Один очень долгий тур

— Этот блять, вообще микроскопический, — понимание, что говорит Шастун именно о нем, у Серёжи происходит моментально, — свернется там клубочком на двух креслах и дрыхнет. Матвиенко старается скрывать улыбку, и на коллег специально не смотрит, потому что знает, что все-таки сорвется. А надо играть возмущенность. Или игнорировать хотя бы. Как минимум потому что вещи говорят правдивые. Быть «микроскопическим» Сереже не хочется только из-за того, что слово ассоциируется с какой-то уязвимостью. — Че смеетесь, я серьезно! — Продолжает Шастун, — Я там ноги вытягиваю и они чуть ли не до водителя, а он лежит и дрыхнет! — он демонстрирует обе позы настолько, насколько это возможно в небольшом кресле. Зал на очередную речь и мини выступление, конечно, снова взрывается смехом. — Он может и сейчас спит. Никогда нельзя знать наверняка, — накидывает Арсений. И вот уже его Сережа без всяких сомнений одаривает тяжелым взглядом. — В автобусе, между прочим, было даже мило, — с фирменной ухмылкой встревает Позов, — ручки свои так под щеку положил… — Точно! — Антон поднимается даже на этот раз, — вы знаете эту тему? Сереж, иди сюда. — Че? — мысль о том, чтобы послать нахуй в голову Матвиенко даже не приходит, потому что встает он сразу же, — ну вот че тебе надо, а? — Дай руку, — не дожидаясь реакции, Шастун сам тянется за чужой ладонью, — вот, держи так, — командует он, заставляя растопырить пальцы. Сереже правда на минуту кажется, что он в какой-то сопливой мелодраме. Потому что именно в них обычно прижимают руки так, как сейчас они с Антоном. И взглядами пересекаются настолько неуместно и нелепо только там. И даже оторваться не могут… — Включите им романтичную музыку! — требует Арсений со своего места, а зал улюлюкает. Шастун, однако, не тушуется, и не думает руку убирать. Улыбается только. И разворачивает наконец их ладони. Интересуется у зала, видно ли им, хихикает еще о чем-то и треплет Сережу по плечу. А тот фыркает возмущенно как обычно и возвращается в кресло. Но весь оставшийся концерт о произошедшем думает. Было все-таки что-то в том взгляде… Что-то, о чем стоило бы поговорить после. Именно с этими мыслями Матвиенко и выдвигается к номеру Антона. Но натыкается на него гораздо раньше, на общем коридорном балкончике. — Куришь? — Спрашивает Сережа, тоже выходя на прохладный воздух. — Курю. — Просто соглашаются ему в ответ. — Че на концерте сегодня было? — Без наезда, но с искренним интересом. И с надеждой, что считают во фразе именно его. — По-моему — разъеб, — отшучивается Антон. — Я про момент с руками. — Да ну в прикол же, Сереж. И вообще, если не понравилось, мог развернуться и уйти, — Шаст тушит сигарету и оставляет в пепельнице. — А тебе понравилось? — Спрашивает Матвиенко, ступая назад, загораживая дверь. Уверенность в том, что во взгляде «что-то было» только крепнет. — Не знаю, — отвечает Антон. Глаза совсем о другом кричат, правда, — это просто так необычно, что ты такой… Маленький, а я высокий. — На экзотику потянуло значит? — ухмыляется Серёжа. — Ой, да какая экзотика, — отмахнувшись, Шаст всё-таки добирается до дверной ручки. — Ну например, ты только представь, можно прямо сидя на жопе мне отсосать. Даже на колени вставать не надо… — Ты совсем? — Громко спрашивает Антон, резко захлапывая балконную дверь, ограждая их разговор от случайных коридорных слушателей, — И с чего вообще взял, что я захочу? — Просто предположил, — пожимает плечами Серёжа, — нет так нет, я ж не заставляю. Где мой номер ты знаешь, — бросает он напоследок, сам выходя с балкончика. Идёт действительно в сторону своей комнаты. И шаги за спиной слышит, и улыбается, конечно. Мешается с картой специально, и почти захлопывает за собой дверь. Но ее перехватывают в последний момент. Сыграть удивление даже не успевает. Шастун заходит следом, закрывает за собой дверь и протискивается мимо каким-то чудесным образом. Они смотрят друг на друга точно так, как тогда, на сцене. А после Антон взгляд переводит и садится на пол, прямо по-турецки. — Бля, реально… — чуть удивлённо выдает он, когда нос оказывается напротив пуговки брюк Матвиенко. Тут уж ухмылку сдержать не получается. Рука Серёжи в чужих волосах оказывается инстинктивно. — Ты там не перебарщивай! — требует Шастун, моментально отстраняясь. — А ты не тупи, — в ответ улыбается Матвиенко, — Я ж вообще сейчас ничего делать не буду, — вразрез своим словам, Антон тянется руками к чужой ширинке. Сережа выбирает одну из своих любимых тактик — молча наблюдать и получать удовольствие. Когда его широкие штаны вместе с нижним бельем спускают до самых лодыжек, он перешагнуть даже не пытается. А когда широкая ладонь пару раз проводит по члену, даже глаза прикрывает. Шастун, кажется, совсем не торопится. Поглаживает так же медленно, чуть сжимает, а потом убирает руку вовсе? — Смотри, — просит он, — Серёж, посмотри. Глаза открыть все-таки приходится. И увидеть, то как Антон к члену прикладывает собственную ладонь, которая, конечно же, оказывается длиннее. — Ты поржать? — А ты не понимаешь? — Тут же, абсолютно серьезно парирует Шастун, — красиво… — Не понимаю, — твердо отвечает Матвиенко. — Тогда вот так смотри, — предлагает Шастун, поднося член к собственному лицу. Оказывается головка рядом с уголком глаза. И если до этого Сережа был уверен в том, что в сексе его точно ничего не смутит, то теперь он краснеет. Но отворачиваться и не думает, наоборот внимательно наблюдает за горящим взглядом Антона и за собственным, подрагивающим членом. Признает он и то, что контраст миниатюрности с этой огромностью Антона выглядит красиво. До невозможного пошло сейчас, горячо, но красиво. — Ну ты и шлюшка… — Не перебарщивай, говорю, — снова предупреждает Антон, — а то и зубы могу выпустить. Сережа только и может, что усмехнуться — делали с ним и далеко не такое. Но смешок прерывается тяжёлым выдохом, когда губы Шастуна наконец накрывают головку. Рука Матвиенко снова лезет в чужие кудряшки, потому что, хоть и запретили, но выглядит они уж больно заманчиво. Направлять он и не думает, позволяя Антону двигаться самому. И тут уж Шастун не медлит. Вбирает почти сразу до основания, вызывая тихий стон, и почти тут же отстраняется. Язык кружит по головке, а Серёжа поджимает губы. Где Антон научился такому остаётся только догадываться. Но это — позже, решает для себя Матвиенко, когда чужие губы вновь обхватывают его член. Шаст придерживает у основания и двигается быстро, позволяет чуть тянуть себя за волосы. И окончательно все мысли из головы Серёжи выгоняет, кроме того самого образа, который показывал пару минут назад. — Шаст, ты пиздец… Антон в ответ на это едва не давится из-за усмешки. Он выпускает член изо рта, но высказывание никак не комментирует. Только проходится своим длиннющим языком по всей длине, и закрывает глаза. Пальцы, до этого сжимавшие член у основания, также кольцом двигаются вверх-вниз пару раз. Серёжа даже понять не успевает, в какой момент его накрывает. Отстраниться не получается тоже, и от вида того, как белые капли остаются на чужой щеке, внутри будто пробивает ещё одной волной удовольствия. — Ты тоже тот ещё пиздец, — ухмыляется Шастун, вытирая щеку рукавом худи. — Мне понравилось, — неожиданно откровенно для самого себя, и как-то слишком уж задумчиво, произносит Матвиенко. — Я заметил. Слушай, я там подумал, а тебе же тоже может удобно быть, просто наклониться немного…