Шесть пятнадцать
Карие глазки неотрывно смотрят на часы, а в крохотных ручках уже 4-я таблетка успокоительного. Мопс пытается вырвать эту гадость у парня, ведь Бос предупреждал его о особом «пристрастии» Костика к ним, но у него ничего не получается. — Чего ты увязался за мной? Что хочу, то и делаю, — пряча за спину серебряный блистер, шикнул на него тот, поджав свои губки, — Иди, он, покушай, я тортик мандариновый испёк. — Приказы Фараона для меня закон, — сказал громила, не ведясь на фокус с тортиком, хотя он должен был признать — пахло отменно, — Я их выполняю беспрекословно. Пожалуйста, отдайте. — Не отдам. И не подходи ко мне! — Тц, а на работе вы себя так не ведёте! — покачал головой охранник. — Ну отвяжись! — Не заставляйте меня применять силу. — Мопс, не фанатей, он у меня мальчик чувствительный, испугается ещё, — послышался усталый голос седоволосого из прихожей, тот расшнуровывал свои ботинки, — Фуууух! Цветаков, не задумываясь, откинул нафиг блистер и побежал к своему начальнику, бегло его осматривая — живой, цел и невредим, разве что, возле уголка рта виднеется гематома, а левая щека немного опухла и расцарапана. — Нэ, обниматься ко мне даже не лезь. Я сегодня стольких убил, не нужна тебе эта хреновая энергетика, — но брюнет, не смотря на слова мужчины, крепко обнял его, чувствуя запах чужой крови, однако это всё настолько неважно сейчас.Главное, что с ним всё хорошо!
— Кнопка, ну отпусти, дай хоть душ приму. — Не отпущу, я думал, что ты больше не вернёшься, — лишь крепче прижавшись, всхлипнул тот. — Я тоже так думал, но, видишь, как красиво получилось? — целуя в висок своего секретаря, прошептал мафиози, — Достань мне вискарик, а? И поесть что-нибудь организуй, а то настроения валить в круглосуточную забегаловку вообще нету. — Гришенька, я всё сделаю. Я пока тебя ждал, испёк мандариновый пирог и… — Нэ, на мандаринки у меня это… Аллергия. — Это я знаю, мандаринка для меня, а для тебя вишенка. — О, а вишенки — это моя отдельная любовь. Хто ж тебе разболтал-то об этом? — Михасик, — от упоминания о внуке Гриша улыбнулся, а потом ещё раз поцеловал Костика и отправился в душ, отдав приказ Мопсу, чтобы тот ехал домой и как следует отдохнул, парень таки отрезал на дорожку ему кусочек лакомства, за что телохранитель был ему весьма благодарен. Таки одна пуля пронзила Подоляка, в самую верхушку правого плеча, и конечно же мафиози не подал виду — зачем волновать остальных? И так на его работоспособность это никак не повлияет — он ведь левша. По дороге домой он прокатился в клинику своего непоседы-сынишки, там ему всё сделали по высшему раскладу, единственное, что придётся менять этот квадратный, чуть большоватый, пластырь, но как-нибудь разберётся. Он накидывает на себя пижамный лонгслив и серые, хлопковые брюки, высушивает немного разбушевавшиеся волосы, кое-как укладывая их, и тихонько выходит из ванной комнаты, направляясь на кухню. Мужчина оперся о дверной косяк, с улыбкой смотря на Цветакова, что крутился пчёлкой возле стола, нарезая вкусный тортик и фрукты — когда этот парень что-то делал, от него невозможно было оторвать глаз — таким он был милым и трогательным! — Ты такая очаровашка. — Ты уже здесь? Замечательно, садись вот тут. Вот, держи, — налив в хрустальный стакан с широким дном виски и кинув туда пару кубиков льда, протянул парень, во всю светясь от счастья и облегчения. — Спасибо, милый, — Подоляк, благодарно кивнув, принял напиток и выпил его залпом, откидываясь на спинку стула и зарываясь пальцами в свои чуть влажные волосы, — На самом деле, это просто пиздец…- выдохнул тот, сорвавшимся голосом. — Если ты хочешь выговориться, то я всегда готов тебя выслушать, — шепчет Константин, обнимая его сзади и аккуратно кладя подбородок на здоровое плечо. — Знаешь, я даже не представляю, что бы я делал сейчас совсем один, если бы… Был без тебя. Как хорошо, что ты у меня есть, моя маленькая кнопочка, — он целует хрупкую ладошку своего помощника, а потом сажает его к себе на колени, крепко обнимая обеими руками. — Я всегда буду рядом с тобой. Но, что тебя так расстроило? — Миша сбежал из больницы и приполз туда на костыле совсем один, потратив весь свинец на охрану возле входа… И без единого патрона в стволе сунулся в тот жуткий лабиринт, рассчитывая, что его спасёт этот тупой детонатор… — брюнет особо не понимал, что там рассказывает его начальник, но суть он уловил — опять Михаил Григорьевич, геройствуя, чуть не довёл своего отца до инфаркта. Голос мужчины дрожал, как и черное сердце внутри него самого. Он, как увидел своего сына там, совсем одного, упрямо рвущегося в логово этих блядёнышей, думал, что с ума сойдёт. В тот момент он даже не знал, за кого боялся больше: за Михаила или за Алексея, ведь оба были ему очень дороги. — Костя, я думал, что его убьют… Я так испугался за него! Он то считает, что мне на него плевать. Но это же мой ребёнок, как я могу не волноваться за него? — пытаясь сдержать рвущиеся наружу слёзы, сипло говорил Подоляк. — С ним всё в порядке? Ты ведь успел, правда? — внимательно слушая каждое слово своего шефа, шептал кареглазый, целуя его иногда в щеку. — Успел. Успели. Нас было много, — закинувшись ещё одним стаканом спиртного, сказал тот, — Почему он так со мной поступает? Почему он всегда делает всё так, чтобы я находился на грани жизни и смерти из-за переживаний? Кнопка, я уже не знаю с какой стороны к нему подобраться. Я что не спрошу — нахуй, не хочу, не буду, не надо, уйди. Всё. Весь разговор. — Ты хочешь показать ему свою любовь, я тебя понимаю. Но он ведь тоже уже немаленький. Михаил Григорьевич — взрослый, состоятельный мужчина, у него уже у самого есть сын. Знаю, это сейчас прозвучит жестоко, но, Гриш, ему всё это, к сожалению, уже не надо. — Тьхе, а ты думаешь, я не понимаю этого? Но я ничего не могу с собой поделать. Я так хочу, чтобы он меня услышал, чтобы говорил со мной, чтобы делился тем, что наболело… Однако он никогда со мной не разговаривает, считая меня безмозглым алкашом-пофигистом. — Нет, он так точно о тебе не думает. — Щас он ещё Колю увидит — тогда всё, мне можно собирать манатки и валить с должности «папы», ведь тот был всегда для него авторитетней чем я. — Эй, ну нельзя же так пессимистично рассуждать, Гришенька. Кого бы он там не увидел, не встретил, не познакомился в будущем, тебя ему никто не заменит. — Да не надо меня напрасно утешать. Я же его знаю… Да и не только он, все так обо мне думают — сам себе на уме, лишь бы выпить, бабник и бездушная сволочь. К сожалению, я не бездушен и мне тоже иногда бывает больно. — Ну вот, совсем ты расклеился, Григорий Фёдорович. А так нельзя. Пусть себе говорят, что хотят — это биомасса, они значения не имеют. Михаил Григорьевич тебя любит, Михасик тебя любит, Алексей Николаевич тебя любит… Ты просто этого не замечаешь… Всё будет хорошо, — парень почти после каждой своей реплики целовал мужчину в щёку, а иногда и в уголок слегка подбитых губ, — Ты отвёз Михаила Григорьевича в больницу? — Отсыпается он, на хате у Лёши… Надя там точно за ним хорошо присмотрит. Да и Михасик тоже там, он у нас итак без пяти минут врач, если что сообразит, что к чему. — А как он сам? — Михася? Михася… Это не Михася, это какой-то киборг-убийца. Он там такие финты вытворял, что даже Захар с Алмазным охренели. А как он ножи метает, как дерётся! Мм, Красавец! — Весь в тебя, ты тоже неплохо дерёшься, — сказал с улыбкой Цветаков, вспоминая, как мужчина защитил его в их первую встречу от хулиганов. — Спасибо, кнопочка. Хотя и он меня беспокоит не меньше. И из-за него у меня на душе не спокойно, дабы эта обезьянка ещё не заставила меня седеть, как его папуля в своё время. — Не заставит, Михась ответственный мальчик, пусть и немного ранимый, но он очень сильный. Давай, закусывай, а то опьянеешь, открывай ротик, — парень кормит Гришу с рук вишнёвым пирогом, а тот аж прикрыл глаза от кайфа. — Нэ, вот после такой вкусности, я обязан на тебе жениться… Ты просто крышесносно готовишь, малыш. — Женятся после кое-чего другого, — смущенно прошептал Костик. Кое-что другое на сегодняшний день для брюнета действительно было проблемой, но это и не удивительно — после стольких лет насилия и такого ужасающего отношения. Но тот чувствовал вину перед своим шефом и пытался уже множество раз подтолкнуть его к действиям, пусть и сам он пока не был готов до конца, однако ради Гриши, готов был потерпеть. — Придёт время и на это, — Фараон чмокает его в висок, а потом сам так же кормит его из рук фруктами, дабы отвлечься от этого разговора. Григорий знает, что им вообще рано ещё о таком разговаривать, тем более, он уже несколько раз был свидетелем его ночных кошмаров, от которых тот отходил очень тяжело, всё время боясь даже пикнуть лишний раз. Парень думал, что так будет только раздражать Подоляка, но мужчина очень переживал за него и всегда старался даже сквозь сон прижимать его крепко к себе, дабы Цветаков чувствовал его прикосновения и хоть немного ощущал себя в безопасности. Он не хочет ни к чему принуждать Костю, тот даже переодеться рядом стесняется, о каком сексе может идти речь? Гриша считает, что кнопочка должен привыкнуть к нему и довериться до конца, вот тогда уже можно что-то там говорить о близости. А лишний раз пугать Костика в его планы вообще не входит. Однако и брюнет сегодня останавливаться не собирался. Он понимал, что его шеф слишком потрясён всем случившимся — кругом столько событий, казалось и не поспеваешь за ними… Ему очень хочется хоть немного расслабить его. Да, пока что на полноценную близость он не готов, но есть и уйма других способов помочь Грише спустить пар. — Костик? — Идём со мной, — парень берёт его нежно за руку и ведёт в их спальню, усаживая на мягкое кресло, что было в самом углу комнаты. — Кнопка, что ты делаешь? — спрашивает голубоглазый, тот же, немного помявшись, таки стянул с себя кофту, сверкая хрупким торсом, усыпанным ссадинами и кое-где ожогами и сел на него сверху, крепко прижимаясь и неуверенно целуя. Мафиози на автомате схватился за тонкую талию, бережно обнимая и ласково поглаживая парня по плечам. От этого робкого поцелуя его словно пронзило током — он впервые касался вот так своего секретаря, ощущая его бархатную кожу, его тепло, его тело… — Сонечко, давай, ми зупинимось? Я ж не витримаю зараз. — Не думай про мене…- шепчет он, и спускается вниз, приспуская со своего шефа пижамные штаны и боксеры. Цветаков старается заблокировать старые, неприятные воспоминания или хотя бы сделать вид, что не слышит своего подсознания. В конце концов Подоляк ни к чему его не принуждает, не делает больно, не унижает, не бьёт, не заставляет делать то, чего бы ему самому не хотелось делать. — Твою мать…- закидывая голову назад, рвано выдохнул седоволосый, чувствуя пухлые губы на головке. Он вцепился руками в подлокотник и, сцепив зубы, пытался заставить себя не мешать парню и ни в коем случае не спугнуть его. Господи, что этот маленький скромник вытворял — Гриша кусал губы, а парою зажимал себе рот рукой, дабы слишком громко не стонать. Костик старался, как мог, сделать ему хорошо, заглатывая до самого основания и быстро-быстро двигая головой. Когда не хватало воздуха, он кружил своим юрким язычком по головке, помогая себе ладошкой. И эти пошлые, причмокивающие звуки сводили Подоляка с ума. — К… Кнопочка… Мммм… Да п-постой же ты… Боже, да-а-а! — мафиози таки не сдерживается, кладёт руку на темный затылок и сам начинает подаваться бёдрами на встречу податливому рту. Цветаков ему не сопротивляется, хоть и сначала очень пугается, но потом подстраивается под тот темп, которого так желал мужчина и через несколько мгновений чувствует горьковато-сладкую жидкость, которую рефлекторно сглатывает, а потом отстраняется, немного закашлявшись. — Если бы я только знал, что парни так отменно сосут, ориентацию сменил бы ещё лет десять назад, — пытаясь отдышаться, находился ещё под кайфом голубоглазый, пьяно улыбаясь и чувствуя такую лёгкость в теле, как никогда ранее, Костик же тихо сидел возле его ног, крепко обняв одну из них, пряча лицо, потому что ему было неимоверно стыдно, — Зай, иди ко мне, не чего там валяться. — Гриш, нет, я грязный… — Ты — самое лучшее, что могло со мной случиться. — Не правда, — брюнет поднялся, руками пряча то жуткое клеймо, что его всегда спускало с небес на землю, — Я… — Костенька, — Григорий притягивает его к себе, касаясь носом худого животика, — Я люблю тебя, не смотря ни на что. Ты мой самый близкий человек, у меня нет никого, кто бы так заботился обо мне, кто бы так переступал через себя ради меня. Я никому не нужен, кроме тебя, малыш. — Но… Я был шлюхой. — А я убийца и таким останусь навсегда. Знаешь, сколько невинных душ я погубил? Знаешь, сколько раз убил? Перестань зацикливаться на прошлом. Все, кто причинил тебе боль — мертвы, господин Виктор правда месяцок другой помучиться, но, думаю, эти мучения он заслужил. — А он не убежит? — Хрен он убежит с простреленными коленными чашечками и прикованный к стене. Как я завидую ребятам, которые сейчас с ним развлекаются, я бы так хотел всадить ему несколько раз по морде! И плеснуть кислотой в рожу! А ещё поджечь, пусть горит ещё тут, сука, при жизни. — Гриш… Жив он или мёртв, правды это не изменит. Я тебя не стою. — Глупенький. Какой ты всё-таки у меня ещё глупенький, — Подоляк целует жуткий след на торсе кареглазого, словно пытаясь перекрыть это грозное клеймо, а затем шепчет, — Давай, не будем разбираться, кто кого стоит, кто кого не стоит? Зачем нам тратить жизнь на эту ерунду, м? — и Цветаков не мог не согласиться с ним. *** Люцифер чувствует какой-то странный, но до дрожи знакомый запах парфюма. А ещё он лежит на чем-то очень мягком и сверху чувствует чьи-то руки. Он думает, что то, что вчера произошло, было лишь очередным сном, а прижимающий его сейчас — это Михася. «То був сон. То був просто солодкий сон і я так не хочу прокидатись… Я хочу залишитись там навіки, обіймаючи тата і даруючи мамі постійно ті квіти. То все було так реально: татів голос, його обійми. А мама така ж по-дитячому мила жіночка, яка постійно всюди не встигала, бігаючи і стрибаючи по хаті, як той маленький попригунчик… А, може, Віктор добив мене і я помер? Але там стільки моїх вірних людей було… Ше й Михасик там якимсь чудом опинився. Лапка моя, ну чого він туди поліз, нашо з ними всіма прийшов? Якшо я подох, то я ніколи вже його не побачу? А якшо з ним шось сталось, а якшо таки перевагу взяв Віктор? Він ж мою зайку не пошкудує, він до останнього буде над ним знущатися і постійно завдаватиме йому болю, заставляючи мого ангела робити те, чого він зовсім не хоче…» — Де я? — подаёт голос Алексей и хочет подняться, но его кто-то очень крепко держит — не вырваться. — Коля, закрийся, я хочу спати…- Люцифер, широко распахнув свои глаза, смотрит наверх и видит её — свою мамочку, которая прижимает его к себе. Николай тоже сразу проснулся в кресле-раскладушке, не понимая, что такое и кому уже чего от него надо? Он смотрит на свою жену, что так и сидела на краешке кровати, спиной опершись о стену, обнимая их сына — тот, кажись, тоже уже проснулся. Арестович всё разглядывал женщину и вдруг бросил взгляд на её руки… И сердце просто кровью обливается, хотелось жутко плакать и волать от душераздирающей боли за неё. — Коля, хватит трогать мои руки! — прошептала та, пытаясь их вырвать, когда Лёша невесомо целовал каждый след на них. «У нее столько шрамов… Столько ужасных отметин на руках, ещё и пальцев двух нет на правой кисти! Какой же надо быть мразью, чтобы так бесчеловечно уродовать ни в чем неповинного человека! Но она всё такая же — красивая и милая, а эти увечья не имеют никакого значения. Одного понять не могу, если я ещё не сдох и это всё реально, то где же они были столько времени? Хотя, какое это теперь имеет значение? Они живые, дышат, говорят, видят меня, а я их — что может быть лучше? Я теперь их никуда не отпущу. Заберу с собой домой и всё. Буду охранять их сам, с ночи до утра и с утра до вечера. Не отлипну уже от них.» — Мам… Это я — Лёша. — Поняла, поспать мне не дадут… — раздражённо зашипела та, — Проснулся, чудик наш? Готовь задницу, — таки открыв глаза, хрустнув позвонками и потянувшись, лениво протянула темноволосая, а потом, как начала отчитывать бедного Лёху, — Ты представляешь себе, как ты вчера меня напугал?! Где ты только лазил, ты видел сколько у тебя синяков?! А нос, как картошка опух! Это у вас такие задания в разведке теперь дают? И что это за народное творчество?! Я же просила тебя не набивать эту гадость! — тыкнула та своим наманикюренным пальчиком на набитую пантеру. — Еееее… А? Арестович-старший ржет в сложенный кулак, ну хоть теперь не ему одному достаётся — этот сериал точно надолго, вот бы похрустеть чем, а то всё интересней и интересней. — Шо «Е-а?!» Ты мне тут не екай и не акай! Где вы с этим придурком опять шлялись?! — А чё сразу я? — возмутился Николай, — Он сам вляпался, я вообще-то помагал ему! — Ты вообще заткнись, тебя никто не спрашивает! — Молчу-молчу! — подняв руки в мирном жесте, сказал седоволосый и хотел уже оттуда уйти и заварить себе чаю. — Сидеть! — Сижу… — А я… Л-лежу, товарищ мама, — отчеканил Лёша, пытаясь натянуть одеяло по самый нос, дабы скрыть татуировку и ещё больше не злить мать, но Кристина её уже всё равно увидела. — Ай, кричи-не кричи, я уже ничего не изменю. Иди сюда, мой ангелок, — брюнетка обнимает его, а Арестович счастливо смеется, сквозь не пролитые слезы и крепче прижимается к женщине, — Покусала бы тебя сейчас, дьяволёнок непослушный! — Мамуля, как же я скучал за тобой. Ты у меня самая лучшая и самая красивая мама на свете. Я люблю тебя, мам. — Ты эти свои приемчики при себе оставь! Ну вот был же таким хорошим мальчиком и стал, как папа. — А при чём тут папа? Вот только эта язва накосячит, сразу папа виноват! — Сначала ты себе эту гадость набил, потом и он себе, взяв с тебя не самый лучший пример! От был бы у меня ремень под рукой, я б тебе всыпала по первое число! Ну как так можно, солнышко? — Ну не злись, мамуль, у тебя морщинки вот тут появляются, — мягко коснувшись пальцем лба женщины, говорит Лёша, а потом всё-таки поднимается, шипя сквозь зубы — м-да, отпинали его по самое не балуй. — Не делай резких движений, не то больно будет. Давай, я тебе ещё мазькой вон тут помажу? А может доктора? А хочешь кушать? Я тебе быстро ушки приготовлю с сахарной пудрой. Ты мне только скажи, чего хочешь, и мама всё сделает, — ласково поглаживая спутанные, темные волосы своего сына, не унимаясь, шептала Кристина, до сих пор не веря, что они наконец-то все вместе. — Ма, поехали домой, пожалуйста. — Домой? То есть… Не знаю, это как-то… Ну… Лёш, а как на нас отреагирует твоя жена, у тебя же вон — колечко на пальце. — Жена? Нормально отреагирует, она у меня золотая. — Давайте, собираемся, там уже Фараон мне телефон своими сообщениями разрывает о том, что пора выставляться за возвращение, — наконец-то поднявшись со стула, говорит Коля и идёт к шкафу, дабы подобрать что-то нормальное из одежды Алексею. — А как её зовут, какая она? — всё хотела разузнать о своей новой невестке Кристинка. — Мам, приедешь-увидишь… — Да, малыш, там не жена, а целый ящик Пандоры. — Что же это за женщина такая? — удивилась темноволосая и пошла быстренько собираться. Вельзевул, вытащив тёплые брюки и красный свитерок с белыми снежинками, подошёл к Алексею, кинул одежду, сел рядом с ним и крепко взял за руку, осматривая его с ног до головы — красавец одним словом, хоть и немного разукрашенный. — Очень больно? — тот только мотает головой, — Хочешь, я тебя в больницу отвезу? — Нє-а. Мені здається, шо то все сон і я зараз проснусь, а там… Тебе нема, тат… І мами немає… Я взагалі не розумію, що відбувається. То сон чи таки не сон? — Мы есть. Мы здесь. И ты точно не спишь. — Тат, ти ж не щезнеш зараз? І мама нікуди не дінеться? — Куда мы уже от тебя денемся? Мы ещё тебе наскучим, вот увидишь, зай. — Не наскучиш… А чого ти не прийшов раніше? — Кажу ж, шо з пам’яттю у нас з твоєю мамою було дуже погано після… Після сам розумієш чого. Ми до Києва вернулись півроку тому, а там їхали через район один захаращений… Ми, точніше ви з Христьою, жили там, поки я в роз'їздах був. І там та качелька стара, на якій я тебе гойдав, коли приїздив — глянув туди і в голові сміх дитячий чую… І голос чую, а чий — згадати ніяк не міг. Потім ти мені почав снитись, а я все думав, шо то якісь в мене галюни, поки Михася твого не перестрів, — Лёша внимательно слушает своего отца и всё ещё до конца не верит, что вот это вот всё происходящее реально. Он всё время щипает себя за ладонь, и пальцами тыкает Колю, проверяя жив ли тот, не исчезает ли… И это выглядело так по-детски невинно, совсем не вписываясь в то, каким стал Люцифер. А Николаю становится невероятно стыдно, когда он замечает, как его сын всё время проверяет всё ли происходит на самом деле или это всего лишь помутнение рассудка. — А як ж ви з ним познайомились, він ж нікуди крім універу і лікарні, де була Надя, не ходив від мене? — Йшов через парк, дивлюся, якесь мале худорляве сидить, без зонта, мокне, плаче. Придивився — ну Боже, ну то просто феноменальна схожість з нашим Мішою! Та й подумав, шо то він і є. І тут в мене всі цифри збилися та й я подумав, шо помилився в роках. А говорив він зі мною взагалі якось боязко, бо він якийсь такий розбитий був. — Коли ж це взагалі було? Мені Михайлик взагалі нічого про тебе не розповідав. — Та десь осінью… Дивлюся, він впав, лежить, не встає, хтів до нього вже кинутись, а тут ти приїхав і його забрав. Тільки тоді я зрозумів, шо ти мій син і шо ти таки існуєш. — Подожди. Мужик с футляром от гитары это был ты?! — осенило Люцифера и он взял в руки подушку, тут же ею заезжая киллеру по торсу, — Папа, я тебя убью! Да, как ты мог так спокойно со мной говорить и даже не сказать, что это ты?! Папа!!! — Молчи, язва! Это уже всё позади и не имеет никакого значения, — вырывая у того из рук «орудие» шикнул на него, расхохотавшись Николай, — Надевай давай брюки, свитер и поехали. — Что это за ху… — притянув к себе поближе свитер, спросил кареглазый, но его тут же перебил папа: — Молчи! Чшшш! Мне его Кристина подарила, не хочу её расстраивать тем, что он мне тоже совсем не понравился… Ведь куда мне носить такое? — Понял-понял, — прошептал Люцифер, — Спасибо, папа. — Не за что, солнышко. — Я всё слышу, умники. Да, свитер некрасивый, но за то он тёплый! — сказала мама Лёши. Она на скорую руку приготовила яичницу, несколько тостов, ароматный травяной чай, аккуратненько всё положив между своими любимыми мужчинами. — Пока поднос не опустеет из дому не выпущу обоих, — Алексей ностальгически улыбается, а потом берёт руку своей матери и целует её. — Дякую, матусю. *** Кристина смотрела на пейзажи, что открывались за тонированным стеклом окна автомобиля, в сердце всё содрогалось от увиденных мест — каждое ей до дрожи было знакомо, особенно, когда они наконец-то подъехали к двухэтажному особняку, что когда-то был её домом. Она ничего не говорит, открывает сама дверь и уверенной походкой шагает вперёд, охрана стоит на месте, даже не рыпаясь, все уже предупреждены, что это их новая хозяйка. Женщина переступает порог и осматривается, слыша разные голоса: «Мам, я тебе розы купил, смотри, алые-алые! Я знаю, что ты такие любишь!»«Кристинка, где же ты так долго была? В доме бардак и в душе бардак без тебя, малыш…»
«Мамуля, я поступил!!! Прикинь!!! Мам, я поступил в военку! Юху-у-у-у!!!»«Кристина Алексеевна, вы просто замечательно выглядите!
Повезло же вашему мужу. То есть мне…»
«Тётя Кристина, какой мне пиджак на свидание надеть? Надя из культурной семьи, так что кожанка не пойдёт!»«Кристина, а давай бросим это всё… И на недельку на море смотаемся, м?»
«Мам, розы подстриг, подлил, в саду листья убрал. В общем, сделал всё так, как ты просила, родная.»«Эй, Кристинка, пошли выпьем!
А то Колян опять на антибиотиках,
а ты хороший собутыльник, милая.»
«Это теперь наш дом, солнышко. Всё, как я и обещал… Теперь ты будешь жить, как королева!»«Ма-а-ам! Я коленки поцарапал!
Не люблю я эту крутую лестницу!»
Кристинка смотрит на ту самую крутую лестницу и жутко хочется заплакать — сколько раз Лёшенька летал на ней, сколько падал, сколько царапал эти свои коленки… А сколько раз Николай на руках её по ней носил — туда-сюда, туда-сюда, оправдывая свои действия тем, что он так тренируется. Женщина поднимается наверх, и идёт в сам конец, в ту комнату, что когда-то принадлежала ей. Левая рука дрожит, но всё же обхватывает ручку золотистого цвета — одно нажатие и дверь открыта. — Господи… Ничего не изменилось. Алое платье, сережки, кровать односпальная, застелена пушистым голубым пледом, рояль, маленький шкаф, стол, два мягоньких стульчика и ночники-пантеры… Всё так же, как и она оставила в тот день, купившись на слова Вити о том, что Коля серьезно ранен и нужно ехать к нему в больницу.Они с Николаем готовились к годовщине,
а ещё к повышению Лёшеньки на службе.
Но вышло, как вышло…
— Мама, ты в порядке? — А? Да-да, конечно… — Пошли, я тебе всё покажу. — А где твоя жена? Ты обещал нас познакомить! — любопытно спрашивала Кристина, осматриваясь и ностальгически улыбаясь. — Мам, ну там не совсем жена и… — В смысле не совсем? Типо у вас гражданский брак? Ну и что? Сейчас много кто живёт так. Это нормально. Боже, ты даже её оставил? Сынок… — женщина залюбовалась картиной в рабочем кабинете Алексея, долго не отводя от нее глаз, — Было же время. — Эй, можно? — постучал по двери для блезира Гриша, держа в руках роскошный букет белых роз. — Можно, можно, — слабо улыбаясь, сказал Дон. — А… Это кто? — спрятавшись за спиной Арестовича, спросила Кристинка. — Меня и забыла? Ты совсем уже оборзела? Я ей тут цветы наготовил, чтобы встретить красиво, а она меня не помнит! Алексей, отвлёкшись, окинул взглядом свой стол и вдруг улыбка с его лица сошла на нет — там лежало ожерелье, что он подарил Михасику, когда делал ему предложение и маленький листик. — Чего ты к ней пристал? — показался сзади Коля, осматриваясь и с удивлением отмечая, что Лёша в доме действительно почти ничего не поменял, оставив всё, как было. — А вот хочу и пристаю! Тебя ещё спрашивать буду? — Будешь, это моя жена. — Придурок, — хихикнул тот и, вытащив одну розочку, мазнул того ею по щеке, на что оба расхохотались. — Коть, да Гриша это, что, действительно, не помнишь его? — Гриша? — удивлённо переспросила та, окидывая его оценивающим взглядом, — Но… Он какой-то… Трезвый? И не шатается… А ещё духами, а не перегаром пахнет… И одет… Прилично? И не ползёт по полу… — Подоляк на это лишь закатил глаза. — И на этом спасибо, — говорит Фараон, слыша сзади смех Николая, — Держи, красавица, с возвращением. — Благодарю, — женщина принимает цветы и кратко обнимает мужчину, а потом обращается к своему сыну, — Зайчик, пошли вниз. Лёш? Тот ошарашенно сидел в своём кресле, в одной руке держа гранатовую розу, а во второй — тот лист бумаги, что был вырван из тетрадочки. Выглядел он слишком удивлённым и напуганным. — Люцифер, что с тобой? «Льошенька… Це тобі пишу я — Михайлик. В очі я б тобі таке точно не зміг сказати. Та, думаю, ти і сам вже все розумієш. Я бачу, як тобі тяжко бути зі мною, бачу, як ти втомився від мене, тому я вирішив закінчити все сам. Ти не засмучуйся і не згадуй про мене. Я вже пройдений етап, а в тебе ще з’явиться хороша людина, яка буде тебе варта і яка буде не брудною… Дні з тобою були найкращими в моєму житті. Я справді дуже сильно тебе кохав, Люцифер, та й зараз кохаю, тому і хочу полегшити тобі життя. Не розказуй про це мамі, не кажи татові і дідусю… Хай думають, що це був нещасний випадок…Прощай, рідненький♡ »
— Де Михасик? — дрожащим голосом спрашивает Арестович, а потом срывается с места и бежит искать его по всему дому. *** Миша сидел в своей комнате после всей этой шумихи на широком подоконнике, без эмоционально смотря куда-то вдаль. За окном шел снег, засыпая всё вокруг, а градусник, подвешенный снаружи, показывал -15.Холодно… Прям, как и у него на сердце.
Глаза парня были пустыми, в руках он вертел нож (бабочку) и мысли его были совсем безутешными. За папу он отомстил, Лёша уже встретился со своими родителями… А что дальше? Кажется, теперь всё. Надобность в нём исчерпана и задания все свои он выполнил.Зачем он теперь Алексею?
Такой… Сломанный? Срок годности подошел к концу, товар применению больше не подлежит. Что с него теперь взять? С его ночных кошмаров, истерик на ровном месте и этой вечной плаксивости, которая так всегда раздражала Лёшу, да и всех окружающих.Миша смотрит на себя теперешнего и ему становится тошно…
Он ненавидит себя за свои слабости, уныния и пугливость. Он ненавидит себя за то, что позволил тогда этому жирному ублюдку к себе прикоснуться. Он ненавидит себя за то, что так и не смог обуздать свои эмоции и мысли.Он ненавидит себя за то, что проиграл!
Покойный Трульянов из кошмарных снов таки победил — он сломал Михасю напополам, он разбил его хрупкое сердечко на кучу мелких частиц, а светлую душу ангела вывернул наизнанку и выпотрошил до конца. Его жуткий образ загнали бедного Михасика в угол и из своего плена отпускать уже не собирался. Мальчик вбил себе в голову, что он грязный, что те чужие прикосновения уже никогда с себя не смоет, что Лёши он не достоин, что мафиози будет счастлив и без него. Больше всего брюнет боялся, что о случившемся узнает папа, и тогда уже точно от него отвернётся, ведь кому нужен такой сын? А если ещё бы и Надя узнала, то Михася просто сгорел бы от стыда. Хотя она уже обо всём давно догадалась, просто не хотела лезть к нему, захочет — сам расскажет. Но о таком не рассказывают, о таком молчат, пытаются скрыть, закопать, как можно глубже. Но чем глубже пытается спрятать это Михась, тем сильнее это всё хочет вырваться наружу — плохие сны стали просто невыносимыми…И Миша стал рабом своих кошмаров
Он хотел закончить это. Прекратить. Отрезать от себя. Убежать от этого. Съесть «волшебные пилюли» и отправиться туда, где будет тихо, спокойно, не больно, не страшно. Туда, где он будет сам по себе, туда, где не будет так стыдно. За смущённой улыбкой, колкими фразами, выброшенными вперёд ножами и выпущенными пулями, скрывался маленький мальчик, что всё время жил в страхе, поджидая каждый раз подвоха от судьбы, ведь разве их было мало в его ещё совсем детской жизни? Сначала мама, которая тяжело заболелаПотом Лёша, что столько времени считал его продажной куклой
Затем папа, что по своей же опрометчивости чуть не убил егоДальше этот лысый ублюдок, что сломал морально Михасика
И снова папа, что чуть было не погиб от пуль ЦиклопаИ на закуску воскрешение Лёшиных родителей
Миша не стягивал всего этого — всё это слишком, хоть головой он и понимал, что такова цена взаимной любви, ведь рядом с таким мужчиной, как Арестович, слабым быть нельзя. Но, кажется, Михайлик исчерпал лимит своей стрессоустойчивости, смелости и силы. Ему не нужны эти вечные боевики, переживания, перестрелки, убийства… Последнее Михась просто ненавидел, он же будущий врач, он спасать, а не убивать должен! Но разве кому-то об этом расскажешь? Вельзевул его засмеёт, дед скажет, что это нормально, папа ответит, что сам такой. Парень старался всегда блокировать свои детские желания — объятий, разговоров, поддержки, потому что он думал, что таким — маленьким мальчиком будет никому не нужен. Вот для этого он и учился у Коли всех этих жутких вещей — чтобы быть наравне со своей семьёй и Лёшей. Только всё это ни к чему хорошему его не привело. Он просто выгорел изнутри, завял, сломался, ощущая себя безвольной куклой, которая должна всегда улыбаться и никогда не упоминать о своих чувствах.Быть бесчувственным убийцей?
Нет, это не о нём…
"Я только мешаю всем. Так будет лучше… Каждый получил то, что хотел, папа — маму, мама — папу, Лёша — своих родителей, дедушка — Костю… Я же лишний. Мне среди них места нет. Не хочу быть бельмом на их глазах. Не хочу заставлять Лёшу быть со мной! Не-хо-чу!» Михасик поднялся и встал посреди комнаты, смотря на себя в зеркало, в левой руке держа тюбик с таблеткам. Он слышит голос Лёши, Коли и скорее всего его мамы, а в соседней комнате Надя с Хамелеоном ещё отсыпаются — пока они все заняты друг другом, лучшей возможности уже не будет. «Не треба боятись, всього лиш одна мить і буде свобода. Я буду десь далеко-далеко і ніхто до мене не дістане. Мама обов’язково буде щаслива з татом, Льошенька зі своїми рідними, дідусь з його кнопочкою, вони навіть не згадають про мене… Шкода, що нікуди вийти не можна, не хотів би це робити тут, але ж за мною одразу Алмазний поїде, він не дасть мені зробити те, чого я хочу. А з тілом… Думаю, Льошині охоронці десь закопають мене, та й кінець на тому. Нема часу, більше такої можливості я не матиму. Пора закінчувати.» Кареглазый высыпает половину пилюль себе в ладонь, он знает, какие те горькие — поэтому немного морщиться от приступа тошноты. Но он уже не отступиться — полость рта наполняется горькими таблетками — сейчас он раскусит их и запьет водой и тогда всё — закончится его никчёмная жизнь…Или же?..