Право на жизнь

Нируин просыпается резко, ощущая, как в горло течёт, забивая дыхание, горячее. От кашля его едва не выворачивает, и остро чувствуется солёная кровь, спёкшаяся на разбитых губах, обрывающаяся корками и попадающая на язык.       — Слабоват ты что-то для человека Гильдии, — хмыкает наклонившийся к нему норд и отставляет в сторону только что опорожнённую деревянную бадью, водой из которой окатил Нируина. Дёргает за верёвки, стягивающие и стёршие Нируину руки по самый локоть, переворачивая на спину. Стискивает пальцами за стёртый о каменный пол подвала подбородок.       — Морду тебе вымыть, и ничего такой будет мальчик, — хмыкает он, осматривая Нируина полностью, глядя на разорванный ворот нижней рубахи, насквозь вымокшей.       Стиснутые челюсти сводит, и Нируин дёргается, вырываясь, и падает обратно на пол, крепко приложившись вывихнутым плечом. Мокрая ткань рубахи липнет к телу, неприятно раздражая израненную кожу. В подвале густо пахнет сгорающим в чадящих лампах маслом, и рыжие отсветы пламени очерчивают просто кучей тряпья сорванный с Нируина и заброшенный в угол лёгкий доспех. Он валяется без внимания: наёмники Мавен, кажется, даже не обыскали его. Видимо, про себя думает Нируин, им платят с лихвой, и нет причин делить такую мелкую добычу, как его снаряжение. Вместо этого они делят его самого, отойдя чуть в сторону и разговаривая тише, почти всё время глядя на с трудом перевернувшегося на бок Нируина.       Они кидают септим, и светловолосый норд, до этого обливший Нируина водой, чтобы очнулся, улыбается широко, подхватывая монету. Их всего трое, и двое остальных садятся прямо на пол в узком подвале, перешучиваясь; кто из них поймал его у поместья, Нируин не помнит. Глядя на холёные морды, он только и думает, до чего сыто и довольно выглядят люди Мавен. И какого же даэдра им есть дело до него, всего в синяках и с разбитым в кровь ртом.       Светловолосый норд наклоняется, обхватывая горячими твёрдыми ладонями Нируина за ноющие вывихнутые плечи и усаживает перед собой; убирает с его лица прилипшие мокрые пряди волос.       — Не противно? — надсадно выдыхает Нируин, когда норд перехватывает его за бёдра.       — С чего бы? — улыбается он в ответ, усаживая Нируина на своих коленях так, чтобы быть спиной к наблюдающим за ними двоим. — Только губы тебе зря разбили, — досадливо морщится, — половина удовольствия.       Нируин кривится, отворачивая лицо, чувствуя, как затекли вывихнутые руки; высвободиться вряд ли удастся, даже если приложить этого норда лбом и этим отвлечь — двоих других с завязанными руками обойти не получится никак. Но это всяко лучше, чем покорно подставиться сейчас, даже без попытки к сопротивлению. Щетинистая щека касается щеки Нируина и он инстинктивно подаётся назад, но за спину его придерживает горячая широкая ладонь.       — Старушка Мавен говорит, — шепчет норд, с нажимом гладя Нируина по напряжённой спине, — что я похож на вашего этого недоглаву, как его там зовут. Так что, можешь представить, что тебя он имеет, если тебе так будет приятнее.       — Иди к даэдра, — в тон ему выдыхает Нируин, примериваясь ударить его лбом в переносицу и одновременно стараясь вывернуться из объятий, становящихся жёстче и крепче. — С бабами не получается, да?       Пересевшие к другой стене, чтобы лучше видеть, и увлечённо наблюдающие наёмники Мавен взрываются весёлым хохотом.       — Ты зачем сюда сунулся? — выдыхает с улыбкой в самое ухо Нируину норд. — Да ещё один. Всё прочесали, и даже следов больше ничьих нет. Смелый ты сильно, опытный или просто глупый?       Нируин сплёвывает густую солёную слюну, вперив взгляд в стену, и отворачивается, стараясь отклониться в объятиях подальше.       — Красивый, — смеётся норд, и снова раздосадовано повторяет, — жалко, что разбили губы…       Бриньольф замирает на взгорье у поместья, среди редких деревьев, держась в тени и почти полностью сливаясь с перевалившей за середину ночью. Слух не должен обманывать его, но Бриньольфу раз за разом кажется, словно на самой грани восприятия он слышит смазано и глухо шаги Сапфир, неведомым образом всё-таки пустившейся за ним. Но шагов не должно быть — девочка спала, когда он уходил, сваленная наверняка и незаметно подсыпанным в мёд сонным снадобьем.       Все спокойно — и за спиной, и впереди, где ещё не видно дома Мавен; нет животных и птиц, словно всё погрузилось в непробудный сон, убаюканное темнотой и тишиной. Редкие порывы холодного ветра едва-едва шевелят листву, и оттого Бриньольф всё отчётливее слышит звук своих собственных шагов и едва заметный скрип ношеного кожаного доспеха.       Ночь тонет в алом, когда он достигает холма прямо напротив поместья. Склон больше не заслоняет дом, и теперь отчётливо видно, как полыхает ярко огонь в окнах. Бриньольф щурится неверяще и шарахается назад, когда, наконец, понимает — и принимает — то, что видит. Облитая алыми отсветами трава и кроны стоящих рядом деревьев, мягко шевелящийся яркий свет внутри дома — так не выглядит приручённый огонь каминов и светильников. Так не шевелится магическое, неживое пламя. Пожар, рвущийся наружу из-за бревенчатых стен, впивается раскалёнными языками в стёкла окон, и тут же Бриньольф слышит, как лопается одно из них. Сразу наружу вырывается целый букет огненных языков и даже запах горелой древесины, ткани, плоти достигает ноздрей Бриньольфа в считанные мгновения. Пытаясь заставить себя двигаться, Бриньольф всматривается в окна поместья, объятые огнём, чутко смотрит на закрытые двери и пути, ведущие от дома; но везде пусто, словно людей здесь и не было. Ни Хейга, ни Нируина, ни их следов.       Ничего.       Тихий, скорее даже вкрадчивый мягкий звук падения, едва слышный и оттого ещё более странный, поднимает так и не сумевшего уснуть Хадвара с кресла быстрее, чем драконий рёв. Поместье наполнено тишиной — уже больше часа, по ощущениям Хадвара, как соглядатаи Мавен не мелькают за его дверью и в коридорах. Его солдаты спят крепко, отвернувшись на своих лавках к стене; в соседней комнате над столом, где разложены игральные фишки, уснули двое вооружённых громил Мавен. Дом спокоен, но Хадвара ведёт нервная, почти истеричная дрожь предчувствия, и он держит ладонь неизменно на уже нагревшийся рукояти меча и касается груди пальцами, нащупывая под тканью рубашки Хейгов оберег. Лестница на второй этаж не скрипит под его ногами, и собственный шаг кажется Хадвару по-звериному бесшумным, хотя двигается он быстро, держась сплошной тени у стены. Первый пролёт кончается, и за приоткрытой дверью угловой комнаты у последних ступеней Хадвар различает силуэты ещё двоих людей, склонившихся к столу; словно заснувших так же, как охрана на первом этаже у гостевой комнаты. Он оборачивается к лестнице, чуть встряхнув головой — эта комната как раз над местом, где он спал. Но наверху так же тихо, и пахнет густо жжённой в каминах можжевеллой и маслом развешенных по стенам фонарей. Почти уже убрав руку с меча, Хадвар останавливает движение: ему чудится знакомый кисловатый запах, словно бы… Даже не кровь — измаранный ею старый металл. Так пахнут доспехи и мечи после боя, если кровь попадает на едва пробившуюся ржавчину. Так — и несколько иначе. Этот запах совсем слабый, но едва ощутив его, Хадвар замирает, глядя на склонённые у стола силуэты. Они не шевелятся вовсе, не двигаются едва заметно плечи и спины от спокойного дыхания. Хадвар делает осторожный, медленный шаг внутрь, стараясь открывать дверь без скрипа. Не доходя до стола становится видно, как капает со свешенной к полу руки одного из наёмников. Промокший от густой тёмной крови оббитый железом доспех блестит в отсветах каминного пламени. И тишина сжимается плотным коконом: Хадвар держит крепко меч, но не слышит, не чувствует того, кто отнял жизни людей Мавен. Запах крови становится гуще и через него уже ничего не ощущается; Хадвар медленно вертит головой, чтобы утвердиться, что он один в комнате.       Дверь по правую руку так же приоткрыта, и Хадвар идёт туда, задерживая дыхание. Но в трёх смежных комнатах нет ничего, кроме усаженных на стульях и скамьях тел и всё того же металлического запаха крови. Комнаты освещены скудно и тени шевелятся на стенах, повинуясь малейшему движению пламени в светильниках и камине, и краем глаза Хадвар то и дело замечает это движение, каждый раз весь внутренне собираясь отразить удар; но ничего не происходит и все, кто есть в комнатах помимо Хадвара так или иначе мертвы.       Дом молчит. На лестницу Хадвар выходит почти допустив липкий страх к самому сердцу, едва не теряя контроля над осторожными шагами и стараясь всё так же чутко прислушиваться. Нет привычного азарта битвы и слежки — только испуг загнанного неведомым хищником в угол животного, и это чувство для Хадвара неприятно и слабо знакомо. Первая ступень лестницы ложится под ступню, когда самоконтроль даёт свои плоды: шевеление за спиной Хадвар распознает тут же, и успевает уклониться, прижавшись спиной к стене и выхватив из ножен меч.       Метательный нож сверкает у самого горла и вонзается в бревенчатую стену у лестницы. Второй нож Хадвар замечает и отбивает выставленным плашмя клинком, тут же делая широкий шаг вперёд. На второй шаг он оказывается прижат к стене — твёрдые холодные пальцы вжимаются в его горячее горло и в руку, держащую клинок. Хадвар вскидывает вторую руку, заходясь в надрывном кашле, и поднимает голову, со злобой глядя на нападающего.       Тёмный доспех того с чешуйчатыми вставками окроплён редкими чёрными брызгами. Краем сознания Хадвар отмечает, что подобных доспехов он в жизни не видел ещё, настолько тонко и ювелирно проведена работа с металлом. Но и мысли о том, как освободиться и стоит ли пытаться бить нападающего головой, или у него под капюшоном надет шлем, и мысль о необычном доспехе выцветают, как только Хадвар поднимает глаза. Хватка на его горле ослабевает в долю секунды и пальцы ложатся жёстко и резко на его губы, зажимая, кажется, до синяков, не давая вырваться ни звуку.       — Ты что здесь делаешь, Хадвар? — шипит Хейг, глядя из-под капюшона сияющими, как магический огонь, холодными своими глазами, яркими до того, что в них почти не видно суженных крохотных зрачков.       И в его голосе страх — отчётливый, режущий слух и обрывающий нити восприятия. А Хадвар чувствует только удивление и совершенно невозможную сейчас радость. Хейг разжимает руку, давая Хадвару слово, но тот может только дышать отрывисто, раскрывая губы в тщетных попытках выразить мысли, которых нет.       Хейг осматривает его с ног до головы, быстро и привычно — всюду ли цела одежда, нет ли ран. Потом на миг задерживается взглядом на шее, где покраснели ярко следы от его жёстких пальцев, и смотрит в глаза ошеломлённому и хрипло дышащему Хадвару.       — Ты что, — начинает он, но сбивается, касаясь руками горла. — Зачем здесь…       — Наверху были твои люди? — уже совершенно спокойно и бесцветно перебивает Хейг, и Хадвар качает головой. — Тогда поднимай их тихо и уводи.       И отворачивается к лестнице, но Хадвар хватает его за запястье, закрытое гибким металлическим наручем.       — Ты со мной, — говорит он командным тоном боевого имперского легата, и Хейг наклоняет голову, кривит губы на этот тон. — Мне нужно знать, что здесь произошло.       Хейг уже тянет его по ступенькам; и Хадвар, одетый в простую мирскую одежду, производит больше шума, чем Хейг в полном доспехе.       — Пожар, — шелестит Хейг, когда они спускаются и прислушивается. — Здесь произошёл страшный пожар.       Он слушает дом, чуть наклонив голову, и Хадвар невольно начинает прислушиваться вместе с ним так же, как Хейг прикрыв глаза. Услышанный отзвук голоса заставляет Хадвара обернуться к люку за лестницей, а Хейга добраться до этого люка в два быстрых, почти невидимых глазу шага. Он дёргает за кольцо ручки, но люк заперт. В ладони Хейга словно выпадают отмычки — и едва он касается их жалами замка, как тот щёлкает, и крышка люка поддаётся, поднимаясь.       Снизу бьёт запахом сырости, мокрой древесины и нагретого масла светильников, более терпкого и дешёвого, чем в доме. Хадвар следует за бесшумным и быстрым Хейгом, слезая вниз, но успевает увидеть лишь нескольких человек в тесной каморке с низким потолком. Двое сидят у входа, и по тому, как из руки одного из них падает на пол, разбрызгивая содержимое, бутылка вина, когда Хейг на мгновение касается одновременно пальцами их шей, Хадвар понимает, что эти двое больше не жильцы. Третий человек — норд, крепкий и высокий до того, что в этой конуре вынужден будет пригибаться, чтоб башкой не царапать потолок, оборачивается, зажимая рассаженный нос и тут же получает скупой удар промеж глаз. Он уже оседает у ног Хейга с воткнутым в лоб по самую рукоять кинжалом, когда Хадвар видит свернувшегося у стены миниатюрного эльфа со сплошь окровавленным лицом.       Хейгу требуется мгновение: пнуть кренящийся к его коленям труп норда, отстегнуть из пазов на плечах плащ с капюшоном и осесть на земляной пол перед едва сумевшим разлепить глаза эльфом. Хадвар так и стоит в проходе, как сторонний наблюдатель глядя на разрезавшего путы на руках и ногах эльфа Хейга. На то, как эльф, дрожа всем телом от усилия, поднимается на локтях, и Хейг тут же обнимает его за плечи и роняет в расстеленный на коленях плащ, заворачивая быстро и бережно, широко проходясь ладонями по хрупкому телу, укрытому тканью. Пытаясь держать голову, эльф с трудом поворачивается и, глядя в лицо Хейга, шипит, хрипло и сбивчиво.       — Её больше нет, — шепчет ему в ответ Хейг, и Хадвар неосознанно поднимает глаза к потолку, наверх, куда поднималась накануне вечером Мавен. — Не засыпай, Нируин.       И целует потянувшегося эльфа в губы. Хадвар смущённо шарахается в сторону, давая дорогу Хейгу в сверкающем доспехе, несущему на руках эльфа так легко, словно тот и вовсе ничего не весит.       — Буди своих людей, — повторяет Хейг, когда они уже минуют лестницу наверх.       Но до комнаты, у которой на лавках спят его солдаты, Хадвар не доходит. Наверху уже шумно: звук шагов отдаётся и на первом этаже, и на втором. У комнаты его встречают те самые громилы, что накануне спали напротив. Они ничего не спрашивают: сразу достают мечи. Хадвар подаётся назад, уже вновь обнажив собственный меч, и всё пытается рассмотреть, что с его людьми. Лавки пусты, пол под ними сплошь залит кровью. Первый удар рассекает нападающему по правую руку грудь косой чертой, и глубокая рана тут же заплывает красным. Второму громиле Хадвар целит в горло, и силы удара хватает почти полностью снести ему голову. Меч в руках сплошь осклизлый, и, пятясь от раненого, Хадвар думает, как быть дальше. Шаги слышны отовсюду, а, значит, нападающих ещё хватит и на него, и на Хейга. Но Хейг не пригоден для ближнего боя, а с такой ношей, как этот эльф, ещё и вовсе бесполезен в дальнем, с занятыми-то руками. Хадвар замахивается ещё раз, но не успевает сделать выпад: сзади, прямо из-за его плеча раздаётся свистящий шёпот, до того пронзительный, что хочется вскрикнуть. Громила воет, отброшенный чудовищной силой назад, и, на секунду зависнув, обрушивается на пол прямо вместе с вонзившимися ему в спину оленьими рогами, украшавшими стену почти под потолком. Хадвар зажимает свободной рукой ухо, на которое, кажется, оглох и оборачивается резко. Стоящий сзади Хейг плечом толкает его вправо, и оступившийся Хадвар попадает ногой аккурат на первую узкую ступеньку, скользнув в сдвинутый незаметный люк в полу, до того задвинутый сундуком. Едва он спускается на половину лестницы, как Хейг передаёт ему эльфа, лихорадочно горячего даже через ткань плаща.       — Иди вниз, — говорит Хейг, сам подталкивая крышку люка.       Хадвар пытается неловко спихнуть эльфа на одно плечо и ухватить Хейга за ногу, но крышка закрывается почти наполовину. С рёвом и грохотом сшибаемой мебели на Хейга несутся уцелевшие громилы Мавен. Хадвар лихорадочно соображает, как быть, и когда уже собирается положить эльфа у лестницы, а самому подняться на помощь, как голос Хейга гремит, сплетая странные шипящие слова, и открытый просвет люка над головой затягивает багровым. Хадвар поднимает голову, чтобы опалить щеки и брови и отпрянуть назад, испуганно и ошеломлённо.       Рёв голосов и шагов сменяется рёвом пламени.       Над головой Хадвара сплошным алым ковром расстилается неестественно яркий, трескучий огонь.