Молчание ягнят

— Зачем ты это поглощаешь? Ты же ангел. — Это же суши! Их макают в соевый соус. Так делают смертные. Раз уж я вынужден жить среди них, то веду себя как все. Чаю? — Я не оскверню храм своего неземного тела… местной дрянью. — Ох. Естественно. Милый костюм. — Их одежда мне по нраву. Азирафаэль (ангел) Архангел Гавриил — Не важно, насколько все хорошо спланировано, насколько надежным и дьявольским является план… в конечном итоге он разобьется о скалы беззакония и канет в бездну. — А я думаю, обычный косяк. Азирафаэль (ангел) Кроули (демон)

— Прям вообще не празднуете? — Удивилась Сесиль, помешивая, на взгляд Тсунаеши, очень жуткую-жуть в тарелке с майонезом. Этим вообще можно питаться? — Да как-то не приходилось, — пожимает плечами мужчина, садясь на стол. — То одно, то другое… ну, сама знаешь-понимаешь, да? Вообще-то, нет. Каждый Новый Год к ним в больницу приходили переодетые люди и устраивали целые концерты; малышня ссалась от восторга, а Сесиль никогда не была против получить лишний подарок со сладостями, даже если тогда процедуры запрещали употреблять слишком много сладкого. Так анализы портятся. Но было весело, да… иногда она ускользала из-под строгого взгляда Ренара и бежала на ближайшую площадку возле больницы, чтобы поиграть там с местными детьми в снежки, снежный бой, покачаться на тех же качелях… смастерить зимнюю бабу и важного, пухлого снеговика. Или вырыть снежные норы с друзьями-на-вечер-с-площадки, а после ходить друг к другу в гости, прокататься на ледянках или попе, если ледянки нет… всегда можно поискать картон по близости, чтобы съехать на нём. Хотя Сесилия Шейдман вряд ли этим занималась. Её и из дома-то выпускали не больше двенадцати раз за год — один раз в месяц, если подсчитать. И если не будет никаких «неожиданностей». Старик Тимотео почти сразу подсчитал, у кого в Мафии будет совместимость с его внуком — и быстренько запрятал, да так глубоко, что и не сыщешь с огнём. Это как… искать иголку бордового цвета с корзине с иголками красного цвета. Очень сложно и трудно, то есть. — Ага, — кивает головой Сесиль, доставая что-то ужасное и красное. Желейное нечто, стоящее на столе, имело «три дэ» рыбы с тусклыми глазами. Рыба в тюрьме? Тсунаеши стало жаль рыбу в тюрьме как собрата по имени. — Что это? — Не удержался он, чуть ли не ткнув в… почему оно пружинит? О, спаси и сохрани, великая Мадонна! — Желе. С рыбой внутри. Знаешь, если приловчиться, то можно показывать трёхмерные картинки. Тусклые глаза рыбы безнадёжно смотрели на свою решётку. — А это что? — Борщ. — А это? — Салат. — Это салат?! — В голосе Тсунаеши послышался суеверный ужас. Сесиль, флегматично перемешивая майонез, кивнула. — Боюсь спросить, что тогда всё остальное… Сесиль вздохнула и очень, очень странно посмотрела на Тсунаеши — так в детстве на него смотрела мать. Как на что-то умильное, глупое, но славное — и всё это одновременно. Тсунаеши предпочёл проигнорировать этот взгляд. Сесиль взмахивала одной рукой и монотонно перечисляла блюда: — Пельмени, сало к борщу с кетчупом, заливная рыба, голубцы, это квас, а рядом с ним окрошка, сельдь под шубой… — Что под чем? — Сельдь под шубой. Карие глаза стали такими округлыми, что бывшая Шейд не могла не хохотнуть. — А… а зачем ты всё это готовила? Ты могла бы и просто приказать… — Хочу. Я давно не готовила, да и сам понимаешь — меня мало подпускали к плите или духовке. — И пусть обстоятельства из-за чего девочек не подпускали к плите и духовке были разными, факт есть факт. Савада кивнул. Да, в мафии больше пригодиться умение пудрить мозги и целоваться больше, чем готовить. Вкусно готовить — но это он поймёт позже. — Хочу всё это накрыть на Рождество… мы же его праздновать будем, да! — Хорошо, — легко согласился Тсунаеши и не стал уточнять, что эта за кухня. Уж больно странно всё выглядит… Подумал он и едва не съел пель-ме-ни. Сесиль пару раз давала ему ложкой по пальцам — было не то чтобы больно, но ощутимо. А затем всё закрутилось-завертелось-поменялось, и вот они уже в парке, да не одни, а с Ламбо, И-Пин, Фуутой, Киокой, Хару и даже Хром. Где Сесиль откопала последнюю Тсунаеши боялся даже думать — у них там был свой график «миссий», и сейчас парочка иллюзионистов должны были быть в Норвегии, но обещали вернуться к нулям на часах… или отправить иллюзорную копию самих себя. — Делимся на команды! — Громко говорит Сесиль в пуховике, поставив руки в боки. С учётом всей одежды, что на ней, девушка больше похоже на красного снеговика, чем на живого человека — но пусть лучше так, чем замёрзнет. — Я с Фуутой! — Эй, это я с Фуутой! — А вот и нет! — Хитро говорит Сесиль, прерывая детский спор. Она притягивает подростка к себе и зловещим тоном говорит. — Это я с Фуутой! Я — Злодей, и я похитила вашего Принца! Чтобы одолеть меня, понадобится настоящая команда Героев… но вот найдутся ли они?.. Киоко схватила Ламбо. Хром — И-Пин, а Хару осторожно проверяла снег на рыхлость с улыбкой, достойной Оскара. За ними всеми наблюдал Тсунаеши: на площадке раздавались жуткие крики о помощи, весёлый гогот и визги. — Спасибо, — ровно он выронил в пустоту; сначала появилась улыбка, а за ней — глаза. И лишь потом подтянутое, легко одетое тело с насмешливой ухмылкой на устах. Рокудо пафосно закидывал ногу на ногу, сидя в воздухе, и не давал пробиться шуму за грань площадки — было бы просто смешно, вызови кто полицию. Полицию! — Это не честно! — Хохотала Сесиль, сброшенная на снег; Фуута проказливо захихикал, а после проказливо крикнул: — Закапываем ведьму! И принялся грести снег, пока Сесиль держала подбежавшая ближе всех Хару; Савада лишь сделала вид нескольких неудачных попыток, а после всё шутливым голосом говорила, что вот-вот она вырвется из ледяного плена и задаст этим шкодливым детишкам! Вот-вот, совсем недолго осталось ждать! — Я вот-вот достану вас! — Кричит Сесиль и резко высвобождает одну руку из-под снега — красную, холодную. Ламбо визжит, набрасываясь сверху. — Выглядит больно, — замечает Тсунаеши обеспокоенно. Рокудо ленно поднимает одну бровь — и площадка наполняется иллюзиями. Сесиль преображается: вместо тёплой одежды на ней сине-белое платье и корона на голове, а в руках — скипетр или что-то на подобии. Она уже не в снегу, а стоит, а позади неё — ледяной трон. Фуута падает у трона этого, и на нём является старая, «деревенская» одежда. Он — Кай в этой истории. У Киоко одежда ведьмы и причудливый колпак, а Хару одета как надушенный цветок, после её шагов на снегу остаются цветы. Хром кружится по кругу — и становится воином-принцессой, в руках у неё копьё. Ламбо с И-Пин взрываются хохотом — сами они стали пажами, и игра разгорается новыми действиями. — Попробуйте только пройти! — Кричит Королева, резко махнув рукой параллельно земли — и глыбы льда вырастают точно крепость. Земля вдруг дрогнет — и до ведьмы возрастает лабиринт. Их игры принимают совсем иной оборот. — Спасибо, — тепло говорит Тсунаеши; его пламя вспыхивает и тянется к причудливой фиолетовой связи. Рокудо кривит пухлые губы в ухмылке. Высокомерно говорит: — Я делаю это из исключительной скуки, — и абсолютно точно лжёт, Тсуна знает. Ему не нужно использовал даже гипер-интуицию, что бы понять это. Игра заканчивается безоговорочным проигрышем Королевы, которую обратили в добрую Принцессу от Волшебного Поцелуя Конюха-Винодела, которого почти блестящего сыграл Тсунаеши: и разом ушла зима с метелью, нещадно задувавшая спину. За шесть часов к ним присоединился самый настоящий Граф Ямамото, который пытался обманом завлечь на свою сторону Лошадь-Сасагаву, но благодаря помощи Волшебницы-Хару им удаётся сбежать, и на долгом пути своё они встречают мудрого Мудреца-Хибари, который дал им веское напутствие в дальнюю дорогу: «Деритесь, травоядные», благодаря чему они победили оживших снеговиков-великонов, защищавших Снежную Королеву. А сейчас они гурьбой лежали на диване, отогреваясь — Сесиль имела целых две грелки в лице Фууты и Ламбо, которые притворялись осьминогами и облепили её с двух сторон. Усталый Такеши валялся в ногах, а Сасагава — сверху, грозясь упасть на них и раздавить всех разом; Киоко легла на Хару, которая легла на Хром, которая устроилась возле Ламбо, а Хибари веско оповестил, что уж дойти-то до своей комнаты он сумеет, да вот только вернулся обратно с книгой и чаем без сахара, чтобы сесть со стороны Фууты и грозно поглядывать на веселящегося Рокудо, всё пытавшегося создать иллюзию усов и бороды на Хранителе Облаков — как они не передрались не знал никто. Сам Мукуро вальяжно устроился на ближайшем кресле и сидел на неё с видом короля — и даже корону на себя нацепил. Хаято почти бодро похлопал Тсунаеши по плечу — и уместился на коврик у ног их Тумана, отпивая что-то между глинтвейном и кофе. Сердце на миг сбилось и защемило — Тсунаеши с любовью сохранял эту картину у себя в голове, и заслезившиеся глаза… какие глаза? Какие слёзы? Нет никаких слёз и заслезившихся глаз! Что вы, право, вам кажется! До Рождества оставалось три часа. (…) (…) — Вставай! — Немилосердно прыгнул на Сесиль Ламбо, пробуждая самым жёстким образом ото сна. — Иначе все подарки от Санты проспишь. Вставай! Сесиль разлепила глаза и вскочила — Ламбо, посчитав свой долг исчерпанным, исчез за дверью. Савада потянулась и поспешила встать, хотя даже из коридора было слышна вся распаковка. Её муж стоял в углу, скрестив руки, и с доброй улыбкой глядел на детей и Хранителей, которые по указке Киоко пытались распаковывать по очереди, но то и дело каждый пытался смухлевать, подглядев в свой подарок как можно быстрее. — На часах нули? — На часах нули. Сесиль улыбнулась — и как не заметила, что все встали… — Ламбо тебя разбудил? — Поинтересовался муж. — Ага. Прыгнул сверху прям — и ка-а-ак на живот! — Сесиль хихикнула. Ей больно, но далеко не до синяков. Тсунаеши улыбается и улыбка видна в его глазах — они быстро «просканировали» тело на наличия повреждений, которых не нашли. — Они хотели дать тебе поспать чуть дольше. — Отвечает на незаданный вопрос Тсунаеши. — Всё же организм и тело у тебя слабее, чем у Ламбо. А Ламбо самый младший. Сесиль не обижается на это, потому что понимает — правда. В них горит пламя, и это пламя — воля к жизни, воля жизни, а она несколько подобным… обделена. Не то чтобы она не хотела жить — порой даже гораздо сильнее, чем многие, просто она не такая как они. Не мафиози даже, если говорить откровенно. Ламбо громко завизжал, разрывая коробку, и Гокудера Хаято скрывает улыбку своей насмешкой; Такеши размахивался новенькой битой, при взмахе с пламенем которая превращалась в весьма и весьма острую катану — чуть не попал в глотку Рокудо, что лишь усмехнулся и превратился в дым, оказавшись возле Хром. — Киоко, смотри, твой ЭКСТРЕМАЛЬНЫЙ- — Так мы, пожалуй, ещё не праздновали, — тихо зашептал на ухо своей жене Тсунаеши, покраснев ушами. В темноте это не так видно, но Сесиль кивает — легко и просто, как пташка, и шепчет в ответ: — Если ты не против… если понравится… то мы можем отмечать так каждое Рождество? Савада посмотрел на свою милую жену, которая упрямо смотрела на весёлых детей, с ярким румянцем от мороза и блестящими глазами. В волосах у неё таяли снежинки, и тогда он впервые отчётливо услышал это, как в каких-то глупых сериалах: Ту-дум. Ту-дум. Ту-дум, ту-дум, ту-дум, ту-дум. Его сердце билось, точно пташка со сломанным крылом — на свободу, сквозь рёбра, глупую прилившую кровь и мышцы. — Тебе не стоит меня спрашивать о таком, — хрипло зашептал Тсунаеши, наклонившись к своей… своей жене. Мадонна, что за прекрасное слово. Жена. Же-на. Ж е н а. Кажется, стоит перестать ставить дедулю Тимотео на место — он подобрал ему прекрасную партию, в которой даже их пламя произносит резонанс. — Если захочешь устраивать — устраивай. Тем более что никто против не будет; ты видишь, как они счастливы? Киоко запрыгнула на Хару, громко поцеловав подругу в ухо. Миура смешно закричала и начала падать вперёд — их поймал серьёзный Хибари мимоходом, мол, он тут не при чём; девушки счастливо рассмеялись, таки упав на мягкий ковёр. Подарок отца. Сесиль откинула голову назад. Попала по его плечу и осторожно облокотилась. От неё всегда чем-то вкусно пахло — в этот раз это были цитрусы, и Тсунаеши не мог не прикрыть глаза, покраснев уже шеей. Сглотнул вязкую слюну. А сердце всё билось и билось, билось… — Можно я кое-что сделаю? — Хитрым тоном спросила Сесиль. В тот момент Савада был готов дать ей всё, что её душеньке угодно. Чудесная. Его жена такая чудесная. — Можешь, — кивнул Вонгола. Сесиль взяла его за руку, переплела их пальцы и потянула за одну из дверей. Там же вроде подсобка или-? Подсобка. Сесиль осторожно остановилась прямо напротив него и с ярким румянцем и горящими глазами почти приказала: — Наклонись, — с тоном то ли Рокудо, то ли Хаято. Тсунаеши вообще не думал об этом, только о таких красивых глазах. Они так блестят… какие же красивые глаза. Вонгола наклонился, смотря точно в глаза — он чувствовал, как пламя под кожей ревело, прыгало и рвалось наружу; наверняка оно отобразилось в его глазах, и ничего от спокойных карих глаз не осталось. Сесиль застыла, неуверенно закусив нижнюю губу. Затем — резво выдохнула и притянула его за галстук ещё ниже, целуя. Мягко… Вкусно… Небесное пламя вырвалось наружу, вспыхнув в небольшой комнатушке — Сесиль вздрогнула, разрывая поцелуй, но Тсунаеши наклонился вперёд, ловя чужие запястья в свои ладони — и целуя-целуя-целуя. Сесиль положила свои ладони на его плечи. Скользнула как змея ими к шее. Прильнула грудью. Хищный-хищный паук. — Что- — Тш-ш-ш-ш. — Савада прислушался. Во мраке подсобки у него страшно горели глаза, а пламя, горящее и горячее проникало сквозь женскую кожу, показывало вены и мелкие сосуды. Страшно. Страшно красиво. — Нас заметят, — заметила Сесиль, тяжело дыша. В ней играло возбуждение, шампанское и страх быть пойманными; в Саваде чувство бывшей ревности, очарования и возбуждения. Он смотрел на неё и понимал — хочет. Безумно хочет слиться с ней, стать как можно ближе, сосуществовать единым целым. Хочет ли этого Сесиль? Губы растянулись в хищной улыбке; Сесиль скорее почувствовала её, чем увидела. Сердце у неё забилось загнанно, быстро. А страх с возбуждением нагоняли волнами на тело. Не так, как он. Но хочет. Савада толкнул осторожно жену к стене, подставляя руку — она не стукнулась головой, но смотрела любопытными глазами, не мешая. Позволяя делать с собой то, что хочет он. Возбуждение накатило в штаны. Тсунаеши растянул свои действия, медленно шагнул вперёд. Точно хищное животное, но — не человек. Сердце у Сесиль заколотилось. Мужчина склонил голову, и потянул молнию женских брюк вниз; раздевает — неторопливо и спокойно, а затем сбивает трусы вбок и туго втискивается. Толкает перевитый тонкими венами член в самую глубину, с силой, едва не выворачивая наизнанку. Сесиль крупно дрогнула телом, смотря большими, распахнутыми глазами — она выглядела его жертвой, и это заводило Тсунаеши больше, чем он мог представить себе раньше. Мужчина вжал Саваду в стену, приподнял, взяв под бедро, а затем скользнул рукой под колено, задрав ногу выше. Сесиль вся задрожала, откинувшись ему на грудь, и её тихие стоны перемешались с его хриплым дыханием. Каждый толчок обращался дрожью. Из быстрых они стали глубокими, затем пронзали уже сладко-болезненно. Сердце остановится, — скользнула мысль в дрожащем теле, — Если он остановится, то только с моим сердцем! Он отвёл женскую ногу дальше, в сторону, и с хлопком плоти о плоть, влажную и потную, вошёл снова — почти до конца, так, что стало больно. Вышел полностью. — А-ох… Под низкий гортанный выдох Сесиль Тсунаеши сделал несколько резких проникающих движений, обжёгших изнутри: бёдра сжало судорогой такой острой, что в глазах стало мутно, а во рту — очень сухо. — Т… суна… — громко промычала Сесиль. В один миг его большая ладонь накрыла женский ротик. Дыша как загнанная, но ещё стараясь сдерживаться и быть тише, Сесиль дёрнула головой и впилась в ладонь зубами, сжимая крепко челюсти. И в тот момент, содрогнувшись и низко выдохнув в плечо, Савада пульсирующими толчками кончил, возможно и вовсе не чувствуя боли — из-под ладони просочилась струйка крови, капающая на тугой член. Тсунаеши едва успел убрать руку, как бывшая Шейд изогнулась так, что горло стало дугой, а подбородок смотрел точно в потолок — и её заколотил оргазм, вышибающий из черепа каждую мысль. В один момент стало вдруг тихо, кроме загнанного дыхания. — Тут… должны быть… салфетки, — выдыхая каждое слово, устало проголосила Сесиль. Мрачное удовлетворение скользило в теле, и Тсуна кивнул. — Да… было бы неплохо. А затем их глаза переглянулись и женатая пара тихо рассмеялась. — С Рождеством? — С Рождеством.