***
— Ай. Полегче, мальчик, полегче. — Тихий грудной смех смешивается с коротким болезненным шипением. Эбардо сдавливает чужие бока и тянет на себя. — Я не плохой мужчина, условия вынуждают. — Ага, пошёл!.. — Ногти могли бы остаться в косяке, но пальцы, горящие от напряжения, вытянулись в крупной дрожи. Рома, по законам физики, полетел назад, но его умело придержали, хоть были и не рады, когда одна из рук, неконтролируемая в столь неожиданном полёте, ударила зеленоглазого по щеке, слегка, но ощутимо. — Руки распускать у тебя хорошо получается, а вот повиноваться, — Ударяют тело по стене, чуть ли не с одержимым желанием слить воедино аккуратную каменную плитку с напряжённым телом юноши, по совместительству злейшим врагом, коим Эбардо его не считает. — «Может лучше подойдёт одноразовый любовник, или ночной герой?» — Ты больной. — Шикает парень, он жмёт свои большие пальцы к зеленым глазам, остальные пальцы веером располагаются по обе стороны на висках и давят, тяжело и крепко удерживая голову. Загрубевшая от пыток кожа рук накрывает шею шатена, отдалённо напоминает деревянные тиски. Давление нарастает, Лололошка хрипит, не отпуская свою крошечную надежду на спасение. В глазах вспышками пропадает картинка, голова – воздушный шарик, что вот-вот лопнет. Лололошка в немом крике открывает рот, руки, которыми он так надёжно обхватил чужое лицо, с глухим стуком ударяются о стену. — Это была хорошая попытка – оставить меня без зрения. — Хихикает Эбардо, ослабляя свой обхват, позволяя сделать сдавленный, пугающий стон, прежде чем сжать снова. Преступник высунул язык, провёл им по воздуху, по-детски, словно выиграл в какую-то незначительную игру и теперь задирает проигравшего. Только та была на жизнь, хотя для Эбардо это и была простая детская игра. — Лололошка, мы с тобой чем-то похожи. — К лицу парня, что уже нельзя было назвать ни бледным, ни кристально чистым, а лишь багряно-красным, да именно со вздутыми венами и слюной текущей уже по пальцам преступника. Он громко усмехнулся, сжимая сильнее, смотря, как ослабевшее тело бьётся в конвульсии, продолжил, задумчиво, почти ласково, как и полагалось «хорошему мужчине»: — Ты прекрасен, может в этом мы похожи? Ему не ответили, молчаливо корячались от боли, закатывая глаза на лоб. Эбардо измученно выдохнул, явно недовольный этим, поправил выбившуюся прядь и оставил истерзанную шею, напоминавшую красную зебру, перемещая руку на щеки, намечая через них ряды зубов. — Мальчик, не молчи, ты же у меня хорошенький, ммм? — Зеленоглазый мурчал на ухо, вжимался в дрожащее тело, втирая в него свой запах, ловя чужой носом. — Карамель, как мило. — Шее коснулись, так нежно и ласково, обхватили губами и пропитали слюной, всасывая многострадальную кожу. — Прекрасно, но почему же мы всё ещё молчим? — От плеча оторвались с мокрым звуком вперемешку с глубоким, загнанным стоном. — Нравится? — Больной петух. — Закряхтели, переводя взгляд с места на место, как в замедленной съёмке, а после прохрипели, пугаясь собственного голоса: — Где мы? — Всё ещё слабые руки, похожие на две веревки, растеклись по чужим плечам, в неощутимой попытке отдернуть от себя парня за капюшон. Глаза давали сбой и картина медленно текла и расслаивалась на несколько. — Туалет. — Не хотя промямлили, отмахиваясь от скучного вопроса, прижимаясь к раскрытым губам в лёгком поцелуе, который похоже никто не воспринял всерьёз. Эбардо вновь опустил свою руку на шею несильно сжимая, удерживая нестабильное тело в шаткое равновесие. Вторая рука бесцеремонно полезла под толстовку, задирая её вверх, оголяя живот, что тут же вздрогнул и втянулся. Эбардо хихикнул, тыкая в пупок и пробегаясь пальцами вверх до слегка выпирающих ребер. — Я начинаю сомневаться, что один пробыл в заточение пару сотен лет. — Он тронул сосок, выкручивая его. — Дохлик, не мог что-ли поднабрать веса, накачал бы себе сиськи! Мне бы по приятнее было прокатиться между ними. — Больной уё!.. — Не дают договорит, затыкают болючими ощущениями ногтей, царапающими нежную кожу сосков. — Не груби, не стоит показывать всем свой плохой язычок. — Эбардо тянется ко рту парня, зубами цепляя чужой язык. Оттягивает, вытаскивая его наружу, а после нежно сосёт. Рука скользит к боксёрам стягивая из вниз. Сухие пальцы сжимают вялый член. Рома дёргается, снова пинает того по ноге, на этот раз оставляя её, надавливая на чужую ступню. — Буду на сухую. — Грубо сжимают, сильно трут головку, словно хотят её содрать в кровь, а после добавляют, со злобной ухмылкой: — Для тебя сойдёт. — Ненавижу тебя. — Рычат и становятся уже второй ступнёй на чужую обувь. Пальцы ещё не слушаются, но уже виден прогресс и он может тянут преступника назад, хоть и на долю секунду. Лололошка урчит и жмурится, дёргается от резкой нехватки воздуха. — Н... Нет. — Уверен в этом на все 100%? — Смеются в ухо, язык ласкает раковину, вылизывая округлые формы и чуть толкается внутрь. Последний, размашистый, мокрый отпечаток остаётся на виске. Эбардо невольно вдыхает чужой запах пота, что теперь уже нельзя перекрыть карамелью. Это немного печалит, но также... Зеленоглазый щуриться прислушиваясь к телу юношу, ловя теперь собственный запах. — Прекрасно. — К чёрту!.. — Болезненно стонут и топчут ботинки, изредка нечаянно пролезая под край новеньких джинсов. Рома вновь клокочет хриплым голосом, чувствуя теплую, шершавую ладонь, которая по интенсивности своих движений, хочет содрать с его члена кожу. — Грёбаный индюк! — Пока не положено, курочка, я даже не вставил. — Опять чешут языками, когда могли вставить ему уже пару-тройку раз, так ещё и разработать, но медлят. Трогают только важные места, а после наглаживают чуть ли не самые бесчувственные бока и ребра, давясь смехом, от странной гримасы чувств на красном лице. — Но раз так просят, грех не оправдать ожидания. Поднимают одну ногу, закидывают на своё плечо, любезно предоставленное «хорошим мужчиной» для его одноразового мальчика, чтобы тому было удобнее держаться на одном месте. Легко скользят к дырочке, оставляя шею открытой, Рома делает громкий вдох, сразу выдыхая весь воздух, когда кончики пальцев проникают в него. Преступник двигается только в начале, разминает вход, оставляя всё сладкое и узкое на потом. Проход горел, а мышцы разом напряглись, все старания, который Эбардо приложил, для того чтобы хоть как-то возбудить юноши, уплыли в далёкое прошлой, а в руках остался вялый член. — Твою ж. — Злобно оскалились, не заботясь толкаясь глубже, не замечая сопротивления чужого тела. Как бы он не хотел быть грубым, но своё удовольствие важнее и небольшая растяжка не повредит никому. Эбардо снова сжимает чужой член, прижимая его к животу, лёгкими движениями кружа возле головки. Толчок, толчок, ещё один и преступник плюнул, вырывая фаланги из тесного плена, что никак не могло перестать трепетать. Стенки дрожали и сжимали, выталкивая его, а Рома сам глухо скулил, впиваясь в кожу затылка. Тихое шуршание, вроде минуты спокойствия, пока к проходу не прижимаются настойчиво пробивая себе вход. — Расслабься! — Не могу! — Всхлипывают, пытаются бороться, толкают от себя подальше, неуклюже, словно только что родившийся жеребёнок, он держится на одной ноге и трясёт другую, которая сползла до сгиба и её крепко держали, вновь подбрасывая до плеча. — Быстрее. — Пристраиваются ближе, проталкивая головку, которую тут же окружают вокруг пульсирующие стенки ануса. Член проходит трудновато, сухие стенки не пропускают дальше. Эбардо рычит, смыкая зубы на красной щеке. Зеленоглазый щуриться и двигает бёдрами, вслушиваясь в чужое дыхание, которое словно пропало. — Дыши, чёртов герой! — В рот протискиваются пара пальцев, что тянут челюсть вниз. — Давай, мальчик, дыши. Вдох-выдох. Пальцы не вытаскивают, как и член, всё застыло в одном положении, когда Рома неровно вдохнул воздух, а после выпустил. Ещё раз вдох, холодок пробежался по мокрым пальцам, а после выдох, теплый и слабый. Эбардо вздёрнул бедрами, толкаясь внутрь, пока из Лололошки вырывался громкий пронзительный стон, что больше походил на крик. В глазах темнеет, тело плывёт во тьме. Контрабандист не чувствует своих ног, также кончиков пальцев на руке, а голова болит, разрывается на части, пока всё не лопается и тишина не съедает звуки. Шатен ничего не чувствует, кроме боли и холода стены, которая мелкими камнями царапает и оставляет небольшие вмятины на его спине. — ...вай, малыш, не отключайся. — Хлопают по щекам, вжимая своим телом в стену для лучшей опоры, нога закинута на плечо, вместе с руками. Член глубоко в жарком нутре, чувствуя как оно трепещет и наконец расслабляется, хоть и слабо сжимается вокруг. — Лололошка, негоже так оставлять своего гостя. — Ммахх! Это!.. — Лололошка широко раскрывает глаза, когда перед собой видит развратную картину, что чужой член полностью пропал, и явно не в пустоту, а в его более пикантное место, которое невероятно болит, разрываясь на мелкие кусочки. Он напрягается и сдавленно охает. Чувствует все границы, того что в нём сейчас слегка дрожит и шевелиться, растягивая проход. — Нет. — О, как раз наоборот, да. — Тихо смеются на ухо, переводя взгляд то с озабоченного, испуганного и потерявшегося лица, на их место соития, дразня, мотая бедрами из стороны в сторону, раздвигая плотные стенки. — Ну, как тебе? Эбардо медленно отдаляется, чуть ли не лениво вытаскивая член на половину. Протяжный бубнёж с частыми выдохами и вдохами, странно действует и даже немного злит преступника, что толкается обратно, наваливаясь всем телом. Рома вскрикивает, живот словно скрутило в несколько узлов и теперь он сжимается в спазме. Ноги всё такие же онемевшие и покалыванием отзываются на каждое неряшливое движение. Поясницу покалывает от боли из-за собственной гибкости, о которой парень до этого момента и не знал и теперь морщится, когда Эбардо толкается в него, прижимая колено к груди. — Да, хороший мальчик. — Шептал зеленоглазый, чувствуя мокрые ягодицы своими бедрами. Он щебетал прямо в губы, как в насмешке над Лололошкой, что уже изо всех сил стискивает зубы и глухо скулит от его толчков. Эбардо шлепает по ягодицы и прикрывает глаза, отдаваясь чувствам скованности. Рука скользит между чужих ног и пристраивается к заполненному сфинктеру, что плотно обхватывает его. — Ыхх! Щ-щекотно. — Вздрагивает Рома, а живот, втягивается в громком мычание, делая только хуже. Зелёные глаза распахиваются с изумлением и шатен чувствует как его пальцы трогают вокруг ануса, очерчивая гладкий круг. Эбардо хмурится, задумчиво продолжая движения, цепляясь за мимику и тихие охи контрабандиста. Преступник двигается, почти не отрываясь, оттягивая упругий вход в сторону. Совсем легко тянется к чужим губам и целует, сладко и ненавязчиво, любуясь припухшими глазами и вслушиваясь в болезненное шипение. Размерено, он перешагивает ступень боли и тисков, свободно двигаясь в привыкшем проходе. Лололошка всё ещё бурчит, руки тянут за капюшон, нога, на которой он стоял, ослабла и уткнулась коленом в чужое, в слабой, но наверное единственное опоре. Контрабандист шипит, ворочая носом и отпуская своё тело, с облегчением, отвращением и злостью на себя, чувствуя свою расслабленность и легкость в этот момент. — Эба!.. — Всё внутри резко сжимается, в жилках стынет кровь, парень тянется к Эбардо пряча лицо в изгиб шеи, в смятении он жмётся к нему, без каких-либо раздумий, прячется в нём. Контрабандист напрягается, с тихим всхлипом чувствуя свою наполненность и страх, что трогает его холодными руками. — Расслабься, я не смогу нормально закончить. — Бьют по ягодицы, где точно образуется синяк. Эбардо тихо стонет, внутри всё треплется и пульсирует, выталкивая его из себя, хоть тот и жмётся, не выпуская преступника из своих объятий. — Не останавливайся, он хороший, так что умеет держать язык за зубами. — Хмыкают в сторону незваного гостя, застывшего в дверном проёме с открытым ртом, как у выброшенной на сушу рыбы. — Если нет, я ему помогу. Говорят громко и чётко, глазами раздирая непутёвого парня в фиолетовом, не забывая качать бедрами и выбивать пугливые стоны. Эбардо впечатал Лололошку головой об стену, сдавливая его щёки, чтобы тот открыл рот для их страстного и мокрого поцелуя. Увесистые и громкие шлепки сыпались на худощавые бедра шатена, а хлюпанье било по ушам. Эбардо отстранился от юноши, убирая большим пальцем слюну, вжимая свой член до упора, а после поворачивает голову к другому юноше, что с интересом поглядывал на тело молодого учителя, заодно пытаясь распознать физиономия того счастливчика, что удовлетворяет мага пустоты. — Скоро без глаз останешься, мальчик. — Смеются, совершая глубокие резкие толчки под несдержанные, хриплые стоны. — Вали отсюда, с тобой у меня будет отдельный разговор. Фиолетовый отбрасывается на несколько метров, а дверь с хлопком закрывается. Наконец Эбардо мог позволить тихий стон, в сопровождении громких, чуть ли не оглушающий шлепков. Преступник рычит, вдалбливаться становится легче, член скользит быстрее, а стенки мягко ласкают. Горячие волны крови хлынули вниз, с особо глубоким толчком выталкивая внутрь тела всё сперму. Рома скулит, ударяясь головой о плечо, не вслушиваясь в размытые фразы, похоже адресованные ему. Голова пухнет, а тело наконец забывается вместе с болью, имеющей оттенок долгожданной усталости и спокойствия, когда распирающее чувство уходит на задний план. Лололошка мирно сопит, полностью полагаясь на главного лжеца, что единожды предал его без зазрения совести.***
В глаза светит вопиюще яркий и пронзительный свет. Рома хмурится, разлепляя глаза. Просторная светлая комната в стареньком замке. Как он здесь оказался? Он медленно садится, поворачивает голову в разные стороны, пытаясь понять: «Как я выбрался из Поэны? И почему я лежу вместе с Седриком?» — Лололошка тыкает в щеку сонного друга, что открывает их всего через пару минут с испуганным криком, мажет взглядом по фигуре мироходца, расслабленно выдыхая. — Напугал же ты меня, Лололошка. — Смеются, притягивая к себе, тело у учёного теплое спросонья, а короткие волосы сумели запутаться и превратились в гнездо. — Извини. — Глупо выдыхает Лололошка, утопая в объятиях человека, ощущения, что не тут он должен был проснуться, а рядом лежит не тот человек, но крепкие объятия заставляют в этом усомниться.