Один очень долгий тур

Перемещение между городами — пожалуй, самая сложная часть тура для всей команды. Да-да, для Сережи в том числе. Пусть с его габаритами всегда можно свернуться клубочком на каких-нибудь двух сидениях, или наоборот, нормально вытянуть ноги, но нормально отдохнуть в пути не получается все равно. Уснуть мешают то резкие повороты и колдобины на дорогах, то активные обсуждения прошедших и предстоящих концертов, видов за окном, да и вообще всего, что угодно. Но Сережа не жалуется. Опоздания свои иногда считает мини-местью, пусть и не спланированной. А еще наушники всегда выбирает с самым лучшим шумоподавлением. Правда и оно не всегда спасает. Например когда едут они уже черт знает сколько и находятся черт знает где, но впереди вроде как планируется кафешка, оживленность в автобусе невероятная. И это при том, что двое в общей оживленности не участвуют вовсе. Сережа просто из вредности, а Антон… Он сидит на самом последнем ряду, слева, чуть склонив голову к плотно зашторенному окну. В наушниках, как и Сережа, и в дурацкой маске для сна. И поверить в то, что Шаст на самом деле дрыхнет — проще простого. Но только если ты не наблюдаешь за ним уже минут пятнадцать, и не видел, как рука пару раз тянулась к телефону, чтобы прямо наощупь переключить песню. Когда автобус останавливается, все торопятся покинуть его как можно быстрее. Водитель выходит даже. Только Шастун остается абсолютно неподвижным. Очередная сумасшедшая-гениальная идея приходит к Сереже на полпути к уже успевшей захлопнуться двери. Он разворачивается на пятках и топает в самый конец автобуса, по пути оставляя наушники на собственном сидении. Перед Антоном задерживается Матвиенко всего на пару секунд. Он оценивает ситуацию, облизывая губы, и не сдерживает ухмылку. А после садится на колени к Шасту. Их лица оказываются в десятке сантиметров друг от друга, и хотя маска все еще скрывает глаза Антона, Сережа готов поклясться, что видит, как тот хмурится под ней. Он наблюдает за тем, как приоткрытые до этого губы сжимаются, как напрягается тело, привыкшее к расслабленному ничегонеделанью за последние пару часов, как руки, крепко прижатые бедрами самого Матвиенко, пытаются вырваться из весьма специфичного захвата. И в тайминги Сережа попадает просто невероятно. Целует Антона, когда тот приоткрывает рот, собираясь, видимо, закричать. Горячо и напористо сразу, не церемонясь, придерживая за затылок одной рукой. Тут сомнений, что Шастун понял, кто рядом с ним, а если точнее быть, на нем, не остается никаких. Он Сережу узнал. По парфюму, по весу, по напористости и по колючей бороде, на которую жалуется так часто. А если нет, то Шаст совсем идиотушка, и с ним точно придется проводить беседу о том, что так чувственно сосаться с незнакомцами не стоит. Черт, да у Матвиенко встает за минуту от таких поцелуев! А ведь изначальный план был совсем не таким, и курса все еще стоило бы придерживаться. Свободной рукой Сережа внаглую лезет под резинку штанов Антона. Наткнувшись на полувозбужденный член, он позволяет себе чуть отстраниться и самодовольно ухмыльнуться, на что сразу получает легкий укус нижней губы. Да, если Шастун с незнакомцами творит и такое, то одним разговором все не ограничится. Двигать рукой из-за позы Матвиенко максимально неудобно, но он все же умудряется поглаживать головку, и чувствует, как член под пальцами твердеет сильнее. Мозг подсказывает, что теперь о чужих криках можно не беспокоиться, и Сережа наконец решается окончательно прервать поцелуи. Он бережно поправляет и наушники, и маску для сна, а после опускает ниже уже обе руки. Шастун подозрительно тих, когда резинку его штанов и нижнего белья тянут вниз, оставляя под яичками. Но когда открытый, светлый участок кожи щипают, он все-таки шумно выдыхает. Воспользовавшись секундным замешательством, Сережа пересаживается наконец так, как и хотел — на колени теперь уже перед Антоном. Руки его Матвиенко теперь крепко вжимает в кресло. Понятное дело, что вырываться уже никто не собирается, но не хочется терять и атмосферность. Шастун, видимо, думает совсем не об этом, нетерпеливо ерзая бедрами. Сережа на своеобразную просьбу, конечно откликается. Он нарочито медленно проводит языком по члену от основания к головке, играется самым кончиком с уздечкой, и оставляет пару поцелуев. И снова видит брови Антона, все так же скрытые, но теперь наверняка изломленные в просьбах о большем. От картинки в голове штаны в области паха самого Матвиенко натягиваются сильнее, и приходится бороть навязчивое желание коснуться себя. Вместо этого он наконец обхватывает губами головку члена Шаста. Снова играется языком и почти сразу же пропускает глубже. Без придерживания у основания весь процесс оказывается сильно тяжелее, быстрых движений не получается совсем. Антону, судя по тяжелому дыханию и вновь напрягающимся мышцам, это и не так уж нужно. Поэтому руки чужие Сережа держит все так же крепко, а губы по члену скользят все ниже. И ответом на его ласки становятся негромкие хрипы-полустоны. — Бля, я сейчас… Фраза после долгого отсутствия разговоров режет слух настолько, что Матвиенко даже отстраняется. Слушает чужое шипение, сильнее сжимает запястья, и дует на головку. Говорить Шастун больше не пытается, только спустя десяток секунд снова ерзает бедрами. Сережа бы помучил подольше с удовольствием, только вот сейчас не то время и не то место. Поэтому он все же вновь обхватывает головку губами и возобновляет движения. Вобрать сильно больше не пытается, зато двигает головой быстрее и беспорядочно водит языком. Это вытягивает из Антона не только тихие «блять, блять», но и постукивание пяткой по полу автобуса. Отстраняться, однако, Матвиенко даже не думает, и чувствуют как сжимаются все мышцы рук за секунду до того, как на языке отдает горечью. Он двигает головой еще пару раз, по инерции, медленнее и осторожнее, а после выпускает изо рта чужой член. Мозг подсказывает, что дальше действовать нужно быстро, во-первых, чтобы не сломать атмосферу, во-вторых, чтобы остался хоть какой-то шанс вздрочнуть в туалете кафешки — возбужден он настолько, что ехать в таком состоянии еще черт знает сколько, очень не хотелось бы. Сережа отпускает чужие руки и тут же быстро возвращает штаны с бельем на законное место. Он поднимается с колен и уже делает шаг в проход, когда его хватают за руку и тянут обратно на себя. Матвиенко оборачивается и замирает, потому что Антон, кажется, принцип игры понял полностью. Он, не избавившись ни от маски, ни от наушников, молча и наощупь ищет пуговку Сережиных штанов. Сам Матвиенко не может даже шевельнуться, чтобы помочь. Слишком уж завораживает то, как неловкие пальцы с трудом справляются с пуговкой и молнией, а после тянут нижнее белье вниз. Он отмирает только тогда, когда Антон начинает наклоняться к напряженному, стоящему члену. Сережа не позволяет, перехватывая Шастуна за подбородок и осторожно отстраняя. И все-таки Антон не дурачок, думает Матвиенко, когда член его наконец накрывает чужая ладонь. Шаст размазывает естественную смазку и сразу начинает быстрые, резкие движения. Он действует все так же наощупь, но делает это настолько правильно, что Сережа просто растворяется в ощущениях. Сомнений в том, что продержится он в таком темпе совсем не долго нет никаких. Но очередной шок пробивает Матвиенко до мурашек тогда, когда он понимает, насколько Антон чувствует. Даже лишенный двух чувств, он ощущает приближение оргазма, а потому придерживает Сережу сзади, и ускоряется еще сильнее. Оргазм накрывает Матвиенко тогда, когда на его ягодице сжимаются чужие пальцы. Он стонет громче, чем стоило бы и зажмуривается, лишая и себя одного из чувств. А дальше его действия будто зеркалят — проводят по члену еще пару раз, натягивают обратно штаны, застегивают пуговицу, убирают руку с задницы. Сережа стоит все так же и боится открыть глаза ровно до того момента, как его не тянут вниз и вовлекают в поцелуй. Не горячий правда совсем, а быстрый, почти мимолетный. Но глаза все равно открываются сами собой. Перед ним Антон все такой же, в маске и наушниках, но теперь улыбающийся и с одной запачканной рукой. Матвиенко улыбается тоже, и знает, что даже если этого никто не видит, то чувствует кое-кто точно. Выходит из автобуса Сережа с дурацкой улыбкой на лице и абсолютно пустой головой. Ну, кроме одной мысли, конечно: оттирать сперму от тканевых сидений — ой как не просто.