Один очень долгий тур

Когда вся лента пролистана, сообщения прочитаны, и даже выложена новая фотография, Антон Шастун наконец готов признать — ему скучно. Уйти гулять с Оксаной и Димкой он не успел, Арсений мирно спит в кровати, и будить его абсолютно не хочется, а значит вариантов не так уж и много. Антон отправляет краткое «Че делаешь?» и накидывает куртку в надежде если и не вытащить Серёжу из отеля, то хотя бы просто сходить покурить. Уже на первом этаже в ответ прилетает «сплю». Шастун ухмыляется и закуривает прямо на крыльце. «Пиздишь» — «зайди и проверь». Интересно, кто этого злобного коротышку огрызаться научил? За первой сигаретой Антон подкуривает и вторую. Вредно? Да, но с учётом, что впереди встреча с кем-то ещё более вредным — мера необходимая. Шастун ещё раз пролистывает сообщения. Все кратко и по сути, но отчего-то невероятно интригующе. Он тушит недокуренную сигарету и лениво поднимается по ступенькам — утро всё-таки. Номер Серёжи — в самом конце коридора, и Антон успевает усомниться в том, стоит ли вообще туда идти раз десять. Проверить спит ли хвостатый? И так ясно, что нет. Уличить его в пиздеже? Как будто в первый раз. Просто потому что скучно? Пожалуй лучшее объяснение. В дверь стучит скорее в качестве условности, и заходит не дожидаясь ответа. Матвиенко едва видно среди горы подушек и одеял, которыми он окружил себя. И похоже, что спит — поза калачиком, любимая самая, растрёпанные волосы, спокойное глубокое дыхание. — Сережкинс, утро доброе! — пожалуй громче, чем следовало бы, — я знаю, что ты не спишь, ты же мне как-то отвечал. — Шаст? Ты чё, реально припёрся? — удивление в голосе Матвиенко искреннее. Он приоткрывает глаза лишь на секунду, чтобы убедиться в правильности своей догадки, а после зарывается под одеяло с головой. — Видишь, не спишь, — Антон улыбается, скидывая куртку на единственный в комнате стул, — гулять пойдешь? — Отъебись. — Пойде-ешь, — тянет Шастун, плюхаясь на самый край кровати, — иначе я тебя заебу. — Уже, — Матвиенко только сильнее кутается в одеяло. — Ещё даже не начал. — А где твои мистер душнила и голубой вагончик? — Сережа не сдерживает тихого смешка от собственной остроты. — Только ты у меня остался, косичка, — Шаст и сам не знает, зачем поддерживает эту словесную перепалку, — вылезай — Ну вот за косичку точно никуда не пойду. — Ах так… — план созревает в голове за секунду, — Даже если не пойдешь, встать придётся! — С этими словами Антон стягивает одеяло с кровати одним резким движением. — Шаст, блять! — почти кричит Матвиенко, не успевший зацепиться за пододеяльник. На следующий десяток секунд в комнате повисает тишина. Антон, не зная, стесняться, или нет, рассматривает крепкое загорелое тело — Ты… — Я. Отдай одеяло, холодно, — даже не пытаясь как-то прикрыться, Сережа тянется рукой в сторону Шастуна. Тот, однако, ничего отдавать даже не думает. Он опускает одеяло в изножье кровати. — А если я согрею? — Ты еблан? — Матвиенко шарит рукой, не оставляя надежды достать заветный предмет. — Вполне возможно, — произносит Антон пожав плечами, а после перехватывает чужую руку, почти дотянувшуюся до ткани пододеяльника. — Шаст, пусти. Сережа пытается вывернуться, но тщетно — худые пальцы держат неожиданно сильно. Когда Антон перехватывает и вторую руку, чувство беспомощности усиляется в разы. — Пути, — Матвиенко предпринимает последнюю попытку. — Не путю, — губы расплываются в широкой улыбке, — греть тебя буду. Сразу после этой фразы Сережа оказывается поваленным на кровать и придавленным двухметровым телом. — Тох, тяжело. — Зато тепло, — отвечает Шастун, все же приподнимаясь и теперь нависая над все ещё сонным мужчиной. С этим Матвиенко поспорить не может, его коллега действительно оказался теплым. Он поджимает губы, все ещё строя из себя обиженного, но и не думает отрываться от зелёных глаз напротив. — А ещё у тебя стояка нет, — Шаст осторожно ёрзает, потираясь бедром, чтобы убедиться в своей правоте. — Ты ещё так поерзай и будет, — быстро говорит Сережа и продолжает, стараясь отвлечь внимание от первой фразы, — И к чему ты это вообще? — К тому, что ты не спал, иначе бы стояк был, — Антон, не смотря на предупреждение, потираться продолжает, — или что, возраст не тот? — Как же ты меня… — Заебал, — тут же перебивает Шаст, — я говорил кажется, что не начал ещё. — И не начнёшь, — Сережа ёрзает, пытаясь выбраться из неудобной позиции, но лишь сильнее потирается членом об чужое бедро. — Уверен? — на губах наглая улыбка, а в глазах чертята. Надо бы им с Арсом поменьше общаться, а то понабрался… Всякого. От мысли Серёжу отвлекает то, что его члена касается уже не мягкая ткань спортивок Антона, а теплая и влажная рука. — Шастун, ты охуел?.. — слишком неуверенно, потому что рука так не вовремя скользит по члену вверх-вниз и чуть сжимает у самого основания. — Не знаю, хочешь проверить? — звучит в ответ так просто, почти невинно, — посмотреть насколько далеко я способен зайти, — рука опускается ниже, пальцы оглаживают мошонку и ныряют за нее, — и насколько сильно тебе это понравится. — Мне это не понравится, — говорит Сережа настолько твердо, насколько может, пока чужой палец поглаживает тугое колечко мышц. — Тебе уже нравится. Матвиенко ни за что не признает, что Шаст прав. По крайней мере словами. То, что он остаётся неподвижным, пока Антон лезет в верхний ящик тумбочки за смазкой и презиками — не считается, Сережа просто задумался. — Повернись? — предлагает Шастун, выдавливая на пальцы немного смазки и растирая ее, — так удобнее будет. — Блять, да не буду я с тобой спать, какое… Фраза прерывается, когда первый палец оказывается внутри. Матвиенко поджимает губы и сдерживается изо всех сил, чтобы не застонать. После пары движений Антон добавляет и второй палец. Он растягивает, медленно разводя и сводя длинные пальцы, мягко оглаживая стенки, будто специально дразня. Член Серёжи предательски подрагивает, требуя внимания и к себе. — Видишь, тебе очень нравится. Против природы не попрешь, Серёжкинс. В ответ раздается лишь недовольное мычание, тут же сменяемое тихим стоном — к пальцам добавляется третий. Останавливается Антон ровно тогда, когда сдерживать стоны оказывается почти невозможно. Пропадают и пальцы, и хитрый зеленый взгляд, и даже тепло чужого тела. Воспользовавшись возможностью, Сережа переворачивается. Нет, он не выставляет бедра вверх и не ёрзает, потираясь об кровать. Он лежит на животе спокойно, так будто ждёт обыкновенный массаж, однако именно эта невозмутимость и заставляет Антона скинуть собственную одежду быстрее. — Не усни там, — язвит Шастун, шурша упаковкой презерватива. Она поддается лишь с третьего раза, руки мелко подрагивают от волнения до этого успешно скрываемого за маской уверенности. Когда Антон возвращается на кровать, Сережа не реагирует никак. Он лежит с прикрытыми глазами, спокойно и тихо дышит, будто и правда спит. Он позволяет Шасту разводить его ноги в стороны и приподнимать бедра, только бурчит что-то недовольное, для вида. Матвиенко теряет самообладание пожалуй только тогда, когда Антон входит — медленно, но сразу на всю длину, не давая ни секунды, чтобы привыкнуть. Раздается стон, негромкий, но протяжный, глубокий вдох и выдох после этого. Широкая ладонь Шастуна тут же опускается на член, накрывая почти полностью и возобновляя медленные движения. Ласки быстро расслабляют Серёжу, и Антон осторожно, на пробу, двигает бедрами. Тихий стон, последовавший за движением заставляет повторить его, а после снова и снова, задавая медленный ритм. Матвиенко не подмахивает бедрами и не просит ещё, всё так же не желая признаваться, насколько сильно ему нравится. За него признаются стоны, когда Шастун ускоряется, толкаясь быстрее и быстрее. И сдерживаться правда становится все сложнее с каждой секундой — Антон заполняет все пространство, почти полностью скрывая за своим телом, распирая изнутри до невероятного и быстро двигая рукой по члену, заставляя забыть обо всем, кроме этих движений. Сережа не сдерживается. Он простанывает громче, кончая, но тут же закусывает губу, стараясь не выдать собственное удовольствие окончательно. Рука Шастуна на члене останавливается, а вот движения бедер — нет. Член продолжает попадать по простате с каждым толчком, и Матвиенко буквально трясет, от невероятно острых, приятных ощущений. Антон выходит резко настолько, что ноги Сережи разъезжаются, и тело вновь полностью опускается на кровать. Член касается простыней и Матвиенко простанывает снова, теряясь в собственных ощущениях. Он не осознает ни то, что чужой член продолжает тереться теперь меж половинок, ни того, как на ягодицы падают белые капли. Мыслей в голове — абсолютный ноль, а на губах самая дурацкая улыбка. Та самая, которую стыдно показывать разворачивающему его Шасту. — Можно? — Можно. — Ты меня заебал. — Старался. Длинная худая рука тянется за одеялом и накрывает им обоих. Прогулка, кажется, отменяется.