И даже в следующей жизни

Чем ближе они были к Облачным глубинам, тем мрачнее становился Цзян Ваньин. Они едва покинули земли Ланьлина, как тот перестал насмехаться. Когда солнце чуть склонилось к закату, Саньду Шэньшоу перестал ворчать, а стоило первым звездам показаться на чёрном ночном небосводе — замолчал совсем. И хотя Ванцзи был равнодушен к переживаниям посторонних, тут он не смог удержаться от мрачного, совсем не благопристойного злорадства: волнение младшего брата Вэй Ина ему нравилось. Он хорошо помнил его ребёнком, и тот едва ли был приятен в общении вообще, но, что хуже всего, редко отвечал теплотой на явное расположение своего шисюна. Кое, стоило признать, и сам Усянь выражал довольно специфично, а Хангуан-цзюнь, пожалуй, понимал, что их с Сичэнем отношения были скорее исключением, но! Он никогда не был объективен. И всё же. Лань Чжань и сам, чего греха таить, желанным собеседником не был ни сейчас, ни тем более тогда, но одно дело, когда от чужого равнодушия страдали все остальные, и совсем другое — когда настроение портилось у Вэй Ина. Кроме того, он слишком хорошо помнил, кто повёл остальные кланы в ту самую ночь на Луаньцзан. Вэй Ин мог простить брату всё, что угодно — Лань Чжань обязан не был. — «Запрещено разговаривать с Вэй Усянем», — прочитал Цзян Чэн, стоило им войти в Облачные глубины. — Это его любимое, — обронил Ванцзи, безошибочно повернувшись к одной из учебных аудиторий. Слишком поздно для занятий. Слишком шумно для кого бы то ни было, кроме него. — Ты сказал, он путешествует. — Дядя… — Вас проводят к вашим покоям. — Ванцзи поклонился, кивком головы давая распоряжение одному из патрульных, и двинулся на свет как на путеводную звезду. — Сама вежливость, — проворчал вновь обретший голос Цзян Чэн. — К чему заботиться о гостеприимстве, когда… Лань Чжань плевать хотел на гостеприимство. Вэй Ин был до… В Гусу.

* * *

Старейшина Илина, ужас и кошмар, подкроватный монстр, коим ещё долго пугали родители своих детей, а Лань Цижэнь юных воспитанников, в роли учителя чувствовал себя как рыба в воде. Ванцзи остановился возле входа в аудиторию и, прислонившись плечом к заслонке, прикипел взглядом к спине в черно-красном ханьфу. Он знал, что это хорошая идея. Они с Сичэнем не раз обсуждали Вэй Ина на место одного из наставников, и хотя лишь мысль об этом грозила дяде инфарктом селезенки, даже старейшины видели, с каким очевидным благоговением смотрели на него ученики. Усянь находил общий язык с любым, даже самым нелюдимым ребёнком, легко переходил от теории к практике, по-свойски присоединялся к ребятне на Ночной охоте, ненавязчиво мудрствовал и как будто между прочим наставлял. Он умудрялся быть другом, братом и учителем разом, ловко обращался с любой классической теорией и так же легко обучал новому, еще неписанному, только-только пришедшему ему в голову. Он дрался на мечах, не так искусно, как в юности, но с каждым днём всё лучше и лучше, словно крохотное ядро в даньтяне Мо Сюаньюя росло и крепло, словно бы возможно было одним лишь духом из слабого тела сделать сильное. Он стрелял из лука, всё так же нечеловечески точно. Он одной рукой держал Чэньцин, другой, неохотно, Суйбянь. Он не был частью клана Лань (до поры… Лань Чжань надеялся), но день за днём, месяц за месяцем незаметно и как будто бы исподтишка кроил тысячелетние обычаи под себя. Осторожно, с уважением и трепетом, какого не ожидаешь от человека его характера и привычек, он учил младших Ланей смелости чуть более дерзкой, и хотя в иных кланах, вероятно, согласие Главы было бы решающим, убедить в верности принятого решения стоило всех. И дядю — дядю в первую очередь. — Смог бы с ними договориться? — Зачем бы мне это? Пора было вмешаться. — Вспомни предыдущую Ночную охоту. Расслабленный в стенах его дома Вэй Ин чувствовал себя здесь в безопасности ровно настолько, чтобы до последнего не замечать чужого присутствия. — Лань Чжань. Вот теперь Ванцзи по-настоящему был дома.

* * *

— Лань Чжань, Лань Чжань, мы же договорились! — причитал хмурый Вэй Ин. — На Совет ходим вместе! — Ты не походил на того, кому действительно этого хотелось. — Ванцзи снял дорожное ханьфу и повесил его на ширму. В цзинши пахло чистотой и совсем немного поставленными недавно благовониями. — И мы не обсуждали ничего стоящего. Достопочтенные главы предпочли праздные разговоры действительно важным вопросам. Усянь весело хохотнул. — Вот! Это же так уморительно: все эти сытые рожи, приехавшие за тридевять земель почесать языками. Главы Яо и Фань, рычащие так, словно их заботливо выращенную капусту свинья разрыла, глава Хао с бурдюком вместо подбородка, вот уж кому точно сабля была бы удобнее меча, и мой любимый — почтеннейший Синь Сянцзян. Ты бы слышал нашу с ним давешнюю дискуссию об использовании ритуальных камней в обрядах призыва. — Имел удовольствие. — Летописный идиот, скажи же! Лань Чжань потрогал воду в бочке и вытащил уставшие ноги из сапог. Помедлил, почти ожидая, что вот-вот Вэй Ин поспешно ретируется хотя бы за ширму, но тот продолжал восторженно декламировать особенно удачные пасы главного поднебесного дурачка у власти и активно жестикулировать. Они не раз видели друг друга обнажёнными, и зачастую в этом не было ничего, кроме потребности в чистоте в стеснённым условиях, но никогда ещё никому из них не приходилось раздеваться друг перед другом там, где избежать этого было просто. Отворачиваться Усянь не спешил. — …Там и трёх сотен таэлей не было, а он заливал мне про непомерную тяжесть их ноши, — Вэй Ин замолк и взглядом остановился на расстегнутой нижней рубашке Ванцзи. Улыбнулся вдруг, просто и безо всякой тайны, и с дурацкой, смущающей нежностью спросил: — Устал? Что-то неуловимо изменилось с их прошлой встречи. В воздухе. В доме. В себе Лань Чжань был уверен, в чувствах своих давно был убеждён, но вот Вэй Ин… Нечто изменилось и в нём. Так выглядел дикий кот, что, вдоволь наигравшись, грел спину на крыльце цзинши. Ванцзи снял исподнее и под пристальным взглядом забрался в бочку. Горячая вода с тонким ароматом лотоса приятно коснулась ступней, голеней и бёдер, легко лизнула спину и с жаром прильнула к груди. Усянь, лишь на мгновение метнувшись взглядом к выходу, уселся на табурет рядом с бочкой. Коснулся одного из безобразных шрамов, что пересекал лопатку и острым хвостом заканчивался на ключице, аккуратно снял с волос заколку и, помедлив, коснулся ленты. Ванцзи замер. Закрыл глаза, стоило длинным жилистым пальцам взяться за узел, и медленно выдохнул, когда шёлк соскользнул с волос. — Ты соображаешь, что творишь? — всё же спросил он, внезапно устав от всех их недомолвок и неизвестно ради чего оберегаемых тайн. Вэй Ин тихонько хмыкнул и бережно обернул ленту вокруг запястья. — Позволь мне притвориться. В последний раз. Мне… Нужно ещё кое-что сделать, прежде чем я останусь. — Лань Чжань обернулся, и Усянь потупил взгляд. — Если ты этого хочешь, конечно. И если твоя семья не будет против. Я знаю, я не самый желанный… — Вэй Ин. Хрупкий как снег взгляд серых глаз смотрел куда угодно, только не ему в глаза. — Вэй Ин. — Гроза всех кланов замер подле него гордым, но побитым жизнью зверьком. — Отсюда тебе никогда не прогонят. Здесь тебя всегда ждут. Сорвавшийся с губ Усяня судорожный вздох был слишком очевидным. Он несколько раз кивнул, потуже затянул ленту и, тряхнув лохматыми волосами, криво улыбнулся. — Ну так устал? — Долгие три дня. — Так тебе и надо! В следующий раз возьмёшь меня с собой. Не-сюй писал мне, что вы собирались определиться наконец с судьёй, но старик Ло? Неужто ты серьёзно, Лань Чжань? Из песка, что из него сыплется, можно возвести новую Цишань, и прослужит она уж точно дольше прежней… Ванцзи ждал его уже очень долго, любил и того дольше. Он мог подождать ещё немного.