***
Двигаясь по дорожкам зоопарка, Гера видела вокруг улыбчивых людей, а Герман, казалось, никого, кроме нее, не воспринимал. Как-то совсем неожиданно эта девочка стала всем в жизни проданного, как он считал, мальчика. Заснеженные дорожки не дарили холода, а проходившие мимо люди просто как-то очень по-доброму улыбались девочке и мальчику, сидевшим в инвалидных колясках. От всего этого создавалось ощущение какого-то необычного волшебства. Не того, которое палочкой, а совсем другого — как будто душой. Герман происходящего не понимал, у него такого опыта просто не было, поэтому мальчик ожидал всего — что их скормят льву или бросят к змеям, но не этой теплоты, объятий фрау Тёпфер и Марты, спокойного голоса целителя, рассказывающего о зверях. Даже герр Тёпфер гладил обоих, создавая ощущение тепла, а вот Марта… Она смотрела на таких настрадавшихся детей, желая просто прижать их к себе и никому никогда не отдавать. Не выдержав, девушка присела напротив колясок Геры и Германа. — Будешь мне сестренкой? — спросила она девочку и сразу же повернулась к мальчику. — А ты братиком? — А тебя не заругают? — только и спросила Герания, мир которой опять пошатнулся, потому что происходило что-то совершенно невозможное, Герман же посмотрел на герра и фрау Тёпфер, увидев их улыбки. Взрослые ничуть не сердились, что заставило мальчика замереть. Происходящего, по его мнению, просто не могло быть. — Не-а, — задорно улыбнулась Марта, обняв обоих детей. — Я вас никому не отдам, — сообщила она и ойкнула. — Папа! — Ну что, папа… — проворчал герр Тёпфер, одновременно с супругой впрыскивая побелевшим младшим детям лекарство. — У них сердце слабое, а ты только что сказала кое-что, не соответствующее их видению мира. Давайте, дети, дышите… — похлопал по щекам Геранию и Германа. — Вы больше не будете одни. Гера не воспринимала сказанное. Девочке казалось, что она умерла или спит, потому что такого в мире никому не нужного ребенка просто не могло быть. Примерно так же думал и Герман. Мальчик не мог понять, как так может случиться, что они вдруг оказались нужны. Не для того, чтобы мучить, а чтобы быть близкими, родными… Герхард очень хорошо понимал мальчика и девочку. То, что он собирался сделать, еще больше разрушит картину мира, выстроенную себе этими двумя потерянными котятами. — А давайте зайдем в кафе? — поинтересовался герр Тёпфер, поворачивая в сторону красивой веранды. — Давайте, — кивнула Марта, видя, что младшие, она давно уже звала Геру и Германа про себя именно «младшими», младшие были еще в прострации, поэтому не реагировали. — Что бы вам хотелось покушать? — спросила Елена мальчика и девочку, глаза которых стали еще круглее. Столик в этом кафе был заказан заранее, и еду сделали такую, какую было можно организмам обоих младших, но при этом она была вкусной и очень необычной. Ожидая именно такой реакции, женщина подала знак официанту. — Плохо же будет, — прошептал Герман, глядя на что-то очень красивое в своей тарелке. — Плохо не будет, — Герхард улыбнулся. — Эти блюда приготовлены специально для вас и именно так, чтобы плохо не было. — Но вы же едите то же самое? — удивилась Гера, увидев, что во всех тарелках было одно и то же. — Так правильно, ребенок, — улыбнулась фрау Тёпфер, погладив девочку и не забыв при этом погладить и мальчика. — Теперь так всегда будет. Никаких приютов и никакого предательства, понимаешь? — Но так не бывает! — воскликнула Гера. — Я же уродка! У меня так не может быть! — заплакала она. — Ты не уродка, — обняла ее Марта. — Ты хорошая девочка, милая и добрая. Мы тебя любим. И тебя любим, братик. Три слова, всего три слова, а как много они могут. «Мы тебя любим». Мальчик и девочка вслушивались в звучание этих слов, а по лицам двоих потерявшихся в себе самих детей текли слезы. Ни Герман, ни Гера не могли справиться с эмоциями, а Елена опасалась за психику детей. И так державшаяся на святом духе, она могла и не выдержать, но каким-то чудом выдержала, даже истерики не было. Истерика началась позже, когда заговорил Герхард Тёпфер. — Гера, Герман, мы бы хотели вас усыновить, — произнес мужчина. — Это не помешает вам быть вместе, как и жениться в свой срок, не бойтесь. Просто у вас будут мама, папа и сестричка. То, что муж очень предусмотрительно предупредил коллег, Елена Тёпфер поняла сразу же. Дети буквально выли, пугая персонал кафе, почти не реагировали на бальзамы и седативные препараты простецов. Они просто ревели, как маленькие, потому что обрести маму — это было самой светлой, невозможной, нереальной мечтой что Герании, что Германа, отчего они долго не могли успокоиться. А Марта плакала вместе с ними, даря младшим свое тепло.Часть 11
1 октября 2022 г. в 14:14
«Здравствуй, мой милый дневник. Мадам Помфри уехала в Британию, декан с нами тоже попрощалась. Я уже ожидала, что будет как в прошлый раз, но почему-то случилось иначе. Нам с Германом делают тепло, это целитель Тёпфер и его жена, она тоже целительница. Недавно приезжала их дочь, ее зовут Мартой, она была такой теплой, даже обрадовалась нам с Германом, а почему, я не знаю… Здесь вокруг все теплые, как будто мы кому-то важны, но ведь такого не может быть! Мы ненужные, я точно это знаю, и Герман знает, хотя поддерживает меня, чтобы я не плакала, потому что от этого ему больно. Я стараюсь не плакать, чтобы моему самому лучшему мальчику не было больно. Нас лечат очень по-разному, но не больно, и совсем не наказывают, хотя я попробовала покапризничать. Меня за это начали обнимать и гладить, поэтому мы с Германом немного поплакали, но нас опять не наказали. Все вокруг такое странное, как будто все то, что было в Великобритании — это сон, но мне кажется, что я сплю сейчас».
Бледная девочка сложила свой дневник, пропитанный болью никому не нужного ребенка, такой болью, что на него реагировали артефакты больницы. Герман уже проснулся и лежал, любуясь самой красивой девочкой на свете. Вчера им сказали, что ходить пока не надо, а надо больше лежать и сидеть, даже показав то, в чем надо сидеть. Гера поняла, что жизнь закончится очень скоро, потому что калеки долго не живут. Герман тоже плакал, прощаясь с мечтой прожить до лета. Потом пришла миссис Тёпфер, она здесь зовется «фрау», а Гера тоже так зовется, хотя иногда ее зовут «фройляйн», особенно пожилые целители.
— Как ты думаешь, нас сначала увезут обратно и там выкинут или прямо здесь? — поинтересовался у девочки Герман, пытавшийся спланировать будущее.
— Какая разница? — ответила вопросом на вопрос тяжело вздохнувшая Гера. — Хоть не разлучают и за это спасибо. Надо сейчас расслабиться хоть немного, потому что это, наверное, наше последнее в жизни тепло.
— А потом мы умрем… — прошептал Герман, знавший, что умрут они одновременно и поэтому надо только немного потерпеть.
— Сначала будет очень больно, а потом умрем, — кивнула основывшаяся на своем опыте девочка. — Правда, наверное, когда будет больно, уже можно будет плакать.
— Не хочу, чтобы тебе было больно, — признался Герман, Гера его просто обняла, и в такой позе они замерли в кровати, а подслушавшая разговор медиведьма просто шла по коридору клиники и рыдала так, что к ней начали подбегать коллеги, пытаясь разузнать, что случилось. Представить, что с детьми кто-то может так поступать, совсем молодая девушка просто не могла. Поняв, что произошло, целитель Тёпфер просто вздохнул. С детьми было сложно, очень сложно. Имевшие только отрицательный опыт, они не могли поверить, интерпретируя все через призму этого самого опыта, отчего взрослым людям становилось просто страшно.
— Здравствуйте, мои хорошие, — улыбнулась им вошедшая в палату фрау Тёпфер, уже знавшая, что дети проснулись, и извещенная об истерике медиведьмы, слышавшей детский разговор. — Как вам спалось, дети?
— Здравствуйте… — прошептала Гера, расслабляясь под ласковыми и нежными руками женщины, которую девочке уже хотелось назвать мамой, а это значило, что скоро выкинут. Весь опыт ребенка говорил именно об этом.
— Сегодня мы поедем гулять, — сообщила Герману и Гере целительница. — Поэтому одеваемся на прогулку, хорошо?
— Гулять? — удивилась девочка. — Или… Будет приют? — поняла она, упав обратно на подушку. Приюта до смерти не хотелось. Но Елена аккуратно обняла Геру и Германа, прижав обоих к груди.
— Не будет приюта, — произнесла едва сдерживавшая слезы женщина. — Никогда не будет, клянусь своей жизнью! — и что-то вспыхнуло вокруг. Дети не поняли, что случилось, но Гера вдруг почувствовала, что фрау Тёпфер говорит правду, и громко заплакала. Она плакала, потому что не могла понять произошедшее, не укладывавшееся в картину мира девочки. Герман просто застыл. Знавший, в отличие от Геры, о магических клятвах мальчик не мог понять, что будет теперь, потому что женщина поклялась жизнью. Дети плакали, поэтому прогулку пришлось отложить — их сердца не справлялись с нагрузкой.
Чуть попозже, когда оба успокоились при помощи зелий, фрау Тёпфер и неизвестно как обнаружившаяся здесь Марта медленно одевали Геранию и Германа. Дети немного подрагивали, были еще слабы после своей истерики, но оставлять их так Елена просто опасалась, а в машине были и мониторы, и аптечка такая, что не всякая «скорая» имеет. Поэтому Геранию и Германа одели, перевезли в красивую машину, усадив в кресла. Рядом с девочкой села Марта, а фрау Тёпфер уселась на пассажирское сидение спереди. Вскоре появился целитель Тёпфер, и они куда-то поехали. Почему-то Гера уже не боялась того, что их везут в приют. Герман рассказал все, что знал о магических клятвах, и теперь девочка смотрела вокруг широко открытыми глазами, потому что происходившее ей было просто непонятно.