Золото и яшма

      Пока летели над каменистыми землями Цинхэ Не, пока миновали зелёные, похожие с меча на лесной мох, земли Ордена Цзинь, день совсем подошёл к концу. Спешивались у Небесных Врат уже в сумерках, лишь край солнечного диска ещё виднелся над горами. И всю дорогу всё увиденное в ритуале стояло перед глазами Цзинъи. В охотничьем домике и во время Охоты вспоминать было некогда: нужно было помочь Сычжую и позаботиться о Юной Госпоже. Для Цзинъи Жулань был и остался одним из его шиди — младше, неопытней, — значит, нуждается в присмотре!       Зато в полёте времени было хоть отбавляй. Теперь он знал, кем были мертвецы кровавого пруда, сражавшиеся вместе с ним в пещере на Луаньцзан. Он и прежде чувствовал вину и благодарность, но теперь, когда он увидел их предсмертную судьбу, вина стала острой до боли. А его собственный Орден оказался запятнан бесчестным поступком! кому мешали несчастные старики и женщины?!       От ритуала Разделённых воспоминаний Цзинъи забрал себе в память перо луаньцзанского ворона. Оно никак не хотело лежать спокойно, кололо в сердце или осыпалось чёрной пылью, похожей на могильный прах. Эта пыль забивала горло, мешала дышать, мазала грязной пеленой мир вокруг, лишая его чистоты и красок.       Лишь спрыгнув с меча у Небесных Врат, Цзинъи смог вернуться в настоящее.       До павильона Багуа младшим адептам и ученикам предстояло идти пешком.       — Отбой, — напомнил учитель Лань бесстрастным голосом. — Цзинъи, Сычжуй, я доволен вами. Цзинъи, завтра сразу после медитации и утренней тренировки жду тебя в своём кабинете. — При этих словах показалось, что уголки губ учителя чуть-чуть приподнялись. Ничего себе! Вот же я расстарался!       Но получалось, что придётся остаться без завтрака, а сегодняшний ужин уже завершён… ну и обжора же ты, А-Чжэн! Надо гордиться одобрением учителя, а ты печалишься, что не удастся набить брюхо!       Сычжуй сказал, что решил отправиться в Холодный Источник для медитации. Хорошее решение: после всех потрясений этого дня А-Юаню как никому другому было нужно привести в порядок чувства и мысли и уравновесить потоки ци. Лучшего места для этого, чем Источник, они с Сычжуем не знали. Самому Цзинъи тоже было нужно как-то уложить в голове весь рассыпающийся мир. У него был свой способ — можно было поговорить с любимым дядей, и неважно, что тот ни с кем не разговаривает.       Цзинъи поднялся к горечавковой поляне. Зимой она была просто зелёной, цветы спали, прятались в пазухах листьев, дожидаясь летнего тепла. После похорон главы Не он часто заходил сюда и рассказывал Сичэню-санцонфу обо всём, что самого Цзинъи беспокоило. Так же, как делал это, пока гроб с двумя лютыми мертвецами везли из Юнпина в Долину и готовили к погребению.       Дверь всегда оставалась закрытой — дядя ни разу не отозвался на речи Цзинъи.       — Сичэнь-санцонфу, — сказал Цзинъи, опускаясь на потёртые ступеньки. — Это опять я и опять пришёл незваным.       Он не знал, слышит ли его Цзэу-цзюнь и слушает ли. Это, в общем, было не так уж важно. Конечно, если бы Сичэнь-санцонфу выслушал его и объяснил — наверняка всё стало бы хорошо и правильно или хотя бы понятно.       — Простите меня, что я беспокою вас в вашем уединении, но, даже если вы меня не слушаете или не слышите, я буду говорить с вами. Ну, разве что вы сами прогоните меня. — Цзинъи улыбнулся: было бы здорово, если бы Цзэу-цзюнь сел на ступеньку рядом, слушал, кивая головой или хмурясь, а потом сказал, что Цзинъи опять всё неправильно понял и слишком спешит с выводами. — Ведь тогда ваше уединение закончится. Вы нужны Ордену, дедушке Цижэню и всем остальным, а я уж потерплю ваше недовольство.       Домик молча смотрел на него пустыми провалами глаз.       — Я всё равно хочу вам рассказать о Соревнованиях этого года. Рубеж Лучников я проиграл, простите. — С учителем Сичэнем можно говорить честно, иначе зачем говорить вообще? — Поторопился как всегда и промазал. А выиграл Цзинь Жулань. Вы наверняка помните его, он совсем недавно проходил обучение в нашем Ордене.       Противный задавака и белоручка — таким был тогда да и сейчас остался. Цзинъи пропустил его в Пещеру Скорби, не ставя никаких условий и ни о чём не спрашивая, а когда к Жуланю обратились с просьбой, тот не упустил шанса покрутить носом, поломаться, как девица перед женихом, и понабивать себе цену… но всё-таки согласился. И согласие Цзинь Жуланя оказалось очень важным: без него они с Сычжуем точно не смогли бы выбраться из бреда, в который превратились воспоминания. Хочешь не хочешь, а теперь мы обязаны ему жизнью. И такие долги нельзя забывать. Пусть ломается и корчит из себя невесть кого — можно и потерпеть! то, что в деле оказался хорош, — гораздо важней.       — Цзинь Жулань сильно повзрослел с тех пор, как учился здесь. На Рубеже он стрелял как в бою, когда цена промаха — жизнь товарища; а потом почему-то не слишком радовался своей победе. И Лабиринт проиграл не по своей вине, как говорят.       Можно было улыбнуться: этот их шиди оказался лучше, чем Цзинъи о нём думал, но дразнить его всё равно забавно. Даже жалко, что Юная Госпожа перестал лезть в драку из-за своего прозвища.       — Лань-даши учит: «Если подчинённые подводят командира — это его вина; значит, не смог должным образом командовать или подобрать себе воинов». Не знаю, сам Жулань выбирал себе напарника для Лабиринта или нет. Когда мы отправились на Охоту, он оказался очень хорош для своего возраста, хотя было видно, что не привык к командной работе, думает лишь о себе, — и честно поправил себя: — почти всегда. Цзинь-сюну трудно, он даже моложе меня, а уже почти Глава. Знаете, Сичэнь-санцонфу, я до сих пор не задумывался, что доля главы Ордена тяжелей, чем простого адепта. Теперь знаю, что глава должен думать и беспокоиться обо всех. Я бы такую ношу точно не потянул.       Как и следовало, никто Цзинъи не ответил, да он и не ждал ответа. С ним так бывало всегда: чем больше он говорил, тем больше понимал и запоминал. Прежде слушателем стал бы Сычжуй — второе Крыло, кто же ещё, как не он. Но сейчас Сычжую не до чужих бед — своих хватает.       Домик на отцветшей поляне был тих и безмолвен, словно пустовал, как много лет до того. Сюда обычно никто не заглядывал, поэтому можно было не опасаться, что заметят и назначат наказание за нарушение часа сна.       — Зато Лабиринт Мечей мы с Сычжуем выиграли. — Можно было немного порадовать своего главу и чуть-чуть похвастаться: победили в чужом Лабиринте, есть чем гордиться! — Даже хозяев из Не обыграли на их же поле. Цижэнь-лаоши был доволен: он позволил нам сражаться напоказ и не скрывать, что мы Бииняо, и мы с А-Юанем доказали, что техники и заклинатели нашего Ордена — лучшие!       Технику Бииняо до сих пор считали секретной, верней, секретом было то, что в Ордене Лань ей обучают. То, что Два Нефрита были бииняо, нигде и никогда не показывали и не упоминали — тайное оружие. Почему-то на этих соревнованиях Цижэнь-лаоши решил раскрыть секрет.       — Учитель Цижэнь сильно устаёт последнее время и часто сердится, но нашей победой точно был доволен, даже похвалил нас! А я помню, что когда мы были маленькими, мастер Гаохо сомневался, стоит ли нас тренировать как Бииняо — слишком разные, говорил он, будут только мешать и ограничивать друг друга, говорил он! Но Цижэнь-лаоши настоял, и теперь ему ли не быть довольным!       Короткий зимний день давно истаял, убежала, вильнув хвостом, торопливая Собака, по небу плыла луна, отмеряя середину часа хай. Но не всё ещё было сказано из того, что можно сказать.       — Хозяин Соревнований, глава Не, был очень любезен и даже позволил нам с Сычжуем и Цзинь-сюном поохотиться в своих личных угодьях на особенную и редкую нечисть. — Уж здесь-то можно было не осторожничать, хваля главу Не: ведь Сичэнь-санцонфу всегда относился к тому как к младшему брату. — Вот все говорят «Незнайка, Незнайка», а на самом-то деле господин Не Хуайсан замечательный глава! и Орден при нём не просто удержался на плаву, а прямо расцвёл, и состязания вон какие организовал и устроил! И хозяин щедрый, и в Ордене все его любят.       Когда Не Хуайсан отдавал ему ключ от охотничьего домика, то как-то таинственно улыбался и вроде бы намекал на что-то кроме Охоты. На всякий случай Цзинъи тоже улыбался многозначительно и рассыпался в благодарностях, чувствуя при этом себя той самой курицей перед уткой. Интересно, о чём же таком думал уважаемый глава Не? Уж точно не о том, чем они на самом деле там занимались!       А вот про наш ритуал я вам, Сичэнь-санцонфу, никогда не расскажу. Хотя бы потому, что адепты Ордена Лань тоже были в той бойне на Луаньцзан, и вы позволили! и даже! даже сами были там, хотя никогда и не хвалились. Пыль с вороньего пера мельтешила в глазах, делая безупречно-белое — грязным. Цзинь Жулань не может отвечать за то, что творили адепты его ордена тогда, потому что был младенцем и власти никакой не имел; но вы!       — Мы охотились на баофэнсюэ, птиц метели… они такие красивые, даже странно, что такие сверкающие и белые на самом деле Тьма и несут смерть. — Вот о снежных птицах можно было рассказывать всё, то есть почти всё. — Наша Охота была удачна, мы добыли трёх. Со слов главы Не я понял, что уничтожить хотя бы одну считается удачей. — Пожалуй, о том, как он приманивал баофэнсюэ флейтой, лучше тоже умолчать: вдруг Сичэнь-санцонфу обидится, ведь это он учил Цзинъи играть на Байюнчэ, а тут — тёмная техника и кровь…       — Цзинь Жулань показал себя отличным охотником! Он младше нас с Сычжуем, но старается ни в чём не уступать. — Это можно сказать любому, а остальное — только здесь, где никто не слышит, а если и слышит, то не ответит: — На Охоте я чувствовал Цзинь Жуланя очень хорошо, словно уже не раз охотился вместе с ним, словно давно тренировались с ним, хотя до этого мы только дрались. Наверно, мы могли бы стать Крыльями, но точно не станем, мы ведь из разных Орденов и оба из главных семей. Да и не бывает птиц с тремя крыльями!       Я знаю, что вы и Ванцзи-санцонфу — тоже Бииняо. Помню, как вы в самом начале тренировали нас. Знаю, что поодиночке Крылья всё равно остаются отличными воинами, но не представляю, как смогу быть без А-Юаня, если он вдруг уйдёт. Знаю, что Крыло может найти замену погибшему или ушедшему напарнику, но для себя таких в нашем Ордене не вижу. И точно знаю, что если бы я был главой Ордена, ни за что не позволил бы наказать дисциплинарным кнутом моё Второе Крыло. Сичэнь-санцонфу, вы знали? вы позволили? что надо было совершить, чтобы такое наказание было применено?       Проклятое перо не просто кольнуло — прямо-таки впилось в сердце.       Никто не ответил. Даже ветер притих и не шуршал в траве. Как и следовало ожидать.       — Я приду ещё, — пообещал Цзинъи, поднимаясь со ступенек. — Сичэнь-санцонфу, — и поклонился как подобает, хоть никто и не видит.       Сегодняшний разговор не помог и не принёс спокойствия, значит, придётся справляться самому. Говорят, что взрослые должны со всеми бедами разбираться сами, пора взрослеть, А-Чжэн!       Когда Цзинъи наконец вернулся в павильон Багуа, Сычжуй уже спал или делал вид, что спит. А-Юань, помог тебе целебный Источник в этот раз?       Одним из достоинств их комнаты было то, что терраса выходила на обрыв и там можно было вместо медитации перекинуться несколькими словами. Если говорить тихо — никто не узнает.       — Как твои сны, А-Юань? лучше после ритуала? — одними губами почти беззвучно спросил Цзинъи.       Сычжуй, в отличие от него самого, гораздо серьёзней относился к духовным практикам: он частенько уходил в медитацию и не отвечал. Цзинъи не обижался — равновесие ци важней дружеской болтовни.       Но сегодня Сычжуй ответил.       — Лучше, — так же беззвучно, едва шевеля губами. — Теперь я точно знаю, что в этих снах правда, а что морок и воплощение моих детских страхов.       — Тебе от этого легче? — удивился Цзинъи.       — Да. — Сычжуй опустил ресницы, кивая. — Намного. Я знаю, что всё это уже было и осталось в прошлом, а я… я ухитрился выжить. — Выспавшимся и отдохнувшим он совершенно не выглядел: под глазами лежали голубоватые тени. — Ты видел всё, что я вспомнил? А Цзинь Жулань?       Глаза Сычжуя были тёмно-тёмно-серые до синевы, как грозовое небо.       — Я же не знаю, что ты вспомнил, — вздохнул Цзинъи, — а с Цзинь Жуланем мы об этом вовсе не говорили.       Они немного помолчали.       — Как думаешь, можно ему верить, что он никому не скажет?       — Думаю, не скажет. Мне кажется, что он, как никто другой, умеет хранить секреты, — и, не удержавшись, добавил: — если только ему не понадобится зачем-нибудь их разболтать.       — Вечно ты про него гадости говоришь! — укорил Сычжуй почти с улыбкой. — Кстати, я даже не спросил, как вы поохотились.       В ответ, как всегда, хотелось рассказать всё и сразу, но Сычжуй ухитрялся что-то понимать из этих сбивчивых картинок и даже задавать правильные уточняющие вопросы; а там и время медитации почему-то закончилось.       Уже по дороге на поле сунлян Цзинъи спохватился:       — Нас же наверняка заставят писать отчёт об этой Охоте!       — Вот ты и пиши, — резонно заметил Сычжуй. — Я же этих баофэнсюэ в глаза не видел.       — Я напишу, но, А-Юань, ты же знаешь, как я рисую! Я тебе всё-всё про них расскажу заново, а ты нарисуй! У меня же щипаный гусь получится!       В общем, Сычжуй согласился и даже улыбнулся слегка.       На сунлян они шли точно к началу занятий своих подопечных и были уверены, что как всегда придут первыми, но весь их отряд уже был там и Кролики не просто шатались по площадке, не зная чем себя занять, а ждали их в строю.       — Вансэй! — громко прозвучало в утреннем воздухе, а потом строй распался и все бросились к ним.       — Вы лучшие! мы гордимся, что мы — ваши шиди!       — Лань-дашисюн и Лань-шисюн лучшие учителя!       — Мы бы отказались учиться у кого-то другого!       Они и правда были похожи на кроликов — такие же бестолковые и милые и так же суетятся не по делу. А Сычжуй нахмурился и негромко напомнил:       — Утренняя тренировка.       Повторять не пришлось. В это утро все были усердны как никогда прежде — почти не пришлось поправлять и заставлять стараться больше. Можно было вместе с ними проходить привычный путь, чувствуя, как ци солнечной волной разливается от дяньтяня, омывая всё тело, и Юнъю порхает в руке, словно рыбка на быстром течении. Даже проклятое перо притихло.       От чжунтана над обителью проплыл медный колеблющийся звук гонга. Сычжуй и Кроличья Гвардия отправились на завтрак, а Цзинъи — в библиотеку, в кабинет дедушки Цижэня. Вот всегда так получается, думал он, торопливо шагая по вертлявым тропинкам: довольны мной или нет, но оставят без еды обязательно! В животе было тоскливо пусто. Хорошо, если Сычжуй догадается прихватить хоть полгорсточки риса.       В библиотеке Цзинъи уже ждали. Луши негласного главы Ордена кивнул, увидев Цзинъи в дверях, и поднялся, чтобы проводить его в кабинет.       Стол был завален бумагами так, что дедушку Цижэня едва было видно за ними, и Цзинъи, отдавая положенные поклоны, не мог отогнать мысль, что раскланивается с этим столом. Достопочтенный стол — никак иначе!       — Лань Ао, благодарю, ты свободен, — распорядился Цижэнь-лаоши и, подождав, пока за луши закроется дверь, сказал: — Лань Цзинъи, я доволен, что ты наконец-то начинаешь соответствовать званию члена нашей семьи и проявлять должные рассудительность и разум.       Я?! рассудительность и разум? Жаль будет разочаровывать дедушку!       — Воистину разумным поступком было позволить наследнику Цзинь выиграть состязания на Рубеже, дважды мудро — пригласить его на совместную Охоту и предложить дружбу. Ордену Лань необходимо влияние в других великих Орденах, а ты смог расположить к себе главу Не и сблизиться с наследником Цзинь.       Ого! это можно расценивать так? Я-то, тупое яйцо, ни о чём таком не думал. Оставалось только складывать руки на груди и кланяться учителю.       — Сейчас нам известно, что происходит в Цзинь, и мы можем немного влиять на события благодаря тому, что Лань Синь входит в Регентский Совет, но через год наследник Цзинь станет главой, Совет будет распущен и Лань Синь вернётся в Орден. Весьма дальновидно добиться расположения будущего главы, тем более что через него мы сможем отчасти влиять и на орден Цзян, где у нас и вовсе влияния нет.       Цзинъи замутило: если плести интриги и использовать дружбу к выгоде значило быть наследником и главой — он этого не хочет! Воронье перо снова кольнуло — дедушка Цижэнь точно был тогда на Луаньцзан; значит, нельзя убивать животных для еды, а из мести убивать лишённых сил стариков можно? И ещё можно притворяться другом ради влияния и власти?       — Пусть об этом и не объявлено официально, но ты, Лань Цзинъи, сейчас являешься наследником главной семьи Ордена и, соответственно, его главы.       — Я? — Цзинъи и не заметил, что сказал это вслух. — Ни за что!       Учитель Цижэнь, против ожидания, не разозлился, а с довольной улыбкой прикрыл глаза.       — Именно поэтому ты как нельзя лучше подходишь на это место.       Вот так-то: высмеивал Юную Госпожу и сам не заметил, как оказался в его шкуре! Нравится? Цзинъи потряс головой. Интересно, можно что-нибудь сделать, чтобы дедушка Цижэнь передумал? Из нас двоих Сычжую куда больше подходит быть наследником! и плевать, что он «чужой по крови»!       Если уж Цзинъи приходилось смотреть на родной Орден сквозь пыль с вороньего пера, что говорить о Сычжуе, у которого Лани на Луаньцзан убивали ближайших родичей. Нечего удивляться, что теперь Сычжуй иной раз сжимает кулаки до белизны и желваки на скулах у него каменеют вроде бы без причины — просто потому, что кто-то из тех самых адептов появляется в поле зрения. Но спал он теперь спокойнее и больше не просыпался с криками задолго до подъёма.       — Ты справляешься? — ещё через день всё-таки спросил Цзинъи.       Сычжуй и в этот раз понял, как понимал всегда.       — Да. Уже да. Сразу после ритуала мне хотелось убить всех! — И поправился: — Почти всех. Кроме тебя, А-Чжэн, и кроме ифу.       — И сейчас хочется? — Цзинъи его понимал. Ему тоже иногда казалось, что люди, способные так обращаться с себе подобными, не достойны жизни. Но потом его отпускало — до следующего раза.       У него после этого их ритуала появилась новая привычка. Когда какой-нибудь Миньяо-даоши читал ему очередные наставления «ни на четверть тона, ни на одну шестнадцатую такта нельзя отступать от предписанного исполнения мелодий!», Цзинъи думал: «Я знаю, что ты был на Луаньцзан».       «Ты сам хвастался, как крушил проклятых Вэней. Что, почтенный учитель, ты надеялся, что никто не выживет и некому будет рассказать, как там убивали несчастных стариков и беспомощных женщин?»       — Нет, сейчас не хочется, — почти эхом сказал Сычжуй. — Я понимаю, что многие не виноваты: просто не знали или выполняли приказ… А потом кто-нибудь что-нибудь скажет или сделает, и на меня опять накатывает. Боюсь, что когда-нибудь не удержусь.       Плохо. Если всегда спокойного и рассудительного Сычжуя так ломает, Цзинъи просто обязан помочь ему. Призрачный Генерал советовал попробовать Омовение Сердца? Цзинъи этому заклинанию не обучали, но можно же покопаться в библиотеке!       Если за обедом очень быстро проглотить полагающуюся еду — всё равно безвкусная, чего её смаковать-то! — и остаться почти таким же голодным, как до, а потом быстренько пробежать по узким дорожкам, стараясь не попасться на глаза старшим адептам, то вполне можно успеть добраться до библиотеки и ещё останется время поискать нужное. За прошедшие пару дней Цзинъи уже уверился, что без Омовения Сердца обойтись не получится. И хорошо если Сычжуй просто огрызнётся на кого-то или откажется повиноваться — тогда удастся обойтись палками и отсидкой в Каменном Погребе или Келье! За себя Цзинъи не особенно волновался — ну накажут ещё раз, ну побранят, — а может, и к лучшему всё обернётся, если Цижэнь-лаоши передумает насчёт наследования в Ордене. А для Сычжуя любое наказание сейчас — хуже не придумаешь!       В библиотеке было пусто. Повезло!.. но у дальних стеллажей копался один из здешних адептов — кажется, Тэн Цзи. Не повезло. Педант и зануда, к тому же недолюбливает Цзинъи. Ну и ладно, сам отыщу!       — Что здесь разыскивает Цзинъи-сюн? — противным тенорком прозвучало за спиной, так неожиданно, что Цзинъи подпрыгнул и уронил свиток, который держал в руке.       — Этот хотел бы найти Омовение Сердца, Цзи-шисюн. — Пришлось сложить ладони и вежливо поклониться.       — Омовение Сердца признано опасным и разрешено к изучению только старшим адептам Ордена, — надменно сообщил Тэн Цзи. — Оно находится в запретной для тебя, Лань Цзинъи, части библиотеки.       — Этот благодарит за наставление, — снова согнулся Цзинъи. Хотя ему больше хотелось рычать от злости: хитроумный Мэн Яо исказил Омовение, после чего эту мелодию причислили к опасным, и теперь никого не допросишься, чтобы дали запись! но заклинание нужно сейчас, а не когда Цзинъи дослужится до Старшего адепта — лет так через шесть, а то и больше.       — Приходи, когда достигнешь должного уровня, — снисходительно посоветовал этот гуев Тэн Цзи.       Ну что ж, ещё один весомый повод не любить этого зануду. Зато теперь известно, где эту запись искать. А уж пробраться к стеллажам для Старших адептов Цзинъи сможет. Хорошо, если на них хотя бы не наложили какое-нибудь заклятие сокрытия или запрета…       Вот прямо на следующий день и можно попробовать — как раз Кроличьей Гвардии понадобились новые книги и ноты для изучения и дежурный по библиотеке будет занят по уши, разыскивая это всё.       Решено — и сделано! Пока его Кролики осаждали дежурного, Цзинъи как бы ненароком забрёл в запретный раздел.       Сичэнь-санцонфу, вы научили Мэн Яо играть Омовение Сердца! Почему не меня? Хотя я раньше не знал, что это заклятье будет так нужно.       Нужный свиток нашёлся быстро: не успели далеко запрятать. Цзинъи даже не пытался переписывать его — глаза бежали по знакам, а в голове складывалась мелодия. Красивая и вовсе не такая уж сложная. Смогу, подумал он самоуверенно. Чтобы точно запомнить, почти без звука пропел, не вкладывая ци. Лучше бы услышать, как его играет кто-нибудь: на слух он всегда запоминал быстрее, но тут уж не повыбираешь. Вроде бы всё верно. Ещё раз повторил заклятье. Ци добавлять в конце каждой цезу по нарастающей. А вот это непросто, но я справлюсь! А может, мне как раз и придётся петь Омовение Сердца, а не играть: у Байюнчэ голос звонкий, её слышно чуть не на ли! а спеть можно тихо-тихо, чтобы в трёх шагах ничего не услыхали. Он уже был уверен, что запомнил всё как следует, и сунул назад на полку запретный свиток… но при этом уронил два соседних.       На шум Тэн Цзи примчался тут же, словно выучил Мгновенное Перемещение.       — Лань Цзинъи, что ты здесь делаешь?!       — Поднимаю упавшие книги, — честно сознался Цзинъи.       Тэн Цзи покраснел от злости.       — Шесть палок по рукам за нарушение Правил библиотеки! Ты проник в запретный раздел!       — Этот повинуется, — вежливо поклонился Цзинъи, не желая пререкаться.       Подумаешь, шесть палок! больше-то этот зануда и назначить не может из-за своего невеликого ранга, а начнёшь спорить — нажалуется, и за неуважение к старшему может прилететь куда больше.       Этим же вечером, перед сном, он тихонько спел Омовение, стараясь всё сделать правильно, и оно получилось — Цзинъи даже на себе почувствовал, как притихло от музыки луаньцзанское перо и стало легче дышать. А Сычжуй слушал, закрыв глаза, и лицо его становилось спокойным и светлым, как в прежние безмятежные времена.       Наказание следующим утром исполнял Чу Доудянь, которого специально для этого разбудили после ночного караула. Он вечно злится, когда приходится не спать днём, рука у него и так тяжёленькая, а уж у невыспавшегося Чу…       Всего шесть ударов! не так уж много, но Цзинъи не учёл, что после ему придётся вернуться к своим обязанностям без всякой там погребной медитации и орудовать кистью или мечом будет непросто. Он горестно посмотрел на каракули, бывшие итогом часа каллиграфии: как назло запасы нужных трав в мешочках кончились. Но ведь можно пойти к Лань Динло, в травах она не откажет, хотя лечить не станет — после наказаний запрещено.       Идти к целительнице следовало в предвечерний час. Она всегда проводила это время, разбирая и перекладывая травы, и была вовсе не против гостей и возможной помощи.       — Зачем пожаловал, Цзинъ-эр? — буркнула госпожа Лань.       Чужак подумал бы, что она злится, но она всегда разговаривала так. Если бы целительница не хотела никого видеть, Цзинъи даже близко бы подойти не смог к её цзинши.       — Зашёл проведать вас, Лань-дайфу, — старательно улыбнулся Цзинъи, — помочь вам и попросить о милости.       — Помощь всегда кстати, — проворчала Лань-дайфу, она и впрямь перебирала высушенные листья, откладывала те, что уже можно убирать, и переставляла решётки с оставшимися повыше, чтобы лучше сохли. — Принеси-ка мешочки из комнаты, только аккуратно, не разроняй ничего!       Цзинъи принёс. Он умел быть осторожным, когда хотел и старался.       — И о какой же милости ты хочешь просить? — поинтересовалась целительница, когда стеблей на сушилке осталось меньше половины.       — Надеюсь на великодушие учителя, — он прижал руки к груди и глубоко поклонился, — я истратил запасы трав и не успел пополнить. Не будет ли…       — Должен был побеспокоиться сам, — проворчала Лань Динло, — но ладно уж, хорошо, что вспомнил сейчас, а не на Охоте, когда кого-нибудь ранят!       — Так я на Охоте и потратил, а с тех пор не был дома. — Можно было немного похвастаться и рассказать госпоже Лань про Соревнования в Цинхэ Не и Охоту на баофэнсюэ.       Она слушала как сказку и почти улыбалась.       — Вы с Лань Сычжуем наши Крылья, новая надежда Ордена, — сказала она с гордостью. — Сердце Льда редкий артефакт, до сих пор его в орденском хранилище не было, а теперь сразу два. Ладно уж, давай, пополняй свои запасы.       И положила на край стола уже собранные и аккуратно завязанные цянькуни.       — И мешочки пригодятся: в них травы никогда не отсыреют и хранятся словно только что собранные.       Цзинъи поклонился, не вставая с колен, чтобы не рассыпать листья и лепестки, которые сейчас раскладывал. Отдавать добычу в общую сокровищницу было делом привычным и правильным… наверное; но попробовал бы кто-нибудь отобрать у них с Сычжуем золотую ящерку на куске бурой яшмы — их награду за Лабиринт!       Потом они с Лань Динло ещё немного поболтали о всяких орденских делах: о беспечности учеников и молодых адептов, которые забывают вовремя пополнить запас целебных мазей, — и Цзинъи пообещал, что лично проверит своих Кроликов и отправит их за нужными припасами; о том, что горный жасмин уже цветёт и надо бы набрать про запас, пока его много…       — За что Ванцзи-санцонфу был наказан Дисциплинарным Кнутом? — поинтересовался он, стараясь, чтобы это выглядело праздным любопытством.       — Кто тебе сказал такую глупость! — слишком сильно возмутилась госпожа Лань. — В Ордене уже больше полусотни лет никого не наказывали Кнутом!       Ложь! Лань Динло, которой он всё-таки верил, врёт ему, как все остальные старшие.       — А если не Кнутом, почему он так долго восстанавливался?       — Он не был наказан. — Она поджала губы и стала похожа на рассерженную деревенщину. — Ханьгуан-цзюнь был ранен при штурме Луаньцзан.       Опять враньё! Сколько можно врать, притом своему же почти официальному ученику?       — Кто смеет распускать столь гнусные слухи и почему ты веришь в эту сплетню? — Она точно злилась, но Цзинъи почему-то слышал страх в её голосе.       — Глава Не, со слов Цзэу-цзюня, — отрезал он. Он тоже разозлился: ложь всегда считалась одним из худших проступков, а среди целителей и вовсе недопустимым. — Почему я должен верить вам и не верить им?       Глаза Лань Динло забегали.       — Это — дела Совета, и не мне совать туда нос.       — Значит, правды я не услышу? — уточнил Цзинъи и встал, чтоб не затягивать пустой разговор.       — Это всё, что знаю я, — отрезала целительница. — И это всё, что тебе можно знать о делах Совета! Если тебе хочется большего, иди к Чу-лаозу: он член Совета старейшин и он лечил Ванцзи после Луаньцзан!       — Спасибо за подсказку, учитель, — совсем неучтиво огрызнулся Цзинъи, — непременно воспользуюсь. Любая правда лучше бесконечной лжи!       И, развернувшись на каблуках, сбежал с террасы не оглядываясь.       Целительница врала ему, тому, кого учила, тому, кто прежде ей полностью доверял. Если бы Цзинъи не видел глазами маленького А-Юаня следы наказания и не слышал тот разговор, мог бы засомневаться! но он видел и слышал, значит, целительница лжёт или говорит то, что известно ей самой? мелькнула мысль, от которой он отмахнулся.       Подаренные мешочки так и остались лежать на столе, Цзинъи об этом не жалел: ничего не хочу брать от лгуньи! её травы точно не пойдут мне на пользу. Сам спрошу старшего целителя, надеюсь, хотя бы он не станет мне врать. Сочтёт ниже своего достоинства.       Утром он выкроил время заглянуть в лечебницу и осведомился у дежурного целителя, как и когда можно увидеться со старшим целителем Чу Поу. Получил обидный ответ: «Никогда». «О чём младший адепт Лань Цзинъи хочет говорить со старшим целителем? Им точно говорить не о чём, а если же Лань Цзинъи болен, его сперва должен осмотреть любой целитель и назначить лечение. Беспокоить старшего дозволяется лишь в самых сложных и опасных случаях, что, учитывая цветущий вид упомянутого адепта, весьма сомнительно».       Цзинъи только скрипнул зубами от злости. Ладно, он не гордый, сможет дойти до дома рода Чу и повидаться с целителем там.       Ему пришлось довольно долго простоять на солнцепёке перед воротами чжунтана семьи Чу, пока один из служащих, троюродный брат Доудяня, заранее извинившись, не передал ответ:       — Для Лань Цзинъи найдётся время не раньше, чем он станет старшим адептом. Младшему адепту не о чём говорить со старшим целителем! — сказал этот Чу виновато. — Ты не держи зла: у дяди нрав такой, что семья-то от него прячется, когда он не в духе!       «А не в духе он всегда!» — мысленно закончил за него Цзинъи.       — Может, если достопочтенному напомнить, что я хоть и младший адепт, но из главной семьи, он передумает? — Никогда прежде Цзинъи не пытался воспользоваться своим происхождением, чтобы чего-то добиться, и сейчас потерпел неудачу.       — Чу-лаозу сказал, что о целительстве, делах Ордена или рода он будет говорить только со старшими рода или Ордена, а не… — виновато замялся Чу и пробормотал, извиняясь: — Прости, Цзинъи-сюн, я не хотел тебя обидеть.       «…а не с какой-то мелкой сошкой!» — про себя договорил за него Цзинъи. Он давно так не злился. Можно было стерпеть, что от него отмахиваются как от надоедливой мухи, но проявлять такое неуважение к старшей семье Ордена?!       Сжав зубы, он раскланялся с Чу, этот-то бедолага ни в чём не виноват — угораздило же родиться в такой семейке! но решил для себя, что разговор непременно состоится и не через неизвестно сколько лет, а гораздо раньше. «Не хочешь по-хорошему, наедине, — я застану тебя при всех, где ты не сможешь спрятаться за младшими рода!»       Это уже было похоже на настоящую Охоту. Нужно точно рассчитать время и место, где он сможет настичь целителя, и чтобы вокруг было много народу, в том числе другие старейшины и старшие адепты, — посмотрим, сможешь ли ты так обойтись со мной при свидетелях.       Опять пришлось долго ждать: после конца Совета Старший Целитель не торопился покидать зал Праведных Решений. Наконец его сухопарая фигура показалась в дверях и начала спускаться по ступеням.       — Достопочтенный Чу-цяньбэй, — сказал Цзинъи, дождавшись, пока целитель поравняется с ним. — Этот просит развеять его сомнения и рассказать, за что Лань Ванцзи был подвергнут наказанию в третий год по окончании Войны Солнца.       Цзинъи не воспользовался ци, чтобы усилить голос, — он и так легко разнёсся над благопристойно бормочущей толпой. Все замерли, остановились и повернули лица к происходящему.       — Тот, кто тебе такое сказал, сам будет наказан дисциплинарным кнутом! — зашипел в ответ целитель.       — Значит, кнут?! Вы сами признали, что наказание было! — Цзинъи чувствовал, что его понесло и что он говорит лишнее, но остановиться уже не мог. — Так ответьте: за что?       — Не твоё дело лезть в дела Старших! — огрызнулся Чу.       — Не отвечать на прямой вопрос — равно лжи! Давно ли Старшие Ордена лгут своим подчинённым?       — Сорок палок за дерзость! —рявкнул целитель.       — Благодарю за наставление, учитель! — раскланялся Цзинъи. — Вам нравится причинять боль? Сами этот кнут тогда держали в руках?       — Лань Цзинъи, молчать! — откуда-то с верхних ступеней рыкнул вышедший на шум Лань Цижэнь. — Пять дней уединённой медитации в Келье Благих Размышлений! — Теперь Цзинъи кланялся уже дедушке Цижэню. — Отправляйся немедленно!       Отлично! Что хотел, он уже узнал. Целитель не стал отрицать наказание кнутом, не решился на прямую ложь на глазах у половины Совета, а палки — не первый и, скорей всего, не последний раз, — оно того стоило! Цзинъи развернулся, свистнув рукавами, и быстро зашагал в сторону Храма предков.       — Не заживут, пока не раскаешься, — уже в спину бросил ему Чу Поу.       Цзинъи и ухом не повёл, а когда проходил мимо кучки младших адептов, кто-то чуть слышно шепнул ему вслед: «Вансэй, шисюн» и «Ну наконец кто-то не побоялся высказать ему всё в глаза!» Оборачиваться и искать, кто шептал, Цзинъи тоже не стал. Старшего целителя Чу в Ордене не любили: вредина и зануда, который за малейшее нарушение предписанной постной пищи отправлял учеников и младших адептов в Скальный Погреб вовсе на одну только воду. Он действительно умел исцелять даже тяжёлые раны, но никогда не заботился о том, чтобы сделать лечение безболезненным: «эта боль — твоё наказание за глупость и небрежность в Охоте», говорил он неудачникам, попавшим ему в руки. Своих подчинённых он воспитывал так же, и неудивительно, что многие раненые или заболевшие терпели до последнего, только бы не обращаться к целителям.       То ли от непрошедшей злости, то ли из-за того, что чувствовал себя правым, Цзинъи смог молча выдержать все сорок палок и даже не изгрызть щёки в кровь, пытаясь молчать; или сегодня Чу Доудянь успел выспаться и поэтому бил не так сильно?..       …и когда он осторожно, чтобы всё-таки не упасть, поднимался на ноги, Доудянь, придерживая его за локоть, шепнул: «Молодец, хорошо ты ему сказал!» Вот оно как!       Цзинъи осторожно повёл плечами — рубашка нигде не липла к спине, — значит не до крови! Спасибо, Чу-сюн!       «Не заживут, пока не раскаешься»? Цзинъи ни капли не раскаивался, что ввязался в ссору, но и совсем не сомневался, что сможет вылечиться. Заживут эти синяки, никуда не денутся: палкам-чжан далеко до дисциплинарного кнута.       Песнь Исцеления Тела на следах от палок работала, хотя и хуже, чем на обычных ранах. Конечно, ни флейту, ни мешочки с травами взять с собой в Келью Праведных Размышлений ему не позволили, пришлось оставить их вместе с верхним платьем при входе в подземелья, но голос-то отнять не могли! А петь можно тихонечко, чтобы никто не услышал, и трёх дней должно хватить, чтобы рубцы затянулись. Единственное, о чём Цзинъи сожалел и в чём чувствовал себя виноватым — так это в том, что оставил Сычжуя одного в трудное время. Хорошо хоть Омовение успел ему спеть! Прав был учитель Вэнь — оно помогало: уже через пару дней душа Сычжуя больше не была похожа на огненную гору, готовую взорваться и засыпать всё пеплом на многие ли вокруг. Нет, огонь продолжал пылать, но воли Сычжуя хватало, чтобы держать его в узде.       Пятно света на полу под дырой истаяло, снаружи потянуло ночной прохладой. Значит, сегодняшний день закончился, осталось ещё четыре. Спать не хотелось, да и спина ещё болела слишком сильно. Завтра посплю, решил он.       Хорошо, что Сычжуй может заменить меня на школьных занятиях. Жалко, что так и не удалось узнать, кто и за что наказал Ханьгуан-цзюня. Может, если бы смог быть вежливым, удалось бы что-нибудь выяснить, а может, и нет. Что толку сожалеть о пролитом — всё равно не поднимешь.       Он очередной раз спел себе Исцеление Тела и решил, что на сегодня хватит — горло царапало, словно он простыл, да и ци почти не осталось. В Келье всегда было трудно восстанавливаться: еды нет, даже солнца нет — только маленькое пятнышко света на полу под дырой, которое к ночи исчезало.       Луаньцзанское перо шевельнулось в его памяти и кольнуло в сердце: его Орден, самый чистый и праведный, оказывается, лгал ему всю жизнь, а теперь наказывал за желание узнать правду. Так ли этот Орден чист, как твердят учителя, и так ли праведен?       Снаружи по склону прошуршали камешки. Может, их скинула какая-нибудь птица, устраиваясь на ночь в гнезде, а может…       — А-Чжэн, не спишь? — Как же Цзинъи ждал этот голос! был уверен, что А-Юань придёт, но ждать всегда не любил и не очень умел.       — Вот ещё, спать! — фыркнул он, притворно обижаясь, а на самом деле хотелось прыгать от радости: ничего не изменилось, Сычжуй пришёл, как всегда приходил, когда Цзинъи наказывали. Может, смог что-нибудь припрятать с ужина? Цзинъи сейчас даже вялая редиска показалась бы лакомством.       — Кролики передали тебе гостинчик. — Шорох по щели, и в подставленные руки падает цянькунь, подаренный главой Не, а в нём засахаренные фрукты, и печенье с кунжутом, и пирожок со сладкой бобовой пастой, и даже! жареная куриная ножка! Целый пир!       — Откуда? Ты же не можешь выходить за Врата! — уже с набитым ртом.       Надо постараться не съесть сразу всё, хоть что-нибудь оставить на завтра.       — А я никуда и не ходил. — Было по голосу слышно, что Сычжуй улыбается. — Говорю же, от Кроликов! они-то могут пойти в Гусу и купить еды, а что-то они выменяли у приглашённых учеников.       — Ух! Спасибо им! — Цзинъи старался не спешить и растянуть удовольствие подольше. Куриное мясо таяло во рту… интересно, кто же это догадался, Сычжуй или кто-нибудь из Кроликов?       Он решительно завязал цянькунь и спрятал в рукав, как только утолил первый голод.       — Я такой глупец, — повинился он честно. — Не удержался, начал орать и теперь придётся всё сначала…       — Не придётся, — вздохнул Сычжуй. — Я уже всё узнал.       От вкусной еды сил прибавилось тут же, даже исхлёстанная спина притихла, может, тоже хотела послушать.       Ого! этот неразговорчивый тихоня Сычжуй смог что-то узнать!       — Как, от кого? Рассказывай, не тяни!       — Ты же помнишь, что сегодня должен был отвести Кроликов в зверинец к старейшине Лушеню?       Конечно Цзинъи помнил этого странного старейшину, который всё время возился с нечистью и даже держал некоторых тварей на территории Ордена в клетках, закрытых щитами, — чтобы изучать. Сам Цзинъи считал, что изучать там нечего: известно как уничтожить — и ладно. В этот зверинец иногда отправляли учеников посмотреть на редких тварей, которых не было на землях Гусу Лань.       — Лушень-лаозу обрадовался, увидев меня, и сказал, что рад снова видеть меня за прежними обязанностями. Я ответил, что это только на время твоего наказания, и рассказал, за что ты наказан. Прости.       — Ерунда какая! Ещё извиняться за это! — возмутился Цзинъи.       — Лушень же тоже старейшина и стал им давно, ещё до войны. Поэтому он знает, как всё было на самом деле, а не те сказки, которые ходят в Ордене.       — Вот же я тупое яйцо! — согласился Цзинъи. — Совсем забыл, что Чу Поу не единственный, кого можно расспросить. Так Лушень-лаозу тебе рассказал всё?       — Да. Слушай. — Сычжуй говорил тихо, почти шептал, но его негромкие слова падали в голову Цзинъи словно камни, разбивая его пережний мир в пыль. — Во время бойни в Буэтьен Чэн, когда Старейшина Илина был ранен и после смерти сестры начал терять контроль над своей Печатью, Лань-ифу смог как-то утащить его оттуда. Все думали, чтобы добить, но оказывается, чтобы спасти ему жизнь. Все Ордены насели тогда на главу Лань, чтобы он приказал Ванцзи отступиться и отдать Вэй Усяня им для расправы. Они говорили, что хотят уничтожить Старейшину, но Лушень-лаозу считает, что на самом деле гораздо больше их интересовала Тигриная Печать Преисподней, а если в процессе добывания этой Печати удалось бы добить раненого Старейшину — все были бы просто счастливы. Но что делать с Лань Ванцзи? Тогда Цзэу-цзюнь стал собирать Старейшин, которые хорошо относились к Ванцзи, чтобы уговорить его отступиться и отдать Старейшину на убой. Он и к Лушеню приходил, но тот отказался, сказал, что Ванцзи взрослый и разумный юноша, а Тигриная Печать Преисподней в руках Не Минцзюэ, Цзян Ваньиня или, того хуже, Цзинь Гуаншаня — опаснее всей вэньской армии с Вэнь Жоханем во главе. «Низкий поклон Вэй Усяню, что он додумался уничтожить своё творение», — сказал мне старейшина Лушень, и я с ним согласен. В общем, он отказался участвовать в этом безумном предприятии, но другие старейшины согласились. «Неумные, — так сказал Лушень, — они вздумали уговаривать Ванцзи с оружием в руках, но он оказался сильнее, и каждый из них был ранен».       Сычжуй помолчал, видимо, тоже переваривая сказанное. Цзинъи давно заметил, что если рассказывать вслух, то всё становится понятней и крепче срастается с реальностью.       — Тогда Ванцзи было обещано, что если он раскается, вернётся в Орден и примет наказание, Старейшину Илина оставят в покое. — Теперь голос Сычжуя звучал ещё тише, шуршал, как зимняя осока, что и засохнув, остаётся острой. — Ванцзи согласился, слишком уж был доверчив и слишком верил своим учителям.       А они ему солгали!!! — сыпался прах с чёрного пера. — Весь этот благой Орден стоит на лжи!       — Он вернулся в Орден вместе с Лань Сичэнем, дядей и ранеными старейшинами. — Слышно было, как Сычжуй сглотнул, наверное, тоже порезал губы этой правдой. — Совет был в ярости: больше тридцати сильнейших воинов разом вышли из строя. Многие считали, что за такой проступок Ванцзи заслуживает смертной казни. В этот раз Лушень выступил на стороне учителя Цижэня и Цзэу-цзюня: вместе им удалось свести наказание к порке дисциплинарным кнутом — по удару за каждого.       Цзинъи поёжился. Было страшно думать о таком наказании, если уж он после обычных палок до сих пор не полностью восстановился. Его никогда не наказывали кнутом, вообще на его памяти никого так не наказывали, но говорили, что десяти ударов достаточно, чтобы убить.       — Цижэнь-лаоши думал, что если уничтожить Вэй Усяня, Ванцзи опять станет той послушной куклой, которую из него всю жизнь лепили: карающим мечом Ордена.       Глупо было надеяться на такое, подумал Цзинъи. Если бы со мной поступили так, я бы точно разнёс здесь всё в щепки!       А Сычжуй продолжал всё так же тихо:       — Никто не думал, что через несколько дней после наказания даже такой сильный воин как Ванцзи сможет встать на ноги, поэтому его оставили отлёживаться в одной из камер Погреба и даже дверь не стали запирать. А сами отправились вместе с Саньду Шэншоу и другими кланами на Луаньцзан. Лушень-лаозу спросил, известно ли мне, что там произошло. Я сказал, что знаю и что вспомнил сам. «Что ж, Старейшина был убит, а Печать уничтожена и никому не досталась. Никто не ожидал, что Ванцзи сможет сбежать. Он пропадал десять дней и вернулся с тобой на руках. Ты это вспомнил?» — переспросил меня учитель Лушень, а я покивал, сказал только, что видел раны на спине ифу, пока он нёс меня в Орден.       Цзинъи тоже кивал, забыв, что Сычжуй его не видит. Щёку пришлось закусить до солёного привкуса во рту: хорошо помнилась истерзанная спина Лань Ванцзи, увиденная в разделённой памяти Сычжуя. Было страшно — знакомые люди вдруг повернулись другой стороной и оказались чудовищами, а сверкающие непорочные одежды, оказывается, скрывали под собой кровь, гной и смрад.       — Действительно глупо получилось у меня с этим Поу-лаозу, — с истинным раскаяньем признал Цзинъи. — Разорался и совсем забыл, что Чу не единственный старейшина в Ордене и можно попробовать разговорить ещё кого-нибудь! Только зря под палки подставился!       — Не зря! — возразил Сычжуй. — Мы когда бы ещё додумались Лушеня-лаоши спросить, а он сам промолчал бы, если бы не твоё наказание. Старейшина Лушень тебя, кажется, не слишком любит, считает неумным…       Цзинъи хихикнул.       — Ну, я тоже считаю его странным, — вернее сказать, дурачком, — охота же ему возиться с нечистью!       — А-Чжэн! — укорил его Сычжуй.       — Хорошо, хорошо! Уже не считаю! Лушень-лаозу лучший из наших учителей, по крайней мере честный! — успокоил его Цзинъи. — И от меня хоть какая-то польза.       — Зато ты угадал: именно Чу поручили исполнить приговор Совета, — утешил его Сычжуй.       Вот это да! Угораздило же угадать. Теперь понятно, почему Чу Поу так разозлился. А ещё совершенно понятно, что учиться к целителям своего Ордена Цзинъи больше не пойдёт и помощи просить не будет. Если уж старшим над ними такой человек!       — А-Чжэн, когда тебя выпустят, постарайся больше ничего не натворить сразу же. — Сычжуй словно подслушал планы мести, что тут же начали крутиться у Цзинъи в сердце. — У меня есть идея, которую надо проверить, и для этого мне нужно оказаться за Вратами Юншена одному или с тобой.       — Понял, — коротко, как всегда в бою, ответил Цзинъи. Кто сказал, что сейчас не бой!       Как Цзинъи ни старался, подарок Кроликов закончился гораздо быстрей, чем истекло время наказания, правда, верный Сычжуй смог пробраться к Келье ещё раз и притащить баоцзы с обеда и парочку танхулу с ужина. Это было очень-очень мало, но гораздо лучше, чем совсем ничего.       На пятый день дневной дежурный отпер дверь Кельи.       — Свободен, — сказал он Цзинъи, и добавил: — Гаохо-даши ждёт тебя, как только освободишься.       Да уж, мастер умеет выбрать время! Цзинъи забрал у дежурного свои меч и флейту, лишний раз прогнал ци через руны чистоты на одежде и поспешил на поле. Гаохо-даши лучше попусту не злить — он и так всегда сердитый.       Лань-даши был на поле сунлян и не стал возвращаться в кабинет для разговора. Цзинъи был не против: какая разница, где получать выволочку, на поле или в уединении кабинета — итог-то один.       — Несдержанный человек, который меньше чем за неделю был дважды наказан за нарушение правил и непочтительность, не имеет права командовать отрядом или быть старшим в боевой паре, — вроде бы негромко сказал мастер Гаохо, хмурясь. Лезвие его меча сверкнуло ледяным блеском, отразив пасмурное небо. — Ещё одна такая выходка, и ты будешь отстранён от наставничества и от работы в паре с Лань Сычжуем и отправишься в Десять Гаваней под командование Инэнь-лаоцзу.       — Этот понял, Лань-даши. — «Вот же докука! уж лучше бы ещё раз выпороли», с досадой подумал Цзинъи, кланяясь. Теперь придётся хорошенько прикусывать язык: не прощу себя, если из-за меня Сычжуй останется один и всё-таки сорвётся.       — На это моей власти хватит, хотя ты сейчас и в любимчиках у учителя Цижэня, — сказал Гаохо-даши с неприятной улыбкой. — А сейчас: оружие к бою! — и сам поднял меч.       «На этом всё? — удивился Цзинъи. — Он даже не будет на меня орать и грозить сгноить в Погребе? Хотя уж лучше в Погреб, чем разбивать нашу пару!»       Просто ещё одна тренировка — пусть Цзинъи и не в лучшей форме: без трав в Келье не удалось полностью залечить ни руки, ни спину, — но дело привычное и всё должно быть хорошо или хотя бы как всегда. Юнъю скользнул в ладонь, становясь её продолжением.       Мастер Гаохо ударил внезапно и очень сильно, он смёл защиту Цзинъи как соломинку — предплечья отозвались болью, и Теннои обрушился на бедро. Что толку, что на поле сунлян мечи зачарованы на Непролитие Крови, когда можно бить клинком как тяжёлой палкой-чжан! Никогда прежде Гаохо-даши не показывал свою полную силу, тренируя Цзинъи.       Всё-таки удалось отскочить, увеличивая дистанцию, хотя Цзинъи едва не упал из-за онемевшей ноги. Надо уворачиваться — отбивать удары такой силы я не смогу.       Долго думать было некогда — меч Гаохо уже летел круговым замахом, Цзинъи шагнул назад и в сторону, пригибаясь, и попытался сбить меч с линии полёта. Ему удалось, но только частично: уже на излёте Теннои вскользь прошёлся по спине — по незажившим рубцам, — боль была ослепительной. «Это подло!! — хотелось завопить ему. — Бить по ранам, по слабому месту бесчестно!!!»       — В настоящем бою, — сказал Гаохо с усмешкой, словно отвечая на эти мысли, — видеть слабые места противника и бить по ним — обычная тактика, которая ведёт к победе.       Пока он говорил, Цзинъи перевёл дыхание и снова встал в защитную стойку. Единственной его настоящей силой всегда была скорость, но первым же ударом мастер лишил его этого преимущества.       — Сычжуй твоё слабое место, в которое будет метить любой. — Удары сыпались как дождь и почти все достигали цели, несмотря на попытки уклоняться, парировать и даже контратаковать; а слова были даже страшнее ударов. — Хороший боец не должен иметь слабых мест. Ваша общая слабость: твоя, Ванцзи и Цзэу-цзюня, — привязанность к инородцам. Найди себе другое Крыло. Не подошёл Чэнчжи, возьми другого — Шисюи, Сяоху или ещё кого. Такой, как сейчас, ты всегда будешь битым.       От злости Цзинъи умудрился отбить один из ударов — руки обожгло болью отдачи, но он заставил себя не слышать боль и контратаковал, хотя и безуспешно: Юнъю отлетел как пёрышко, хорошо хоть удалось удержать в руке. Следующий удар сбил Цзинъи с ног и заставил прокатиться по земле несколько чжанов.       — Возвращайся в Багуа, — приказал Гаохо, глядя, как Цзинъи поднимается. — Я предупрежу наставника Миньяо, что ты сегодня не придёшь на урок флейты, и хорошенько подумай над тем, что я сейчас тебе сказал.       О да! Цзинъи обязательно подумает. Прямо сейчас начнёт. Но первая мысль, пришедшая ему в голову, была вовсе не та, что хотел мастер: мне надо поучиться у бойца, кто смог бы противостоять Лань Гаохо. Из таких Цзинъи знал только Ханьгуан-цзюня, который теперь неизвестно когда придёт, если вообще когда-нибудь придёт.       Возвращаться в Багуа, хромая на обе ноги и с трудом переводя дыхание из-за боли в отбитых рёбрах, Цзинъи не стал. На левом рукаве проступила кровь — не от пореза: меч мастера размозжил кожу как палка. А запас трав так и не пополнен! Значит — Холодный Источник и Исцеление Тела, столько, сколько смогу! Пыль с вороньего крыла шелестела: «Гаохо тоже был на Луаньцзан, он тоже убивал беззащитных! Кому ещё лучше знать, что такое бесчестье и подлость!» «Учитель дал мне важный урок, — возразил Цзинъи, — я действительно должен усердней работать над своими слабостями. Больше не позволю ему лишить меня скорости с первого же удара, а насчёт Сычжуя — мастер сильно заблуждается!»       Он просидел в Источнике чуть ли не до часа хай и пел Исцеление Тела пока не начал хрипеть, зато в Багуа вернулся почти таким же, как до боя с Гаохо-даши. Сычжуй, которому пришлось в одиночку возиться с Кроличьей Гвардией, пришёл ещё позже и вроде бы ничего не заметил.       — Так значит, тебе надо выбраться за Врата со мной? — напомнил ему Цзинъи, уже готовясь ко сну.       — Хорошо бы.       — Завтра же попрошу задание у учителя Цижэня!         С самого утра, сразу после утренней тренировки, Цзинъи зашёл в библиотеку и спросил дедушкиного луши, сможет ли Цижэнь-лаоши принять его. Он думал, что ему назначат время хорошо если сегодня, а может, и на следующий день, но вернувшийся Лань Ао ободряюще улыбнулся и любезно сообщил, что Цижэнь-лаоши готов принять молодого господина Лань Цзинъи прямо сейчас и что упомянутый господин может следовать в кабинет. Пришлось следовать — пристойным неторопливым шагом, поспешно собирая в голове то, о чём он хотел поговорить с учителем, и стараясь придать этому всему пристойную форму.       — Нижайший приветствует учителя и спешит сообщить, что раскаивается в недостойных поступках, — не откладывая, прямо с порога сообщил он, падая на колени. Он ожидал долгой отповеди, но Лань Цижэнь только укоризненно покачал головой.       — Тебе следует лучше сдерживать свой нрав, Цзин-эрцзы. — Даже так? Никогда прежде Учитель не обращался к нему ласково. — Тебе следует извиняться не передо мной, а перед адептом Тэн Цзи и перед Чу-дайфу.       Ни за что! крикнул он в своём сердце, а вслух рассудительно произнёс, прижимая руки к груди:       — Этот благодарит за наставление и непременно сообщит о своём раскаянье Чу-дайфу и адепту Тэн. — Значит, придётся официально извиняться, хотя до демоновых хвостов не хочется! — Цижэнь-лаозу, этот Цзинъи просит о милости. После возвращения с соревнований мы с моим вторым Крылом не имели возможности тренироваться вместе и давно не участвовали в Охотах, позвольте нам поохотиться самостоятельно!       — Хм-м, — сказал Цижэнь-лаоши, поглаживая бородку. — В Ордене сейчас есть несколько срочных прошений о помощи, которые вполне по силам вам. — Он почти не глядя взял один из свитков, лежащих на краю стола. — Вот: в западном приграничье в селение откуда-то прибрели с десяток цзянши, упокоите и на месте разберётесь, откуда. Можете отправляться, как только извинишься. Я сам скажу Гаохо-даши, полагаю, мастер не будет возражать.       Скорей всего, будет. Интересно, а дедушка вообще знает о последнем уроке, который Гаохо-даши дал мне? думал Цзинъи, забирая свиток, но благоразумно молчал — пусть старшие разбираются между собой сами.       — Тебе будет полезно развеяться, а Сычжуй за тобой присмотрит. Кстати, кто тебе сказал о том, что Ванцзи был наказан?       — Глава Не, в рассказе о событиях в храме Гуаньинь, по дороге в Долину Скорби, сказал, что глава Лань упоминал об этом... — Уфф! эта стрела — мимо.       — А откуда ты узнал, что именно Чу Поу исполнял наказание?       Можно было честно хлопнуться обратно на колени:       — Я не знал, я просто так, от злости сказал, простите, учитель!       — Вот как? — задумчиво протянул дедушка. — Что ж, развитая интуиция это хорошо, но впредь постарайся держать свои догадки при себе. — И закончил строго: — Ты зря так поспешно собираешь неприятности на свою голову. Не думай, что эти выходки могут что-то изменить в твоём статусе наследника. По традиции нашей семьи наследует лучший в новом поколении, а ты не лучший, ты — единственный. Сычжуй — приёмный и, какой бы ни был крови, быть наследником не может.       Вот оно как! Жаль.       — Недостойный Лань Цзинъи благодарит за наставление и просит позволения…       — Иди уже, — со вздохом разрешил Цижэнь-лаоши и добавил вслед: — Я сам просил Чу-дайфу наказать Ванцзи: он единственный, кто точно не стал бы его необратимо калечить.       Ну, если так, извиниться перед старшим целителем будет легче, хотя всё равно надо будет ещё подумать, сволочь он или нет. Если поспешить, можно к концу завтрака выловить Тэн Цзи и Чу Поу перед началом дневных дел и принести извинения обоим. А значит, отправиться в путь можно будет уже сегодня.       С гор тянуло свежим ветром, но Цзинъи казалось, что нечем дышать, и пыль с вороньего пера была тут ни при чём. Хотелось выбраться за Врата так сильно, как никогда прежде.