Заблудшие в цветах

      Утро выдалось прохладным. Остывший воздух щипал и покусывал поражённые лёгкие, обделённые цветами. Закутавшись в шарф, словно бы лютый мороз оседал на плечах, Колин медленно брёл по пустому тротуару. Сон почти не шёл и ночь далась ему тяжело, а только на часах показалось шесть утра, так и вовсе знакомое желание вытащило из дома в одном свитере на голое тело. Тяжело вспоминая, с какой жалостью на него смотрят все окружающие: одногодки во дворе, соседи, родители… Эдвард, — Колин пугался их, пугался их взглядов, их сочувствия. Они все знали о его болезни, все знали, как он изуродовал счастье Эдварда.       Колин этого не хотел.       Он просто стремился за своими мечтами, стремился выпорхнуть из гнезда и окунутся в такую пугающую, бесконечно волнующую жизнь, но лишь повис умирающим грузом на чужих чувствах и счастье. Как страшно слышать рыдания отца-омеги за стеной, как отчаянно вгоняет в дрожь молчаливая тоска отца-альфы. Колин был для них всем, но лишь медленно умирал, заставляя умирать и их тоже. «Как должно быть тяжело улыбаться, когда единственный сын умирает» — подумал омега. — «Эдвард, что бы ты сделал на моём месте? Как бы ты поступил?»       Он остановился посреди тротуара. Под ногами лежал свежий кленовый листик, хотя вокруг не было ни ветерка, ни людей, кто мог бы его сорвать. Наклонившись и взяв листочек, продрогший и жалкий, Колин медленно закусил губу. Неприятное ощущение собственной омерзительности сжало горло. Он заставляет своих родителей страдать, заставляет Эдварда мучаться, думая о глупеньком двоюродном брате. Колин понял: он, как этот листочек, сорвался с дерева, чтобы сгнить, медленно умирая и задыхаясь. Гулкая тяжесть повисла в груди, цепляясь за рёбра и жалкие органы, исхудавшие, как и внешне исхудал сам Колин. «Эдвард, ты всё ещё веришь в меня, когда я сам потерял надежду» — Омега вновь медленно побрёл по пустой сонной улице, слегка подёрнутой солнечным туманом. — «Почему я не могу просто исчезнуть, чтобы вы забыли обо мне и больше не страдали?»       Омега прибавил шаг. Он был уверен, что готов, что собрался с силами и тоже сможет отправиться в пустоту, как Джеймс. Почему в голову пришёл именно он? Потому что… похож на учителя? Нет. Колин закусил губу, так и идя вперёд, смотря себе только под ноги, на помрачневший от утренней прохлады асфальт, на его тоненькие трещинки. В детстве он всегда настойчиво переступал через них, устраивая игру с самим собой, где проигрыш — просто наступить на трещинку. А сейчас детство закончилось. Детство всегда заканчивается, когда осознаешь, что любовь может быть жестока, что она может убивать, может искорёжить и покалечить. — А я вновь понимаю, какой ошибкой было полюбить Тебя, — прошептал омега. — Хотел бы я знать, думает ли о своём возлюбленном тот альфа. Что он представляет? Хочет ли поговорить с Ним перед этим? А я? Я хочу, но ни за что не смогу сделать этого.       Колин тяжело улыбнулся, медленно переставляя ноги, словно бы ему приходилось отдельно задумываться об этом, а мысли так разрозненно вились в его голове, не слушались и ругались между собой. Только смутные образы разговора с Джеймсом сидели где-то в сторонке, нетронутые и тихие. Что сейчас с этим человеком? Он всё же справился? Всё же решился и наконец-то обрёл своё освобождение? Колин так хотел бы это знать, но никаких новостей о самоубийствах не было, ничего не было, даже слухов. И это пугало. Он словно вычеркнул себя из жизни. Может Джеймс этого и хотел. «Надеюсь, что ты всё же не сделал этого»       Колин вновь поднялся на крышу. Находясь в лифте, он снова ощутил всю тяжесть мыслей, которые должны преследовать умирающего человека, но на крыше они его вновь покинули. Странная пустота и отрешённость приласкали, поглаживая по щекам лёгким утренним ветерком. Омега устало прикрыл глаза, смирившись с гулкой отдышкой, кусающей лёгкие. Но стоило приподнять веки, как внимание сразу же привлекло блёклое просыпающееся солнце. Оно медленно выкатывалось из-за небоскрёбов, согревая своим теплом усталое тело. Лёгкий приступ подступил к горлу. Прижав руку к груди, Колин тихо закашлялся, так и смотря на солнце, не переставая щуриться. Языка коснулся металлический привкус, заставляя с отвращением сплюнуть кровь в сторону.       Мгновенно усилившаяся отдышка осела на окрашенных в алый губах. — Я так хочу узнать, что Ты подумаешь, услышав о моей смерти, — прошептал Колин, — так же, как хотел бы знать, какое выражение было на Твоём лице, когда Тебе сказали о моей болезни. Если вообще сказали.       Омега улыбнулся, вновь идя вдоль перил и смотря вниз. Сейчас высота семнадцатиэтажки показалась ему куда меньшей, чем в первый раз. Странное ощущение тоски цеплялось за щиколотки, мешая идти, ведь ноги становились всё более ватными, но непреодолимо тяжёлыми в тот же момент. Вновь усталость так рано прикоснулась к ослабевшему телу. Колин остановился, чтобы отдышаться. В ушах слегка шумело и даже чудилась незнакомая мелодия. Невольно вслушиваясь, поддаваясь вперёд к звуку, омега пошёл дальше, позволяя наваждению вести себя. Однако, чем больше он приближался к источнику, тем больше уверялся, что музыка настоящая. «Кажется, гитара» — Улыбка снова прикоснулась к губам омеги.       Колин не задумываясь пошёл дальше на звук. Но каково было его удивление, когда он завернул за очередной выход на крышу и увидел там Джеймса. Невероятное облегчение ударило в голову омеги, как приступ ударил в горло. Омега зажал рот рукой, спуская шарф, скорее прячась за угол и медленно присаживаясь на колени, стараясь сдержать кашель. На глаза навернулись крупные слёзы, а сквозь плотно сомкнутые губы медленно просочилась капелька тёмной крови. Колин зажмурился, стараясь подавить приступ кашля. Вместе с угасающим тоскливым мотивом сложной мелодии он услышал хрип внутри собственного горла.       Кашель всё же выскользнул из рук, срываясь и царапая лёгкие изнутри.       Мелодия испуганно стихла. Её звук ускользнул, как изящные пальцы покинули струны гитары. Через боль и продолжающийся кашель, Колин почувствовал, как его вновь приподняли за талию, помогая справится с приступом. Снова в руки упал крупный сгусток крови, заставив испуганно ахнуть. Протирая глаза запястьями и стараясь отдышаться, Колин разогнулся. Ноги не держали. На подбородке мерзко задержалась и задрожала капелька крови. А омега совсем не обращал на это внимания. С неожиданным для себя облегчением, он смотрел в янтарные глаза Джеймса, не ощущая его прохладного взгляда в ответ. — Чего припёрся? — Голос альфы прозвучало сквозь пелену. — Ч-что?       Колин сглотнул, делая шаг назад. Неожиданно ноги подвели. Он оступился и рухнул бы назад, если бы Джеймс не поймал его за свитер. Омега тихо ойкнул и схватился за запястье альфы. Резкий приступ отвращения коснулся незнакомца, заставив его поморщиться, тихо выругавшись. — Какая мерзость. Сделай одолжение, убери от меня руки, я не хочу вымазаться в твоей крови ещё больше.       Колин сглотнул и нервно облизнул губы, чувствуя их металлический привкус. От его рук на запястье альфы остались отчетливые алые следы в виде маленьких ладошек и пальчиков. Почувствовав, что мальчик может стоять самостоятельно, Джеймс выпустил его свитер и вернулся к своим вещам. Сделав несколько робких шагов следом, Колин с немым сожалением посмотрел на его уютное местечко. На полосатом пледе лежали рюкзак и гитара, рядом стояла открытая жестяная банка апельсиновой газировки и валялась снятая с пояса клетчатая рубашка. Такое идеальное место, чтобы ранним утром сидеть вдвоём, наслаждаться теплом друг друга и рассветом, но никак не быть одному.       Возможно, Джеймс тоже думал об этом. Рассерженный своим одиночеством, он присел на край пледа, вытаскивая из рюкзака пачку салфеток и стирая кровь с запястья. Не успел Колин решиться попросить о салфетке для себя, как тут же в него прилетела скомканная, но чистая, на том спасибо, салфетка. Вытирая руки и лицо, омега неловко отвёл глаза, смотря в сторону рассвета. Солнце разгоралось, заливало светом пространство между тенями небоскрёбов, медленно согревая город: дома и улочки, клёны и тротуары с их трещинками. Город начал медленно просыпаться. — Так чего пришёл?       Колин отвлёкся от созерцания светлого утра, возвращая взгляд к альфе. — Сегодня моя очередь была, — неуверенно ответил омега. — Ну и чего встал? Иди, крыша большая. Я тебя за хребет хватать не буду.       Внезапная обида и боль впились в горло. Отвернувшись, Колин всем своим существом осознал, какие слова могут причинить больше всего разочарования и ноющего трепета. Вся сила из жалкого тела исчезла. Сжимая кончик шарфа, омега заставил себя пошевелиться. Шаг. Два. Воздух сдавил, неожиданно отяжелев. Словно потонув в чём-то вязком, Колин едва смог поднять руки, чтобы обнять себя за плечи. Свитер будто не грел. Только больше морозило. Внутреннее, обычно такое молчаливое желание, чтобы кто-то остановил, попытался дать надежду, вылилось наружу выступившими на глаза слезами.       Титаническим усилием омега заставил себя идти дальше. — Постой.       Эхом отскочило от стенок черепа одно единственное слово. Колин обернулся, молча смотря на альфу. Тишина обняла их за плечи. Неуверенность прикоснулась к коже. — Присядь. — Джеймс показал на местечко подле себя. — У меня есть к тебе вопрос. — Какой?       Альфа не ответил, только взглядом указал на плед. Колин оторопело замер. Что-то тяжело сжало его запястья и щиколотки, потянуло прочь от незнакомца, но сам омега нерешительно поддался к нему. Он так боялся потерять щемящее чувство собственного страдания, которое только что всколыхнулось под рёбрами и могло бы помочь завершить всё, но не смог его удержать. Пройдя к Джеймсу и присев рядом, омега в тревожном ожидании посмотрел на него. Молчание вновь повисло на плечах. — Почему остановил меня вчера? — Я же сказал, что не сдержался. — Колин нахмурился, медленно вдыхая через рот, словно бы мог ощутить в воздухе ответ на вопрос. — Я… просто не знаю. — Хотел сделать что-то хорошее напоследок?       Омега медленно покачал головой. Этот вопрос пугал. Он вызывал необъяснимый страх, заставляя подобрать колени к себе, обнимая их. Колин сжался, стараясь стать совсем маленьким. Он даже на секунду закрыл глаза, как в детстве думая, что если он не видит мир, то и мир не видит его. Однако, его детство давно закончилось, а его остаточное мгновение оборвалось с прикосновением к плечу. Приоткрывая глаза, Колин поднял к альфе взгляд. Джеймс безучастно протягивал ему закрытую банку апельсиновой газировки. После больницы Колин терпеть не мог апельсины.       Однако, сейчас он не задумываясь взял банку. Тихо поблагодарив альфу, Колин открыл её и сразу сделал глоток. Газировка оказалась достаточно холодной, чтобы ненадолго свело зубы, заставив поморщиться. — У меня есть мысль, — неуверенно сказал омега, делая ещё глоток и задумчиво продолжая: — Меня так пугает чужая смерть в одиночестве, потому что я тоже буду умирать один. Я не хочу, чтобы кто-то умирал так. — Странно звучит. — Джеймс сделал последний глоток из своей банки. — Возможно, что только искренне желающий умереть, может понять чувства такого же умирающего, как он сам. Из-за этого, возможно, ты решил меня спасти, подумал, что я такой же как ты. — Я ошибся?       Альфа пожал плечами, беря гитару и укладывая у себя на коленях. Его пальцы коснулись тонких металлических струн — и невесомая мелодия взвилась в воздух, смешиваясь с солнечным светом. Колин не знал, что это за музыка, никогда её не слышал, но чем-то она тронула его, такая бесстрастная, но по-своему тоскливая. Кожа изошла мурашками. Взгляд устроился на ребре одно из небоскрёбов, пока омега смотрел на рассвет. Постепенно мир искажали слёзы. Колин не мог сказать как, но он понимал, что через музыку, альфа говорил ему: «нет».       Тихо шмыгая носом и вытирая рукавом солёные бисеринки со щёк, Колин всем своим существом понял, что Джеймс тоже не хочет чужой смерти. Он так не хотел лезть в дела омеги, но всё равно не смог. Они оказались безумно похожими. — Ты очень красиво играешь, — прошептал Колин. — Сам сочинил?       Джеймс кивнул, не отвлекаясь от игры. А омеге осталось только позавидовать ему, его достижению хоть в чём-то. — Ты не передашь кому-то эти ноты? — после окончания партии спросил Колин. — Они никому не нужны. — Ты можешь отдать их мне. Я напишу под них песню, хоть что-то сделаю.       Альфа слабо посмеялся, вытаскивая из рюкзака потрёпанную тетрадь в клетку, подписанную ещё пятым классом. Полистав её немного и открыв где-то в середине, Джеймс показал на нужный разворот. — Я бы посмеялся над тобой, но эти ноты заслуживают текста, — сказал он. — Забавно, единственное, что мы оставим после себя, — песня. — Всё же не хочешь один умирать, да?       Джеймс вновь кивнул и слабо прокашлялся. — Я хочу, чтобы хоть кто-то понял меня в этот момент.       Они вновь замолчали. В горле слабо першило. Альфа не выдержал, кашляя в ладонь. В руке остался цветок краснеющей азалии. Смотря на него, Джеймс словно потускнел. Его тяжёлая тоска повисла на плечах, цепляясь за открытые плечи и ворот майки. Колин неожиданно тоже ощутил её. Он, никогда не кашляющий цветами, понял, почему альфа смотрит на цветок из своих лёгких безжизненным взглядом. — Я… я всегда хотел подарить Ему букет азалий. Я знал, что это Его любимые цветы. — Так почему не сделал? — Да, куда я там буду лезть. Он влюблён в совсем другого человека, уже носит от него ребёнка. И, — альфа запнулся, с отвращением стирая кровь со своих рук, — и я не хочу Ему всё портить.       Колин закусил губу, но заставил себя говорить: — Это правильно. — Я знаю.       Они вновь замолчали, смотря на безучастный рассвет. Солнце уже покинуло землю, перестало на неё опираться, медленно забираясь по небоскрёбам, чтобы наконец-то взмыть в небо, где оно будет отдыхать на кучевых облаках. Джеймс открыл очередную банку газировки, пока Колин не выпил от своей даже половины. Они сидели вместе, почти незнакомые, чужие друг другу, но сейчас родные, как никогда. И, кажется, даже кончиками пальцев Колин ощутил, как ему хочется поделиться с этим человеком своей историей любви и узнать его, узнать до тех пор, пока не наступит ничего.       Молчание продлилось долго. Почти целый час альфа и омега провели в безмолвии, предаваясь своим мыслям и почти не разговаривая, только Джеймс играл на гитаре. Город перед ними зашевелился, потекли реки машин и проснулся игривый ветер, разгоняющий последний туман. Наблюдая за расцветающей жизнью, Колин тихо вздохнул, болтая на дне банки последний глоток выдохшейся газировки. — Ты бы хотел попрощаться с Ним? — неожиданно спросил Джеймс.       Он выпрямил ноги, хотя до того сидел, подобрав их к груди. — Поговорить в последний раз, да? — Колин улыбнулся и без раздумий ответил: — Да. Я бы так хотел поговорить с Ним, обнять Его… Нет, хотя бы взглянуть на Него. — Тогда, давай встретимся здесь через некоторое время? — Да. — Давай в следующий понедельник? Думаю, нескольких дней нам хватит.       Колин кивнул, допивая последний глоток газировки. Подняться оказалось труднее, чем ожидалось. Продрогшее слабое тело не слушалось, и омеге сначала пришлось встать на колени. Только потом он поднялся на ноги, помогая Джеймсу свернуть плед. Собрав остальные вещи, оба тяжело выдохнули, стараясь справится с отдышкой. Тихо посмеявшись над собой, альфа положил руку на голову Колина и спустил шапку ему на глаза. — Пойдём, а то мы тут прям и попадаем.       Колин насупился, поправляя шапочку. — Кстати, почему ты постоянно в шапке? Боишься менингит заработать? — Нет, у меня очень короткая стрижка, — тихо ответил омега, — и мне очень стыдно из-за этого.       Джеймс со скепсисом посмотрел на шапку и пожал плечами. — У меня просто сильно волосы стали выпадать… и пришлось постричься, а без каре мне очень неуютно. — Ты носил каре?       Альфа и дальше продолжил донимать омегу вопросами: когда спускались на этаж, когда заходили в лифт и спускались дальше вниз. И чем больше было вопросов, тем сильнее Колин понимал, что не только он один боится смерти, что не только для него начался отсчёт. Он столько грезил о самоубийстве, и вот — оно, неизбежное.       Но из подъезда вышли в молчании. — Тебе в какую сторону? — спросил Джеймс. — Я всё равно ещё не скоро пойду домой. — Мне? Хочешь со мной?       Колин слабо улыбнулся. Что-то слабо кольнуло под рёбрами, заставляя вспомнить о каждой фантазии, в которой омега ходил с Ним на свидание. Болезненное чувство лишь усилилось, когда они пошли вместе по улице, всё так же молча, как совсем незнакомые, но определённо близкие. Оба они думали о чем-то совсем далёком, словно бы ни о чём, изредка лишь отвлекаясь и смотря друг на друга, но никак не пересекаясь взглядом. Продрогнув в тоненьком свитере, омега шмыгнул носом и обнял себя руками, пряча ладони. Только оказавшись здесь, внизу, не на крыше, омега понял, как за этот час промёрзло его тело, не способное согреть себя. «Он тоже мёрзнет» — подумал Колин, взглянув на кожу альфы, покрытую крупными мурашками.       Улыбка невольно наползла на губы омеги. Он бы не смог объяснить, почему улыбнулся, но его это уже не волновало. К своему удивлению Колин увидел вдалеке подозрительно знакомую фигуру. И чем ближе незнакомец приближался, тем больше Колин удивлялся, потому что уже через минуту перед ними стоял Эдвард. Выплывший из своих мыслей Джеймс чуть не подавился воздухом. — Какая встреча, — улыбнулся старший омега, сразу поймав брата в объятия, а с Джеймса не сводя взгляда. — Здравствуй, братец, — ошарашено сказал Колин, не зная, куда ему деться.       Но ещё больше сквозь землю хотел провалиться Джеймс. Он расплылся в тупой улыбке, чуть ли не отступая назад и мямля что-то напоминающее «здравствуйте». — И почему ты вчера не пришёл на выпускной? Я уже наизусть запомнил «Это Вы должны знать, где этот несносный ребёнок! Почему он нас постоянно позорит?!» — театрально сказал Эдвард. — А… а мне тут звонят, знаете, простите, извините, я, это, того, ну, — Джеймс запнулся, доставая телефон к уху и продолжая пятиться, а затем вовсе поспешно уходя. — До свидания. — Омега вздохнул и покачал головой. — Джеймс всё такой же безответственный.       А Колин отстранился от брата, провожая удаляющегося альфу взглядом. Он смотрел на его хмурую мощную фигуру, на сильные плечи. Приходилось медленно осознавать, что, наверное, многие не знают планов Джеймса, его решения, вообще ничего о нём не знают. Как же люди слепы. Омега слабо улыбнулся и отвёл взгляд. Тусклая одинокая тоска нависла над ним, стоило человеку, понимающему его чувства, такому же умирающему, уйти. — А ты чего так рано тут гуляешь? — спросил Эдвард. — При том с Джеймсом. Не буду запрещать тебе гулять с ним, но раньше он вращался в такой себе компании. — Да? Не волнуйся, даже если я закурю, — Колин усмехнулся, — то ничего со мной не случится. — Ты не шути так. Я ещё уповаю на твоё выздоровление.       Колин лишь пробормотал себе что-то под нос, а Эдвард не замолкал: — И не закатывай глазки. Главное, чтобы папа не узнал, где ты ходишь и с кем целуешься. Смотри, я сейчас тебе ещё классную мазь от синяков посоветую, как раз и для засосов подходит. — Что?! Эдвард! Я с ним даже не обнимался, какие засосы. — Омега даже дар речи потерял, вместе с шарфом. — Ой, так у вас ещё всё впереди. — Эдвард заулыбался, поправляя воротник, будто марафет наводил пред свиданием. — Вы так хорошо смотритесь вместе. — Ах ты сводник негодный. Ещё и передразниваешь! — возмутился Колин. — Ты же учитель, будь скромнее. — Но я же не в школе.       Колин фыркнул и отвернулся. — Снова глазки закатываешь. Колин, я верю, что если ты полюбишь, то поправишься. — Это низко, — омега замолчал на мгновение, словно собираясь с силами, но в итоге так и не сказал того, чего хотел.       Он помотал головой и вздохнул. — Не хочешь отказываться от своей любви, да? — Эдвард слабо улыбнулся. — Это правильно, но трагично. — Да.