепорт. Как повезло Тому, что в список дополнительных заклинаний одна старшекурсница порекомендовала занести Акцио, а Реддл буквально накануне его изучил. Карта прилетела к нему, хоть и с подпалинами, а Том перешел на другую позицию, чтобы даже потенциально не выдать свое местоположение, а там дело получаса разглядываний, проверки направления по заклинанию, изученному дополнительно в середине второго курса… и маршрут готов! Вот только чудо магии перемещения сработало лишь через три дня, когда Том наконец сумел добраться до условленной точки и встретился с остальными маглорожденными детьми. Те, якобы храбрые гриффиндорцы или нет, были заплаканными и испуганными. Реддл остаток условленного времени в единении собственного разума проклинал этих плакс, хотя у самого тряслись руки. Все эти мальчишки и девчонки прибыли с родителями или сопровождающими от Хогвартса или Министерства, а он стоял, как потерянное серое пятно, обреченный выслушивать испуганные причитания бледного, как слоновья кость на трости спонсора их приюта, профессора Слизнорта. Как выяснилось, будущий декан отважно искал его, пусть и с перерывами, в последние пару дней. Это не могло не предрасположить хоть немного недоверчивого подростка к сердечному человеку.       Будто бы трижды умерший от пережитого бедствия, новоявленный третьекурсник появился в Хогвартсе и почти весь год просуществовал бледной тенью, пообещав себе никогда не возвращаться к чокнутым маглам. После произошедшего все волшебники вокруг вызывали едва ли меньшую неприязнь, с этими их сытыми холеными лицами и животиками, похожие на студень в мантии. Один такой, их уже декан, основал свой клуб, пригласив туда Тома.       Думал, наверное, что несчастному ребенку надо отвлечься от пережитого потрясения, прежде чем, ага, вернуться в конце года в то же самое пекло.       Вскоре этот клуб ненавязчиво убрал Слизнорта из своих собраний, как бесполезный элемент цепочки. Не совсем так: все еще случались дни, когда профессор приглашал именитых волшебников на свои рауты, где школьники имели честь свести с ними знакомство, но в обычных школьных собраниях студенты не видели смысла в его присутствии. Особенно, если они собирались обсуждать какую-то тему, что нынче моветон. Например, сокурсникам Тома понравилось слушать истории мальчика о том лете. Реддл же полюбил получать от этих детей информацию о новостях в мире волшебников. Так он смог найти на следующее лето для себя подработку в надежде, что больше не увидит серых стен Лондона, от одного вида которого страх смерти душил его под аккомпанемент сирен.       Эти дети ненавидели маглов, потому что так их науськали родители. Том ненавидел маглов, потому что пережил то, чего боялся. Вероятно, испытал на своей шкуре то же, что и чуть не попавшиеся в лапы инквизиторов волшебники, скорее всего, предки его однокашников. Не всем же быть Венделиной Чокнутой, чтобы наслаждаться потенциально смертельными ситуациями!       На пятый год на него обрушилась тонна работы старостой, потому что — какого-то Мордреда — выбрали его. Тому не хотелось этого дутого престижа совершенно, он вообще не желал себе никаких излишних болячек на задницу. Та у него одна, бледная, старательно оберегаемая от шаловливых розг садистов-воспитателей. Но одно дело — внутренние терзания, другое — долг обществу, в капкан которого заводят даже самых мудрых представителей человечества. В общем, было слишком поздно — четыре курса как, — сдавать назад и пополнять ряды серых колдунов-однодневок, так что пришлось гордо выпрямить спину и взяться за дело так, чтобы его «радетели» взвыли от величины его сиятельной благодарности.       А собственные планы и мечтания засунуть в подвалы дисциплинарного надзирателя, где им и место.       На самом деле, Реддл больше был заинтересован в том, чтобы перешарить всю Запретную Секцию и, если честно, мог делать это и без значка. Слишком уж он хорошо прописался в любимчиках.       Том не знал, чем будет заниматься после выпуска. Он почти не видел мира за стенами школы и приюта. Косая аллея, несколько мерзких улочек невзрачного Лондона и, пожалуй, на этом его богатые знания о внешнем мире, полученные эмпирическим путем, заканчиваются. О том, чтобы посетить памятные места с красивых колдографий однокурсников, ему оставалось лишь мечтать, тем паче, война, волнения — не до туризма. А вообще, хотелось бы остаться в замке навечно. Подросток знал на основе прошлого опыта, что сможет выжить где угодно, но страха пред новым и опасным это нисколько не отменяло. На самом деле, Том боялся боли и смерти куда больше, чем чего бы то ни было. Молодой и талантливый волшебник на слуху у многих вообще был пугливым парнем, хоть и скрывал это прекрасно за холодной отстраненностью и агрессивной решительностью, если та самая отстраненность не сканала.       Он любил Хогвартс, правда. Но замок полнился слухами, которые надо контролировать, Блэки чуть не резали друг друга, устраивая скандалы на всю гостиную ежечасно, Дамблдор все время тревожно следил за ним, будто ожившее явление падерозии, с этим его голубеньким мерцанием глаз, скрытых за очками-половинками, а Том, нашедший Тайную Комнату, был куда более заинтересован в том, чтобы никто его за этим не поймал и не упек куда подальше, где он догниет остаток лет. Как выяснилось, Реддл был занят еще много чем — наведением более точных справок о своих деде и дяде, проживающих в английской деревушке. Дед, как теперь стало ясно, скончался. Там, позже, много чего выплыло в свет. Чудной способ достичь бессмертия, например.       Ему пришлось вернуться в приют еще раз. Потерянный, с бедовой головой и даже не осознающий величин собственных проблем, он должен был поехать куда-то подзаработать на лето — в заповедник какой-то, вроде бы. После сдачи СОВ такое позволялось.       Но потом резко очнулся посреди хорошо знакомых серых стен и на холодной койке.       Никому никогда не разрешали остаться в Хогвартсе на лето. А помимо замка, если быть честным, Тому вообще негде было остаться, кроме как в сырых стенах приюта Вула. По крайней мере, там чисто и стараний миссис Коул хватало на то, чтобы накормить детей помладше и найти хоть какую-то работенку детям постарше. Если быть честным, это лучше того дерьма, в которые влезали другие беспризорники иных детских домов.       У него имелось желание честно попробовать заработать, чтобы хотя бы начать нарабатывать опыт в сфере поиска честного труда и представлять, что потенциальные работодатели могут от него желать и что способны предложить ему, вчерашнему студенту, взамен, но его чуть не увели в армию, когда он незадачливо вышел, чтобы осмотреть изменения района за год его отсутствия. Сущее недоразумение, но не хотелось вспоминать те дни даже в ретроперспективном анализе. По итогу пришлось добывать ресурсы через других сирот. Ну, запугать их было не так уж сложно. Скорее, труднее оказалось шугануть их порционно, чтобы не обделались и зачатки разума не растеряли вовсе.       Позже, освобожденный таким образом от повинности выживания мальчишка просто уходил в парк, плавно переходящий в небольшой лесок. В парке было холодно и тихо, так сказать, бодряще, а миссис Коул всегда, видя его, лишь скользила пустым взглядом по темной макушке, заколдованная, супротив воли игнорируя наглого подростка.       Реддлу тем летом стукнуло уже шестнадцать, Том почти не голодал, — по крайней мере, ребра не выступали столь явно, как в былые лета, — и основные его проблемы заключались лишь в собственной мерзлявости да отсутствии хоть какой-то информации о мире, в который он все никак не мог вернуться. Беда с памятью отчего-то совсем не беспокоила его, что вызывало, впрочем, все же некоторое волнение постфактум.       А потом застоявшийся, как лед по ранней весне, покой его дней оказывается прерван неким маргиналом, вылезшим из-за редких кустов, когда есть вполне приличные тропки, и пялившимся на него через стекла очков пустым взглядом готового стрелять на поражение. Реддл сразу же чуть не схватился за палочку тогда, как бродяга за перочинный нож, внутренне пораженный тем, как даже не заметил шебуршание ветвей и сминание травы под тяжелыми ботинками. Подсознание выло сиренами, опасность, опасность, опасность, ладони потели и хоть меры предосторожности были приняты…       Как будто бы это могло бы ему помочь против этого человека.       Чудака, жующего мерзкую даже на вид крикливую лакрицу, что задорно пищала, пока он безжалостно перемалывал ее крепкими, здоровыми, белыми зубами, смотря за его, Тома, потугами самым равнодушным на свете взглядом.       — Как понять, что над ребенком дома издевались? В смысле, физически, морально. — Спросил Том, стоило им покончить с приготовлениями к обучению анимагии. Парень устало выдохнул, смотря, как флакон убирают в темное место. Он первым приготовил зелье и оставалось ждать у моря погоды. Грозы, точнее, необходимой для активации ингредиентов.       Раннее утро не особо его радовало, но лучше закончить со всем до начала занятий. Учитывая, что поспал он предательски мало, Том боялся, что вечером просто отключится сразу после ужина.       — Это что, учебник по преподаванию? — С сомнением протянул Гарри, поглядывая себе куда-то за спину, на дверь, ведущую в спальню, где должен был, по идее, валяться этот самый учебник.       Но где его, очевидно, не было. Конечно, Том мог и на дубликат книжонки расщедриться, но зачем? Если и так хорошо.       — Да, у тебя стащил. — С очевидно скрываемым самодовольством отозвался студиоза, поднимая бровь. Судя по бороздке на месте оторванного титульника, Певерелл мог бы сказать, что да, одолжил он предмет все же у него. — Ответишь, нет? Исключая внешние проявления.       Опустив тряпку и бутылку чудаковатой формы на ближайший стол, Гарри начал загибать пальцы.       — Да там мозгов не надо. Боится резких звуков, начинает худеть и переживать где-то за неделю-две до уезда из замка, заглядывает за повороты, не любит, когда заходят со спины. — Похоже, его утомительный профессор решил, что в игру по доставаниям ближнего своего можно засесть и вдвоем. — Тебе ли не знать?       Несмотря на всю его любовь к неприятностям, эта дикая ухмылка мужчине нереально шла, подчеркивая углы, щедро одаряемые собственным деструктивным пищевым поведением человека.       Но не стоит развлекаться за счет Тома — хотя, конечно, Реддл не возражает посмеяться над жалкими потугами других… вместе.       — Я подавлял в себе подобные порывы. — Мальчишка равнодушно вздернул бровь, уже умело отличая, как Гарри с трудом сохранил улыбку под гнетом подкатившего разочарования. Шельмец тем временем повел разговор вообще не в ту степь. — А давно старый хрыч начал так кашлять?       Том, к своему стыду, и правда не обратил на конкретный момент времени внимание, узнав о происходящем из слухов на факультете, потому что в то время слишком сильно увлекся другим своим проектом.       — Ты про директора? — Проминаемый его внимательным взглядом, Гарри вновь неловко закопошился, рассматривая парты. Реддл ради сохранности собственного душевного равновесия не пытался проследить за рисунками тупых детей, которые выслеживал бывший аврор на дереве. Какая трата потенциала и времени для этого человека. — М-м, ну, недельку назад, когда я получал разрешение на доп-занятия, он был вполне живехонький. Простыл, небось. Возраст берет свое. — Пробурчал, как будто сам ровесник их древнего директора, Певерелл, пожимая плечами. Сегодня он был в жилетке, скрывавшей часть его движений, так что догадался Том об его жесте, лишь потому что следил за картиной в целом. — Четвертая сотня лет деду пошла, что с него взять.       То, что пресловутую неделю назад Армандо вполне мог и на дуэли кого-то избить, они оба решили скромно умолчать, все прекрасно понимая.       — Почему ты ни с кем не вступил в отношения? — Спросил слизеринец, смутно смотря на профессора, которого невозможно вытащить в свет и на люди. — То есть, я в курсе про твою настороженность к людям, но…       — Ты поезд? — Уточнил Гарри неприкаянно.       Подросток поднял брови на очередной ожидаемый глупый каламбур от этого человека.       — Нет. — Ответил Том с сомнением, потому что даже интересно, что этот чудак выкинет на сей раз.       — Поэтому я и не лягу под тебя. — Деловито отозвался Гарри, посматривая на него все тем же взглядом болотной нечисти, думающей, как завалить сухопутную крысу в агентуру родной топи.       — Очень смешно. — Фыркнул Реддл, ощущая себя сбитым этим самым поездом. Чувство, будто ему обожгло щеки, вызвало неприятные мурашки по коже. — Я не говорил про себя.       — Ты думал. — Необычайным мертвецким тоном протянул преподаватель, удрученно качая головой.       Тома в очередной раз будто облили ушатом холодной воды. Удивительно, но шоковая терапия и перескакивания с темы на тему вообще не работали на этом волшебнике.       А вот с ним срабатывали просто замечательно.       «Я щелкну пальцами, а ты забудешь!..»       Реддл качнул головой, стараясь не грузиться лишним хотя бы сегодня.       — Тебе стоит прекратить опошлять каждый раз, когда хочешь оттолкнуть меня. — Собрался Реддл, наконец.       От такого небрежно-неряшливого человека с простецкими уляпанными Моргана знает в чем коричневыми брюками и с неглаженной хлопковой рубашкой без галстука не ожидаешь столь проницательной и стремительной атаки и хитрости натуры.       — Но это великолепно работает, невинный мальчик сороковых. — Тон Гарри мигом превратился из непривычно серьезного в старый-добрый шутливо-лиховской, будто Тому не хватило получить резкий отворот-поворот еще на подходе. Он отвернулся, направляясь прочь из кабинета, дальше, в комнату профессора.       «Невинному мальчику сороковых» еще нужно будет посетить занятие и собрание Вальпугиевых Рыцарей. Он считал название идиотским, но темы там поднимались в последнее время интересные, а Том должен был завозить им новые, чтобы разговоры не скатились в очередное бессмысленное поливание маглорожденных помоями. Вертеть этими детьми было легче легкого, если вовремя отключать эмоции.       Приходилось мириться с пускающими слюни младенцами, да подтирать им сопельки, а все потому что золотая ложка в их ртах — ключ к их семейным сокровищам. Реддл на то и Реддл, безродный сирота, отреченный потомок Мраксов, растерявших все, что было важно, особых столовых приборов за душонкой не имел.       Мрачные мысли прервал звонкий голос позади.       — И отложи пока учебник по педагогике. Не хочу обидеть, но, каким бы талантом ты ни был, сразу после школы на должность тебя не возьмут. — Кратко обернувшись, Реддл заметил Певерелла, ненавязчиво примостившегося у двери и спрятавшего ладони в карманах со всякой всячиной. — Взял бы ты передышку на пяток лет, отдохнул, поднабрался опыта. Куда ты так спешишь?       …он не понимает?       Судя по тому, как элегантно Гарри, несмотря на свой ужасный вкус в одежде, обосновался в чужом времени без гроша в кармане, вероятно, что молодой мужчина действительно не понимает.       Ни капельки слизеринца не понимает, хоть и делает слишком много для него. Чертова неприкаянная душа, не способная ни с кем поделиться тем, что его удерживает здесь. Призрак, которому ничего не нужно, кроме упокоения.       — Я не хочу уходить. — Том по-хозяйски завозился в комнате учителя и принялся искать тыквенный сок, пряча свое лицо в недрах чужого шкафа. Вот и бутылка. Какое диво: прикрытая лесом низкопробного вина, будто настоящая драгоценность. — Да и некуда мне.       Зачаровывать мозги всех приютских, а не только директора — немного излишняя трата усилий, не так ли? Да и сам бы Реддл не остался в этой гробнице детского отчаяния из грубого серого камня и днем дольше даже ради эфемерного ощущения «крыши над головой».       Бутылку выхватили из его рук цепкие длинные пальцы. Губы, что как цветки чертополоха, обхватили темно-зеленое горлышко в свой долгий плен.       Глоток, два, три… Широкие зрачки, прикрытые сощуренными веками, не отрывались от замершего подростка.       — В смысле «некуда»? Мой дом, конечно, не сахар, но и не шутки ради ведь! — Проворчал Певерелл словно из ниоткуда в возникшей между ними неудобной тишине. Кубок в руках Тома дернулся, оранжевая жидкость чуть не покинула его границы. Тут, конечно, всегда был запустелый вид и легкий неуютный бардак, но ему не хотелось устраивать еще больший беспорядок. Потом сам же искусится убраться и потратит драгоценное время, которое можно занять разговорами на глубокомысленные темы, а не на седьмое небо домовиков. — Или ты думаешь, что только до выпуска там жить можешь?       Том глядел на этого лживо субтильного мужчину и выглядел при этом, должно быть, полным идиотом, выпучившим глаза. Он в принципе не думал, что еще хоть раз ему доведется побывать в том гостеприимном аде дизайнера и любого человека с тонким вкусом. Ключевое слово: гостеприимном. Даже предложение перекантоваться до выпуска было излишне щедрым, а Гарри…       А Гарри все продолжал бурчать себе под нос, нисколько не обращая на котел чужих волнений должного внимания, и копошился в комоде в поисках карамелек. Стоял так близко, занавесив лицо темными лохмами и обнажив в наклоне твердую линию шеи…       — Ага, конечно, я к твоему приюту и раньше подходить не желал, а теперь тебе туда ход заказан. Ты помнишь про магловские войнушки? Хочешь дальше в парке сидеть или перебиваться сном на подработках? Такая атмосфера там, что я уже хотел Патронуса призывать, а то вдруг…       Теплый. Всегда такой горячий. Твердый торс. Глаза заслезились, когда эта широкая ладонь неуверенно легла на голову и начала перебирать прядки.       Как можно быть таким… таким светом в темном царстве? Люмосом в тумане отчаяния.       Том никогда не перечислял себя к романтичным или лиричным личностям: то к Альфарду, Селвину, чудо чудес, Нотту. Но теплые слова благодарности застряли в его голове круговым циклом, не вытекая из него только из-за комка в горле, что словно пробка в ванне, мешал политься потоку искренней и чистосердечной привязанности на неподготовленного к такому святому во плоти.       До знакомства с этим человеком он даже не знал, насколько сильно нуждается во всей этой семейной привязанности. Да что там!.. Этот человек словно удачу словил, получая все цифры бинго на карточке потаенных желаний Тома.       Возможность с кем-то поговорить на любую тему. Продовольственная и жилищная безопасность. Содействие его амбициям и планам. Помощь, невообразимая, бескорыстная поддержка в самый тяжелый период его жизни.       Певерелл сам! — безо всякого намека со стороны Тома, — открыл пред слизеринцем, чью неблагоприятную натуру знал вдоль и поперек, дверь своего дома. Фактически, сказал, что может зайти в любой день. Позвал разделить с ним прибежище от природной жестокости и стужи людей.       Как можно пройти мимо такого сокровища? Как можно проигнорировать столь желанный дар?       Что еще мог сделать этот приютский мальчишка, как не вцепиться посильнее в чужое тело, обвивая другого — такого близкого! — человека своими подростковыми руками-палочками, как нерушимыми цепями.       Его. Скоро его. Однажды его. Когда-нибудь его.       Обязательно.       Нерушимый контракт, обет, — неважно.       Ни смерть, ни кто-либо еще, ни что-либо еще.       Ничто не отнимет.       Вся эта благодать только для него. От одной мысли об этом колени подгибались, а руки вцеплялись еще крепче в мягкость чужой плоти.       Хотелось никогда не открывать глаза, остаться навечно здесь, впившимся в чужую грудь, запах другого носом, но эта рука, лишившая его макушки приятной тяжести…       — Я не боюсь щекотки, даже не думай. — Отрезал слизеринец, перехватив руку, тянущуюся к его ребрам.       Том не сразу понял, что профессор полез не к ним для глупой щекотки. К палочке. Гарри пытался его обезоружить.       Оказалось вдруг неприятно вот так одним мрачным днем осознать, что человек, с которым ты сердечно разговаривал и близко общался на протяжении долгого времени, испытывает отвращение к чужим прикосновениям. Том держал дистанцию с Гарри в этом плане, но он использовал касания для налаживания связей с людьми — мог пожать руку, ободряюще хлопнуть по плечу. Вдруг возникшее понимание, что профессор прибегал к этим простым человеческим жестам до боли редко, даже предметы стараясь передавать через стол или аккуратно, не касаясь пальцами… странно давило.       Воспоминания вспыхивали снова и снова. В самом деле. До чего глупая оплошность с его стороны не заметить этот подводный камень.       Просто… для Тома это вдруг стало неожиданностью, что Гарри может касаться людей, но не особо терпел, когда его вот так неожиданно трогают. Настолько не терпел, что перешел в это его пугающее состояние.       Реддл аккуратно держал руки на виду, гипнотизируя чужое мрачное лицо, с этим вот знакомым выражением. Тем же, что было, когда он тронул спящего профессора за плечо.       Принятие факта, показное понимание, впрочем, лишь окутало его чувством ужаса, которое проникло в самую глубину души и оставило тень непоправимой печали. Вспоминались прошлые радостные моменты — смех, шутки, доверительные разговоры, которые казались истинными и настоящими. Как карточный домик. Дуновение ветра, и снова собираешь по полу.       Только Том счел, что знает Гарри достаточно, чтобы не облажаться больше, чтобы суметь подобраться достаточно близко, как на тебе. Снова.       Все вокруг кажется мрачным и безжизненным. Все тот же жуткий взгляд вперился в него, но на дне плескалось еще более отвратное чувство. Долбаный ужас       Том поднял руки немного выше. Он, с лицом человека, с которым Гарри воевал, с его голосом и его палочкой. Что он может сделать?       — Что с тобой? Гарри. — Постараться произнести это максимально мягко, разве что. Сделать вид, что не понял, со сквозящими через тон голоса вопросами начиная прощупывать топкую почву, ожидая взрыва, но…       — Я в норме. В порядке. — Кивнул Гарри вдруг, отмирая и немного очеловечиваясь, будто его убийственное наваждение было просто минутной слабостью. Профессор все же сделал маленький шажок прочь. — Не молчи. Это делает хуже. Пугает. — Тяжело сказал он, облокачиваясь о спинку кресла, целиком будто бы понимая, что его уже рассекретили.       — Патронус. — Невпопад вставил Том.       — Чего «патронус»? — Моргнул Певерелл между взглядом туда и сюда.       — Ты умеешь призывать Патронуса? — Нервным, дрожащим тоном пояснил студент, незаметно потирая грудную клетку. Он не заметил, но сердце болезненно и заполошно билось, стремясь своей обидой достучаться до похоронного марша.       — Ну, да, конечно. — Как само собой разумевшееся сказал Гарри, глянув на него немощно пустым взглядом. — А ты разве нет?       — Где ты видел школьников, владеющих сложнейшей магией света? — Вскинулся Реддл. Его самооценка определенно была задета, но он продолжал обеспокоенно смотреть на все еще бледного мужчину.       — Я в тринадцать научился, ничего не знаю. — Певерелл вновь вернулся к старческому ворчанию, отдышавшись. Том удивленно заморгал. Похоже, Гарри в своем времени был очень, очень, очень сильным магом. Наклонив голову набок, он взглянул на серую и безжизненную фигуру преподавателя, нервно заваривающего себе самый горький в мире кофе и рыскающего в поисках пирога с патокой, совершенно по-другому.       Да что же с тобой приключилось?       Как же все это не вовремя. Перед занятиями с Треллони лучше держать разум чистым, а не занимать его одним очкастым енотом и его безумным прошлым, покрытым застарелой пылью, оказывающейся при рассмотрении чьим-то прахом.       Он старался не возвращаться мысленно к призванному Гарри защитнику. То был оборотень. Гарри нравятся оборотни? Реддл тряхнул головой, выбрасывая из нее лишнее. Он обдумает это, но точно не сейчас.       Молодой волшебник ступал по каменным плитам запутанных коридоров замка, внимательно осматривая каждое помещение на предмет того, где лучше будет провести следующее занятие их сомнительного клуба. Стоит придумать более подходящий способ связи, чем каждый раз рисовать всем змеек на запястьях. Вальбурга голосовала за какие-нибудь подвески в форме черепов, серьезно…       Не отвлекаться, не отвлекаться… В этом замке так тяжело порой держать концентрацию, особенно, когда тебя уже пинком выбило из колеи. Старинные портреты на стенах шепчут тайны прошлого, а свет от факелов придает древним камням особую магию. Он чувствует волнение, искры любопытства, но и легкую тревогу перед предстоящим занятием.       Проходя мимо многочисленных кабинетов и тупиков, снующих лестниц и меняющихся коридоров, староста вежливо здоровается с преподавателями, наклоняет голову в знак уважения, всем видом выражая, что они держатели знаний, мудрые советчики, учителя таинственных искусств. Будто он спит и видит надежду на то, что ему повезет и однажды он сможет взять с собой немного от их магической мудрости. Умелая, хорошая, очень полезная маска.       Продолжая свое путешествие, он встречает пару товарищей, не столь охотно поднимающихся по винтовой лестнице. Они дружелюбно улыбаются друг другу, будто не торчали с тем же Ноттом за выборкой данных для статьи до самых петухов, а потом не заменяли завтрак заранее приготовленными припасами. В последние дни времени на то, чтобы сновать лишний раз до Большого Зала, не находилось. Том надеялся, что преподаватели верят, что он допоздна сидит за уроками, но не стоит показывать его излишнее усердие. Подумают еще, что есть что-то, что ему не по силам…       Наконец, молодой волшебник поднимается по лестнице, ведущей к высокой башне провидицы. Свет от солнца проникает сквозь узкие окна, освещая его путь. На вершине башни располагается зал для предсказания, а серебристая лесенка уже поблескивает в утренних лучах.       Том не особо верил, что каждый урок здесь — возможность погрузиться в тайны будущего и понять, как магия может помочь в изменении судьбы, но Кассандра действительно была сильной ведуньей, и если есть хоть мизерный шанс раскрыть какой-то талант в прорицании, хотя бы научиться правильно бросить кости перед отчаянным риском, то грехом будет пройти мимо.       Но сколько бы Том не старался, судьба у него обычно была не очень завидная, еще и показывалось всегда одно и то же. Будто ему было мало весь шестой курс заниматься гаруспицией, гадая по внутренностям животных.       Впрочем, сегодняшний день умел его удивлять в худшем своем смысле. Судьба показывала, что теперь она еще более незавидная, чем обычно. Просто фантастика.       — Профессор Треллони…       «Простите, у меня дохлый ворон ошибся и выдает странные результаты. Можно мне сразу его в окошко, чтобы без чертовых подстав хотя бы в этом месяце?..»       Вскрытая птица смотрела на него усталым посеревшим глазом и воняла кишками. Том аккуратно держал спицу.       — Хм-м. — Еще более похожая на ворона, чем пернатое между ними, Кассандра склонилась над столом. — Да-а, почерневшее сердце, отсутствует правая выпуклость печени — к смертельным исходам, печень тут расколота — к противостоянию. — Она прямо так ткнула длинным скрюченным пальцем. — Еще и распадается… Порез между мочками печени — скоро вас здорово встряхнет… Что же, удручающее зрелище. — Она равнодушно скользнула взглядом по легким несчастной птицы, не меняясь в лице, но обнаруживая несколько еще более неприятных знаков, которые усердный Том и так уже выписал. Глаза, столь похожие на те, что были у птицы, немигающе уставились на него. — И все же спешу обрадовать. Хоть ваш жизненный путь и изменился, это вовсе не та дорога.       — В каком плане, профессор?       — Вы заглянули через соседскую оградку. Очень невежливо, мистер Реддл, подглядывать за другим человеком. Я бы сочла это зачатком таланта провидца, но, боюсь… — Она дернула птицу за крыло, отчего та тут же сгорела дотла. — Этот человек просто слишком тесно переплелся с вами судьбами. Стоит поменьше думать о своей Немезиде на занятиях, мистер Реддл. Попробуйте еще раз.       Она издевается.       Давать магу вскрывать ворона и так жестоко, давать его Тому — еще хуже. Так теперь и Хогвартс своими речами на уши поставила.       Старая птица.       — Конечно, профессор. — Тому аккуратно передали другого зверька. Жаба. Повезло.       Из-за того, что пришлось повторять заученный алгоритм по кругу, он задержался, оставаясь в одиночку напротив старухи в шали, с этим ее неподвижным лицом и смотрящими в пустоту глазами.       — …ничего не изменить?.. — Спросил он тихо, протягивая ей пергамент. Гадалка подобралась, звеня бусами, выхватывая работу и бегая глазами, а после кивая, подтверждая за Томом очередное «Превосходно» и игнорируя его вопрос. Слизеринец, поблагодарив, двинул к люку, услышав в спину неуверенное:       — Не встречайтесь с ни… ней вообще. И тогда да… Будет не столь ужасно. Ваша жизнь тоже пройдет… средне. А та жизнь… рано или поздно. Судьба — дама очень неуступчивая.       Он обернулся, смотря, как провидица переворачивает песочные часы, отсчитывающие минуты занятия.       — А если с ним это уже не вариант?       — То поможет это.       — Часы?       — Время. Время было вашим врагом. Должно было стать вашим врагом. Оно не дает вам понять друг друга, прячет тайны этого человека своими зыбучими песками, отталкивает его несуществующими воспоминаниями. Но это и помощник. Терпение. Время и боль. Сотрись об этот песок, но пойми его, посмотри его страшными глазами, узри его безумие, как старого друга. Если ты действительно хочешь этого.       — Это… ваш совет?       — А, хочешь совет? — Спросила вдруг она, отбросив всякую таинственность и вежливость. — Готовь умиротворяющий бальзам.       — И принимать каждый день?       — Не тебе. Ему. — Хмыкнула она. — Его судьба ужасна и жестока… была. Он мог остаться в теплых водах прогретого озера после того, как его спустило по горному ручью, но он прыгнул в водопад, начав спуск еще хуже предыдущего, перемалываясь заново. Но это его выбор. Он готов. Знает, что его ждет и способен на любые жертвы. Ты готов принять его судьбу, и это твой выбор. Но не забывай про собственные водовороты. Либо ты швырнешь их в вас обоих, как сам прыгнул в чужие воды, либо откажешься от той громкой и великой дороги, что уготована тебе.       Прыгнуть в чужие воды и помочь.       Или объединить потоки, погрузив обоих в мясорубку.       — Я… считаете, я не способен на эту жертву?       Ответом ему был очень уж саркастичный взгляд.       — Хочешь ты того или нет, ты не узнаешь правды. Все решит время. Какой дорогой бы ты не шел, сожаления будут с тобой в любом случае. Иди, дитя.       Том бы отдал многое, чтобы остаться одному и обмозговать все, что с ним творится, но у него… свои обязательства.       У него будто забрали все права на умиротворение в этом году. Очень лицемерно для человека, нисколько не уважающего личное пространство одного артефактора, правда.       В зону для самостоятельного обучения, где подростки спрятались для изучения темных проклятий и способов защиты от них, входит небольшая комната с мрачноватой атмосферой. Полки с книгами и свитками покрыты неосторожными пометками и надписями, которые предупреждают о возможных опасностях.       На столе между неаккуратно расставленными чашками будто в случайном порядке размещены книги и свитки, написанные на языках, которые непонятны для обычных людей. Эти материалы содержат не только информацию о темных проклятиях, но и о способах обнаружить, разрушить или найти способ защититься от них.       Чтобы получить доступ к этой зоне, ученикам приходится пройти через скрытую дверь, что делало место довольно удобным какое-то время, но в последние дни Пивз повадился прятать тут свои побрякушки.       Комната освещается древними светильниками, которые создают мягкое, приглушенное освещение, что вызывает слишком напряженную обстановку для сегодняшнего предмета обсуждения.       — Ну это уже ни в какие ворота! Как можно отменять Чемпионат?! — Вспыхнул Альфард со всей своей Блэковской горячей головой после непродолжительного скорбного молчания. Том тихо выдохнул, убирая наработки. Дамблдор на занятиях говорит позорно мало полезного, если дело касается возможного нападения. Мягкосердечный старик. Разбор Протего Диаболика, которым так ловко орудовал Гриндевальд, прошел без проблем. Выяснилось, что шансов у Хогвартса, если его окружат синим адским пламенем, ничтожно мало. Оставалось надеяться, что, если замок соберется захватывать Гриндевальд лично, старый Диппет сдастся без лишних жертв и возни.       В конце концов, любой Темный Лорд опасен до первого яда от приближенного. Магическая Великобритания потерпит властвование очередного безумца, но не переживет гибель молодого поколения волшебников.       — Действительно, подумаешь, Гриндевальд подмял Европу и может убедить всех раззадоренных болельщиков пойти крошить маглов. — Закатила глаза Принц под смешок брата.       — Заткнись, Луннабэль!       — Не зови меня этим именем! — Крикнула брюнетка, пока ее братец с того же факультета укатывался со смеху.       — Завали, Сол, твое имечко ничуть не лучше! — Шикнула она на парня в такой же форме Рейвенкло, что и у нее.       — Но-но, Ал, она же староста! — Самый младший из их родственной троицы аж палец поднял, выказывая почет и уважение… и получая тычок под ребра от обоих под хохот Альфарда, похожий больше на собачий скулеж.       Том массировал виски.       Блэк заткнулся, когда у его уха просвистел нож для бумаг, вонзившийся в дверной косяк позади. Друэлла, поправив складки мантии, спрятала руки, продолжая их новостную сводку.       — Конференцию артефакторов Европы отменили во избежание столпотворений, так что, вроде как, она будет проводиться негласно в Румынии или Чехии. Скорее всего, то же ждет и остальных специалистов.       — Закончила сомнительные вести? Теперь ржать можно? — Вздернул бровь Альфард.       — К слову о сомнительном. Немезида? — Малфой перевел взор на Тома. — Что бы это ни было, теперь вокруг тебя непривычный шум.       — Птица не держит язык за зубами. — Качнул тот только головой.       — Так это реально? У нашего лидера девица завелась? — Друэлла приложила руки к щекам, получив цоканье от Вальбурги на такое ребячество. — Черт, я даже жалею, что не хожу на Прорицания.       — Никакой девицы. — Том нахмурился, подумывая про отговорки. — Нашелся человек с палочкой-близнецом моей, вот и все. Случайность.       По крайней мере, он изучил, что это зачастую связанные жизненными путями люди. Истинная дочь артефактора, Розье без лишних догадок приняла это обстоятельство, как основополагающее.       Сегодня вертеть чужими мыслями было слишком просто, хоть собственные и грозили сварить его заживо. Нужно отдохнуть и обмозговать.       Держи щиты, Том.       — Следующее собрание в фойе на втором этаже. — Не подпуская к себе свежий приток вопросов, он поднялся с места под чужие недовольные возгласы. — Хватит сплетен на сегодня.       Почти счастливо вздыхая, Том выходит из места их сегодняшней встречи… не последним, Принц и Селвин все еще спорили о своих наработках, так что и закрывать помещение сегодня им, потому что терпения выслушивать ученый бред у Реддла не имелось никакого. Он посмотрел за ними через карту — та не отображала имен, как — он предполагал — делала карта Гарри, но Том и так прекрасно представлял, кто и каким количеством куда может пойти.       Остальные спокойно разошлись по точкам своих дальнейших маршрутов дня: Зеннит Принц что-то забыл в коридоре гобеленов, когда профессор Слизнорт явно в другой стороне замка, Орион со всей своей детской придурью идет явно в комнату сегодняшней шалости Пивза, Мордред знает зачем, Лестрейндж и братья Нотт выбрали для своих целей практики скучный центральный двор, а вот шестеро рыцарей прошлись до двора Часовой башни. Лишь трое наименее фанатичных отделились от группы и логично ушли в Хогсмид, тем более, что время позволяет, а другие трое… опять конфеты у статуи вымогают?!       Не имея сил терпеть… этих детей, Том сложил карту и раздраженно выдохнул.       Сам Том, уже степенно спускаясь по освещенному благодаря огромному окну широкому лестничному пролету в сторону другой площадки, обыденно в это время суток занятой студентами, имел несчастье пересечься с их молодым профессором рун, годовой проект для предмета которой отложил для лучших, более продуктивных по вдохновению времен.       Естественно, ее лицо светлеет при встрече с самым «талантливым» студентом Хогвартса, а Том, понимая, что теперь-то девушка уж точно направляется к нему, немного спустился до следующего лестничного пролета и замер у перил.       — Профессор Бабблинг. — Ровно поздоровался он, стараясь не коситься в сторону необычной внешности девушки. Хоть и прошел почти год, как еврейская волшебница устроилась на вакантное место преподавателя в их школе, привыкнуть все равно не получалось.       Особенно, когда и без того ярко выраженное нижнее веко кокетливо прикрывало темные глаза, когда она искренне улыбалась.        — Мистер Реддл! Прошу прощения за беспокойство! Вы наверняка сильно заняты, но надолго я вас не отвлеку. — Поправив платок, скрывающий почти все ее волосы, мисс Батшед после краткого вступления добавила: — Я всего лишь хочу узнать, как продвигается ваш годовой проект и нужна ли какая подсказка.       Годовой проект.       Как много ужасающего смысла в этом слове. Аж мышцы лица свело так, что, теперь, наверное, его гримаса выглядит такой же бессмысленной, как у Гарри или Юфимии.       Есть одна маленькая проблема в том, чтобы быть слизеринцем: эта чертова необходимость держать лицо. К сожалению, при выборе дополнительных предметов не было пробного периода, чтобы понять, действительно ли студенту подойдет обучение по курсу. Конечно, в начале семестра всегда можно перевестись на более подходящий дополнительный предмет, но… здесь вступала слизеринская гордость: нельзя показывать проклятую слабость.       Отказ от предмета, потому что он Тому дается немножко тяжеловато… да его бы на факультете осмеяли! И это не голословный страх, он сам видел, как издевались над третьекурсником его же так называемые «друзья», заучки Принцы и Розье, по этой теме!       В общем, с приложением усилий, упрямый будущий староста предмет осилил… на приемлемом уровне. Но истинного таланта или что-то в этом роде у него не было. Более-менее мог разобрать опасные руны, но вот высокий уровень… нет, рунические цепочки, артефакты, сложносоставные магические круги… Полный мрак.       Дайте ему лучше снять проклятие — это с закрытыми глазами можно, даже лучше Вальбурги, быть может, провернет.       Вопросы на засыпку: почему тогда Селвин, этот отличник рун, природный кладезь, постоянно просил консультации у него, Тома, по его будущей специальности?! Почему профессор Бабблинг дала ему, Тому, столь сложный, воистину профильный годовой проект? Высказал ли он когда-нибудь ошибочные социальные сигналы, предлагающие ему накинуть больше нагрузки по предмету, который вообще не понадобится в его будущей специальности, какой бы она не была в конечном итоге?!       Ответ: он слишком хорошо делает мину.       — Все идет неплохо. — Том отделывается общими фразами, справедливо, наверное, предполагая, что это его хорошее лицо его так предало. — Ключевая руническая вязь почти расшифрована.       Проект простой, как для взрослого волшебника — расшифруй найденную на раскопках фреску, затем поясни красивыми словами, что ты там нарасшифровывал. Оформить, вычитать, прошить, сдать на руки, получить балл.       Он все еще был на первом этапе.       Глядя на его ровный фасад, эта жгучая брюнетка с квадратным типом лица, должно быть, думала что-то вроде: он умный, ему не сложно.       Когда все, к чему в конечном итоге он пришел — это то, что у него есть еще одна тема, чтобы настойчиво вопрошать у Гарри со скромной надеждой, что тот не откажет в помощи не по его предмету.       …или что не завалит его так, как зелья.       Он предпринял еще несколько попыток закончить расшифровки, а после, промаяшись половину ночи, совершенно нечестолюбиво двинул к Гарри непристойно очередным ранним утром, игнорируя любые возможные штрафы за нарушение комендантского часа. У них как раз трансфигурация первым занятием, так что он сможет преследовать своего профессора бессовестно долго.       Он уже предчувствовал, сколько желчи на него выльют за это.       — О, да, конечно, только тебе подарено особое мастерство — перепутать простейшие руны!       В конце концов…       — Ты действительно думал, что сможешь применить это заклинание с первого раза? Уверен, что ты не забыл сполоснуть свои мозги вчера?       Иногда Гарри перебарщивал…       — Ах, да, конечно, ты самостоятельно выучил аппарацию. Просто неудача, что теперь тебя не двое вместо одного!       Но каким-то образом все равно объяснял на пальцах сложнейшие вещи.       — Совершенно верно, артефакт с дискриптором сияния должен выглядеть именно так — как обожженная морковка! И как ты хочешь применить эти руны с него в своем проекте, если даже нарисовать их нормально не можешь?       — Я собираюсь сдавать проект с исследовательско-теоретическим уклоном. — Нашел в себе силы Том хоть сколько-то воспротивиться чужому сарказму. Он считал Гарри забавным, когда тот раздражен. Главное самому не стать целью атаки. — Мне достаточно сделать только один образец.       — Да, дорогой студент, ты абсолютно прав, использование твоих крутых мозгов для сочинения пятидесятистраничного барахла — это действительно единственное, к чему предрекается магия! Трать свою молодость на это дерьмо.       — Ты считаешь мои мозги крутыми?       Гарри тер переносицу. Том ликовал, откладывая отработанные кусочки темы.       Он даже не успел разогнаться со своим списком вопросов, как этот человек… просто уснул?       Вот так вот взял и позорно отключился в кресле посреди класса, очень ловко сбегая от разговора. Если подумать, с его проклятиями и истощением то неудивительно.       С другой стороны, какого Мерлина.       — Профессор Певерелл!.. — Голос Тома был сухим, но в нем угадывалось волнение. Даже к началу занятия странный проф не очухивался.       — Том, что случилось? Ты же с ним был? — Услышал Том голос Абраксаса Малфоя. Туман в голове то рассеивался, то возвращался вновь, заполняя его сознание.       — Обсуждали занятия по анимагии, а он возьми, да отключись в этом чертовом кресле. Думал, поспит полчасика, а там видно будет, но его никак не разбудить. — Холодным, но участливым тоном, заговорил он с четверокурсниками.       — Диагнозис! — Староста когтеврана, что до этого лишь заносила эссе, тоже приняла участие.       — Принц! — Том нахмурил брови.       — А я чего? — Та только фыркнула, но после на ее лице появилось серьезное потрясение. — Он… это.       — Тихо. — Зашипел Реддл. Он знал — проклятье маховика, яд Василиска, бытие крестражем и посмертные приключения — все это в глазах когтевранки витало вокруг Гарри плотным черным туманом.       — П-переутомление. Очень сильное. Лучше оставить его в покое.       — Да, не зря ты ходишь на курсы к мисс Помфри. — Выдохнул Малфой. — Но быть-то нам как? Прогуляем занятие — придется отрабатывать, да еще и болтать с директором. Просто сидеть? Тоже не вариант…       — Я проведу. — Отчего-то вызвался Том. Гарри нужно прикрыть всеми силами, а дальше уже его курс придет на первое занятие. Их он сможет и вовсе убедить тихо разойтись в случае чего.       — Чего?       — Он же делает все по им же сделанной программе. Последуем ей — значит, все усвоите. К тому же, преподаватель в кабинете — значит, на занятии он присутствовал. А старостам позволяется принимать участие в проведении уроков — он уже запрягал меня для этого, и не раз.       Том убедил всех быстро, подростки принялись готовиться к уроку. Вот только Принц перед уходом отозвала его в сторонку, а после разговора с его и без того бледного лица краски сошли окончательно. Тем не менее, нисколько не изменившись в выражении, он приступил к объяснению темы.       — Ну, учеба не дама, всем не дается. — Высказался он в ответ на округлившиеся глаза черверокурсников, чертыхаясь от того, что нахватался от Певерелла всяких дурных фразочек.       — Трансфигурация, так вообще верующая святоша. — Гринграсс нахмурила бледные брови. — Все же, профессор объясняет простым языком.       — Я-то что поделаю. — Том закатил глаза, бросив взгляд за спину. Гарри сидел-лежал в старом кресле, заботливо укрытый пледом. Тени под его глазами нисколько не сходили, несмотря на колдующую рядом с ним Принц. За партами почти никто не сидел — царила расслабленная атмосфера.       — А ведь он постоянно пропускает приемы пищи… — Послышались голоса от стайки девчонок, что окружили преподавателя. — Что это? «Я не должен лгать»…       — Не подходите к нему! — Том рванул к ним, что есть мочи. — Его нельзя трогать, когда он спит!       Но было поздно, одна девушка — то ли от испуга, то ли по инерции — случайно совсем легко коснулась руки профессора — тот среагировал молниеносно, перехватив девичье запястье, и направил палочку на ее шею.       — Сюда! — Выкрикнул Том. Палочка из остролиста самовольно покинула руку профессора и скользнула в ладонь слизеринца. Староста хотел было отпихнуть девушку, но Гарри, заметив приближающуюся фигуру, расширил глаза и спрятал своих учениц за собой.       Под тяжелым взглядом зеленых глаз Том понял, что Гарри, должно быть, снова обознался. Должно быть.       Обознался.       «Единственный известный мне, кто создал столько крестражей, был убит в семьдесят с хвостиком. Его артефакты просто залили ядом василиска, а он и помер от рук школьника».       Том моргнул, липкий холодный пот выступил у него на спине. Помрачение рассудка окутало мысли, и с каждой секундой становилось все труднее, почти даже невыносимо признать эти сшитые белыми нитями случайности. Признать то, что произошло. Не с ним, нет, лишь с этим человеком. И без того расколотая душа Реддла погружалась в бездонное забытье, но что-то ужасное было на грани. Осознание. Долгожданная развязка подошла так близко, но его попытки откреститься от нее были так же бесполезны, как волшебная палочка в руках обнадеженного сквиба.       «Мне было семнадцать, а тебе семьдесят с чем-то в нашу последнюю встречу. Ты… Скажем, мы оказались по разные стороны баррикад в магической войне».       — Профессор… — Выдохнул он. — Война закончилась. — Тихие слова словно облили Гарри холодной водой. Он тут же осмотрел Тома заново, впечатленный и обеспокоенный, поднял брови и неловко рассмеялся.       Руки подростка мелко тряхнуло, когда он подавил порыв взяться за голову в тщетных попытках стабилизировать свой разъединенный разум. Обрывки воспоминаний, чужие вскользь оброненные фразы, глупые недомолвки проникли через преграду сознания, причиняя неожиданную страшную брезгливость к самому себе. Том стоял ровно. Он держал лицо, чувствуя, как осколки впиваются в грудную клетку, пуская кровавые пятна по внутренней стороне ребер.       — Ох, я… Простите меня, я всех напугал. Должно быть, отключился случайно. Как давно началось занятие? — Преподаватель подошел к доске, недоуменно рассматривая трансфигурационные схемы и сделанные каллиграфическим почерком подписи к ним. Его, Гарри, подписи всегда были далеки от такого эстетического совершенства.       Слишком уж торопливы.       «Меня убили?»       Непонятное и испорченное понимание бросалось в глаза — мясные ошметки разорванной паззловой картинки чужой застарелой боли. Он будто слышал крики, чувствовал, но ничего не мог принять. Темная аура тяготила комнату, словно ожидая его приговора, что будет приведен в исполнение тут же, стоит последнему ученику покинуть стены аудитории.       — О, так ваш староста провел за меня занятие! Вот так дела! — Восхищенный голос будто доносился через подушку. — Ну, раз уж я накосячил, то все свободны! Обойдетесь без домашки.       Восторженный гомон заполонил помещение, напоминая жужжание мух над вываленной у обочины гнилью.       «Гарри? Это был ты?»       Все концы сошлись в водовороте страшных и туманных совпадений, когда он понял, что это он. Это был он. Том словно пялился в разбитое и замызганное кровью зеркало, смотря в свое отражение через стекла очков улыбчивого профессора.       — Том, идешь? — Уточнил у него кто-то из рыцарей, побоявшись коснуться, чтобы вывести из беспощадного оцепенения.       — Нет, я… помогу убрать кабинет. — Он даже не понял, кому ответил, лишь покачал головой и дождался звука захлопывающейся двери. Тут же он услышал тихое:       — Что с тобой? — Профессор аккуратно опустил руки ему на плечи. Тепло от его ладоней почти не ощущалось через слои мантии и школьной формы.       «Маг разделяет свою душу, один кусок которой запечатывает в предмете. Ну, иногда в живом объекте, но для подобного надо еще додуматься.»       Том уставился на шрам на лбу Гарри. Шрам, идеально повторяющий движение палочкой при произнесении злополучной «Авада Кедавра».       — Слушай, я поговорил с Принц.       Кровь замерла в жилах, а покаяние вводило бездонные глубины собственного ужаса.       — М-м, насчет нашей работы?       Это какая-то ошибка.       — Нет… — Слова давались с трудом. — Она говорит, что от шрама на твоем лбу исходит темная магия.       Глупое совпадение.       — А… есть такое. — Ничуть не удивился Гарри.       Зачем этому человеку так истязать себя? Полный бред.       — Которая входит в резонанс с моей. Этот шрам… я это сделал. Другой я?       — Том. Может, выпьем чаю?       — Тот… Неназываемый, о котором ты говорил. Как его звали? Ты же сказал, что не убил его? В этом времени.       — Я не буду обязан убить Темного Лорда, если этого лорда не станет.       — Ты убил его? — Повторил Реддл, опустив голову.       — Нет.       То, что он так долго отрицал, теперь складывалось в отчетливую мозаику совершенно против его воли.       — Я убил твоих родителей. — Протянули его уста это откровение совершенно безжизненно.       — Том. — Гарри ошеломленно замер напротив него, распахнув эти чертовы ведьминские изумрудные очи. Того же цвета, что Авада в его самых ужасных воспоминаниях.       — Друзей. — Продолжил юноша меланхолично, что не в силах выдержать… что-либо от профессора Певерелла, опустил глаза в пол.       — Том. — Настойчиво произнес голос откуда-то из внешнего мира, откуда-то за пеленой заполонивших все слез.       — Тебя. — Продолжил Реддл совершенно устало. Чужая ладонь мягко повернула его лицо.       — Том! — Ох, эта мольба в голосе. Ничем он ее не заслужил.       — И я сделал тебя своим крестражем. — Ладонь опустилась снова на плечо, пока Том тускло продолжал каяться.       — Том… — Руки на плечах дрогнули и прижали его к себе. Староста смотрел куда-то вперед, ни на секунду не затыкаясь. Он физически чувствовал, как сильно Гарри не хочет прикасаться к нему.       — Это я стал Неназываемым. Из-за меня тебя пытали. И в войну ты был втянут из-за меня.       — Нет. — Голос Гарри был мягок и холоден. — Ты этого не делал. Сейчас это лишь мои воспоминания. Лишь возможный исход событий. С тобой этого ничего не случалось и не случится. Ты не убийца. Я здесь именно за этим — ты никогда не станешь таким.       — Но я ведь уже…       — Считаешь, что успел натворить делов? — Отчего-то с горькой насмешкой спросил Гарри у него над ухом, прижимая студента еще крепче. Слизеринец наконец обхватил его руками поперек живота. Успокаивающее тепло разлилось по телу, но по спине будто растекалась какая-то противоречивая мерзость от осознания. Гарри больно трогать его. Гарри дрожит.       Он никогда не останется рядом.       — Я голыми руками прикончил своего преподавателя, когда мне было одиннадцать. В отличие от тебя, я был в сознании. И я понимал, что могу этого избежать еще за несколько часов до встречи. Но понимал, что, возможно, дойдет до кровопролития, хотя, конечно, ожидал, что сам откинусь, ха… Я убил многих за всю свою жизнь. В кого-то попал заклинанием и он упал с метлы во время погони, в кого-то угодил проклятием во время войны, а где-то отличился аврором. Если честно, я прекратил считать второй десяток еще на этапе войны.       Звенящая тишина повисла в кабинете. Даже животные, казалось, испуганно замерли в своих клетках.       — Как так вышло?       — Дамблдор растил из меня твоего убийцу с самого начала. Да… это одна из причин. — Горько усмехнулся Гарри. Том смотрел на его руки. Все еще дрожат. Ему мерзко.       Том оттолкнул волшебника из будущего от себя, его лицо привычно ничего не выражало, но глаза бегали и зрачки судорожно дергались. Нутро успокаивалось, он тщательно обдумывал.       Хранить секреты с этим человеком не выйдет. Если вскрываться, то всеми картами сразу.       Хотя бы теми, что на руках.       Отчаянно решившись, он наконец тихо произнес:       — А я использовал тебя.       — Я знаю.       — В приюте я голодал лишь для виду — тогда у нас были проверки. — Сказал студент скороговоркой. — Если бы поняли, что я принес еду, могли упечь за воровство. После бомбардировок я вообще старался не возвращаться в магловский Лондон, подрабатывал где-то в Косом и перебивался, как мог.       — Знаю. Я был в архивах.       — Как только понял, что ты змееуст, перепрятал Василиска, потому что не доверял тебе.       — …и в Тайной Комнате тоже был.       — Как только узнал, что могу быть твоим дальним родственником, я очень старался сблизиться с тобой. Знал, что так будет больше возможностей отыскать бессмертие.       — Знаю.       — Я… на самом деле еще с третьего курса состою в Вальпугиевых рыцарях.       — И это я тоже знаю. Как и то, что ты их лидер. Ты их и создал, Том.       — И…       — И то, что ты ненавидишь маглов и полукровок. Тоже знаю.       — Только маглов. И их влияние. С недавнего времени.       — Вот как? Не знал.       — Пф-ф. — Реддл закрыл лицо руками. Ну, вот. Руки чисты. Есть пара секретов в рукавах, но ему плохо уже на этом этапе.       Если быть честным, он ощущал себя голым. Гарри, тоже сильно рассекреченный, был весьма спокоен.       — Полегчало? — Уточнил профессор почти участливо, склонившись немного ближе.       — Стало хуже. — В горле запершило, слизеринец опасливо поежился. Профессор ничуть не изменился в лице и улыбался все так же по-доброму. — Зачем? Почему пошел на все это?       — Ты важен.       Том вздохнул — ответ не дал ему совершенно никакой информации. Значит, у этого человека еще стопка карт под задницей. Вообще, он не удивится, если артефактор посреди партии достанет шахматную доску и начнет откалывать на ней финты плюй-камнями.       Ничего не ответив, староста резко развернулся к двери.       — Спасибо за урок. — Бросил он за спину, вырываясь подальше, в прохладный коридор. Студент глубоко вздохнул, ощущая тоску, ужившуюся в каждой его клеточке. Слабый свет Люмоса освещал тусклые стены переходов, создавая невыразимую атмосферу отчаяния.       В голове плескалась каша. Чертова овсянка осознания.       Полное дерьмо. Почему до него раньше не дошло?       Не думай. Не думай о Воландеморте, как о Неназываемом, хотя бы пока не будешь готовым к осознанию этого. Подумай о Гарри. Сегодняшнюю пару перенесут, так что он не обязан играть в гляделки с его личным безумием, но послезавтра с ним занятие, ему еще в глаза эти надо как-то смотреть.       Эти его приступы становились все чаще.       Молодой волшебник давно понял, что его профессор, этот мудрец без длинной бороды и серьезного взгляда, страдает, когда находится далеко от испытаний и сражений. От тех дней, когда он служил верой и правдой на стороне Добра. Дней, когда, вследствие Темного Лорда, профессор превратился в безжалостного убийцу, всегда готового к кровопролитию, активного только в состоянии постоянного стресса. Спокойные замковые залы душили его, тормозя его истинную сущность.       Вот, что происходит с персонажами сказок, когда они побеждают? Белоснежка без злобной мачехи лишь вампирша на троне в окружении семерки шахтеров, еще более опасная и совершенно потерянная.       Так уж сложилось, что Том будто бы был единственным, кто видел эту боль в глазах своего профессора. И теперь, отчаянный и растерянный, он решается на необычное…       Гарри надо встряхнуть, пока он руки на себя не наложил.       Стать похожим на Темного Лорда, даже чтобы его профессор пробудился, чтобы его душа снова ощутила сладость битвы, а не угасла в безжизненном покое, кажется самой дерьмовой идеей на свете. Том пока что ценил свою жизнь поболее чужого счастья. Как ему кинуть гранату в чужой разум и не получить по шапке? Вынудить Певерелла просуществовать дольше, занимаясь какой-то заботой? И есть ли какой-либо способ выжить после такого безумного марш-броска?       Тоска и отчаяние охватывают его, когда он раздумывает об опасностях, которые его ожидают. Он не может просто стоять в стороне и наблюдать, как его профессор теряет последние капли жизни в тихой бездейственности.       Молодой волшебник готов взять на себя бремя мрака, надеясь найти свою светлую половину в его профессоре, и утонуть в этом бездонном океане тьмы. Правильно ты говоришь, Гарри.       «Не можешь справиться с магом? Швырни проклятие поотстойней и смывайся».       Так или иначе, отстойное проклятие Гарри уже создал вместе с ним, осталось только завернуть в совершенно иную обертку, а после швырнуть его… в старушку Англию. И бежать, бежать…