Заблудшие в цветах

      Крыша семнадцатиэтажки изошла молчаливыми мурашками. Солнце медленно накренилось к горизонту, прячась за небоскрёб впереди и бросаясь длинными тенями высоток. Одна из них незаметно скользнула по домам внизу и забралась на крышу. Уже несколько немых минут Джеймс смотрел в сторону спуска на лестничную площадку, куда и ушёл Колин. В наушниках, повисших на шее, громко играла музыка, но, казалось, альфа ничего того не слышал. Что это было? Судьбоносная встреча, или её игра, чтобы окончательно запутать потерявшегося альфу.       Тень небоскрёба медленно сдвигалась ближе к Джеймсу, она коснулась клетчатой рубашки, повязанной на его поясе, недоверчиво ткнулась в носок чёрного кроссовка. Альфа не пошевелился. Мысль, что тень пожирает его, подталкивает снова собраться с силами и оборвать своё существование, не отпускала. Боясь отодвинуться от символичной тени, Джеймс подтянул к себе колени, складывая на них руки и смотря в небо. Такое чистое, просторное, оно на несколько мгновений опустошало разум, вытягивало из него мысли, но через несколько мгновений обрушивало их обратно. «Имею ли я право покончить со своим существованием? Почему этот парень остановил меня? Почему не дал умереть? О чём он думал, придя сюда? Тоже хотел прыгнуть, знаю, но... но? Что с ним не так?» — мысленно спрашивал себя альфа.       Тень прикоснулась к мощному плечу, повисла на серёжке-гвоздике. Джеймс отодвинулся, полностью оказавшись на свету. Солнце мгновенно обогрело, несмотря на летнее нежное тепло, обнимающее одинокое тело. «О чём он думал?» — снова мысленно спросил альфа. — «Что должно быть в голове у человека, желающего оборвать своё существование? Почему я не предаюсь каким-то тяжёлым страданиям? Я думаю о Нём. Как Ему там живётся без меня? Он, наверное всё так же курит, несмотря на беременность»       Образ человека, одарившего болезнью — азалиями, цветущими в лёгких, не отпускал. Маленький, худенький из-за курения омега не признавший существования альфы, оттолкнувший его. Его глаза… они были стеклянные? Да. Джеймс кивнул сам себе, вновь ощущая прикосновение прохладной тени к своей ноге. Он существовал словно для этой тени, только ей хотелось поглотить поношенные кроссовки, только она тянулась к чёрным смольными волосам, словно бы хотела распустить неаккуратную гульку и зарыться в волосы пальцами. Кажется, лишь ей хотелось заглянуть в глаза цвета янтаря. — Моя смерть подтвердит моё существование? Обо мне вспомнят?       Джеймс внезапно поднялся, проходя к цветам, что упали на крышу вместе с его кашлем и тёмной кровью. Белая азалия медленно умирала, потонувшая в лёгких человека, ищущего своего существования. Альфа с удивлением вспомнил, что с губ незнакомого омеги ни сорвалось и единого лепестка. В кого был влюблён этот мальчик? Был ли вообще влюблён? — Почему за неразделённую любовь наказывают отверженных, а не тех, кто отверг? Это наказание за то, что я смог полюбить всем сердцем и теперь оно болит? Неужели, одних только моральных страданий недостаточно, и я должен умирать физически? — Джеймс медленно подошёл к краю.       Вся решимость при виде высоты покинула его, только боль в груди и подступивший к горлу кашель напоминали, что он тут не просто так, что его заменили и лишили доказательства собственного существования… и Джеймс действительно должен перестать существовать. Он вновь перелез через оградку, вставая над пропастью и смотря вдаль. Руки до боли сжали арматуру. Тело так не хотело умирать, но теперь уж точно никто не придёт и не остановит.       Телефон в кармане завибрировал.       Джеймс вытащил его, смотря на экран. Родители. Тихо удивление скользнуло на лицо альфы. Он готов был поверить, что бредит, но никак не хотел верить, что жив. Сил, чтобы сбросить вызов, не хватило. Поднимая трубку, Джеймс всё так же смотрел вдаль, желая лишь дождаться окончания разговора. Окончания всего. — Здравствуй, Джеймс. — Голос отца-омеги. — Ты не мог бы посидеть с младшим братом?       Собственная потерянность ударила в голову. Альфа опустил взгляд, смотря в пропасть перед собой. Руки задрожали, а сердце забилось так быстро, что подступил кашель. Мгновение. Два. Джеймс перемахнул обратно через ограду, зажимая себе рот рукой, чтобы сдержать кашель. Лёгкие воспылали, и дыхание на мгновение пропало. Как позорно: захлебнуться собственной кровью, чтобы скрыть свою погань, захлебнуться, вместо того, чтобы отдать пустоте нечто, названное существованием, в обмен на более достойную смерть. — Джеймс? Не заставляй нас ждать. Мы опаздываем на конференцию.       Альфа с усилием вдохнул, но кашель тогда лишь усилился. Он вырвался, продравшись сквозь пальцы, и упал на крышу каплями крови, краснеющими белыми азалиями. Джеймс с усилием прокашлялся, закрывая ладонью динамик телефона и роняя с губ новые цветы. — Ты в порядке? — Кажется, отец-омега неохотно заволновался. — Д-да, — даже голос дрогнул, — да. Просто подавился. — Хорошо. Ждём тебя тогда. Давай быстрее.       Джеймс опустошённо присел на крыше. Снова без права выбора, с глубокой болью в лёгких, он взглянул, как тень высотки тянет руки к клетчатой рубашке, как солнце бережно обнимает небоскрёб. Медленно догорающий, ещё яркий день казался необъятным и безразличным маленькому человеку, запутавшемся в смысле существования и страхе. Он боялся смерти, боялся и ждал её, как избавление от куда более ужасных собственных мыслей.       Тело не желало слушаться. Как в тумане, медленно поднимаясь, альфа не мог отвести взгляда от солнца, прячущегося за высотками. Глаза уже болели, хотя смотреть приходилось сквозь ресницы. Желание позвонить родителям, напомнить о себе, сказать, что умирает и умрёт через несколько минут, захлестнуло. Но не желая навязываться, напоминать о том, что хочет существовать для кого-то, что нельзя заменить человека другим, Джеймс отвернулся. Он вернулся к рюкзаку, быстро застегивая карманы и беря одну лямку на плечо. Наушники вернулись в уши и шум тишины рассыпался за музыкой. Не слыша, как она пытается дотянуться до задумавшегося сознания, альфа быстро пошёл к открытому выходу на лестничную площадку.       Только Джеймс спустился на первый пролёт, как мысли стали лишь громче. «Стоило выйти с крыши, как я снова панически желаю оборвать всё. Почему? Там я ощущал… что я чувствовал? Я снова не смог понять, что должен чувствовать перед смертью? С каким чувством я был готов шагнуть?» — Всё оно так настойчиво лезло в голову. — «Я сомневаюсь? Почему? Я ушёл. Почему? Я не смог. Почему?» «Зачем меня только остановил этот омега!»       Как в тумане вокруг поднимались знакомые улицы, пока Джеймс шёл домой. С усилием сознание строило маршрут не к себе в квартиру, где медленно приходилось доживать свои дни, а в Семейное гнездо, в котором не было места. Джеймс шёл, а вокруг мелькали знакомые оттенки, лица, запахи, но сам альфа ощущал себя фантомом. Никто его больше не узнавал, словно бы никогда и не было здесь знакомых, друзей. Или всё то было иллюзией? Нет, как же. Знакомый двор, где провёл всё детство. Клёны, которые в первом классе сажали на субботнике. Ярко вспомнилось, как в одной из ям под деревце маленький альфа нашёл старый гвоздь, а потом всем его показывал, будто самое ценное сокровище. А занозы облупившейся краски со скамейки, на которую нельзя было сесть в шортах? Джеймс всё равно сидел на ней и играл Ему на гитаре, а потом долго мучился с занозами.       Скамейка оказалась выкрашенной свежей краской и не успела ещё облупиться. Она тоже забыла о существовании Джеймса.       С острым ощущением чего-то незнакомого, альфа вошёл в квартиру, где жил ещё меньше года назад. Родители были на ногах. Отец-омега, Лиам, в шикарном кремовом костюме прихорашивался у зеркала, чуть шире обычного приоткрывая глаза и прокрашивая ресницы. От него Джеймсу достался взгляд янтарей. Глянув на сына, омега продолжил заниматься собой, стараясь безукоризненно идеально завязать галстук. — Даниэль в детской. Забери у него Марка.       А Джеймс стоял, медленно моргая и смотря на омегу. Статный, утончённый, как прекрасная статуэтка, Лиам не был похож на человека, скорее на иллюзию, идиллический образ: нежная фигура, подчёркнутая пиджаком талия, выразительный разрез глаз, медные волосы, лежащие крупными кудрями, персиковая кожа. Джеймс побоялся протянуть руку и прикоснуться, словно бы пальцы могли пройти сквозь это наваждение, доказать, что омега на самом деле не существует.       Тихо поздоровавшись, альфа разулся. В квартире пахло любимым парфюмом отца-альфы, Даниэля, а так же его собственным запахом кедра. Смотря только себе под ноги, Джеймс прошёл по коридору, не заглядывая в другие комнаты. Дом, который он должен был так любить, дышал по-другому, его жёсткое тепло чувствовало иначе. И Джеймсу здесь места не было. «Меня заменили»       Альфа посмотрел на дверь в детскую. В сознании ещё слабо теплилось, что с другой стороны на двери когда-то висел плакат с каким-то актёром, о котором Джеймс уже давно забыл. Сейчас там ничего этого не было. Только голос Даниэля слышится из-за двери. Альфа зашёл в комнату, как впервые видя немаркую мебель, стойкие голубенькие обои. К горлу снова подступил кашель. Сжимая зубы, он прикрыл рот рукой и слегка согнулся, а в ушах неспешно звучала песня, напеваемая старшим альфой. Даниэль стоял лицом к окну, аккуратно укачивая ребёнка.       Смотря на отца-альфу и видя в нём особенно лучшую версию себя, Джеймс на мгновение забыл даже о кашле, что рвал его грудь и горло. Вот чьей неудавшейся копией был Джеймс. Почти полностью схожая оболочка. Просто оболочка. Высокий и статный Даниэль, в чёрном костюме, с безукоризненной осанкой и чувством собственного достоинства… с неприсущим ему спокойствием напевал что-то нечленораздельное маленькому ребёнку.       Кашель всё же одолел Джеймса. Он несколько раз глухо кашлянул в ладонь, стараясь избавиться от приступа. Вянущий цветочек, выбравшийся из лёгких, мерзко задержался на нёбе у самого горла. Даниэль обернулся на кашель. Ощущая взгляд его заледенелых, голубых глаз, альфа постарался сдержаться, хотя от того всё под рёбрами свело. — Наконец-то. — Голос Даниэля низкий и бархатный.       Он прошёл к сыну, бережно отдавая ему ребёнка. Малыш спал, убаюканный отцом-альфой. Мягко погладив его по волосам, Даниэль оставил на лбу мальчика поцелуй, нежно с ним прощаясь, и ушёл. Джеймсу досталось лишь лёгкое касание жёстких прямых волос, уложенных и разделённых косым пробором. «Я… существую?»       Держа брата на руках и всё ещё борясь с кашлем, до болезненных слёз в уголках глаз, Джеймс едва дождался, когда родители уйдут. Мгновение. Два. Он опустил мальчика в колыбель и спешно ушёл в ванную. Ужасный кашель сорвался крупными цветами азалии и тяжёлыми каплями крови. Больно. Лёгкие содрогнулись, будто охваченные пламенем.       Кашель разбудил малыша. Он расплакался, напоминая Джеймсу о себе.       Альфа едва стоял на ногах. Стараясь отдышаться и прийти в чувство, он умылся, смывая с губ и подбородка тёмный красный. Ребёнок не успокаивался, а, кажется, плакал лишь громче. Вернувшись, Джеймс аккуратно взял мальчика на руки. — Тише-тише, — сквозь отдышку зашептал альфа, укачивая брата. — Маленький Марк не должен плакать.       Марк проплакал не слишком долго, но чтобы укачать его у Джеймса ушёл добрый час. Уставший и недовольный, а ведь ребёнок почти ничего не весил, альфа уложил брата в колыбельку, присаживаясь рядом и медленно её покачивая. Янтарные глаза смотрели тускло и чахло. Рассматривая черты кругленького детского личика, альфа готов был поверить, что бредит, ведь не может быть ребёнок так похож на своих родителей. Марк ужасно походил на Даниэля, и это даже немного пугало. Не отводя от брата взгляд, Джеймс снова медленно осознавал, что должен проникнуться к нему любовью. Должен, но тёплое чувство лишь вливалось в неизменное осознание, что свою замену Джеймс любить не мог. «Я так хочу быть твоим братом, но я просто неудачный эксперимент» — подумал альфа, медленно покачивая колыбельку и с тлеющей улыбкой смотря на малыша. — «Тебе будут показывать на меня и говорить: не будь как он, не увлекайся музыкой, не бери в руки гитару, а то вырастет из тебя это»       Несколько минут Джеймс безвольно смотрел в колыбельку. Кашель не тревожил, но боль в груди не проходила. «Благодаря тебе я проживу ещё одну ночь» — Альфа покачал головой. — «Сегодня уже два человека продлили мне жизнь, заставляя думать о смысле своего существования, заставляя думать, что меня уже не должно быть в живых» «Я должен избавить родителей от их неудачи, ошибки, но даже с этим не могу справиться. Не могу убить себя»