Трюмо продолжало пугать меня своим громоздким присутствием. Не в силах перетащить кровать в другую комнату, я спала в зале на трех составленных стульях. По утрам у меня сильно болела голова и затекшая от неудобной позы шея, но ничто не могло заставить меня ночевать в спальне, откуда то и дело доносились приглушенные всхлипы и стоны. Вешалки со своей одеждой я тоже перенесла в зал, и квартира с каждым днем все больше напоминала склад, совмещенный с каптеркой привокзального сторожа. Мне приходилось включать телевизор лишь ради производимого им шума, а уж как я радовалась, если на каком-нибудь из каналов начинался концерт, отдаляя от меня страх перед необъяснимым!..
— Ты не заболела? — осведомлялись коллеги, едва завидев меня на пороге офиса.
Я качала головой, но зеркало в дамской комнате отражало затравленное, исхудалое существо с лихорадочно блестевшими впалыми глазами и парафиновой кожей, призрачно-прозрачной, словно рождественская немецкая свеча, что сгорает без остатка. Казалось, вот-вот — и сквозь меня можно будет видеть.
— Возьми отпуск, — рекомендовала мне даже сама начальница, но и тут я отказывалась: перспектива оставаться круглые сутки в доме с довлеющим трюмо и мыслями о недовольстве Георгия была абсолютно невыносимой.
На пятые сутки его командировки мне снова пришлось войти в спальню за одеждой, ведь я не ожидала корпоративной вечеринки, когда переносила необходимые мне вещи в зал, а идти на торжество в повседневном костюме оказалось нельзя. Минуя трюмо и стараясь не смотреть в его сторону, боковым зрением я все же успела уловить некую странность. Из-за того, что я включила все возможные осветительные приборы в комнате, зеркало еще сильнее выступило на первый план...
Трещинка на его поверхности находилась в другом месте!
Я остолбенела. В моей памяти точно отпечаталось, что маленькое повреждение до нынешней минуты располагалось в правом верхнем углу центральной части трельяжа, теперь же оно сошло вниз и чуть влево. И еще: сейчас стекло уже не было совершенно гладким, оно слегка "волнило" — таким становятся очень старые большие зеркала, со временем проседая от собственной тяжести. Всего пять дней назад с ним было все в порядке, хотя, впрочем, о каком порядке можно вести речь, если одновременно припомнить внезапное "мирроточение" или ночные пляски отраженной комнаты, свидетелем которых мне выпало быть после того жуткого сна?!
Осторожно, как если бы трюмо было раскаленным, я прикоснулась к трещине указательным пальцем и с содроганием отдернула руку. Мне почудилось, что только что я потрогала умирающего старика. Сидя маленькой на коленях у прабабушки, я гладила ее по щеке, той самой, которую парализовало из-за инсульта. Кожа старой женщины на ощупь напоминала сдобное тесто, только что извлеченное из холодильника, а под слоем "теста" все еще угадывалось биение жизни. Через месяц прабабушки не стало.
Картина из детства опять воскресла перед моими глазами — из-за прикосновения к загадочному зеркалу.
— Георгий, милый мой! — шептала я. — Возвращайся скорее, мне страшно тут без тебя!
Не знаю, было это совпадением, или муж шестым чувством угадал мое состояние и откликнулся, но почти сразу же на столе в зале ожил мой мобильный телефон.
— Привет... Как дела там у тебя? — весело спросил Георгий. — Полтергейст не беспокоил?
— Беспокоил... — я с опаской покосилась в сторону дверей спальни.
— Чего шепчешь, не слышу! Ладно, я по делу звоню, хочу вот о чем тебя попросить. Включи, будь добра, мой комп...
Пришлось возвращаться в комнату к ненавистному трюмо. Шум включенного процессора немного успокоил меня, но я все равно села вполоборота к зеркалу и взялась за "мышку".
— Включила.
— Угу... Так, там, в "Моих документах" должна быть папка "Временная"...
По состоянию этой папки, содержавшей в себе почти три гигабайта всевозможной информации, я поняла, что приверженность Георгия к принципам фэн-шуй не играла никакой роли в его обращении с техникой. Папка "Временная" содержала в себе десятки подкаталогов, рыться в этом хаосе можно было не один час, и вдобавок ко всему выяснилось, что муж не помнит, какой именно файл ему нужен.
— Это тифовский сканированный документ, попробуй посмотреть в "Реквизитах"...
— В них у тебя только вордовские и экселевские файлы, — предупредила я.
— А, ну тогда просто тупо ищи в тифаках. Слушай, не хочу разориться на переговорах, давай ты мне перезвонишь, когда найдешь реквизиты? Запиши, что именно нужно, и поспеши, угу? Это очень, очень, очень срочно! Вопрос жизни и смерти!
Выяснив подробности, я приступила к поискам картинки. Несколько раз мне слышалось, будто в недрах тумбочек под трюмо что-то потрескивает и скрипит...
Свалка! Прошу меня извинить за столь резкое высказывание, но в компьютере мужа царила настоящая свалка, и я не видела ничего подобного даже у Катерины, секретаря нашей фирмы.
Минут через двадцать усталый взгляд зацепил нечто странное, и фокусы инфернального трюмо отошли в моем сознании на второй план. Вы, наверное, не раз обращали внимание на то, сколь штампованно одинаковы свадебные фотографии — ваши и ваших друзей, — особенно ежели бракосочетания проводились в одном и том же загсе, пусть даже в разные годы.
Я крутанула скроллер "мышки" в обратную сторону, все еще уверенная в том, что увижу на предыдущей фотографии себя. Как всякой женщине, мне стало интересно, что произошло с моим подвенечным нарядом и фигурой, да и вдобавок я никогда прежде не видела этого снимка в наших альбомах...
И уже который раз за последний месяц мое сердце сжалось в кулачок злобного карлика. Рядом с Георгием, под руку, стояла улыбающаяся полная женщина в белом платье и фате; незнакомка могла быть моей ровесницей, а могла оказаться и гораздо старше меня. На безымянном пальце ее пухлой кисти незамутненной новизной блестело обручальное кольцо. Женщина вульгарно вцепилась в локоть моего супруга обеими руками, и Георгий смотрелся рядом с нею большой пойманной рыбой, предметом гордости ухаря-рыбака, только что получившего статус законной жены.
Может, его пригласили свидетелем на чью-то свадьбу, и он всего-навсего сфотографировался с чужой невестой? Но увы, увы: правая рука Георгия была окольцована, из нагрудного кармашка пиджака выглядывал искусственный белый цветок, а полная дама смотрела на него взглядом мадам Грицацуевой, да и сам он улыбался ей в ответ. Из кулачка злобного карлика по капле выцеживались чернила настоящей, до сих пор не знакомой мне, ревности. Едкие, ядовитые ледяные чернила, приправленные обидой и растерянностью — почему я не знала ничего, почему от меня скрывали? — растекались по организму, движимые током крови. Мне хотелось зарыдать, устроить истерику, разбить что-нибудь, особенно трюмо...
Картины дебоша пронеслись в воображении, а вместо этого ваша повествовательница включила музыку с первого попавшегося альбома и, как ни в чем не бывало, занялась продолжением прерванных поисков. Всей спиной ощущая притяжение неизвестности, через невидимые нити высасывающей из меня остатки меня, не думая больше ни о чем, желая выполнить задание мужа качественно, услужливо и расторопно, на манер обещаний абстрактного агентства по рекламе.
...Ведь в этом мире все продается и все покупается...
— К рукам моим тянутся тонкие нити,
Как будто без них я на сцене споткнусь!
Эй! Там! Наверху! Вы меня отпустите:
Без нитей невидимых я обойдусь! —
квакали колонки, и от мотива старой песенки, которая была всего лишь коротким эпизодом моего детства, у меня онемели руки. Уйти бы куда-то, где меня никто не найдет, где я буду незыблемо счастлива, не боясь ударов и разочарований... Как в детстве... Как в прошлом.
Сколько минуло времени, я не знаю, но в итоге реквизиты все-таки обнаружились. Картинку сохранили в формате JPG, а вовсе не TIF, однако удивить меня безалаберностью было уже невозможно. Я спокойно набрала номер Георгия и ровным голосом продиктовала ему набор цифр, за что получила благодарное "ты гений, солнце!" и озадаченное "у тебя странный голос!".
— Полная женщина рядом с тобой на свадебной фотографии — это кто? — безо всякого интереса выдавилось у меня из кулачка злобного карлика, давно изошедшего на чернила вместе со своей мелочной маленькой душонкой и глупыми претензиями на счастье в этой жизни.
Георгий осекся и медленно ответил:
— Это моя бывшая жена, — и мне послышались в его тоне едва заметные нотки иронии.
— Почему вы разошлись?
— Солнц, ну не телефонный разговор!
— Я и не требую подробностей.
— Солнц, ты меня пугаешь! Приеду и поговорим. Насчет Ольги... ну это ведь жизнь — люди сходятся, люди расходятся. Пока! Целую! Люблю! Не бери в голову!
Люди сходятся, люди расходятся, все продается, все покупается... Я хочу на необитаемый остров, где нет ни денег, ни людей!
Связь уже давно прервалась, а я все еще прижимала ненужную трубку к уху и слушала отрывистые гудки. Георгий так и не сказал, когда приедет.
Я подошла к трюмо и посмотрела на себя. Трещина вернулась на место, да и волны с поверхности зеркала исчезли бесследно. За мной кто-то наблюдал, следил прямо оттуда, из зазеркалья, из моего сна, воплотившегося в реальности. И мы молча, словно два бойца, готовых биться насмерть, изучали друг друга, но только "некто из трюмо" видел меня, а я его — нет; он материализовался там, став моим собственным отражением. Я разглядывала мои-чужие, притом совершенно безумные глаза, мои-чужие неприбранные волосы, мое-чужое истончавшее, будто германская свеча, тело...
— По ниточке, по ниточке
Ходить я не желаю!
Отныне я, отныне я,
Отныне я жива-а-а-я!
...И в какое-то мгновение, едва я успела помыслить, что хотела бы оказаться на необитаемом острове с одним-единственным человеком — Георгием, — все выключилось...
