Не грусти, что мы сохнем, старик, мир останется сочным и дерзким; всюду слышится девичий крик, через миг становящийся женским. Игорь Губерман, «Счастливые всегда потом рыдают, что вовремя часов не наблюдают»
Передо мной отчетливо стоял светлый образ почти забытой мной женщины. Забытой настолько, что образ был размытым донельзя. Но видел я его отчетливо. Это было так давно… В начале новых надежд, до всех тех событий, когда я еще не знал… Внешняя сила в момент развеяла туман в голове. Где я? Светлый образ растаял без следа, мои мысли снова собрались в четко организованную структуру и я смог вновь осознать себя, почувствовать тело. Подо мной была довольно жесткая, но все же кровать, на теле какая-то ткань, со всех сторон какая-то ткань. Я открыл глаза и был ослеплен светом. — Здравствуй, Гарри, — сказало добрым старческим голосом лилово-серое пятно. — Прости, что потревожил твой сон, мой мальчик, но ты еще молод, и времени отоспаться у тебя много, а у меня на разговоры его все меньше и меньше. — Чего? Профессор? — я догадался глянуть на свой магический радар. Прямо рядом со мной сияло магическое пламя такой силы, что различить какие-либо другие энергетические контуры я не мог в принципе. Так не фонило даже от Волде-Квиррелла на пике его силы. Этим магическим гигантом мог быть только один человек — Дамблдор. — Ах, прошу прощения, — после секундной паузы засуетился голос. — Вот, разговор лучше клеится, когда оба собеседника видят, с чем имеют дело. Я почувствовал сухую морщинистую руку, вложившую мне в руку эти проклятые очки-велосипеды. — А я так надеялся, что они успели разбиться к едрене фене, — пробормотал я, надевая очки. Пятна снова превратились в объекты. Все как и должно быть: я в больничном крыле, передо мной сидит по-доброму улыбаяющийся Дамблдор. — Как ты себя чувствуешь, Гарри? — Думаю о том, что остроконечные шляпы идут только преподавателям, — задумчиво ответил я, глядя на ярко-лиловый с серебристыми звездами головной убор Дамблдора. — Спасибо, Гарри. Я так не краснел с тех пор, как мадам Помфри сказала, что ей нравятся мои новые ушные затычки, — улыбка Дамблдора стала чуть шире. Я внимательно посмотрел ему в глаза, не беспокоясь о сохранности разума: защита выстояла перед Квирреллом. Дамблдор внушал. Я старше, но я никогда не был из тех, что возводят возраст в ранг показателя чего-либо. И я бы снял перед Дамблдором шляпу, будь она под рукой. Дело не только в магической силе и искусстве ею пользоваться, хоть она у него и огромная. Все, что делал этот человек, как говорил, как двигался, улыбался, как просто сидел — все отдавало уверенностью, силой… сьюизмом, если угодно. В хорошем смысле, Дамблдор всем своим существованием давал понять: все у него под контролем, есть Дамблдор, а есть все остальные. Я на секунду отвел взгляд, чтобы совладать с собой. Я ни в коем случае не раболепствую перед ним, нет. Я вижу в нем себе равного, пусть он и не видит такового во мне. За ним столетие истории: событий, битв, успехов и горя, о которых мне известна лишь расказанная в каноне вершина айсберга. Кто же вы такой, профессор? — Благодарю за вашу обеспокоенность, — спокойно ответил я, тоже слегка улыбаясь. — И за спасение, видимо. — Дамблдор на это просто кивнул. — Полагаю, у тебя много вопросов о случившемся, — он говорил проницательно, но учтиво. — Хватает, — тяжело вздохнул я, поднимаясь так, чтобы сидеть, а не лежать. — Что это было? — Тебя всего лишь пытались убить, — Дамблдор усмехнулся себе в бороду. — Это я, как ни странно, и сам понял, — я ответил на его усмешку такой же. — Это… Этот… Это же ведь был не просто профессор Квиррелл, так? Я говорил с лицом у него на затылке… — Боюсь, Гарри, — меланхолично вздохнул Дамблдор, — это был твой старый знакомый, Волан-де-Морт. — Я успел подумать об этом, — кивнул я. — Что с ним? Вы его поймали? Убили? — Понимаю твою обеспокоенность, Гарри, — Дамблдор задумчиво наматывал прядь своей седой бороды на палец. — Но вынужден разочаровать: боюсь, ему снова удалось уйти, как и тогда, одинадцать лет назад. — Почему он был в теле Квиррелла? — продолжал я задавать ненужные мне вопросы из-под маски неведения. — Почему ему было больно, когда он держал меня? — Видишь ли, Гарри… — Дамблдор на секунду задумался, подбирая слова. — Твоя мать погибла, защищая тебя. Если есть на свете что-что, чего Волан-де-Морту понять не по силам, то это любовь. — Он сделал многозначительную паузу. — Жертва твоей матери, жертва истинной любви, жертва при таких обстоятельствах… Темные силы Волан-де-Морта разбились об эту защиту и обернулись против него. Так он погиб тогда, одинадцать лет назад, так и не поняв, что случилось. Так и сейчас он не смог даже касаться тебя, чтобы защита твоей матери не разрушала тело профессора Квиррелла, в которое Волан-де-Морт вселился на этот раз… Повисло молчание. — А зачем ему это все? — спросил я. — Он хочет вернуться, так? Зачем, заимев себе тело, он направился в Хогвартс? — А! Ты задаешь правильные вопросы, мой мальчик! — Дамблдор явно был рад моим размышлениям. — Он не сразу направился в Хогвартс. Уж прости мне мою нескромность, но он бы предпочел любой ценой держаться от меня подальше. Однако, он хотел заполучить философский камень. Знаю, ты прогуливал историю магии, но… — Маглам хорошо известен Парацельс и его концепции, — перебил я. — Я знаю, что это. Эликсир бессмертия и бесконечное золото из свинца. — Совершенно верно, — кивнул Дамблдор, улыбаясь. — Мой хороший друг, Николас Фламель, единственный обладатель настоящего философского камня, столкнулся с попытками некой темной личности узнать, где он хранит его. Тогда Николас доверил камень мне, а я спрятал его в Хогвартсе, защитив… Много чем. — Полагаю, — пробормотал я, — раз я жив, до камня он не добрался? — Нет, — Дамблдор расплылся в улыбке, довольный как кот. — Последним звеном защиты был удивительный артефакт, зеркало Еиналеж, делающее камень недоступным тому, чьи помыслы нечисты. Видишь ли, — он наклонился ко мне с озорным огоньком в глазах, — думаю, это одна из самых моих гениальных идей. Одержимый Квиррелл не смог понять всю тонкость созданного мной механизма и после многих попыток достать его просто разбил зеркало. — Но… кхм, — я замялся. Надо понять, что известно Дамблдору. Слышал ли он Квиррелла? Поддержал ли его подозрения насчет меня? — Он что-то говорил… Что-то кричал о том… — Я сделал вид, что пытаюсь вспомнить. — Он кричал, якобы это ты украл камень, — спокойно напомнил мне Дамблдор. Я внимательно следил за его реакцией. — Полагаю, Волан-де-Морт, как вы сейчас говорите, психанул, слетел с катушек… — Ебу дал, — буркнул я себе под нос. — Что-что? — переспросил меня человек, услышавший слова Волан-де-Морта с расстояния в сотни метров. — Я уловил суть, — сказал я, слегка поднимая уголки губ. — Ты стал причиной всех его бед одинадцать лет назад, — мягко продолжил Дамблдор. — И сейчас, полагаю, ему стало проще обвинить во всем тебя. Я выдохнул. Он не подозревает меня. Ни на секунду. Слова могущественного волшебника, проведшего ритуал Ульриха Грязного, не поколебали его веру в мою непогрешимость. Первое правило волшебника гласит истину: люди глупы и готовы поверить в то, во что хотят верить. Кому захочется верить, что его незаменимый воин света ведет свою грязную игру, да еще и у тебя под носом? Вот Дамблдор от этого и отмахнулся. — Ясно… Он хотел убить меня… Опять-таки, спасибо, что спасли. — Не стоит благодарности, мой мальчик, — Дамблдор добро усмехнулся. — Спасение человеческой жизни есть первой важности дело для всякого достойного человека. Я слишком поздно это понял… Взгляд Дамблдора остекленел. Видимо, погрузился в неприятные воспоминания о Гриндевальде и магических войнах. — Кстати о времени, — решил я сменить тему. — Как давно я здесь? — Хм, — Дамблдор достал волшебные часы с планетами вместо стрелок. Дело вкуса, но мои мне нравятся больше. — Без двух минут сутки. — Значит, скоро обед… — протянул я. — Ох, — Дамблдор хохотнул. — Боюсь, если я отпущу тебя на обед, мадам Помфри съест меня с потрохами. Не переживай, к пиру в честь окончания учебного года ты точно освободишься, — мы оба хмыкнули. — А пока у тебя есть все это, — он обвел комнату руками и… Только сейчас я заметил, что прикроватная тумбочка и даже соседние кровати ломились от обилия всего на свете: сладостей, каких-то свертков, цветов, напоминалок, вредноскопов… И сиденья от унитаза, конечно. Близнецы… — Класс, — резюмировал я. — Могу до конца жизни питаться одними тыквенными котелками. — Позволишь угоститься? — Дамблдор протянул руку к тумбочке. — Обожаю дражже Берти Боттс. — Ну и вкусы у вас, — я хмыкнул. — Они все ваши. Я предпочитаю лимонные дольки… Дамблдор смерил меня оценивающим взглядом, заранее полным уважения. — Вижу, тебе прислали волшебные шахматы, — заметил Дамблдор, прожевав несколько зеленых конфет. — Мистер Уизли говорит, вы неплохо играете. Может, партию? — А я вижу, что мне прислали еще и колоду карт, — я указал на маленькую коробочку. — Может, лучше в брокнак? Дамблдор прищурился. — Как всякий уважающий себя колдун, я хорошо знаком с тонкостями самой популярной в нашем сообществе карточной игры, — ответил он, поглаживая бороду. — И все же прости мне мое любопытство, но почему именно брокнак? — Мне знакома эта игра из мира маглов, — пожал я плечами. — Они ее, правда, дураком называют. — Это я знаю, — отмахнулся Дамблдор, уже раздавая карты. — Я хочу сказать, почему именно эта игра? Ты, мой мальчик, производишь впечатление интеллектуального человека… Я с трудом удержался от смеха. — Она хорошо развивает стратегическое мышление. — Дамблдор, делая ход, посмотрел на меня с искренним недоумением. — Я думаю, вы меня поймете, — пробормотал я, отбиваясь. — Да, это свойство обычно приписывают шахматам. Но шахматы не учитывают самых главных аспектов, которые должна учитывать любая реальная стратегия. А именно изначальное неравенство сил и случайность. Случайность здесь повсеместна… Мы молча обменялись несколькими картами. — Прости мне мое старческое брюзжание, Гарри, — прервал Дамблдор молчание, — но я не уверен, что ты имеешь в виду. — Нам хочется верить, — подумав, ответил я, — что все зависит от наших действий. Шахматы исходят из этой парадигмы. Но это не так. Даже вы, великий волшебник, сразились с самим Волан-де-Мортом и не с ним одним. Но, может, завтра вас стукнет по голове посылка, переданная с неосторожной совой. Да что посылка! Может, вам случится сойтись на дуэли с никчемным и безруким магом… И ошибиться. — Дамблдор внимательно меня слушал, не переставая подкладывать карты. — Ошибиться не по случайности. Просто ошибиться. Не успеть, не знать единственного верного контрзаклятия, промахнуться. — Гарри, не знал, что ты пессимист, — усмехнулся Дамблдор, пока я принимал в руки добрую половину колоды. — О, это не так! — заверил я его. — Просто нужно понимать, что не все последствия наших действий зависят от нас, и действовать надо исходя из этого. «Иными словами пошел нахер!» — добавил я мысленно. Мы снова играли молча. Я успешно держал марку. Колода вышла, и мы играли уже только из рук. — Меня беспокоит, что за год в Хогвартсе ты так и не заинтересовался своми корнями, — Дамблдор снова возобновил беседу. — Не интересовался прошлым родителей, не пошел по их стопам. Десятое правило волшебника: жизнь — это будущее, а не прошлое… — Я знаю, где я сейчас, — ответил я с легкой ноткой раздражения. — Я примерно знаю, что будет дальше. А то, что в прошлом, уже прошло. — Но это же твое прошлое, — в голосе Дамблдора впервые, всего на секунду, проступили нотки нравоучения. — Оно влияет на твое настоящее. Ты не должен бегать, ты должен его принять? — Чего?! Бито, — я сморщился. — Я не бегаю от прошлого, это оно бегает за мной. — Поэтому ты за весь год посетил только одно занятие по истории магии? — он внимательно смотрел на меня. Я был немного удивлен. — Да, поэтому, — ответил я, твердо глядя Дамблдору прямо в глаза. — Я действительно должен объяснять, почему это бесполезная трата времени? Мы спорили до самого конца партии. С каждой секундой я понимал, что Дамблдор, будучи умным человеком и не держа меня за идиота, услышать меня не желает. А когда мы сыграли стандартную комбинацию карт, завершающую партию в брокнак ничьей, он сказал такое, от чего у меня мозг просто сальтуху сделал: — Тебе стоит относиться к прошлому с большим уважением, Гарри, стоит помнить о величии наших с тобой предшественников, ценить их жертвы. — Помнится, — хмыкнул я, — в одной книжке я читал, что жалеть надо не мертвых, а живых. Светлый образ человека, способного несмотря ни на что мыслить здраво, преобразился. Он не исчез, не испортился. Просто изменился. На следующий день, когда меня выпустили из больничного крыла, я сказал своей банде: — Можно сделать бумера каким угодно, но нельзя из бумера достать бумера, там просто ничего не останется! — Что ты хочешь сказать? — возмутился Джордж. — Он не спятил, — я поднял руки в защитном жесте. — Более того, в его голове полно светлых мыслей, больше, чем у кого-либо. Просто все они находятся внутри не самого светлого образа мышления. — Дамблдор никогда не относился к нам свысока, хоть и имеет право, — покачала головой Гермиона. — Знаю, — согласился я. — И он знает, что это было бы по меньшей мере глупо, и делать так не хочет. Но делает, потому что… Потому что. Потому что делает…***
По истории магии меня амнистировали: небольшая компенсация за покушение на мою жизнь. Учебный год подходил к концу в ленивой и расслабленной атмосфере. Поддался этой лени и я, забив на отработку новых заклинаний. В конце концов, у меня уже и так арсенал на уровне шестикурсника-отличника. Гермиона, распереживавшаяся за мою жизнь, вилась вокруг с уговорами разобраться в работе философского камня, пока близнецы не намекнули ей, что камня в Хогвартсе уже и нет. После этого мне пришлось успокаивать разнервничавшуюся Гермиону, говоря, что в принципе я разобрался в работе камня. Это по большей части правда, но убедиться в этом я смогу только когда вернусь в Хогвартс осенью. Нападение Волде-Квиррелла и смерть Хагрида сбили флер триумфального захвата философского камня, но он обновился, когда все узнали, что Дамблдор списал камень… Хотя, конечно, пришлось держать всех подальше от «Ежедневного пророка» в день, когда там напечатали прощальное письмо Фламеля и его жены. Мы постоянно рубились в брокнак, в шахматы, обсуждали планы на лето. Рон с близнецами активно звали к себе. Я был в принципе не против. И, хотя я забил на «тренировки», читать я не переставал. А читал я с одной очень важной целью, чья важность за неделю до пира в честь окончания учебного года обострилась для меня до предела. Надзор. Неужели из-за кучки спятивших старперов я должен на два месяца отказаться от магии? Причем оставшись наедине с Дурслями, окружением предельно недружелюбным. Да, прошлым летом Макгонагалл их сильно шуганула, но страх долго не держится. Дурсли не видели никакой магии целый год, страх подстерся из памяти. Зато осталось унижение от этого страха, от осознания собственной неспособности противопоставить что-либо магии. Я знаю людей, знаю, как любят они наброситься на своего обидчика, когда тот потерял силу. Но даже если не брать во внимание бытовые испытания, которые могут мне создать Дурсли… Это же моя магия! Я бы чувствовал себя аналогично, если бы мне на два месяца запретили пользоваться правой рукой. Вывод — надо искать способ обойти надзор. Так что же такое этот надзор? Создатель этой бурды, конечно, намудрил. Известно: надзор сработает, даже если колдануть просто рядом с несовершеннолетним волшебником. Но не сработает, если они колдуют… в специально отведенных местах, видимо. Но надзор действует и на детей волшебников. А еще он не может быть наложен на человека старше семнадцати лет. А вы говорите магия имени хитровыдроченная… И ведь информации нормальным языком по теме — докси наплакал. Перерыв библиотеку (которая вмещала в себя явно больше, чем должна), я смог по крупицам собрать следующую картину. Надзор это не заклятие, а комплекс из двух сложных масштабных заклятий. Он был создан в конце семнадцатого века, немногим позже провозглашения статута о секретности, и с тех пор взят на вооружение министерствами магии всех стран. Первое заклятие, назовем его сетью, накладывается на площадь. То есть на всю страну, кроме магических поселений, школ, заповедников и все такое. Второе, назовем его маяк, накладывается непосредственно в Министерстве при регистрации новорожденного. Пока волшебник находится в сети, если он решит поколдовать, флаг передаст в Министерство магии информацию: его имя, произнесенное заклинание и место нарушения. Вот и все, можно ждать уполномоченных гостей. По сути отслеживающий конструкт прямо в твоем теле. Ужасно? Омерзительно, как по мне. Но почему же Гарри в свое время загребли за то, что Добби просто колданул рядом с ним? Очевидное объяснение — всемирный заговор против бедного мальчика. Слежка от миссис Фигг, Дамбигад со своей большой игрой… Но на деле все прозаичнее: надзор просто херово работает. Мне удалось найти упоминание об одном случае из двадцатого века, когда какая-то девочка в Аргентине прошла случайно мимо взрослого мага, когда тот колдовал, и ее заклятие надзора сработало. Просто дело было в одном из самых магловских поселений мира, а Литтл-Уингинг как раз из таких. В такой магически разреженной обстановке маяк может среагировать и на чужое колдовство рядом с собой. Об этом особо никто и не задумывался, потому что никто не ожидал, что в таких местах могут жить дети волшебников, так что никто и не пытался решить эту проблему. Полагаю, это сложно на уровне самих магических линий. Но, наверное, это и не страшно, ведь за почти три века таких случаев было всего два с учетом канонного Гарри. Прецедентов успешного снятия надзора нет. Все восемнадцатое столетие чистокровные чистоплюи пытались оградить своих детей от «клейма клетки», как они это называли. Есть сообщения о по меньшей мере пяти смертях при попытке. Причем одна из них смерть снимавшего, а не подопытного. Но в итоге все все равно расслабились, потому что защищенные заклятием доверия или чем-то подобным дома знатных волшебников все равно не покрывались сетью. Типичные для фанона варианты, как обычно, полное говно! Купить «неотслеживаемую» палочку не поможет. Потому что их вообще никто не отслеживает. Колдовать без палочки, как я уже говорил, в этом мире практически невозможно. А даже если и получится, то не поможет: на канонного Гарри надзор вообще сработал, когда он без палочки тетушку надул. Но есть плюсы: в семнадцать лет заклинание развалится само, и наложить его заново невозможно. Никак, совсем. Потому и число такое странное: изначально предлагалось сделать возрастом совершеннолетия двадцать один год, а то и двадцать пять лет. И оно вовсе не будет работать в защищенных от всего местах, вроде Малфой-мэнора или дома на площади Гриммо. Ждать до семнадцати не вариант совсем. Мне нужно избавляться от крестража в моей голове и жить долго и счастливо как можно скорее, ведь чем глубже в канон, тем сильнее эффект бабочки будет влиять на события и тем вероятнее мне будет погибнуть. Отсюда логичный вывод: если снять надзор нельзя, а ждать, когда он снимется сам, не вариант, то нужно оградить себя от его эффекта! Или скорее сеть оградить от маяка. Но как это сделать… Да вообще в бессмертной душе не чаю, не кофе… Спросил близнецов — обложили хуями и на них же послали. Ишь какой умный, от надзора освободиться хочет. Они и сами давно хотят… Короче работы непочатый край, но времени уже нет, и этим летом я таки останусь без магии! Ну и… переживу. Из библиотеки Хогвартса таки можно забрать с собой книги на каникулы, а почитать мне есть о чем перед вторым-то курсом. Что же касается Дурслей… Выкручусь, пиздец мне не впервой.***
С Гермионой было приятно. Смотря на меня, уже и она не так фанатично относилась к учебе, и мы неплохо проводили время в компании. А иногда она наклонялась ко мне, брала за руку чуть ниже локтя и шептала, что хочет пройтись. Тогда мы уходили от основной нашей компании и бродили по наименее оживленным коридорам замка, держались за руки, все такое. Никакой запрещенки, только ми-ми-ми. — Да ладно тебе, — я балансировал на грани: то ли я шепчу ей на ухо, то ли вот-вот поцелую ее в щеку. — Что, Поттер, одиноко без Квиррелла? Никто не обнимает, и ты нашел себе подружку из этих грязнокровок? — презрительно бросил Малфой, идя мне навстречу нам с Гермионой. В коридоре больше никого не было, только мы и белобрысый со своими дуболомами. — Это официально твой самый тупой подъеб, — я закатил глаза. Серьезно, не смешно же даже. — Ты больше полугода как потерялся, потеряйся опять, а? Я тебе обязательно надеру зад в следующем году… — Что, думаешь, раз Уизли не пустили по миру, то все обошлось?! — Малфой скривился в злобной гримасе. — Вам еще только предстоит осознать свое место! — Я тебя предупреждаю, Малфой, — я резко посерьезнел. — Завали. Остановись. — Хрена с два! — он потянулся за палочкой. — Я тебе… — А ну завали, пидорасина! — рявкнул я оглушительно громко и резко. Все вздрогнули. Малфой на мгновенье отдернул руку от палочки, а Гермиона вовсе отшатнулась. — А кроме крика ты что-то можешь? — Малфой таки вытащил палочку и держал ее направленной прямо на нас. Его прихвостни сделали то же, правда, думаю, им было бы проще заколоть нас палочками, чем заколдовать. — Ты удивишься, — я пока не спешил доставать палочку, и слизеринцы чувствовали себя хозяевами ситуации. — Знаешь, все говорят, что ты герой и будущий великий волшебник, но тебе стоит говорить с нами с уважением, — Малфой пошел красными пятнами от гнева. — Все-таки ты все еще шелудивый полукровка… — Мы с Гарри больше волшебники, чем вся твоя паршивая семейка! — крикнула у меня из-за спины Гермиона. — Я тебе покажу волшебника! — он совсем вышел из себя, я понял, что пространство для беседы закончилось. Мана Малфоя пришла в движение. Я действовал молниеносно. Когда конструкт только начал формироваться на кончике его палочки, моя, до этого лежавшая себе спокойно в рукаве, смотрела уже на него. «Инкарцеро веститус!» На слова времени не было, сработала одна только мысль, воля. Адово перегретый, перенасыщенный энергией конструкт лопнул как пузырь, становясь красно-оранжевой волной, и сбил этих недоумков с ног. Гойл попытался встать, но только плюхнулся сверху на Малфоя, перекрывая тому воздух. Их мантии стремительно изменялись: рукава, подол плаща, все будто ожило и стремилось связать их. Теперь они походили на… на психов в смирительных рубашках. — Силенцио! — ух ты, сработало. У меня плохо с этим заклинанием на людях… — Что ты там показывать собирался? — я ногой придвинул к Малфою его палочку. Само это заклятие не рассосется, надо же дать ему шанс не унизиться окончательно. — О… — только и пробормотала Гермиона. — Ну вот так вот, — я развел руками. — Пока они машут палочками, я их вырубаю… — Крэбб как-то особенно яростно трепыхнулся. — Вырубаю, я сказал. Остолбеней! — Здоровяк бессознательно уронил голову. — Ну что, идем? — Ну ты… — Гермиона протянула это с неожиданно непонятной мне эмоцией. — Ну зачем ты так? — Что? — я растерянно оглядел поверженых врагов. — Я же защищался. — Да знаю, — Гермиона отмахнулась. — Идем. Мы дошли до гостинной Гриффиндора, но Гермиона выглядела подавленно и мыслями была не здесь. — Земля вызывает Гермиончика? — я положил руку ей на плечо. — Да ну хватит! — огрызнулась она, отталкивая мою руку. — Не понял… — Извини, — Гермиона резко успокоилась. — Извини, правда, — она приобняла меня. — Это все Малфой. Гад! Все настроение испортил… — Хочешь поговорить? — я натянул свою верную маску участия и сопереживания. Приходится, самого меня давно уже такими мелочами… Нет, задевает, конечно, но как-то скорее в целом, чем в частности. — Нет, наверное, нет, — Гермиона устало потерла глаза. — Плохо спала прошлой ночью. Извини, я пойду поспать попробую. — Ладно, — выдавил я. — Ты лучший. Когда она ушла, я со злости ударил каменную стену кулаком. Черт! Забыл, как это больно… Настроение было вернуться к Малфою и отработать на нем круциатус, но тот, должно быть, освободился уже. Да, он всего лишь ребенок, но уже докучает мне. Если так и дальше продолжится, придется что-то решать.***
Закончился мой первый учебный год в Хогвартсе. Большую его часть мне пришлось потратить на азы. Все равно, что заново учиться ходить после травмы. Но смело утверждаю, что мне это удалось. И пусть бегаю я не быстро и не долго, но уже и бегаю. Гриффиндор слил кубок по квиддичу, его взяла сборная Когтеврана со своей новой находкой: Чжоу Чанг. Зато мои труды в учебе обеспечили Гриффиндору в соревновании факультетов… Ну ладно, может, немалую роль сыграл тот розыгрыш, после которого Макгонагалл при любом удобном случае вычитала у Малфоя десять-пятнадцать очков. Но моя же все равно заслуга! У Когтеврана и Слизерина было по четыреста очков, и — оцените драмматичность — у Гриффиндора было четыреста пять! За столами этих факультетов не то что локти кусали — всем руническим алфавитом изгибались от ушедшей из-под носа победы. Дамблдор выступил с приятной и живой речью, торжественной, но не пошло пафосной. Как-то очень коротко, но по-доброму и с уважением уделил внимание даже погибшему Хагриду. Поражаюсь ему. Было много еды, даже больше, чем обычно, но я и так уезжал с полным чемоданом сладостей, ел уже без фанатизма. Словом, все было достаточно дежурно, и до последнего не верилось, что мы сейчас уедем на добрых два месяца… Но в конце концов, если для высокоорганизованного разума смерть — это очередное приключение, то что такое два месяца жизни в одних стенах вместо других для бессмертного сознания? — Мы тебя завалим совами, — пообещал Фред, когда мы уже сидели в купе Хогвартс-экспресса. — И поговори со своими ужасными маглами, — добавил Рон. — Да, — поддержал его Джордж. — Сможешь приехать к нам летом, будет весело. Научим тебя, наконец, на метле летать. — Ну да, — Гермиона хихикнула. — А то такой волшебник и без метлы. — И к тебе та же претензия! — хором погрозили ей кулаками близнецы. — Такие маги талантливые, а летать не умеют… — Мы еще удивим тебя тем, что придумаем, — хмыкнул я. Всю дорогу до Лондона мы были, наверное, самым шумным купе. Близнецы еще и хлопушки расчехлили… Из этого вполне можно соорудить оружие. Но об этом я буду думать позже. А пока пришло время прощаться с друзьями. Хотя какое это расставание? И какие друзья… — Пиши, пожалуйста, — Гермиона неловко и торопливо, боясь попасться на глаза родителям, обняла меня и как будто даже чмокнула в щеку. — Напишу, Гермиончик. Это всего два месяца, Вернон ждал меня возле девятой платформы, хмурый и недовольный. Полагаю, сам бы он не догадался приехать, и напоминание в доступной форме прислала Макгонагалл. Даже не знаю, какой вариант понравился бы Дурслям больше: сова или говорящий патронус? — Шевелись, мальчишка, тут ужасно жарко! — гаркнул действительно потный и раскрасневшийся Вернон. — Иду, дядя, — закатив глаза выдавил я. — Тележка тяжелая. — Давай-давай! Деньги за парковку капают… В машине Вернон не переставал брызгать в меня желчью. Соскучился, падла. Даже на подчиненных нельзя так срывать свои эмоции, как на сироте в собственном доме. Хорошо, что я озаботился собственной безопасностью… Подъезжая к дому, я то и дело поглядывал на часы. Слишком рано, слишком… Стоило мне зайти в дом, как налетела Петунья. — Значит так, эту все… вот это вот, что ты притащил, живо в чулан. Живо! Я заметил уже готовый новенький навесной замок на дверь чулана. Видимо, в дополнение к тому, на который меня и раньше снаружи запирали. — Там мои учебники, — тяжко вздохнул я, оглядываясь. Слишком рано… — Мне плевать, если какой-нибудь клоун влепит тебе двойку! — гаркнул Вернон. — Никаких фокусов в моем доме, тебе ясно?! — Хватит, дядя, — спокойно, но строго сказал я. — Мне нужны мои вещи, они будут со мной. — Ах вот как! — прошипел красный как рак Дурсль. — Ну я тебя… Он сделал решительный грозный шаг в мою сторону, но осекся, выпучил глаза и принялся судорожно хватать ртом воздух. Неужели он все-таки здесь? Замечательно… — Вернон? — тревожно взблеяла Петунья. — Ах ты паршивец! — прохрипел тот. — Ну я тебя… Он снова дернулся в мою сторону, но на этот раз согнулся пополам, а затем и вовсе осел на пол, задыхаясь от боли. Петунья попятилась. Затем еще и еще, чуть ли убегая. Но дверь позади нее резко захлопнулась. Петунья вскрикнула. Громко захлопнулись еще и окно в сад и дверь в чулан. Я грозно смотрел на нее сверху вниз, пока Вернон приходил в себя. — Вы перестанете запирать меня. Вы перестанете морить меня голодом, вы не посмеете прикасаться к моим вещам, — твердо и решительно говорил я бледным как мел Дурслям. — А еще расшевелите своего жирнозадого выпердыша. Потому что я Золушкой в этом доме больше не буду, — говорил я, припечатывая каждое слово. — И еще, пусть твой бестолковый муженек, как продышится, принесет мне мои чемоданы наверх. На ужин хочу лазанью. Ясно?! — вдруг рявкнул я голосом матерого прапорщика. — Да! — вскрикнула Петунья. — Вперед. А я отдыхать с дороги… Оставшись наедине в своей комнате, я с облегчением сел на стул… Не помешает на кресло заменить. — Выходи давай. — Отличная штука, — ответил голос в метре от меня. А затем в центре комнаты возник Черный Пес с моей мантией-невидимкой в руках. — Те, что можно купить на черном рынке, стоят как шкура единорога, а невидимость на пол шишечки, мутные… — Сюда давай, — я протянул руку. — Ты на удивление вовремя, мы приехали раньше, чем я ожидал. — Я тут с обеда, — кивнул Черный Пес. — Поживешь с мое, начнешь искать пути отхода загодя даже в сортире. Хотя… — Не то чтобы я слишком расслаблен, — хмыкнул я, сворачивая мантию-невидимку. — Кстати об этом. Скажи мне, Пес, зачем ты это делаешь? — Что делаю? — невинно уточнил он, изучая магловскую электрическую настольную лампу. — Помогаешь мне. Я не предложил ни денег, ни ответной услуги. Но ты здесь, выбиваешь дерьмо из моего дяди. Заняться нечем? — Отнюдь, — Черный Пес хрипло отсмеялся, но затем задумался. — Играю в долгую. Знаком с брокнаком? — Да ты за кого меня держишь! — вспылил я. — Да я с Дамблдором вничью сыграл! — Хм, а ведь он говорят заядлый игрок был в свое время. Ну да не суть, — Черный Пес задумчиво почесал черную тронутую сединой бороду. — За полгода, что мы знакомы, ты уже внес мне два моих месячных чистых дохода. И я полагаю, цифра вырастет вместе с тобой, — он усмехнулся. — Вырастет в десятки раз в зависимости от целей, что ты ставишь перед собой. Нет! — перебил он меня, стоило открыть рот. — Не хочу пока знать. Расскажешь как решишь. А пока, если что-то нужно, у Черного Пса есть товар или услуга, а у великого Гарри Поттера есть монеты… — Так и подумал, — кивнул я. — Нашел себе перспективного патрона. Ты не пес, ты лис… Ладно, — я хлопнул по столу. — Заклятия на них наложить не пробовал? — Пробовал, — мрачно кивнул он. — Никогда с таким не сталкивался. Империус как будто… — он замялся. — Как будто в воздухе разобрался. — Ясно… — я потер глаза. — Полагаю, без моего приглашения ты бы вовсе на лужайку ступить не смог… Будем работать как работается. — Жесткая рука, молодец, пацан, — Пес одобрительно расплылся в своей жуткой улыбке. — Хвалю. Но с блефом сам знаешь… — Знаю, — перебил я. — Предел знаю. А что касается планов… — перед глазами пронеслось крушение образа Дамблдора, полет в руках у Квиррелла, философский камень и отчетливый в своем явлении, но размытый в деталях образ Холли… — Я точно знаю, что буду делать.