За мной не заржавеет!

— Шрам, что ты ревёш-шь как маленький! — чешуйчатая рука, хоть и была гладкой, но вполне могла цепко сжать меховой воротник, что ткань натянулась сверх своих возможностей с жалобным треском – обвиняя своего никудышного хозяина за праведный гнев – стягивая толстую шею и врезая в неё свои края до плаксивого свинячьего взвизга. — Змея она меня укусила! Я отравлен! — ломая свои голосовые связки, Шрам слабел в коленях, как и лицом: суровые брови расправились и взлетели вверх встревоженными палками, глаза, как два шара, пока ещё не настолько выкатившиеся, но уже огромные и блестящие от слёз, ноздри раздувались часто, пополняя дырявые легкие, которым воздуха критически не хватало, губы дрожали в испуге, и были схожи точь-в-точь как у выброшенного на берег сома. Руки, в прочем всё тело поразила предсмертная дрожь, сильная и до боли неприятная, что хотелось прекратить мучение мужчины и дело с концом, с родственниками будет проще, чем терпеть это. — Не мели чушь, тут не бывает змей, — больше Змей убеждал себя, подхватив – всё ещё с долей неприязни и сомнения в правильности своих действий, стараясь не сделать ещё хуже — под подмышки, сродни с младенцем, поднимая с небольшой заминкой увесистое тело контрабандиста на свой уровень. Глаза хладнокровного не находили себе место и резали как скальпель отрезая все видимые и невидимые пути, шанс, что гибрид поймёт какая же бесстрашная сестрица укусила такого амбала, Шрама, был не велик, но этого нельзя отрицать, Змей знает своё дело в ядах. — Как она выглядела? — Яркая, — охрипшим, почти севшим голосом простонал пострадавший, откидывая голову назад, голова приятно легла, до того, что казалось словно это был рай и шея натёртая о грубую ткань отдавала глухой тупой болью, в глазах зарябили обилие черных точек, что начало тошнить — резко вернув голову в обратное положение, послышался сдавленный рвотный позыв, голова грохнулась на вытянутые руки вора, глаза непринуждённо закрылись. — Змей, помоги мне. — Придурок, я тоже змея, — слабая отговорка, даже для Змея, сочувственно поджимавшего губы, может так сказалась усталость или наконец злость от затянувшейся ссоры решила пройти мимо и дать волю дружескому сочувствия, когда сухие ладони плотнее прижались ко вспотевшей спиной, что было явно не хорошим знаком, гибрид хлопнул хвостом о земля в свойственном только ему упрёке от собственной халатности и задумки списать всё на влажный климат и не предназначенную для этого теплую одежду контрабандиста, хлопнув себя по бедру своим же хвостом, он сощурился, возвращая натянутую нервозность, замечая уж явное переигрывание со стороны товарища, точнее надеялся на это. — Хватит канючить, ты не умрёшь, скоро будет лагерь! — Нет, я умираю, — булькающие звуки послышались из глубины его горло, а после Шрам, совсем ослабевший, свесил свои – до этого намертво вцепившиеся в чужие предплечья – руки и легко опустил голову к плечу, недовольное лицо Змея, что было ровно перед ним несколько не придавал сознания или чего-то ещё, может лишь толику зловонной радости и счастья за себя, такого непутёвого, но с хорошим доверчивым другом под боком. Слабая улыбка, всего одними уголками, но это тронуло хладнокровного, что оступился, поджимая двойной язык к небу, невольно щекотя свои нервы. — Ладно, куда она тебя укусила, — вильнули хвостом, поднимая невысокий столб пыли и подлезая концом под тяжёлое туловище главы – всё ещё придерживая с обеих сторон руками, Змей боязливо усаживая Шрама на согнутый хвост, для надёжности чуть пододвигая обмякшего друга к себя, гладкий бок непринуждённо потёрся о чужой, получая странное глухое похрюкивание, что было забавно в их ситуации. — Так всё-таки куда, Шрам? — В пах, — взревел, как поражённый копьём точно в сердце, он заметался чуть ли не падая с хвоста — гибрид сдавленно зарычал удерживая резко потяжелевшее тело, злость кольнуло в горле ежом, хотелось наорать на безмозглого шутника, но беззащитный и ослабевший — не хотелось идти на это переступая свои принципы. — Мне кажется, я сейчас умру! — Шрам! Ты издеваешься надо мной! — хотелось швырнуть его в первое попавшееся дерево, выбить из него последние куски и, так разъевшегося от всей поэнской злобы, мозга и съесть на зло всем чертям, чтобы ни одно существо и даже ненавистные им перевёртыши не превратились в этого шутника и единоличного актёра большого театра. Змей сгрёб его в охапку приближаясь настолько близко насколько мог и мерзко, вспомнив все свои змеиные примочки, ядовито зашипел: — Грёбаный день наш-шего знакомс-с-ства! Разявиш-шь пас-с-сть с-с-сломаю её! В порыве яркого и красочного желания, хладнокровный вжал Шрама в дерево, что особо остро чувствовал – с огромной охотой им хотят сломать дерево пополам – огромная змеиная пасть распахнулась прямо перед лицом, а два острых клыка были сбоку, чуть ли не царапая тонкую кожу на виске. Судорожное дыхание, переходившее чуть ли не в отчаянные попытки утопающего в своей злой шутке, Шрам не мог протолкнуть в горле ни грамм, того воздуха, что был так необходим, пока чешуйчатый хвост обтягивал его, словно подарок, поперёк живота, из-за чего контрабандист испуганно защебетал, вскрикивая от нарастающей боли. — Будь тиш-ше, ненас-с-сытная ты рыба! — Пасть смыкается в сантиметре от его носа, с опасным лязганьем зубов друг о друга, от чего пробирает до самых костей, взаправду чувствуя, как их могли обглодать не оборачиваясь на совместное прошлое – в груди зарокотало, болезненное предчувствие, когда Змей опустился ниже. Хвост сдавил ещё сильнее, казалось, что ног уже нет и Змей обратился к своей мясной сущности, но судорогой от кончиков пальца вверх тронуло пронзающие лавой, приливая вниз, чувствуя приятную пульсацию в животе, хоть сердце т заглушало звуки, но ощущения влажного рта, когда в него затягивают твои яйца, Шрам не забудет никогда, задыхаясь от махинаций в области промежности, чувствуя притягательную опасность с острыми зубьями змеи и тонкий язык вокруг его шаров, что выпустили с влажным причмокиванием. — Тьфу! Вроде хватит. — Змей, не издевайся, закончи до конца, — хнычет контрабандист подталкивая бедрами к вытянутой морде вора, касаясь головкой члена гладкой щеки и доходя до конца рта, толкаясь ещё усерднее, что оставляет липкий белые капли, тянущиеся за уретрой. — Ты с-сын безродной женщины! Какого чёрта твориш-шь?! — спохватился Змей, отрывая от своего плаща пару мужественных рук, что наровятся стрясти с него накидку и оголить его – вор не позволит оставляя свою символику при себе, озлобленно заламывая надоедливые ручонки назад, наваливаясь сверху всем телом, что вызывает скрипучий вскрик со стороны дерева и самого Шрама, не выдержавшего напора. — Признаю сплоховал, но пытался угодить, ты ведь у нас такой педант, — шипят теперь на гибрида, брыкаясь в тугих кругах хвоста, всё больше заворачиваясь в змеиный кокон, к горлу подступает неосознанная паника, а к глазам приливает, неожиданная для обоих, влага, которую пытаются скрыть, чуть ли не сворачивая себе голову, вертя её в разные стороны и издавая скулящие нотки. — Молчи, шавка, — в рот пихают свой хвост, что уже должен был раздробить пару ребер, возможно, так и было, но онемевшие конечности не давали этого знать, отдавая все ощущения ниже, как и у Змея – терпения выходило из-под контроля и движения выходили рванными и дёргаными, от части он просто рвал одежду, забывая высунуть пуговицу или путаясь в двойном поясе на талии контрабандиста, но в конце концов лоскуты поддались и упали под чужим нервозным взглядом. Собственная промежность горела из жёлоба уже торчали два пениса, Змей провёл под головкой, надавливая на выпирающие вены, изо рта вырвалось неразборчивое шипение, пальцы прошлись по чувствительным отросткам, пока голова придвинулась ближе, а язык тронул вспотевшую кожу, слизывая пот. — Довольно вкусно, жаль твою дочурку, — Змей использует тот же трюк широко раззявив пасть, он ловит струйки пота на чужом покрасневшем лице, издевательски толкаясь в тесную глотку хвостом, пока Шрам не начал кашлять и рваться на свободу, выплёвывая настырный отросток – отвлекающий манёвр, когда в него толкают змеиный член, царапая мягкий стенки кишечника, что сжимается и натыкается на крючковидные отростки. — Змей, погоди, я не могу понять!.. — переходят на вой, применяя все свои силы, чтобы прижать ноги к змеиному хвосту, никак не собирающемуся отпускать его грудь. — Тогда терпи, Шрам, — хмыкает хладнокровный, расплываясь в издевательской ухмылке, когда руки мнят мясные половинки, задирая ноги ещё выше и проталкивая член глубже с утробным шипеньем, двигаться туда-обратно было труднее, так что подхватив контрабандиста покрепче, вор прижал его колени к своему хвосту, грубо вытаскивая свой член, что до крови сдирал трепещущие стенки, вторым прокатываясь по чужому размеру, на зло царапая тонкую кожицу ствола. — Нет, Змей, не туда! П-погоди! — слёзы устремились по щекам, впитываясь в меховую ворот, губы распухли и казалось были не хуже, чем у рыбы капли, а чешуйчатый конец грузно опустился на них, придерживая оставшийся поток слов. — Замолкни, — шепнули ему на ухо, ловя солёные капли пота и слёз, змеиная рука поползла наверх обхватывая оба члена, головка, игра с уздечкой, поддразнивающие царапанья, давление на набухшие вены, что расползлись по всему стволу, что тоже получал свою порцию ласки быстрыми нервными движениями, возвращаясь к концам. Змей был на пределе, окружённый горячим теплом другого тела, обтянутый в самых интимных местах, он вертелся всё быстрее, пытаясь в своих торопливых ругательствах, сдавливая обмякшее тело друга, что уже не мог издать ни единого писка, посасывал гладкий кончик хвоста и сжимая пальцы ног, Шрам, мирно покачивался от жестких толчков в себя, чувствуя кровь, что вытекает и капает на змеиный хвост, пока в него стреляет сперма и доходит до живота, чуть вздутого от наполненности. — Шрам, ты был хорош-ш, только в с-следующий раз, можно просто с-сказать, а не устраивать тупые с-с-сценки! — звон в ушах прервался оглушающим криком, тело ломило без малейшего шанса уйти или просто дернуть пальцем, в знак того, что контрабандист ещё жив, ребра уже не ломало, они отдавались тупой болью, если не дышать глубоко, как бы хотелось, утешение было в ногах, что отпустили и те вытянулись в блаженстве. — Теперь нам нужно в лагерь, без ш-штанов тебе, конечно, идёт, только другие не поймут, так что будешь, как экс-с-сгибиционис-ст – прикрываться плащом! — смехом это было сложно назвать, может лучше, горькой усмешкой, когда подтянули остатки штанов и промачивая их в чужой слюне, чтобы ловко счищать засохшую кровь. — Так всё-таки, Шрам, ты настолько отчаялся, что решил так помириться? — Не знал что придумать, — хрип неприятно драл уши, но вора это не сильно смущало, он лишь нагнулся ближе, языком обводя контур губ, и кончиком раздвинув половинки, пролез внутрь, в протяжном, медленном поцелуе, толкаясь в обкусанные щёки, проверяя коронки зубов, сминая чужие губы своими, чуть напирая и сплетая их языки, что отрываясь друг от друга громко причмокнули. — Значит мир.