Один очень долгий тур

Арсений любит актерство, честно и искренне. И за безумное количество новых знакомств, и за все внимание публики, и иногда даже за сумасшедшие графики съемок. Но больше всего, пожалуй, его привлекает атмосфера театра. И старые, тяжёлые портьеры, и яркий свет рампы, и порой поскрипывающий пол сцены. Но лучшее, безусловно, за кулисами. Чего только стоит атмосфера полнейшего хаоса среди ждущих своего выхода актеров, снующих тут и там гримёров и вечно поправляющих какие-то мелкие детали костюмеров. А кучи хлама, которые можно найти за сценой — вообще отдельная история. Попов старается выбить себе несколько минут перед каждым концертом просто для того, чтобы порассматривать реквизит. А иногда даже, стыдно признаться, он забирает что-то с собой. Всегда исключительно из самых дальних и пыльных уголков, крохотные вещицы, без которых, ему хочется верить, может спокойно обойтись представление. О своей клептомании, к счастью пока контролируемой, он не рассказывает никому. И трофеи не показывает тоже, упрятывая их в самые дальние уголки чемодана. — Арс, че это за хрень? Конечно однажды все просто обязано было случиться. Буквально, все и сразу. Сначала из-за погоды задержали рейс, после не было времени, чтобы закинуть вещи в отель, теперь вот все к концерту готовятся спешно. И пока Попову помогают привести в порядок растрёпанные волосы, Антон вызывается откопать его концертную одежду. Среди кучи черных шмоток это весьма непросто, но как Шастун добирается до маленького секрета — все ещё вопрос. — Это? Презенты из разных городов, — вдоль позвоночника спускается холодок, и Арсений смотрит в отражение, замечая, что именно Антон держит в руках. На подарки похоже весьма смутно, и потому мужчина продолжает крутить предметы в руках. Он смотрит на Попова сквозь толстое стекло крохотной синей бутылочки, подносит к самому носу неестественно жёлтую пластиковую монету и тыкает пальцем в алую бархатную подушечку размером меньше ладони. — Это у тебя фанаты немножко с ебанцой, или… — Шастун прерывается, доставая из чемодана тонкую кожаную ленту с несколькими небольшими шипами со внутренней стороны. — Я не говорил, что от фанатов, положи на место, — Арсений усмехается, наблюдая за реакцией Антона. И тот действительно подчиняется, складывая первые три предмета обратно. Кожаная лента, однако, остаётся в длинных пальцах. Шастун сначала пробует на собственной коже шипы; одним надавливает настолько сильно, что после пару раз проверяет, не пошла ли кровь. Не увидев капель, Антон пробует предмет на собственном запястье — после двух оборотов остаются свободные концы, в самый раз, чтобы завязать. А после лента и вовсе отправляется в карман, а сам мужчина скрывается за дверью общей гримёрки. Когда он возвращается, прическа Арса почти идеальна. Попов только крутит головой, убеждаясь в собственном совершенстве. Именно этот момент Шастун выбирает, чтобы подойти сзади вплотную и накинуть на шею ту самую ленту. Арс сперва инстинктивно дёргается, но холодный металл шипов тут же впивается в кожу, и он откидывается обратно на стул. — Шаст, че за хуйня? — а в голосе только испуг перемешанный с раздражением. — Никакая не хуйня, посмотри как тебе идет. И тут спорить уже бесполезно. Черное на светлой, усыпанной родинками коже, всегда выглядит потрясающе. Вот и сейчас Арсений сильнее вытягивает шею, рассматривая свой невольно возникший новый аксессуар. И пока он любуется, длинные пальцы уже завязывают ленту сзади. — Красиво-то красиво, но как я с этим на концерт, м? — Попов запрокидывает голову назад, упираясь затылком в живот Антона, и смотрит на него снизу вверх, — может до номера оставишь? — губы расплываются в хитрой улыбке. — А ты разве не в рубашке? — не менее игриво отвечает Шастун, — она скроет все. В качестве доказательств широкая ладонь ложится на шею, действительно закрывая черную кожу и чуть надавливая. Шипы врезаются вновь, и Арсений выдыхает громко. Рука тут же пропадает с шеи, а ленту затягивают чуть туже. Концерт не будет простым. И Попов не ошибается, осознавая, в каком положении оказался с самого приветствия. Давление на шею будто усиляется с каждой минутой, порой почти подталкивая к откровенной панике и заставляя дышать тяжело и быстро. Возвращает в нормальное состояние всегда Антон: то озорным взглядом и улыбочкой, то осторожным, нежным почти касанием, то какой-то абсолютно тупейшей шуткой. И не улыбаться — просто невозможно. Почти так же, как не дразнить Шаста, то и дело поправляя воротник рубашки, неосознанно проводя пальцами по шее или просто закусывая губу. И ловить на себе уже строгие, прямые взгляды. Именно за такие шалости, видимо, Арсению после концерта не дают даже до гримерки дойти. Антон запускает длинные пальцы за воротник рубашки, подцепляет ленту и тянет на себя. Попов поддается и делает шаг назад, вплотную прижимаясь спиной к груди Антона. Но отпускать его и не собираются — своеобразный ошейник все так же впивается своими шипами, заставляя выпустить тихий хрип. — Сильно? — звучит взволнованно, но давление нисколько не ослабляется. — Ощутимо, — твердо отвечает Попов. — Так и должно быть, — пальцы все же плавно отпускают черную ленту, а горячий шепот опаляет ухо. Арс прогибается неосознанно, кожу покрывают мурашки, — передумал до номера терпеть? — М-м, — тянет Попов, подставляясь под руки, залезающие под рубашку, — не уверен. — А я уверен, — короткие ногти чуть царапают живот, — что терпел сегодня уже достаточно, — Антон кусает ушко, и тут же проходится кончиком языка, будто извиняясь, — расстёгивай рубашку. — Всю? — руки безошибочно поднимаются вверх, почти к самому подбородку, и находят первую мелкую пуговку — Хочешь — всю, но мне и только верхних пуговиц будет достаточно… Пока. Он наблюдает за пальцами Арсения, подрагивающими, но все же справляющимися с отверстиями рубашки. Руки уже беззастенчиво блуждают под тканью, проходятся по напряженному животу и поднимаются выше по ребрам. — Что дальше? — Попов улыбается, подставляется под мягкие касания. Руки тут же пропадают, как и теплое тело сзади. — А дальше — идем. И Шастун тянет снова, не так сильно уже, потому что под пальцами не мешается дурацкий воротник рубашки, но чтобы все ещё было «ощутимо». Антон идёт к гримёрке — запасной, не той, которую предоставили им. В свете успевшем просочиться через открытую дверь, Арсений успевает рассмотреть, что место — настоящее бинго для него. Почти на всех поверхностях лежат какие-то элементы театральных декораций и прочего реквизита, а стулья увешаны костюмами. Но дверь за Арсом все же закрывается, и спина тут же оказывается вжатой в нее. Антон целует напористо, жадно, будто действительно хотел этого целую вечность. Колено упирается в дверь меж чуть раздвинутых ног Попова, и того ведёт окончательно. Он тянется руками к ширинке Шаста уже совсем беззастенчиво. Пуговка уже натренированному Арсению поддается быстро, а вот с замочком получается справиться далеко не с первого раза. Антон хихикает и целует снова, уже легче, не пытаясь толкнуться языком в рот. Когда он наконец отстраняется, чтобы все же помочь Попову с дурацкой молнией, тот думает возмутиться относительно смешков. Однако, не успевает. Шаст разворачивает Арса лицом к двери ещё до того, как тот успевает понять, что происходит. — Антон… — все же произносит Попов, совсем не возмущённо правда, когда его брюки расстёгивают и приспускают. — Да-а? — тянет Шастун, проходясь пальцами меж половинок, прямо по ткани белья. — Резинка есть? — единственное, что приходит в голову. И наверное единственное, что действительно важно сейчас. — Естественно. — Подготовленный, сука, — ухымляется Арсений. Продолжить монолог ему не дают два пальца, поднесенные к губам. Попов все понимает. Он приоткрывает рот, совсем немного, и вбирает, почти сразу до костяшек. И язык играется с пальцами во рту, то пытаясь раздвинуть их хоть немного, то щекотя почти у самого основания, а то и вовсе касаясь одних подушечек. Арс знает, что это работает — и по прижавшемуся меж уже оголённых ягодиц стояку Антона, и по его тяжёлому дыханию, и по нетерпеливой руке, уже тянущейся к члену. Пропадают пальцы так же быстро, как появляются, правда уже с пошлым, влажным звуком. Попов облизывается, и не сдерживает стон, когда одну ягодицу отводят чуть в сторону и вставляют сразу два. Он опирается на дверь обеими руками, помогая себе не потерять равновесие, и прогибается сильнее, подставляясь и раскрываясь сильнее. Антон растягивает быстро и нетерпеливо, а член наоборот ласкает чересчур медленно, не заводя кольцо из пальцев сильно дальше головки. Но мысли путаются так сильно, что Арс даже не может сформулировать, чего именно хочет. — Ещё, — вырывается вместо полноценной просьбы. — Тш-ш-ш, — горячее дыхание теперь ощущается на шее, — ты ведь не хочешь, чтобы нас услышали? Арсений хочет. Чтобы услышали, увидели, узнали, что угодно, но он безумно хочет Антона. И будто прочитав мысли, Шастун наконец убирает руки и шуршит упаковкой презерватива. Попов расставляет ноги шире и прогибается сильнее, виляет бедрами и хочет-хочет-хочет. Антон входит медленно, как назло. Толкается одной только головкой и сразу назад. Наблюдая за Арсом, таким разгоряченным и открытым, и все это — для него. А Попов терпит все маленькие, медленные толчки, отчаянно желая большего и сжимая рукой собственный член. — Ты невероятный, Арсений. Шастун наконец входит полностью, вновь прижимаясь теплым телом к спине Попова, ещё сильнее вжимая в дверь. И двигать бедрами начинает быстрее, и в тихие хрипы-стоны вслушивается внимательнее, и рукой снова накрывает горло. Арс распахивает глаза, когда шипы врезаются в кожу. Ощущается совсем по-иному, не тупой болью, а яркой вспышкой перед глазами. Рука на шее в это время лишь сжимается, чуть перекрывая доступ к кислороду. Но для Попова это — особое удовольствие, растворяться в Шасте полностью, дышать даже только им. Вторая рука Антона накрывает пальцы Арсения на его члене, задаёт ещё более бешеный ритм. И Попов понимает, что неумолимо движется к своему финалу, но не может об этом сказать. Он и вздохнуть нормально не может, оказывается. К этому осознанию приходит только когда пальцы на шее наконец размыкаются, и тело так отчаянно просит больше воздуха в легкие, что дышать приходится быстро-быстро и тяжело. Антон сзади наклоняется, кажется, ещё ближе, меняя ракурс, и Арс теперь не уверен даже в том, что сможет устоять на ногах. Он цепляется за дверь точно вовремя — чужие зубы смыкаются на кожаной ленте и сильно тянут на себя, заставляя прогнуться. На секунду перед глазами темнеет и Попов правда думает, что теряет сознание. Но смесь боли от будто раздирающих кожу мелких шипов и удовольствия от накатившего оргазма, видимо сильнее. Шаст кончает спустя ещё пару резких толчков, рычит тихо, и все же отпускает ошейник. Спустя пару минут, когда ноги обоих перестают подкашиваться, Антон все же развязывает ленту, давая Арсу наконец вздохнуть полной грудью. Он проводит рукой по шее, убеждаясь — крови нет, только несколько глубоких ямочек на коже. Остаётся надеяться, что синяков не будет. — Хорошая штука, — произносит Попов, теперь уже полностью отдышавшись, — не потеряй. — Не потеряю, — ухмыляется Антон, — тем более я ещё не везде ее попробовал. Рука опускается вниз и пальцы проводят по мошонке Арса, чуть щекотя. Тот прогибается снова.