Золото и яшма

      …звенел и звенел в его кулаке, словно и не стиснутый пальцами.       Не было никаких раскалённых камней на груди — только холодная свежесть горного утра, и воздух пронизан запахами хвои и снега. Колокольчик замолк — сделал своё дело.       Цзинь Лин облегчённо перевёл дыхание. Всё было хорошо, и мир был на месте, и хоть в мире и были камни, но хотя бы никто под ними не умирал… вроде бы.       А оба Ланя так и застыли: Цзинъи стоит, прижав флейту к губам, но не слышно ни звука, рукава летят по ветру, которого нет… а Сычжуй всё ещё сидит, но склонился к коленям и прячет лицо в руках — он всё ещё там.       На них не подействовало! Ну да, они же не адепты Цзян…       Что я должен сделать? что я обещал сделать?       Гуцинь. Надо сыграть на гуцине.       Он опустил глаза — туда, где должны были быть эти струны… и едва не вскочил: так ударил по глазам жёлтый цвет — жёлтый шёлк с золотой вышивкой, полы его собственного охотничьего одеяния, мирно лежавшие на его собственных коленях.       Гуцинь покоился перед ним на плоском камне. Струны еле уловимо гудели — были готовы действовать.       Вот уж нашёл время для глупых страхов!..       Цзинь Лин поднял руку. Поставил её над струнами так, как показывал Сычжуй.       — Возвращайся, А-Юань, — одними губами попросил он и толкнул пальцы от себя, разбрасывая звуки по каменному саду.       Кажется, помогло.       Цзинъи уронил флейту и по-простецки утёр рукавом слёзы. Сычжуй отнял ладони от лица, выпрямился и снова расправил плечи как подобает… опять надел маску! перед кем? перед самим собой? я же видел тебя настоящего, изнутри, до самой печени!       Откуда Сычжую об этом знать, остановил он себя.       В истинном мире ритуал занял совсем мало времени — край солнца только-только показался из-за вершин восточной горной гряды, хотя Цзинь Лину казалось, что он успел прожить целую жизнь. Чужую жизнь… нет, уже не чужую, раз я её тоже прожил.       Цзинь Лин совсем не понимал, что делать дальше. Ритуал завершён, им, всем троим, удалось выбраться. Цзинъи наконец поднял свою флейту, покрутил в пальцах, сунул в рукав и отошёл куда-то к жаровне. Сычжуй сидел не шевелясь, и Цзинь Лину было страшно коснуться его — не хотелось, дотронувшись, ощутить холод под пальцами.       Цзинъи вернулся с дымящейся чашкой в руках и сунул её Сычжую, будто там был просто чай.       — Пей, А-Юань, — сказал он, и Цзинь Лин уставился на него, пытаясь понять: обычное это у них обращение или тоже оттуда, из увиденной памяти.       Следующая чашка досталась Цзинь Лину. Цзинъи, передавая её, усмехнулся невесело — совсем не так, как обычно дразнил.       От чая пахло летним ветром: травами и мёдом. Цзинь Лин отхлебнул — тепло прокатилось по горлу, отогревая и размораживая что-то внутри. Он, конечно, никогда не забудет увиденное, запомнит, как запоминал всегда всё, но тяжесть на сердце становилась легче и больше не мешала дышать.       — Теперь я знаю, почему ты всегда плакал молча, — сказал Цзинъи и обнял Сычжуя за плечи, но в лицо заглядывать не стал.       Сычжуй посмотрел сухими глазами на него, потом на Цзинь Лина.       — Ты видел? И ты тоже?       — Я не нарочно, — угрюмо отозвался Цзинь Лин. Вот ещё, будет он оправдываться! — Меня затянуло в этот ваш ритуал, как течением в воронку. Я вообще бы не выбрался, если б колокольчик не зазвонил.       — Значит, мы правильно положились на тебя, — сказал Цзинъи вместо всяких упрёков. — Нас спасла твоя цзянская половина. Представляешь, какой был бы скандал, если бы мы не выбрались сами и нас нашли бы спасатели?       Настало время выговорить самое важное.       — Я никому ничего не скажу, — произнёс Цинь Лин как только мог твёрже. — Никогда и ни при каких обстоятельствах.       — Я уж тем более! — с ходу подхватил Цзинъи. — Бр-р, вспомнить жутко!       Сычжуй опять посмотрел по очереди на каждого — да нет, на обоих сразу, — и вместо «Я вам верю» сказал «Я тоже».       И больше ничего говорить не стал… воистину ученик Ханьгуан-цзюня.       Что ж, сделка вполне выгодная. Я ничего не скажу о том, что видел в чужой памяти, а эти двое Ланей не выдадут, что я участвовал в запрещённом ритуале… и продешевят! Если я расскажу про ритуал — ну, выдам сам себя, ну и что? ну старшие будут нудить и журить, ну дядя Цзян поорёт, ну подзатыльник отвесит или затрещину — можно подумать, в первый раз! ну оба Ланя после такого предательства точно не захотят со мной и слова сказать. Но им-то обоим достанется намного хуже: всем известно, как в Ордене Лань относятся к подобным нарушениям канонов и правил.       Яо-шуфу, я расплатился со своим долгом; но почему-то совсем не рад. Ведь если нет долгов — то и ничего нет между нами.       Лечебный отвар, намешанный Цзинъи, был похож на чай с мёдом: сладкий и терпкий. Надеюсь, этот самозванный лекарь сделал всё правильно.       Что ты теперь будешь делать, Вэнь Юань, Лань Сычжуй?       В деле замешан мой Орден, твердил себе Цзинь Лин. Я должен знать, если Сычжуй собирается мстить… но где-то там, в собственной печени, плевать я хотел на месть — пусть мстит!       Что бы там ни было дальше, но уже ничего не будет как прежде, понял он с очередной холодной волной.       Цзинъи посмотрел на него, ещё дольше посмотрел на Сычжуя, вздохнул и вытащил флейту.       — Не надо, А-Чжэн, — сказал Сычжуй. А-Чжэн — детское имя Цзинъи? теперь я и это знаю. — Я справлюсь сам. Нам пора отправляться на Охоту.       Какая ещё Охота?.. изумился Цзинь Лин и едва не хлопнул себя по лбу: а ведь правда. Мы же отправились в этот милый дом под предлогом охоты на каких-то там птиц! но куда же этому герою сейчас ещё и охотиться?!       Цзинъи взвился точно так же:       — Тебе сейчас только охотиться! Если, уберегите Небеса, с тобой что-то случится, Поднебесная получит такого злющего призрака, с которым все Ордены не сладят!       А ведь и верно, подумал Цзинь Лин. Душа хунь все эти годы хранила страшные воспоминания нетронутыми, они не сгладились со временем. Столько обиды — целая гора Луаньцзан!       Разве с этим справится один человек?..       — Да я тебя попросту не пущу! — продолжал кипятиться Цзинъи и вдруг обратился к Цзинь Лину как ни в чём не бывало: — Цзинь-сюн, если ты в силах, идём вдвоём. Надо же сохранить наше прикрытие!       Цзинь Лин не знал, точно ли он готов, но из каменного сада хотелось убраться хотя бы на время. Казалось, что обрывки мрачных событий так и висят среди вычурных скал, как тёмное облако. Кто тащил сюда эти здоровенные валуны?       — В силах, — сказал он вслух.       Над противоположным, северным склоном висел туман и не собирался рассеиваться под первыми солнечными лучами. Когда его колыхало ветром, по нему пробегали блики и радуги, и в этом сверкании и блеске угадывались крылатые силуэты — длинношеие и длиннохвостые, похожие сразу на лебедей и цапель. Они кружились в вихрях, то сливаясь с белой дымкой, то отделяясь от неё, и не получалось рассмотреть их толком: сколько их в стае, какие у них тела и каков размах крыльев.       Разберёмся вблизи, успокоил себя Цзинь Лин. Всего пара минут полёта на мече!       Цзинъи тоже смотрел туда, заслоняясь ладонью от солнца.       — Птицы баофэнсюэ, — назвал он. — Мне рассказал про них глава Не. Так-то они не живут здесь, только иногда, зимой, прилетают с северным ветром. Вот и в эту зиму — целая стая! Нам повезло.       Понятнее от этих слов не стало.       — Ты на таких охотился раньше? — ревниво спросил Цзинь Лин. Этот шисюн теперь настоящий Незнайкин любимчик!       Цзинъи отрицательно мотнул головой:       — Нет. Только читал о них. Целиться надо в грудь, там сердце льда, оно — синее. Если удастся попасть, добыча готова, — и зачем-то добавил, словно о чём-то важном: — Сердце льда лечит ожоги, даже от дыхания дракона.       Цзинь Лин понимающе покивал: полезная штука, наверное дорого стоит. Значит, придётся стрелять с меча… значит, их Охота будет похожа на последнее соревнование Рубежа. Может, хитрый глава Не нарочно всё так придумал, чтобы посмотреть, кто же теперь проиграет и кто выиграет? Хотя зачем бы ему! его-то адепты и третий рубеж не прошли.       Они нырнули в кружащееся снежное пятно. Воздух вокруг стал обжигающе холодным, белым и непрозрачным, наполнился свистом и шелестом, словно тысячи лезвий стремительно покидали ножны.       — Береги глаза! — крикнул Цзинъи, на пару чжанов опередивший Цзинь Лина.       То, что издали походило на туман, было кружащимися в воздухе крошечными — не крупней капелек воды в тумане — ледяными осколками, но разница была: стоило Цзинь Лину влететь в вихрь, по лицу хлестнуло как плетью.       Легко сказать! Как беречь-то — зажмуриться? и много они наохотятся так?       Вспыхнул защитный гусуланьский барьер. Цзинъи не скупился, тратил ци не жалея — у самого Цзинь Лина на барьер для двоих умения не хватало.       Он разлепил веки: повезло, что успел вовремя отвернуться, но всё равно от блеска снега под ярким солнцем и от пронзительного ветра по лицу текли слёзы, мир едва угадывался в расплывающихся радужных ореолах и бликах. И всё-таки силуэты белых длинношеих птиц понемногу складывались из снежного марева! и он начинал отличать, где плеть ветра, а где взмах крыла. Баофэнсюэ кружили, то приближаясь, то отдаляясь, свист ветра казался их голосами, а может, они и правда переговаривались между собой.       Вытащить лук, вскинуть его, пытаясь отследить цель: взмах крыльев, изгиб длинного хвоста, что-то голубое… Стрела рвалась с тетивы, Цзинь Лин еле удержал её — понял в последний момент, что едва не подстрелил Цзинъи, в снежной круговерти приняв за крылья его развевающиеся рукава.       И у Цзинь Лина нет здесь никакого права командовать!       — Назад! — всё-таки крикнул он, не надеясь, что напарник услышит и тем более подчинится.       Цзинъи выстрелил, стрела беспомощно закувыркалась в ледяных вихрях, упала вниз, на далёкие серые скалы.       — Ты в белом! — заорал Цзинь Лин, стараясь перекрыть свист ветра в ушах. — Я тебя чуть не убил!       «Просто стрелять не умеешь», ответил ему прежний насмешливый голос этого шисюна. Нынешний, настоящий Цзинъи отозвался коротко и по делу:       — Понял. — А потом развернулся и занял место за левым плечом Цзинь Лина, так же, как вчера стоял за Сычжуем.       Одна из птиц взмахнула крылом, оно прошло через барьер, часть перьев осыпалась, но оставшиеся коснулись лица — словно ледяным клинком: по левой щеке побежали горячие капли.       В свисте ветра за барьером чудилась мелодия — простенькая, монотонная, всего из трёх нот: Иди ко мне, усни скорей. Пришлось тряхнуть головой, чтобы скинуть с себя морок; никакой мелодии нет — есть только свист ветра и шелест льда!       Барьер!       Он всё-таки решил поставить и собственный щит, после того как очередное перо едва не коснулось его глаз. Теперь, когда Цзинъи летит плечо-к-плечу, можно надеяться, что защиты хватит и на него. Какой же Цзинь Лин был дурак, что не тренировал как следует щиты и барьеры, считая их уделом трусов! На больших Охотах в Пристани его всегда защищал кто-нибудь из адептов, а когда он охотился один — то Фея.       Теперь можно было стрелять: птицы совсем осмелели, кружили прямо у первого барьера, Цзинь Лин отчётливо видел синие куски льда на их телах, там, где заканчивается шея.       Он натянул тетиву, стрела ушла в полёт, но птицы сбили её взмахами ледяных крыльев и она, закрутившись, упала вниз.       — Так не пойдёт, — сказал Цзинъи и стёр со щеки выступившую кровь. Не только мне досталось! — Их здесь слишком много, надо отступить и попытаться выманить по одной.       Противно было даже думать об отступлении, когда добыча рядом, на расстоянии выстрела, но одновременно держать барьер и заклинать стрелы Цзинь Лин не мог, ещё не научился. Оставалось только соглашаться:       — Давай. У тебя есть идея?       — Есть. Если не получится, придумаем ещё что-нибудь.       И оба спрыгнули с мечей на вершину скального столба в двух перестрелах от снежного облака.       На лице Цзинъи краснели полосы с размазанной вокруг кровью. Он стряхнул с плеч стремительно тающий под дневным солнцем лёд и вытащил из рукава нефритовую флейту.       Цзинь Лин отвернулся к облаку ледяного тумана. Получится у Цзинъи приманить птиц или нет, а передышка была очень кстати. Он потрогал левую щёку, пальцы стали красными и липкими. Проклятье! Совсем не хотелось возвращаться с расцарапанным лицом, словно дрался с дикими кошками. Стоит только представить, что скажет дядя Цзян!       — Они — лёд, значит точно боятся огня, — сказал Цзинъи. — Сможешь наложить заклятье пламени на стрелы?       Гром небесный! почему на этой Охоте нужно всё то, что у Цзинь Лина получается плохо?!       — Обмотаю талисманами.       Цзиньи кивнул:       — Давай!       И зачем-то снова провёл рукой по царапинам на лице, а потом по своей флейте, оставляя на ней кровавые полосы.       Что он делает?! для приманивания нечисти нужна киноварь… нет — кровь, вспомнил Цзинь Лин пещеру Луаньцзан и вторую битву. Старейшина Илина рисовал кровью на своём чжишэне. Значит, вот чьи приёмчики подхватил Цзинъи?! И это — Лань, да ещё из главной семьи? Хотя, если вспомнить Ханьгуан-цзюня…       Цзинь Лин спохватился, что некогда ему размышлять о нравственном облике адептов Гусу Лань, и принялся шарить в цянькуне: как назло, талисманов огня было всего два! Вот же я тупое яйцо! не мог как следует запастись! только на первые выстрелы и хватит. Сколько надо подстрелить птиц, чтобы уж точно сохранить тайну?       Цзинъи поднёс к губам окровавленную флейту. Тихий полусвист-полушелест, вот не думал, что гусуланьская флейта может звучать так — словно одна из ледяных птиц оказалась рядом! Короткая заунывная мелодия: всего три ноты — иди ко мне, лети со мной. Значит, мне не почудилось! А Цзинъи, получается, не просто услышал, а запомнил и смог повторить!       У ледяного облака выросла лапа, потянулась вниз по склону, к месту, где они остановились… три или четыре птицы — точней посчитать не получалось — неторопливо взмахивали крыльями, приближаясь к охотникам.       Не спеши! Стреляй наверняка!       А серая флейта всё шептала: Иди ко мне, играй со мной.       Казалось, вечность прошла, пока птицы оказались на расстоянии выстрела, потом ещё чуть ближе…       Пора!       Цзинь Лин отпустил тетиву, стрела вспыхнула в полёте, птицы шарахнулись, но он сердцем знал, что попадёт, и сразу же выстрелил второй раз.       Сердце не обмануло — обе стрелы попали! Заметить, когда Цзинъи отложил флейту и вскинул лук, Цзинь Лин не успел, только увидел, что и третья птица рассыпается вихрем снежинок, оседающих на склон. Четвёртая огненная стрела ушла в пустоту — ещё две ледяные птицы, заполошно взмахивая крыльями, неслись обратно к стае.       Белое сверкающее облако дрогнуло и попятилось прочь, к северу. Можно было подлететь к трём снежным кляксам на буром склоне и забрать добычу. Птичье сердце было и вправду из льда — пронзительно-синее, полупрозрачное, размером с яблоко, оно кусало кожу и не таяло в руках. Цзинь Лин поднял две льдышки, а Цзинъи — одну, хотя мог бы и поспорить: ведь без его плана и флейты-приманки ничего бы не получилось. Цзинь Лин даже оглянулся, ожидая возражений, но Цзинъи возражать не стал, убрал трофей в цянькунь, а в ладонях растёр что-то и напоказ провёл рукой над своей порезанной щекой — на щеке осталась какая-то зелень и размазанная кровь, а царапины исчезли, как не было! Хвастун!       — Тебе тоже? — спросил он. — Или хочешь похвалиться боевыми ранами?       — Не хочу, — фыркнул Цзинь Лин. — Давай.       Мимолётное тепло, лёгкий укол ци. Он потрогал щёку — она стала гладкой и больше не саднила.       — Готово, — подмигнул Цзинъи. — Только не забудьте умыться, Юная Госпожа! — и шутовски поклонился, наконец-то похожий на себя прежнего.       Вот гад! но злиться не хотелось. Отлично, не придётся оправдываться из-за царапин на лице. Интересно, Цзинъи тоже не хотел оправдываться или всё-таки хвастался?.. одно я знаю точно — у меня никогда не было такого напарника на Охоте, который всё понимает раньше, чем я сам додумаю. И, похоже, никому, даже своему Второму Крылу, не рассказал, как я приходил прощаться с Мэн Яо… это Цзинъи-то! у которого рот не закрывается! Жалко, что он из главной семьи, его не переманишь, а хотелось бы!       — Возвращаемся, — то ли предложил, то ли приказал Цзинъи. Цзинь Лин и не думал возражать: на сегодня было достаточно. Хорошо, что такая дрянь, как эти птички, не долетает ни до Ланьлина, ни до Пристани Лотосов!       Спускаться пришлось почти падая камушком — так мало осталось сил; внизу очень кстати нашёлся незамёрзший ручей. Вода была ледяная, но так даже лучше — помогло хоть немного взбодриться. А Цзинъи словно и не охотился, скачет себе и как всегда что-то напевает под нос.       — Хорошо иметь большой резерв ци! — не удержался Цзинь Лин уже на обратном пути.       — А у меня даже меньше, чем у тебя, — беспечно признался Цзинъи, как о чём-то неважном, — просто я умею быстро восстанавливаться. Хочешь, и тебе помогу?       Помощь бы пригодилась: Шихуа опасно подрагивал под ногами. Только не сейчас! Не могу же я так опозориться в глазах этого шисюна! и он постарался сделать вид, что всё просто отлично, но Лань Цзинъи всё-таки заметил.       — Не заставляй себя уговаривать, я тебя не замуж зову, Юная Госпожа! — выдал он с ехидной улыбочкой. — Восстановишь силы ты сам, я только помогу сделать это быстрей.       Пришлось согласиться. На серой флейте уже не осталось ни капли крови, и голос её был похож на пение весеннего жаворонка, хотелось улыбнуться и слушать, не упуская ни звука, а ци послушно потекла по обмелевшим было меридианам, заполняя их, как вода наполняет ручьи в весеннее полноводье.       Этот Цзинъи! Он опекает меня всю Охоту как новичка и думает, что расплатился со мной за участие в ритуале?!       Сычжуй встретил их на пороге с двумя чашками горячего супа. Цзинь Лин буркнул «спасибо», исподтишка разглядывая этого героя. Никаких синяков под глазами, никаких дрожащих губ или побелевших щёк — обычное спокойное лицо, уверенные точные движения, разве чуть заторможенные, как от сильной усталости… уже не малыш А-Юань, а лучший молодой адепт Ордена Лань. Суп был вкусный, Цзинь Лин только сейчас ощутил, насколько проголодался; они с Цзинъи ели наперегонки, а Сычжуй напротив за столом катал в ладонях круглую ягоду мушмулы — и вдруг сказал, глядя в упор:       — Цзинь Жулань, теперь ты знаешь, что я Вэнь по крови. Ты будешь меня ненавидеть.       Цзинь Лин подавился капустным листом и долго откашливался, тряся головой и утирая слёзы. Вторым желанием было кинуть по-детски плошку с недоеденным супом в этого умника… но Цзинъи постучал его по спине, помогая откашляться и заодно предупреждая.       — Я тебя? — прохрипел Цзинь Лин, когда смог говорить. — А ты меня? Посмотри внимательно: на мне те самые жёлтые одежды! Вот уж кого ненавидеть, так это нас!       Сычжуй выслушал и помолчал.       — Тебя — нет, — решительно сказал он наконец. — Точно не буду. Я… я не запомнил лица, только цвет одежды; а у тебя есть лицо.       А я их лица запомнил, подумал Цзинь Лин. И теперь знаю, кто чего стоит.       — Я не ненавидел всех Вэней, — честно в обмен на честность ответил он. — Я ненавидел только одного Вэня, но после храма перестал. — Пришлось набрать воздуха, чтобы говорить дальше: — То, что я увидел в твоей памяти, бесчестит мой Орден.       — Зато твоя сегодняшняя помощь делает тебе честь! — вдруг вмешался Цзинъи.       Цзинь Лин внимательно к нему присмотрелся: опять дразнится? нет, вроде было сказано всерьёз.       — Ты повёл себя как истинный и надёжный друг, — подтвердил Сычжуй, кажется, тоже всерьёз. — Ты помог нам, хотя не был должен и мог отказаться, как… как другие.       Не был должен? Значит, Цзинъи ему всё-таки ничего не сказал?       — Только благодаря тебе мы смогли сохранить рассудок и жизнь, — продолжил Сычжуй и протянул руку раскрытой ладонью вверх. — Отныне я считаю тебя нашим союзником… если ты не против.       Это было как искупаться в огне. Я смог?! Сунуть голову неведомым гуям в пасть, рискнуть рассудком и жизнью, — это и есть правильная цена?       Он вложил ладонь в руку Сычжуя и почувствовал, как тот крепко сжал его пальцы.       — Я же говорил тебе, что наш Юная Госпожа на самом деле хорош! — заявил Цзинъи и бесцеремонно обнял обоих за плечи. А как же их дурацкое правило про лишние прикосновения? нет, Цзинь Лин и раньше оказывался с ними так близко, но совсем по-другому — такое случалось, когда они с Цзинъи дрались, а Сычжуй разнимал.       — Не обижайся на этого болтуна, — почти улыбнулся Сычжуй, отпуская пальцы. Хотя Цзинь Лин вовсе и не обиделся в этот раз на ненавистное прозвище. — Ты всегда можешь на нас рассчитывать.       Ну если так…       Предложение быть союзниками — сколько оно стоит?       — Ах да, ещё, — старательно спохватился Цзинь Лин, развязал свой цянькунь и протянул на открытой ладони один из кусков синего льда Сычжую. — Лань-сюн, возьми.       Сычжуй свёл брови и отрицательно качнул головой:       — Недостойно…       Ещё и уговаривать приходится! Какой-нибудь Жуцунь — с рукой оторвал бы! Надо было быстро придумать что-нибудь, чтобы Сычжуй не смог отказаться. Что-нибудь убедительное!       — Мы же хотим сохранить всё в тайне, — сказал Цзинь Лин. Лани кивнули, соглашаясь. — Все думают, что мы втроём отправились на Охоту. Неужели они поверят, что первый ученик Ордена Лань единственный из троих остался без добычи? Поймут, что мы врём: ты не был на Охоте или ты почему-то отдал свою добычу мне.       Лани переглянулись снова, и Цзинъи пожал плечами и кивнул. Сычжуй почти по-настоящему улыбнулся, когда забирал «сердце льда».       — Спасибо.       Цзинь Лин не хотел, но тоже улыбнулся в ответ.       Яо-шуфу, как мне найти правильную цену? Я запутался и совсем уже не понимаю, кто из нас кому и сколько должен!       — И запомните ещё раз, — сказал он, изо всех сил стараясь быть взрослым и важным, — запомните накрепко, что ваш этот новый ритуал нужно будет хранить в строжайшей тайне. Никогда его не записывайте, а лучше и сами забудьте. Если станет известно, что вот так можно любому человеку взломать память как запертую дверь…       Они выслушали не перебивая.       — Не уверен, что любому, — всё-таки возразил Сычжуй. — Против воли сделать такое если и возможно, то очень трудно. Человек не мертвец и не призрак, у него есть душа-шэнь и у неё есть сила и воля. Я-то был не просто согласен — я сам стремился открыть запертое и искал ключи.       И что теперь, хотелось спросить Цзинь Лину. Получил желаемое? счастлив? доволен? Но вслух сказать такое было немыслимо, и он просто кивнул, будто скрепляя решение.       Пока они охотились, Сычжуй успел навести порядок в доме. Теперь только слегка опустевший склад с провизией показывал, что здесь кто-то останавливался.       — Если вы достаточно отдохнули, можем возвращаться, — подвёл итог Цзинъи, — Как раз успеем к концу Совета, когда все начнут собираться по домам.       Потом они летели к Цинхэ над горами в ярком дневном свете. Цзинь Лин подсчитывал, что он приобрёл и что потерял после этой выходки. Получалось, что не потерял ничего, а получил — чужую тяжёлую память, чужую тайну, которая наверняка немало стоит, и союзников-бииняо. Зачем ему нужен был такой союз, он не знал, но был уверен, что обязательно пригодится!       Они действительно успели вернуться, когда солнце едва начало клониться к западу. Совет только-только закончился: множество заклинателей разных Орденов и Кланов толпились во дворе Нечистой Юдоли, а на ступенях Зала Бесстрашного Зверя стояли главы кланов, их помощники и советники.       Цзинъи с лихого разворота пошёл на снижение к основанию лестницы. Их заметили издали, и Цзинь Лин тоже ещё с меча заметил хмурого дядю Цзяна, недовольного деда Юя и надутого Цзинь Гуанбао с Жуцунем рядышком — все его надзиратели в сборе.       Цзинъи спрыгнул на каменные плиты двора с высоты двух локтей, подхватил меч и опустил в ножны. Получилось лихо. Цзинь Лин очень постарался не оплошать: заставил Шихуа зависнуть в воздухе и только потом спрыгнул вниз — так эффектнее развевались полы одеяний. Один Сычжуй спокойно сошёл с меча в полулокте от земли, как и следовало.       — С возвращением, молодые господа. — Глава Не любезно улыбался, играя веером. — Удачной ли была ваша Охота?       — Благодарю главу Не за щедрость! — отрапортовал Цзинъи. — Нам удалось добыть трёх птиц баофэнсюэ.       — Неужели? — окончательно просиял хозяин, будто эту добычу принесли ему и сложили к ногам. — Теперь они наверняка покинут наши земли, как делали всегда, если удавалось убить хотя бы одну. Я весьма признателен юным героям!       Сычжуй поклонился с непроницаемым лицом. Цзинь Лин постарался, чтобы поклон получился как можно более вежливым, хотя и редко кому кланялся так. А вот Цзинъи окончательно разулыбался — как ребёнок над корзинкой сладостей. Нашёл же чьей похвалой гордиться! был бы Незнайка Не могучим героем или хотя бы знаменитым охотником… и, спохватившись, оборвал сам себя: да разве можно знать, кто чего стоит на самом деле в этом перевернувшемся мире! В храме Гуаньинь бессильным оказался дядя Цзян, на что уж великий воин; а слабого и мягкого Мэн Яо еле-еле усмирили усилиями самых сильных заклинателей двух Орденов.       Незнайка Не тоже был там, вспомнил он вдруг с внезапным холодком по спине. Именно после его возгласа Лань Сичэнь нанёс последний слепой удар мечом.       Да о чём я? окончательно разозлился на себя Цзинь Лин. Не о главе Не сейчас речь! а тебя впервые назвали молодым героем, вот и радуйся и гордись; и расправил плечи, и постарался улыбнуться самой геройской улыбкой.       Дядя Цзян довольно усмехнулся и начал спускаться по ступеням, дед Юй тоже перестал супить брови, и только Гуанбао никак не мог уняться:       — Ну и как, А-Лин, удалось ли тебе и твоим друзьям выяснить, кто же из вас лучший? — ехидно прокудахтал этот золотой фазан.       Цзинь Лин обернулся и посмотрел на них: Сычжуй был как всегда невозмутим, а Цзинъи подмигнул и ухмыльнулся, и впрямь как союзнику.       — Удалось, — надменно ответил Цзинь Лин золотому фазану. — Мы равны. Каждый из нас настиг свою цель.       И теперь он мог с полным правом вернуться в свою комнату и обнять наконец заждавшуюся Фею, обиженную, что её не взяли с собой на Охоту, — и объяснить ей, что собаки не умеют летать.