«
Здравствуй, мой милый дневник. Школа оказалась волшебной, и у нас даже появилась подружка, она очень хорошая. Ее зовут Аннемария фон Кшиштофф, но можно просто Анне. Я все равно, оказывается, пугаюсь, а Герман уже нет, потому что… Не знаю, почему. У нас разные учителя, они здесь зовутся учителями, а не профессорами, но двое меня пугают, и я ничего не могу сделать. Мне кажется, они понимают, что пугают, и стараются не пугать, но мне все равно страшно, и Папе это не нравится. Но мы все равно будем в школу попадать, потому что там Анне и она хорошая. А еще очень интересно на уроках, когда я не боюсь. Мамочка сказала, что нужно попробовать держать себя в руках, но я не могу, поэтому меня в руках держит Герман. Ну почему мне так страшно! Я совсем не знаю… И Папочка говорит, что это странно, и Мамочка тоже. Почему-то пугаюсь только я, хотя у нас с Германом все пополам. Значит, это у меня в голове…»
Девочка аккуратно сложила дневник, готовясь пройти портальное кольцо вместе с мальчиком, с тревогой на нее смотревшим. Несмотря на то что сердечная недостаточность начала отступать, с легкими все было не очень хорошо, а с сердцем грустно, но родители сказали, что оно вылечится, только нужно время. Если повезет, то к зиме уже вылечится, а к лету, наверное, можно будет уже ходить. Герман очень на это надеялся. Осень в Германии была мягкой, не такой промозглой, как в Британии, отчего проблемы возникали не сразу, а постепенно, но к коляскам детей все равно пристегнули артефакты кислорода, просто на всякий случай.
Папа погладил Геру и Германа, а мама поцеловала своих младших детей, направляя тех в загудевшее кольцо и, прорвав пленку перехода, они оказались возле школы, где к ним уже неслась Анне. Их друг. Девочка так искренне радовалась, что Гера просто обняла ее, застыв на мгновение. А Анне погладила Геранию, улыбаясь.
— Так здорово, что вы пришли, — сообщила фон Кшиштофф. — Пойдемте скорее, а то скоро уроки начнутся.
— А что у нас сегодня? — поинтересовалась зеленоглазая девочка, немного опешив от такой радости. Гера ожидала волшебства — добрых учителей, не желающих помучить. Герман ощутил укол страха, поняв ожидания своей навсегда девочки.
— Немецкий, английский и математика, — улыбнулась Анне. — Если будет страшно, ты мне скажи, хорошо?
— А зачем? — удивилась Герания.
— Покусаю всех, кто тебя пугать будет, — весело рассмеялась фон Кшиштофф, и младшие Тёпфер заулыбались.
Войдя в класс, они увидели других учеников. Синеглазая улыбчивая Хелен сразу же помахала рукой, приветствуя; донельзя серьезный Вилли, напомнивший Герману его самого, поправил очки, вежливо поздоровавшись; Ингрид и Рената, девочки с зелеными глазами и волосами, хором взвизгнули, как-то вдруг оказавшись возле Тёпферов. Гера широко раскрытыми глазами смотрела на школьников, которые были ей рады. Искренне улыбались и не считали какой-то неправильной.
— Здорово, что вы пришли, — хихикнула Хелен, принявшись обнимать Анне, воспринявшую это нормально, а потом и Геру, чуть вздрогнувшую при этом. — А… можно колечко посмотреть? — уже тише спросила девочка, и понявший, о чем говорит светловолосая, Герман протянул руку.
— Оно не снимается, — объяснил он, пока Хелен рассматривала, боясь, казалось, даже прикоснуться к простому кольцу.
— Конечно, не снимается, — улыбнулась синеглазка. — Оно же вечное, но такое красивое… Хотела бы я, чтобы меня так любили.
— Рано нам об этом думать, — сообщила ей Анне, помогая Гере и Герману занять свои места. При этом Герания оказалась будто бы зажатой с боков фон Кшиштофф и Германом. — Хотя ты права, конечно…
— Рано, — согласилась Хелен, — но хочется… Это же чудо — жизнь пополам… Жизнь, болезни, боль, я и не знаю, смогла бы я…
— Герман мне жизнь спас, — тихо проговорила немного смутившаяся Гера. — Два… Нет, три раза!
Вошедшая в этот момент в класс учительница двигалась мягко, смотрела внимательно, сразу же обратив внимание на слегка бледненькую юную Тёпфер, едва не замученную в Великобритании. Разумеется, учителя знали историю девочки, ведь это было необходимо, чтобы не ранить ребенка неосторожным словом. Также они знали о других мальчиках и девочках, потому что учителя — для того, чтобы учить.
— Здравствуйте, дети, — улыбнулась фрау Леманн, — меня зовут Ингрид Леманн, я буду учить вас не только языкам и литературе, но и другим необходимым вещам.
— Здравствуйте, — хором поздоровались первоклассники, с интересом глядя на Ингрид, сразу же начавшую по памяти читать удивительно красивые стихи.
— Это Гейне, — сообщила учительница, закончив. — Наш язык может быть красивым, может нести радость и звать к свершениям, как и каждый язык. Нет языков лучше или хуже других, каждая мелодия — особенная. Сегодня мы с вами поговорим о немецком, о его правилах и особенностях.
Гера завороженно слушала, а Герман записывал, стараясь успевать за учительницей, потому что с запоминанием у обоих было не все хорошо. Учительница рассказывала об основных правилах, придумывая чуть ли не сказочную историю для каждого из рассказанных правил. Сегодня фрау Леманн говорила о том, какая буква после какой пишется, и это было очень интересно, просто жутко как. Герания так бы и слушала, но внезапно почувствовала усталость. Герман среагировал мгновенно — опустив спинку кресла, а Ингрид, с тревогой взглянув на девочку, объявила перерыв.
— Устала, — прошептала Гера, ощущая нарастающую слабость.
Она расслабленно лежала в коляске, не делая даже попытки пошевелиться. Мальчик, в свою очередь, тоже чувствовал усталость, но боролся со своим состоянием, не разрешая себе растечься. Внезапно он вспомнил, о чем говорил папа, и надел на дремлющую Геру трубочку, включая подачу кислорода. Анне округлившимися глазами смотрела на Германа, а потом помогла и ему сделать то же самое с ним. Сил у мальчика почти совсем не оставалось, если бы не подруга…
***
Герр Тёпфер был отвлечен сигналом артефакта, мониторившего состояние младших. Разумеется, целитель не отправил детей в таком состоянии совсем уж без наблюдения. Ему было важно узнать, что и как происходит, чтобы вовремя успеть. Несмотря на то что аритмия у обоих начала отступать, состояние еще было довольно-таки грозным. И вот случилось то, что он ожидал.
— Резкое падение сатурации, — глядя на демонстрируемое ему артефактом телеметрии, произнес целитель. — Соответственно, и слабость. Похоже, дети не заметили признаков утомления… Ага, нормализуется, — Герхард понял, что случилось, кивнув себе.
Нужно было много думать, особенно учитывая факт, что младшие чувствовали утомление тогда, когда уже падали. К школе они, строго говоря, были не готовы, но подружившиеся в первый же день с девочкой «малыши» так смотрели, что отказать никакой возможности не было. Если бы еще не состояние… Но вот с состоянием ничего поделать было нельзя, и так делалось все возможное и невозможное.
Целитель погрузился в размышления в поисках наименьшего зла для детей. Кто-то бы сказал: пусть сидят дома, кто-то махнул бы рукой, но детям надо было развиваться, у них появлялись друзья, социальная среда, что исключало полностью домашнее обучение, потому что у магов состояние психики и общего здоровья были сильно связаны. Именно поэтому сейчас тот, кого называли Папой двое младших членов семьи, напряженно думал.
***
Опасаясь повторения такой сильной слабости, отчего Геру пришлось кормить с ложечки, Герман решил кислород не отключать, потому что с ним обоим было гораздо легче. Герания попыталась взять ложку сама, но не смогла, а Анне, оценив дрожание столовых приборов в руках обоих Тёпфер, позвала Хелен.
— Отбираем ложки и кормим! — скомандовала фон Кшиштофф, не слушая никаких возражений. Рука Германа просто упала на стол, вызывая возмущение мальчика таким своим поведением. Им нужно было поесть, очень нужно было, потому что зелья.
— Герман открывает ро-о-отик, — пропела Хелен смущенному Герману. Почему-то никто в классе не смеялся, с пониманием глядя на то, как две девчонки кормят своих коллег в инвалидных колясках.
— Спасибо, — со слезами на глазах проговорила Гера, — просто большое!
— Ну что ты, ты же наш друг, — просто ответила Анне, погладив зеленоглазую девочку по расслабленно лежавшей руке. — Сейчас мы вам с зельями поможем, — переглянувшись с Хелен, сообщила она.
После зелий сразу стало легче, настолько, что Герания смогла обнять и Анне, и Хелен. Через десять минут Тёпферы почувствовали прилив сил, и уже так не утомлялись на английском, который для обоих хоть и был родным, но будил такие воспоминания, что почти весь урок Герман обнимал Геру, успокаивая. А вот с математикой… Сухой учитель строго посмотрел на детей, отчего девочка на первой парте всхлипнула. Отметив, что выглядевший совсем маленьким сейчас ребенок спрятал руки под столом, герр Краузе вздохнул, подошел к парте и присел на корточки.
— Не надо бояться, — попросил он, под партой было видно, что руки девочки находятся на поясе. Зная историю юной Тёпфер, можно было понять, чего она боится. — Я не страшный, тебя никто и никогда не будет наказывать.
— Я… п-постараюсь, — тихо ответила Герания, уже начав дрожать, отчего ее мальчик уверенно влил зелье своей девочке.
— Вот, дети, что бывает, когда над кем-то целенаправленно издеваются, — сказал классу поднявшийся учитель, заговорив потом о строгой науке точных расчетов. Голос его был мягким, он убеждал в красоте геометрических построений и точных расчетов, рассказывая веселые и грустные истории, что позволило Гере успокоиться. После урока, который девочка выдержала полностью, пришел уже знакомый герр Шлоссер. О чем-то переговорив с учителем, мужчина в белом присел рядом с Германом, пока Гера умчалась в туалет с Анне.
— Ну как вы? Очень тяжело? — поинтересовался герр Шлоссер.
— Гера пугается сильно, — вздохнул мальчик, в носу которого шумел кислород. — Очень сильно… Если бы не Анне и Хелен…
— Друзья появились, — понял мужчина. — Это хорошо, — улыбнулся он. — А со страхом мы что-нибудь придумаем.
Герра Краузе в это время осаждали другие ученики с одним и тем же вопросом — об издевательствах. Для них было дико услышать, что над девочкой, инвалидом могли издеваться так, что она теперь очень боится. И учитель рассказывал истории, нет, не историю Тёпфер, совсем другие истории, давая детям понимание того, как так может произойти и что теперь делать.
