За мной не заржавеет!

Во рту не исчезал тот противный кисловатый привкус, от одной только мысли к горлу подступала рвота, если так можно назвать примесь воды и желчного сока, так как в больше ничего не лезло, а при малейшей попытке проступали слёзы и неимоверная боль; голос охрип, Слава всему Святому – хотя Лололошка уже сомневался что есть нечто или некто святой – последний урок позади и осталось лишь пошаркивая ногами добрести до общежития, Рома сверился с памятью, угрюмо вспахивая суматошное утро и мельком проверенный календарь, где толстой красной линей обведены ближайшие выходные – завтра, то свободное, беззаботное время, забитой домашними заботами, но это было приятно – до этого напряженный плечи упали, чуть сгорбившись, рюкзак съехал влево, но этого даже не заметили, виляя по холу в громоздким дверям, откуда пахло волей. — Лололошка, постойте к вам есть разговор, — большая рука хлопнула по плечу, сразу передвигаясь ближе к шее, пальцы представляли из себя пасть, вцепившуюся в теплое мясо и готовой отпустить по велению хозяина, а он им не был, точно не Аргус, этого мужчину можно было обозначить одним словом, грубым и древним, как и его страхи – «раб» – гулом разносилось в голове Лололошки, когда рыжеватые волосы зарябили в глазах, а в отражение строгих прямоугольных очков скользнуло небо, сливаясь с его зелёными грустными глазами. — Эм...ух, Он ждёт вас в своём кабинете, — голову тряхнуло от жуткого умысла произнести вслух имя с родни проклятья, обрекающее всё его семью на верную, неизбежную смерть. Лололошка вздрогнул – морщины собрались на переносице, выделяя одну особо глубокую – злобная, уставшая гримаса преследовала его, а сегодня добивалась и раздирающая боль в груди, его гордость была запятнана, никто не догадывался как сильно, но многие скашивали на него глаза, цокали и стремились уйти с его пути — от несдержанности, повело в боку и он шелохнулся, заваливаясь в сторону, глаза застилала кровавая пелена – кровь должна присутствовать при такой ненависти – Рома прикусил губы, наращивая свою скорость, чтобы слёту влететь в смазливую морду учителя. Но его останавливают, обхватывают его кулак и жмут к себе, подхватывая под бедра и затаскивая в заунывный танец, где ведёт только он – Эбардо, без единой осечки переступает с ноги на ногу, вальсируя по пустому кабинету, злобной лицо ученика нисколько не волнует, что может сделать человек, если он в его власти? Зеленоглазый давит на поясницу, заставляя прогибаться к себе на встречу и отпустить свой корпус назад, доверяя ему своё тело, бьющееся в отступление от колющей боли, напоминающей острые иглы. — Твоё тело прекрасно, — сладостно заливают в уши, окучивая парня своими руками, в мгновение сдавливая его грудь до глухого хруста позвоночника и тонкого стона, что означал победу и малую долю того приятного удовольствия, режущего Эбардо по кусочкам от каждого нового пленённого им – зелья и заклинания, может ещё множество других веществ пользовались авторитетом среди излюбленных пыток преподавателя, что без зазрения совести пичкал ими учеников, таявших и готовых выполнять всё лишь бы прекратить жгучую боль в организме. — Сама твоя суть приносить радость своим телом! Глаза, они выражали всё и никогда не могли соврать, а тело, его бренное тело подвластное грёбаной гипнотической магии, что получалось у Эбардо без особых усилий, лишь потереть кончиком пальцев и все падали у его ног, более сильные могли бессвязно роптать, слабые же поддавались влиянию из вне с головой, складывая свои головы — разум – перед безжалостным владыкой, Лололошка был серединой, безмолвно бегая глазами по всей поверхности, прыгая в надежде на спасение. — Здесь больше никого нет, можешь не искать, — игривые нотки, что тянули гласные и шипящие, они зудели под кожей, дёргая за нервы, как за струны гитары, а музыка – горячая кровь, скопившаяся в низу и стягивающая Лололошку по швам, от неё всё казалось маленьким и раскалённым: воздух, руки, близкое дыхание и легкие поцелуи в лицо –, как в жерле вулкана, ничто не имело четких границ. — Лололошка, я же могу не сдерживаться? — насмешка, грубая и не обтёсанная, чтобы задеть и так помятую гордость и, словно расстроившись не получив в лёт ответа, Эбардо надул губы, останавливаясь на месте, пережитками того танца были легкие покачивания из стороны в сторону, руки щупали под одеждой уже давно, ещё во время их вальса – для лучшей сцепки – урчал зеленоглазый, оттягивая кожу на боках, его спокойное лицо было напротив, короткие мгновения, когда тот прижимался к разгорячённой коже, можно было скрыться от пронзительного взгляда. — Я не стану спешить, честно, тебе стоит в это поверить, — голова легла на плечо – ноша, непосильная и давящая со всех сторон, вот, как бы это описал Лололошка, чувствуя омерзение от собственного существования, от горящего сознания и тела, без перерыва получавшего внимание и ласку. — Или нет! В пояснице затрещало, когда его толкнули с остервенелой жестокостью к столу, сваливаясь на него сверху и сдавливая все органы, что только могли быть, словно насилие могло помочь тут и, выпотрошив всё на изнанку, Эбардо мог улыбнуться спокойно, лишь уголками губ, не растягивая их, как сейчас, до мнимого треска щёк, с которыми они рвались на части от широкой улыбки, когда руки раздирали на юноше одежду, стремительно сокращая преграды на своём пути. «Не буду спешить» – коварно, ведь Лололошка поверил, печатью перекрывая все свои убеждения под замок, хоть на короткий срок, но он хотел насладиться своей ложной чистотой. Теперь же он голый и липкий, глаза пристыженно смотрят в пол, а вокруг словно тысячи таких же глаз и все смотрят на него, глазеют и лапают, всматриваясь внутрь, словно он экспонат и нет ничего более: ни противных рук, ни тупой боли в спине, ни нарастающего онемения дальше, что охватывает ноги и промежность – просто гул и он по середине вечного колеса. — Лололошка, как ты прекрасен, — стонали сзади, звонко разрывая тишину шлепками, что красными пятнами жалили по бедрам, подобно тому как в него толкались, резво проникая внутрь, не чувствуя сопротивления или той клокочущей внутри боли, что нельзя остановить, никак, она вырывается наружу потоками слёз и душераздирающими криками, позорно одобренными Эбардо, возвышавшегося сверху и, рыча, вторгавшегося в него, не беспокоясь о его ранах. — Твоя дырка так сжимается, когда я бью тебя, это восхитительно, — крик звенит в своих же ушах, Лололошку всего гнёт внутри, душа болит, а покалывание похоже никогда не уйдут, они напоминают шмаги с тупым остриём, что вкручиваются в его тело, а большие ладони приносят удовольствие, расслабление на одну миллисекунду, когда всё трепетно замирает, но после кровь с силой хлынет туда, разгоняя то чувство онемения и легкой прохлады и снова придётся срывать голос в истошном вопле с чередой новых ударов и толчков в его кишку, болезненно отдающую внутри него. — Хочется трахать тебя без перерыва...ха, может станешь шлюхой, я щедро заплачу, — голос переходил на шепот и переплетался с рычанием, прерываемым быстрым вдохом. — Или ты хочешь опробовать меня изнутри? Вопрос зависает в воздухе, как и всё остальное, чужие бедро плотно прижимаются к проходу Лололошки, когда сам владелец нависает над ним, расставляя руки по бокам, он чего-то ждёт, словно тот мог дать ответ своими дрожащими губами, что могли выдавить лишь жалкое поскуливание, пока из глаз текли слёзы, возможно, он не хотел ничего слышать и лишь глумился над ним, напоминая, что он всё ещё в его власти и никуда не мог деться — Лололошка рвано вдохнул, голос дрогнул в всхлипе, а зубы пару раз клацнули друг о друга, голова качнулась в сторону, наконец он отвёл взгляд от него, хотелось зареветь ещё сильнее. — Ты не должен отворачиваться, — прохрипел Эбардо, целуя припухшие губы ученика, что вновь оказался в его власти – язык проскочил между зубов, кончиком цепляя чужой, а после вынырнул обратно, размашисто слизывая слюну с подбородка – и теперь Лололошка ничего не мог сделать, безнадежно вслушиваться в липкие звуки, когда тела отлипли друг от друга, и быть тряпичной куклой в грубых руках, когда его перевернули на спину укладывая на мерзкий пол. — Смотри-ка ты уже готов ко всему, — его член был всего в пару шагов от того, чтобы взорваться, как бы больно не было, но его опасения воплотились, ему, Лололошке, человеку, чью ненависть нельзя было накормить одними фантазиями о пытках с участием Эбардо – нравилось, когда его главная головная боль, мешающая жить обычно, разрывало его изнутри, смещая органы и просто сдавливая их, он получал удовольствие, или же его так заставили думать, пока тело горело огнём от ощущения инородной магии – цепи, которая не давала ему двигаться? Рома всхлипнул ощущая давящую тесноту, глубже погружаясь в неё, на лбу чётко вырисовывалась вздутая вена, когда жесткие бедра зеленоглазого хлопнули по чужим и вспотевшие ноги вновь оторвались от других, стремясь вверх и падая обратно – Эбардо растрахивал свою дырку членом Лололошки, что уже с трудом переваривал происходящее, ощущая приятное расслабление. Зрение подводило, как и самообладание, когда мясистые бёдра прижимали тело к полу, хотелось двигаться им на встречу, – месть, хоть какая-то не важно, что он делает приятно, чувство главенства над этим человеком было превыше всего – но Лололошка не мог, колющая боль по всему организму немного отступила, оставляя неприятное послевкусие тупой болью, что будет терзать парня при малейшем движение, как и сейчас, когда сверху валятся на него, вколачивая в линолеум. — Безумие, Лололошка, это чистое удовольствие! — скакали на нём всё сильнее и быстрее взмахивая бедрами, чувствуя скорый оргазм, что закрался в животе, разогревая и до того горячие потоки крови – головка члена поддрогнула, ударяясь о живот при очередном разъярённом толчке, потные ладони сжались вокруг шее Лололошки – Эбардо взвился, выкрикивая сумбурно, открываясь рот в немом стоне, когда брови взметнулись на верх, как и голова. Язык выскочил между губ, слизывая крупную каплю теплого семени – противно – морщины вновь расплываются по своим местам, а в руках всё также покалывающая боль, но натяжения нет, он свободен от магически оков и Рома тянется к душашим его рукам, разжимая ослабшие пальцы. Хриплый ещё неокрепший вдох, воздух наполняет лёгкие, Лололошка раздавлен окончательно, когда грубые руки тянут его на себя – Эбардо прижимает парня к груди, его обмякшее тело содрогается в оргазме. — Победа в этом пари за мной, — нет времени цеплятся и разбирать каждое слово преподавателя, в целом нет смысла больше сопротивляться, когда так спокойно и ты окружён приятным запахом чужого тепла и тела – Лололошка касается плеча рукой и заводит руку назад вырисовывая странные символы, но он не хочет больше спорить с угрюмым лицом принимая своё поражение.