Право на жизнь

— А Туллий всё ждёт, что этого Драконорожденного ему на блюдечке принесут, — кто-то из солдат пронзительно хохочет, едва не расплёскивая на себя содержимое кружки.       Остальные поддерживают его нестройным смехом и несколькими хлопками. Хадвар потирает лоб, растерянно наблюдая за своими людьми. Сзади, из-за раскрытого, раздуваемого холодным ветром полога шатра, несмело высовывается гонец со знаком Империи на лёгком нагруднике. Морщась, он смотрит на собравшихся у костров солдат, промаргивается слезящимися глазами и умоляюще уставляется на обернувшегося Хадвара.       — Вы напишете ответ сейчас, господин? — откашлявшись, спросил он.       Для того, чтобы вызвать жалость к своей участи, ему даже не пришлось бы прилагать усилий. До костей промёрзший и дрожащий, с отмороженными руками, с которых впору было начать слазить лоскутами отмершей коже, с воспалёнными глазами, распухшим носом и обмётанными, высохшими губами, этот гонец может доставить сейчас письмо разве что на тот свет.       — Нет, — качает головой Хадвар и кивает на шатёр, — отдыхай. Мне потребуется пара дней, чтобы составить полный ответ.       Если бы люди могли светиться, гонец бы засиял почище факела. Едва додумавшись поклониться, он тут же исчезает в шатре главнокомандующего, поплотнее запахнув за собой открытый полог. Хадвар вздыхает, оборачиваясь к уже тонущему в сумерках лесу. Голоса, смех, звон металла, ржание лошадей — всем этим полнится воздух. Дым стелется низко, позёмкой, сливаясь с туманом, скатывающимся, как лавины с гор. Спрятав под подбитым медвежьим мехом плащом руки, Хадвар слышит, как в палатке гонец разговаривает с легатом, как звенит посуда. Судя по тому, как тихо стелится ветер и как стремительно из-под земли вырастает ночная ледяная мгла — утром запросто может подняться очередная буря. Лагерю, насчитывающему триста человеческих душ, разбитому в низком, закрытом от непогоды ущелье, она не грозила. А вот гонца отправлять обратно в Солитьюд в ближайшие дни было куда как неразумно. Разве что, чтобы от него на веки вечные избавиться.       Хадвар по казавшейся уже давней привычке касается пальцами груди, где под доспехом главнокомандующего, нагревшись от кожи, висит на замызганном плетёном шнурке вырезанный из дерева треугольник. Генерал Туллий, от которого гонец и доставил письмо, буквально горел и пылал от желания найти человека, окрещённого нордами Довакином. Драконорождённым. И насколько бы нелепым и странным ни казалась эта затея, генерал настаивал, что агенты Империи убедились в реальности его существования. Только внешность его и местонахождение описывали весьма туманно, в общих чертах. Высокий, хорошо сложен, искать в районе от Рифтена до Виндхельма. И, хотя под описание подходила добрая половина жителей Скайрима, живших в этом промежутке, генерал Туллий подчёркивал реальную возможность найти Довакина (возможность, которую Хадвар реальной отнюдь не считал). Голосом он сбивает с небес драконов, внезапно объявившихся, словно из-под земной тверди по всему Скайриму. Ни стрелы их не берут, ни цепы, а голос какого-то человека, якобы предсказанного нордскими легендами, сшибает их вниз, как яблоки с дерева. И с таким союзником война бы пошла куда скорее и куда благополучнее для Империи.       Хадвар сплёвывает в снег и выругивается.       И этого Довакина доставить ему должен был не кто-то там из этих его многочисленных «агентов», а он, Хадвар. Как наиболее приближённый и испытанный в бою соратник. И, конечно, как норд. Даже то, что Хадвар очень хорошо знает легенды о Довакине, то, что он носит амулет Талоса и продолжает молиться своему богу, и то, что всю свою жизнь и он, и предки его провели в Скайриме не помогают ему поверить в то, что Довакин объявился. Эти истории о его появлении выглядят как последняя попытка обескровленного, израненного постоянными сражениями кипящей, как масло в котле, войны, голодом и лютыми зимними холодами народа изобрести себе защитника, и драться и умирать с верой в него. Некую силу, способную, конечно же, помочь и защитить.       В записке от Рикке, приложенной к письму, легат откровенно сочувствовала Хадвару и жалела, что он решил выбраться из тёплых комнат Мрачного Замка, от спокойной и размеренной жизни, и принял командование одним из отрядов. И подначивала его очередным замечанием о бурлящей крови и нежелании учиться грамоте. На это Хадвар улыбался. Военные советы, полные бесполезного трёпа, ссор и взаимных оскорблений прельщали его ещё меньше, чем поиски воображаемого Довакина. Из него вышел скверный паркетный офицер, хотя с грамотой Рикке явно переборщила. Сквозь густеющие с каждой секундой сумерки Хадвар снова перечитывает её записку, и ровный почерк Рикке, её острые словечки и мелко приписанная просьба к Талосу хранить его, заставили Хадвара почувствовать себя куда как лучше. Хоть от приказа Туллия и разило абсурдом, но шерстить по стране в поисках человека было куда интереснее, чем днями и ночами, вместо обсуждения стратегий и тактик украдкой, всё смотреть в окно, чувствуя, что задыхаешься в чаде факелов и нагромождениях слов, раскиданных неграмотно и недальновидно, и знать, что за каждым из этих слов — солдатская жизнь.       — Где будем искать Довакина? — с улыбкой спрашивает Хадвар, подойдя к затихшим при его приближении солдатам.       Они — подавляющее большинство норды — улыбаются и смотрят на Хадвара, как на своего. Ему тут же предлагают сесть на ствол поваленного дерева, ближе к огню, рядом со всеми.       — Высокий Хротгар! — тут же, едва Хадвар садится, вклинивает молодой охотник, только недавно попавший к Хадвару в подчинение. — Седобородые должны обучить его, и они знают, кто он таков.       — Да вот только ни хрена лысого они не скажут, — сплёвывает сидящий рядом с Хадваром, закутанный поверх формы легиона в плащ из шкур воин, — я слыхал, его часто видят у Рифтена. Там и драконов, если посудить, чаще мёртвыми находят.       Хадвар оглядывает их, в уме прикидывая, стоит ли брать с собой больше десяти человек. Слишком большой отряд будет медленно передвигаться. Слишком маленький будет лёгкой добычей для шныряющих патрулей Братьев Бури. Он останавливается мысленно на пятнадцати, когда обсуждение становится почти яростным.       — Рифтен, — прерывает он спор, поднимаясь на ноги и хлопая по плечу поднявшего на него голову воина в плаще из шкур. — Город признан нейтральным, но все мы знаем, как дела обстоят на самом деле. Надолго задерживаться там нельзя, иначе можно обзавестись лишней дыркой в теле, как подарком от людей Ульфрика.       В письме Туллий указал, что его агенты тоже склоняются к необходимости в срочном порядке проверить Рифтен.       Раздаются неуверенные смешки, а Хадвар перечисляет по именам тех, кто отправится с ним.       — По дороге попробуем разузнать что-нибудь ещё, — ухмыляется он, принимая из чужих рук кружку с горячим вином, — отправимся, как уляжется буря.       Буря опадает последним снегом, словно похоронив в высоких сугробах чёрные тучи, застилавшие пару часов назад небо. Светлый, прозрачный рассвет занимается быстро, солнце спешит скорее выкатиться на безоблачный небосклон. Кони, уверенно направляемые седоками, шагают в безмятежной, белоснежной тишине, и Хадвар, кутаясь в плащ, молится Талосу, чтобы такая благодать продлилась подольше. И прижимает свободную ладонь к груди, через слои ткани и металла к талисману, который носит вместо обережного амулета.       Постовые у главных ворот растерянно переглядываются, но после недолгих пререканий пропускают вооружённый отряд в город. Хадвар волновался, что придётся предъявлять командирские регалии, но благодаря одному из его воинов, уроженцу Рифтена, двери города открылись для них достаточно скоро и прибегать к лишним средствам убеждения не пришлось. Озеро Хонрик подёрнулось коркой тёмного льда, кое-где зияя в прогалинах. В неверном вечернем свете оно кажется отражением хмурого грязного неба с ошмётками чёрных облаков.       Никогда раньше не бывавший в этом городе Хадвар, успевший по дороге наслушаться небылиц, осматривается по сторонам с опаской и настороженностью, вызывая улыбки своих людей. Рифтен выглядит…странно. За городскими стенами было относительно тепло и сыро, а вместо привычной зимней наледи мостовых, под ногами хлюпала едва подмёрзшая грязь, засыпанная песком и соломой. Пахло застоялой водой, дымом, мокрой древесиной и землёй. Фонари на улицах не горят, и только рыночная площадь, к которой воины вышли после недолгого пути по грязному полупустому городу, ярко освещается. По деревянным мосткам прямо к ним проходит статная, одетая в меха женщина, и, к великому удивлению Хадвара, останавливается прямо перед ним, скривив густо-алые губы в гримасе неудовольствия.       — Доброй ночи, — глубоким низким голосом обращается она, холодными глазами оглядывая вдруг ощутившего странную неловкость Хадвара.       От неё веет такой колоссальной уверенностью, а на лице написано такое усталое презрение, что Хадвара, куда как привычного к честолюбивым и горделивым командирам, как гранитной плитой приваливает.       — Моё имя Мавен Чёрный Вереск, — терпеливо выговаривает она и перехватывает унизанными кольцами пальцами меха на груди. — Приятно видеть в моём городе солдат Империи, легат Хадвар.       Хадвар чуть собственным языком не давится. В её городе.       Совладав с собой, он коротко кланяется, придержав рукой плащ, и уже было открывает рот, как Мавен вздёргивает подбородок и отступает на полшага назад. Её недовольное лицо обращается в сторону.       — Надеюсь, вы разместитесь в «Пчеле и жале», — она кивает на дверь, у которой чадит широкая масляная лампа, — тогда утром мы сможем переговорить о цели вашего визита.       И раньше, чем Хадвар отводит взгляд от тонущей в промозглом тумане, поднимавшемся из-под мостков, от пристаней Хонрика, лампы, Мавен уходит, легко ступая по влажным доскам. Из тени прорезаются два громадных силуэта и, скрипя подбитыми деревом сапогами по мостку, следуют за ней, отставая на полшага.       Оглянувшись на своих людей и пожав плечами, хотя сам уже прекрасно всё понял, Хадвар видит несколько неуверенных улыбок и, отгоняя мысли об этой не очень приятной встрече, твёрдым шагом идёт к потемневшим от влаги и времени дверям таверны.       Если в Скайриме был хоть кто-то, не пробовавший черноверескового мёда и не слышавший хоть одну сплетню о жуткой властолюбивой Мавен — Хадвар готов был съесть свой кушак. Эту женщину знали все, и для генерала Туллия она, несколько раз лично приезжавшая в Солитьюд, была наиболее крепкой опорой в настроенном против Империи Рифтене. Мавен чувствовала, что может ухватить ещё больше власти и занять кресло, которое до сих пор по чистой случайности ей не принадлежало. Успехи Империи ей на руку, и, возможно, думал Хадвар, у неё и можно будет попросить помощи в поисках Довакина. Опасно, но может того стоить, потому что что-то говорило Хадвару: у соглядатаев Мавен уши куда как острее, чем у «агентов» Туллия.       На пустынные тихие улицы, где шорох воды под пристанями, подёрнутой редким льдом, сливался с голосом промозглого влажного ветра, из раскрытых дверей таверны пахнуло теплом жарко натопленных комнат. Стоя посреди зала весело распевал патлатый менестрель, людей было немного. В светлом и чистом зале все на миг замерли, когда, лязгая оружием, Хадвар с солдатами протиснулись внутрь. Тут же к ним подошла аргонианка, вертя в когтистых лапах влажную тряпицу, которой только что протирала стол.       — Господа хотят стол? — чуть наклонив влажно блестящую чешуйчатую голову, спросила она.       Хадвар кивнул, снимая с плеч плащ. Блеснул эмблемой нагрудник Легиона, и огромные тёмные глаза аргонианки впились в него.       — Ищете что-то в Рифтене? — прошелестела она, движением изящной лапы увлекая мужчин за собой, в свободный угол просторного зала и показывая на несколько пустующих столов.       — Мы здесь проездом, — отозвался Хадвар.       — Замечательно, — узкий хвост под подолом платья шуршал по полу, — тогда я принесу уставшим воинам вина, хлеба и мяса.       — Будьте так добры, — улыбнулся Хадвар и ссыпал в тонкую прохладную лапу несколько монет.       Город, где делали самый лучший мёд и на каждом углу торговали скумой, был ещё и городом, где можно было купить любое вино. Даже в Солитьюде в тавернах Хадвар не пробовал ничего лучше, чем подала им к столу аргонианка. Воины тоже оценили. Сдвинув несколько столов и понахватав по всему залу стульев, отряд удобно устроился у запертого чёрного входа в таверну, и скоро разговоры потекли рекой, разбавленной вином и мёдом. Хадвар наблюдал, как расслабленно шутят и смеются его люди, но и с удовольствием отмечал, что при каждом шорохе, каждый раз, когда открывалась дверь или падал в зале стул, каждый, не подавая виду, осторожно оглядывался, и ладони ложились на рукояти клинков. Они не были пьяны, напротив — вино взбодрило и согрело, угрюмые редкие шутки сменились добродушным весельем, хотя никто до конца не чувствовал себя в безопасности. У Хадвара же от выпитого шумело в голове. Каким бы хорошим не было вино, почему-то от него стало горько и Хадвар закрыл глаза, прогоняя усталость и стараясь не думать о том, как встречаться и о чем говорить утром с Мавен, как искать дальше, если Рифтен окажется пуст. Он уже продумал свои слова для завтрашней речи, и с такими людьми как Мавен общаться умел, хоть и не любил; её властность и честолюбие будут только на руку, если подобрать эти слова верно. И возвращаться мысленно к этому сегодня было уже точно бесполезно и грозило только всё запутать. Воины травят байки, к которым Хадвар не прислушивается. Как раз в разгаре одной из этих историй, когда рассказчик делает пассы руками, а остальные слушают внимательно и с интересом, иногда вставляя словечко или солёную шутку, Хадвар открывает глаза и осматривает жарко натопленный просторный зал.       Недавно пришедший из подвала аргонианин мёл пол у входа в таверну. Посетителей стало меньше — время позднее, и большинство уже разбрелись по домам. Зато за столом у дверей кухни появилась интересная парочка. Одетая во всё тёмное, словно чтобы сливаться с тенью, с завязанными в низкий хвост короткими волосами сидела девушка. На белоснежном лице ярко сверкаи живые тёмные глаза. Она настороженно оглядывалась, не шевеля, впрочем, головой — осматривала зал одними только глазами, медленно потягивая из кружки. Напротив неё, раскинувшись на стуле и скрестив ноги, сидел изящный босмер с коротко остриженными тёмными волосами. Он был одет так же и теребил меж длинных пальцев лежащей на спинке стула руки тонкий миниатюрный кинжал. Но если девушка была насторожена, то он улыбался, всё поглядывая через плечо, и Хадвар проследил за его взглядом, утерев проступивший от жары и вина на лице пот.       У стойки, опершись на неё локтями и наклонив голову, вполоборота к столам, за которыми сидели Хадвар с людьми, стоял мужчина. Он говорил с устало опустившей голову аргонианкой, и разговор их, видимо, был не из приятных. Она что-то отвечала (из-за голосов сидящих рядом Хадвар ничего не слышал), барабаня когтистыми пальчиками по столешнице. Мужчина встряхнул головой, снимая капюшон, и накрыл её ладонь рукой. Аргонианка медленно кивнула и удержала его руку, взяв в обе ладони, словно благодаря за что-то. Мужчина улыбнулся ей, надевая на изящный когтистый пальчик тяжёлое кольцо, и развернулся, явно намереваясь уходить.       И время замерло. Раскалившийся воздух обжёг глотку так, что застряли все слова. Удивление, восторг и трепет смешались в жёстких, невесть откуда взявшихся волнах страха. И Хадвар попытался дышать, попытался взять себя в руки, но раньше, чем осознал себя, услышал свой собственный голос.       — Хейг! — кричит он, путаясь в ногах и выбираясь из-за стола.       Мужчина останавливается и мягко оборачивается. Тёмная тень, с ремнём-ножнами на поясе, он бледен, а медово-золотые волосы обстрижены совсем коротко. Но светлые глаза, спокойные и грустные, внимательно блестящие под светлыми ресницами всё те же. И чисто выбритое, красивое лицо, и шрам, прочертивший скулу к переносице, оставшийся после Хелгена.       Хадвар осознаёт себя, когда уже держит его в руках, в неловких крепких объятиях, прижимаясь и крепко сжимая ладонь на его плече. Осознаёт и вспыхивает от собственной несдержанности. И от того, как явно вдруг вспоминаются всё их время в подвале дома в Ривервуде, когда Хейг ещё носил длинные волосы и каждая ночь Хадвара заканчивалась, а каждое утро начиналось с его прикосновений.       Хейг выдыхает рвано, ошарашено, и замирает, и Хадвару кажется, что он так и останется стоять, опустив руки. И приходит в голову, что ни в коем случае нельзя было так делать, показывать, что они знакомы: Хадвар всё же из Легиона, а кто знает, чем теперь занимается Хейг, и вот так, на людях, его обнимает человек при всех регалиях…       Но Хейг выдыхает, встряхивает головой, и через секунду Хадвар чувствует, как его обнимают в ответ. Ладонь Хейга касается его затылка, ероша волосы, а вторая его рука крепко притискивает Хадвара вплотную, обхватывая поперёк талии.       Тёплое дыхание обжигает кожу за ухом, и Хадвар прикрывает глаза, смаргивая проступившие и ожёгшие глаза слезы, слыша, как Хейг тихо, мягко смеётся.       — Красивая форма, — шепчет он, и в голосе отчётливо слышится улыбка. — Легат Хадвар.       Босмер и девушка поднимаются из-за стола, и кинжал, до того плясавший в тонких ловких пальцах, замирает, хищное лезвие подрагивает в сильной руке.       — Успокойся, — одёргивает за рукав босмера девушка, поспешно накидывая на голову капюшон, пока они не привлекают внимание сидящих за столом воинов. — Нируин, идём, пока не помешали ему.       Босмер сверкает глазами и прячет кинжал в рукав, но капюшон надевает нарочито медленно, и девушка снова сжимает пальцы на его рукаве, несильно дёргая.       — Они ничего ему не сделают, — шипит она, оглядываясь на тень у дверей таверны. И, посмотрев на Хейга, которого едва выпустил из объятий смаргивающий с глаз слезы высокий, красивый и отлично сложенный мужчина в сверкающих лёгких доспехах, тычет босмера в рёбра.       — Ревнивая же ты дрянь, — рычит она, — подставляешься из-за пустяка!       Босмер огрызается и оторопело замирает, увидев, как Хейг незаметно даёт им отмашку, показывая, чтобы они уходили.       «Опасности нет, я в вас не нуждаюсь».       Он нерешительно потоптался, и только брошенный через плечо холодный, злой взгляд Хейга, заставил его, опустив голову и прикусив язык, уйти. Во рту стало горько, а одетый в форму командира мужчина всё не убирал рук с плеч Хейга. И от того, как сам Хейг тепло прикоснулся пальцами к его шее, у Нируина едва не потемнело в глазах.       Дверь таверны за их спинами закрылась, и Сапфир бесшумной тенью скользнула по мосткам в подворотню у храма Мары, а Нируин всë думал, что как пить дать разозлил Хейга. Но даже от возможности трёпки ему не становилось так дурно, как от того, что он видел. Их жёсткий и злой, как цепной пёс, Хейг, правая рука Главы, миловался с каким-то имперцем.       Нируин сплёвывает под ноги и, ступая за Сапфир след в след по кладбищу, вдыхает поглубже, пытаясь успокоить ошалело заметавшееся сердце. Причин так злиться нет. О прошлом Хейга в Гильдии никто не знает, пуще того, что расспросы не давали толка. И если это кто-то из давно прошедших времён, вряд ли Хейг задержится больше, чем на пару ночей.       — Пара ночей, — шепчет, успокаивая себя, Нируин. Но ревность всë равно упорно и болезненно тлеет, разожжённая виденным.       Тлеет и жжёт.