Проехав Литовский бастион и перекресток с Закхаймскими воротами, машина выехала на широкую улицу Литовский вал. Она огибала восточную часть города. Машина быстро доехала до больших Королевских ворот, шофёр хотел повернуть налево, на Кёнигштрассе, как Рокотов попросил его:
— Останови здесь.
Мамиев остановил машину.
— Вань, что случилось? — несколько встревоженно спросила Света, одна не понимала, зачем именно здесь Иван попросил остановить машину.
— Ничего, — Рокотов спокойно ей улыбался, — просто хочу с тобой прогуляться.
Свету такое внезапное приглашение очень обрадовало — своей неожиданностью и тем, что вновь у них есть время побыть наедине друг с другом. Она сразу согласилась.
Иван вышел из машины, открыл перед Светой дверь. Она вышла, а Рокотов, надев обратно фуражку, шагнул к шофёру и сказал:
— Поезжай к башне Дона, в конце улицы, и жди нас там.
— Хорошо, товарищ майор. — в привычной манере кивнул Мамиев, машина медленно отъехала от ворот в указанную Иваном сторону.
А Рокотов, со Светой, которая крепко держалась за его руку, подошёл ближе к старинным кирпичным воротам. По центру возвышающейся башни было три разбитых барельефа — чешского короля Оттокара II, прусских короля Фридриха I и герцога Альбрехта I. Пруссаки остались без своих каменных голов, а меч в руках герцога был разбит. Но сильнее всего досталось Фридриху — его барельеф был разбит сильнее остальных. Каждый угол ворот отмечали башенки с зубцами. Снаряды не щадили эти ворота — правый угол центральной башни с барельефами был разбит попаданием снаряда. Кирпич же во всех местах иссекли осколки и пули, которые метались когда-то по перекрёстку.
Света засмотрелась на эти ворота, она ничего подобного вблизи никогда не видела.
— Интересно? — Рокотов заметил с каким любопытством жена рассматривала этот памятник прусской фортификации.
— Да так… — отмахнулась она, — Понастроили эти немцы крепостей своих!
— Пруссаки всегда славились своими укреплениями. Не зря царь Пётр сюда со своим Посольством приезжал, в Кёнигсберг. Смотреть, как европейцы свои крепости строят, да и не только ради этого. — вспомнил Рокотов свои давние уроки по истории.
Света поглядела на Ивана. «Всё знает!» — только и было у неё в мыслях. Иван же был довольно спокоен. Он сам стоял и рассматривал эти величественные и от этого немного пугающие зубцы укреплений поверженного Кёнигсберга. А в голове его неожиданно сами всплыли строчки, которые о прочёл в то время, пока лежал в госпитале.
— Крылья Икар в скалы низверг, чтоб воздух-река тёк в Кёнигсберг, — негромко сказал Иван.
Света услышав знакомые интонации и рифмы улыбнулась, а потом спросила:
— Маяковский?
— Он самый. — Иван довольно подтвердил догадку Светы.
Вновь их взгляды сошлись на разбитом кирпиче. Но ненадолго.
— А чего ты его вспомнил? — неожиданно продолжила Света, она помнила, что муж больше любил далеко не пролетарских поэтов.
— Да так… Навеяло.
— Навеяло? — Света не поняла, что же могло ему здесь, в Германии, навеять строчки из творчества Маяковского.
— Ну так, Светик, — Иван неспешно повёл её вверх по тротуару и говорил, — Маяковский был когда-то здесь, в Кёнигсберге. Не просто же так у него появились эти строчки.
— Подожди, правда что ли? Маяковский был в Кенигсберге? — глаза Светы с удивлением смотрели на Рокотова.
— Ты не знала? — он мягко улыбался ей в ответ.
— Нет. — она действительно впервые слышала об этом.
Рокотов заулыбался ещё шире и всё также неспешно продолжал отвечать:
— Вот как раз за этими воротами идёт дорога до Девау. И вот там, на аэродром, и приземлился однажды самолёт с Маяковским. — Иван чуть кивнул в сторону тех самых Королевских ворот, за которыми шла дорога до района Девау. — А пока он летел сюда написал стихотворение, которое назвал самым незамысловатым образом — «Москва — Кёнигсберг».
— Невероятно! Маяковский был в Кенигсберге! А я даже про такое никогда и не слышала!
Рокотов был доволен тем, что смог приятно удивить Свету; она всегда в такие моменты радовалась почти как маленький ребенок, глаза сияли детской простотой, а улыбка делалось ещё более милой.
— Ладно, пойдём у ручья прогуляемся. — Рокотов повёл её мимо ворот, туда, где виднелась зелень.
— И откуда ты всё знаешь! — вновь взявшись за руку Вани, что тянула её вперёд, негромко, но счастливо добавила Света.
Они обогнули ворота, спустились по двум лестницам к ручью. Здесь когда-то были идеально ровные зелёные газоны, когда-то гуляли кёнигсбержцы. Сейчас трава росла как ей хотелось. Землю же немного погрызли мины. Немцев, прежних хозяев сдешних мест, нигде не было видно.
На другой стороне ручья горели осенней желтизной деревья. У самого края, ближе к воде, местами были высажены кустики, что уже почти освободили себя от листвы. Впереди виднелся разбитый советской артиллерией бастион «Грольман». Света и Иван шли по дорожке усыпанной золотом осыпавшейся листвы. По левую сторону от них шла крепостная стена того самого бастиона, тоже местами выбитая минами и снарядами. На одной из сторон черными кирпичами средь красного было выложено «Bastion Grolman». Стена же эта стояла на фундаменте из дикого камня. Из этой стены смотрели пустые, с грозным прищуром, амбразуры бастионы. Именно от этого бастиона ручей звали «Крепостным». Но большинство привыкло называть его «Литовским». Ведь параллельно ручью шла одноименная улица «Литовский вал».
— Кстати, Вань, а почему укрепления эти называют «Литовский вал»? — разглядывая берега спросила Света, — Литва-то далеко отсюда.
Рокотов стал быстро вспоминать, что он про это читал. Он ведь читал… Давно правда, когда только знакомился с историей этого города. А это было далеко в детстве, когда ему, юному гимназисту, было интересно всё на свете.
— В семнадцом веке немцы частенько воевали с Литовским княжеством. А шли литовцы на город как раз через эту сторону. Вот здесь и решили тогда построить укрепления и потом уже назвали их «Литовским валом». От литовцев же защищал он… Такая вот история. — подытожил Рокотов, всматриваясь в противоположный берег ручья.
— Интересно. — Света неспешно шагала впереди и всё разглядывала кирпичные укрепления, противоположный берег ручья. — А что ещё интересного ты знаешь об этом городе?
Свете впервые стало интересно узнать о городе, где по воле судьбы оказалась. Прежде, они очень редко на такое длительное время задерживались в немецих городах. А когда ещё были в Союзе, то она и так знала о тех местах, где размещались. Но Кёнигсберг был всё же иным городом — с одной стороны он был сейчас совершенно не приветливым, огрызался развалинами, но с другой — теннисные аллеи его и парки приятно кутали в осенную красоту. Иван мягко посмотрел на Свету — она сейчас была беззаботной и совершенно спокойной. Рокотов не смог сдержать улыбки радости. Он стал перебирать свои стеллажи памяти. Что же он знал ещё о Кёнигсберге?
— Знаешь что-нибудь про философа Канта? — спросил он у Светы.
— Так, слышала немного.
— Ну вот он всю жизнь прожил здесь, в Кёнигсберге. И если бы не его работы, то не было бы у нас потом Маркса.
— Почему? — для Светы Ваня сейчас открывал совершенно новые страницы истории.
— Так молодой Маркс очень много читал Канта, многое из его работ на него повлияло…
И Рокотов долго и обстоятельно стал рассказывать о философии Канта, Маркса, о других мыслителях. В общем всё что знал, то и рассказывал.
— Поразительно! — голос Светы был полон искреннего восхищения. — Просто поразительно сколько же ты у меня знаешь!
Иван лишь смущённо улыбнулся. Он мог очень долго рассказывать ей про разное, но никогда он не делал это напоказ — не любил это. А вот порадовать Свету — всегда с удовольствием!
— Ну вот если хочешь, то потом мы доедем в центр, на остров. Вот там у разрушенного собора могила Канта есть. Сходим, посмотрим, если интересно. — предложил Иван беря Свету за руку.
— Я не против. — она с удовольствием обхватила протянутую ладонь мужа. — Будет свободное время ещё — сходим.
Под сапогами шуршала листва, мягко стучали каблуки. А Елагина и Рокотов наслаждались спокойствием этого места, где никого, кроме них, не было.
Дорога шла долго. Света ушла немного вперёд и собрала пучок ярких кленовых листьев в небольшой осенний букет. Иван не смог удержаться и тоже присоединился, подав ей ещё несколько расписанных акварелью осенних красок листьев. В зелени глаз Светы Иван видел, сколько же было счастья.
Они ничего не обсуждали про службу, про свои служебные дела. Не хотелось. Хотелось видеть вокруг себя красоту осени и наслаждаться друг другом, наслаждаться продолжающейся для них жизнью. Иван забыл про время, про года для себя, что у него уже тоже наступала осень. Думать он про это не хотел. Думал только про шагавшую рядом Свету. Она со звонким смехом, с шаром из оранжево-желтых листьев и нежным изгибом улыбки шагала вперёд спиной, её горящие глаза выглядывали сквозь охапку этих самых листьев, которыми она прикрыла нежные черты своего лица. Света была счастливой.
Рокотов, сунув руки в глубокие карманы шинели, шагал за ней и с умилением, с наслаждением и величайшей любовью глядел на Свету. Она сейчас была такой милой, совершенно не серьёзной. Не майор Елагина, не сотрудник СМЕРШа, не следователь — нет. Это его маленькая Светка,
Светик, с горящими глазами, с волнами кудрей, выбивающимися из-под берета. Она словно прекрасное солнечное лето. С каждым её движением Иван понимал, что любил её всё сильнее, хотя казалось бы куда ещё можно сильнее. И каждый раз, глядя в её глаза, он повторял одно: «Какая же ты у меня красивая!». Рокотов не знал как сказать, что он счастлив от того, как ему повезло с ней и поэтому просто отвечал ей улыбкой.
Дорога огибала выступы укреплений, подойдя к одному из двух мостов. Эти мосты соединяли берега ручья. Света подскочила к мощным кирпичным перилам моста и облокотилась на них. Позади неё тут же с крепкими объятиями оказался Иван. Он нежно коснулся мягкой кожи её шеи, затем виска, который прятался за тёмным локоном. Света улыбалась, в его руках она совершенно расслабилась, голова легла на его плечо. Глаза глядели на высокое синее небо, по которому гуляли рваные облака.
Ладони Рокотова обхватили Свету за талию, а затем они сомкнулись перед ней. Света пахла осенью и немного цветочными духами, что были у неё. Иван очень любил этот аромат — он очень подходил Свете, её солнечному лету души.
— Вань, смотри, — неожиданно указала в небо Света, — кажется… аисты полетели.
Рокотов посмотрел туда, куда указывала она. Действительно, по небу медленно скользили два больших белых аиста.
— Припозднились они что-то… — провожал взглядом Иван эту пару прекрасных птиц. — Уже ведь октябрь… А они обычно в сентябре спешат на юг.
Из-за верхушек крон показался ещё один аист, третий. Он был меньше этих двух и словно бы их догонял.
— А вот почему они припозднились, — указал на третьего аиста Света, она безошибочно узнала в нём окрепшего и вставшего на крыло птенца.
Иван проследил взглядом и за этим третьи белокрылым аистом. Прекрасная, особая птица… Взгляд его медленно наполнился грустью и давней тоской, что уже как год жила в нём. Аист… Символическая птица… Они тоже любили только одного всю свою жизнь. А ещё считались предвестниками того, что в чьей-то семье скоро будет раздаваться звонкий детский смех. Иван запер Свету в своих объятиях и окунулся в шёлк её каштановых волос. Сердце тихо и протяжно заныло.
Дети…
Света медленно положила свою руку на ладони Ивана, которые всё также лежали теплом на её поясе. Она чувствовала, о чём подумал Ваня, чувствовала эти объятия… Они всегда старались про
это лишний раз не говорить чтобы не тревожить старые раны. Для неё особенно больные, даже несмотря на то, что она смирилась со всем.
— Пошли дальше. — тихо попросила Света и отпустила в течение ручья собранные листя и шагнула от моста дальше.
Иван, проводив взглядом желтые резные листочки, которые подхватило течение, и зашагал следом за Светой.
Вновь тихое шуршание листвы под подошвой сапог. Света обернулась к Ивану, который уже догонял её. Как только он поравнялся с ней, она обхватила его крупную ладонь своей ладошкой. Так, держась за руки и ничего не говоря, они шли дальше.
Пройдя последний изгиб дорожки, впереди стал виден мост между двумя улицами и виднелись кирпичные зубцы и стены с бойницами той самой башни Дона. Эту башню все хорошо знали — именно над ней водрузили алое знамя как символ того, что город после 82-часового штурма пал. Комендант крепости Кёнигсберг Отто Ляш отдал приказ на капитуляцию. Не помогли немцам толстые стены их фортов!
Рокотов и Елагина всё ближе подходили к ней. Дорожка закончился рядом ступеней, что вывела их большой на перекресток. Напротив них стояли Россгартенские ворота, рядом с ними была башня. Дальше выднелась гладь Верхнего пруда. Именно от него и шёл ручей. Повернув на Врангельштрассе, они вышли к башне Der Dona. Здесь, как и просил Рокотов, их ждала машина с Мамиевым.
— Свет, давай ещё немного пройдемся? — уже у самых ворот башни предложил Рокотов, он очень засиделся за десять дней, домой, обратно за четыре стены, ещё не хотелось идти.
— Давай. — Света согласилась быстро, она была не против того, чтобы ещё пройтись с Ваней.
Рокотов подошёл к машине, которая как и требовалось, стояла здесь. Мамиев опустил стекло перед подошедшим майором.
— Мы недолго. Подожди нас здесь. — попросил Рокотов.
— Хорошо. — всё также немногословно отвечал сержант.
Света и Иван шли по южному берегу пруда. Он был большой и уходил на север. К самой воде было не выйти, но ветер гнал к ним свежесть. Свете всё это немного напомнило море. Она остановилась у стенки набережной и облокотилась на неё, ненадолго она закрыла глаза. Лицом она ловила мягкий бриз. Да, почти как на море. Только ветерок был слабее и не было той самой морской солёной свежести. Иван встал рядом, приобняв её. Недолго помолчав он тихо спросил:
— Заметила, сколько укреплений здесь?
Света обернулась к нему.
— Заметила.
— Это основные укрепления города, а вот такой подвал, какой мы сегодня видели с тобой — это только малая часть того, что сделали немцы перед штурмом. По сути сейчас Кёнигсберг это одна большая крепость.
— Да, тоже заметила это… Готовились… — вздохнула Света.
— Так что… Непросто здесь искать кого-то. Особенно, когда не ты, а они знают все лазейки в городе.
Света согласно кивала. Она сама тоже поняла, особенно после сегодняшнего, что искать кого-то в руинах Кёнигсберга — особая, крайне сложная задача.
— И судя по тому, как сегодня связист с Мишей сбежал, то… Миша очень хорошо ориентируется в этих подземельях и укреплениях. — голос Рокотова стал приглушённым.
И вновь этот разговор! Свете не хотелось к нему возвращаться, ведь она же всё сказала ему — Ваня спешит со своими выводами! Ничего не доказано ещё.
— Вань. — она подняла на него взгляд, пытаясь напомнить.
— Я помню, помню, что ты говорила… Но как представлю, что это всё правда. Что Мишка всё же… Всё же так поступил… Он как словно бы погиб для меня. Словно это уже и не мой сын. Мой Миша так бы никогда не поступил! — Рокотов по привычке полез за сигаретами, он всегда так глушил нервы, но он ведь бросил; карман занимала лишь кожаная перчатка.
Света уже не знала, как оборвать эти мысли Вани, как ещё убедить его в обратном. Из-за этих размышлений, он становился сам не свой.
Рокотов отшагнул к стенке набережной, снял фуражку и уставил взгляд в бегущие по глади пруда волны.
— Если он и вправду предал, то уж лучше бы действительно, погиб… Мне бы… Мне бы хоть легче было! Чем жить и знать, что я — отец предателя.
— Вань, — Света шагнула к нему, стоящему к ней спиной, и обхватила его широкие плечи, говорила она совсем негромко, — как бы не было, он всё же живой, а это значит, что ты сможешь обо всём сам с ним поговорить. Сам.
— Если он останется жив! — совсем не радостно добавил Рокотов.
— Остаётся. Обязательно останется! — Света крепче обхватила его.
Иван чувствовал на себе её руки, как они обнимали его. Сердце разрывалось от тревоги за сына. Сами собой лезли мысли о нём, о том что произошло. Он старался отвлекать себя от этого. И ведь к тому же решил, что выводы сделает когда завершат расследование! А он?! Опять говорит так, будто всё уже решено. «Права ведь Светка! Права!» — Рокотов и сам понимал, что должен с холодной головой подходить ко всему. Но его сын это была такая больная струна его души, что чувства перекрывали всё остальное. Они захлестывали его. Голова совершенно не хотела соображать объективно, беспристрастно. Но Рокотов всё же пытался. Он пытался оставаться следователем. А уже потом — отцом.
Иван обернулся обратно к Свете. Она тут же прижалась к нему. «С этого момента больше не буду возвращаться к этому вопросу, а буду просто вести расследование! Просто вести расследование», — пообещал себе Иван. Иначе, и себе не даст спокойной жизни, и Свету будет тревожить этими. А она разве заслуживает этого? Он и так уже слишком сильно заставил её однажды переживать.
Они простояли под этим прохлажным влажным ветром. Вновь молчали. Их двоих накрыло чувство остановившегося времени. Ничего больше не происходило, всё замерло только ради них. Чтобы они просто побыли друг с другом и хоть на время забыли о продоожающейся в их жизни войне.
— Поехали домой. — наконец тихо попросила Света.
Рокотов чуть кивнул. Если Света хочет домой, значит поедем.
Надев обратно фуражку, Рокотов со Светой, которая держалась за него, вернулись к машине. Иван сказал шофёру, чтобы ехал на их адрес — Шиллерштрассе 12.
Солнце катилось в закат. Его рыжий диск своими лучами делала совершенно огненной кроны деревьев и кирпич домов. Развалины стали отбрасывать зловещие длинные тени. Улицы стали цвета огня и дыма. Но Рокотову казалось, что деревья не горели, они казались ему янтарными, вырезанными искусным мастером. Особенная была осень в Кёнигсберге. Совершенно особенная.
***
Тихая Шиллерштрассе усыпанная облетевшей листвой. Яркий желто-красный ковер выстлал камень дороги. Ни людей, ни машин. Сумерки совершенно поглотили город.
Машина остановилась у штакетника забора. За ним — всё тот же желтый дом с облупившейся штукатуркой. Спустя десять дней Иван всё же добрался до дома. Этому немецкому дому он сейчас был рад, как родному ленинградскому. Отблагодарив шофёра, Рокотов и Света вышли из машины.
— Пойдём? — позвала Света совсем необычно, словно бы боясь, что Ваня сейчас передумает и не пойдёт за ней дальше.
— Конечно! — с улыбкой ответил Рокотов и открыл калитку.
Вот первая дверь дома. Открыли. Лестничный пролет, тихий скрип деревянных ступеней. Вторая дверь — в их маленькую квартирку. Света достала из кармана ключ, хотела уже открыть, как его из руки его вытянул Рокотов. Она не стала спорить.
Два оборота. Дверь с тихим скрипом открылась.
— Ну вот мы и дома! — сняв фуражку произнёс Иван и первым вошёл в комнату, оглядывая её в тусклом свете лампы, низко висящей над столом.
Света осталась стоять в дверях, прислонившегося к дверному проёму. Она глядела на стоявшего по центру комнаты мужа и ей не верилось…. Ей не верилось, что она всё же вернулась сюда вместе с ним. По щеке скользнула слеза. Но теперь уже от счастья. Ведь на неё смотрел с той самой нежной улыбкой Ваня. Родной и живой.
***
Проветрив квартиру, прибравшись в ней, Света постепенно возвращалась к обычной жизни. За время их отсутствия квартира немного промерзла. Первым делом — растопили печь чтобы согреть хотябы спальню. Света, пока Рокотов занимался отоплением, готовила ужин. Теперь, когда паёк их стал больше, даже можно сказать богаче, ужин действительно становился ужином, а не вечерним перекусом. Рокотов с большим аппетитом всё поел. Вроде та же казённая еда, но в руках Светы она делалась совершенно иной, как казалось Ивану, намного вкуснее. Хотя, возможно, это всё только от того, что разнообразия в еде две недели у него не было. И теперь всё, что отличалось от пшёнки, овсянки и гречки было вкуснее.
А Света старалась во всю. Только чтобы Ване понравилось. И ему действительно нравилось.
Через пару часов сделалось теплее. За окном же во всю царствовала ночь, в небе зажглись кем-то звёзды.
Рокотов оставил на ширме аккуратно развешенную гимнастёрку. Света пока в зале зажигала на столе свечи; электричество было непостоянным, на ночь и нередко днём его отключили. По комнате вытянулись тени. Иван шагнул из спальни к ней. Света стояла у стола и отчего-то очень завороженно глядела на пламя, которое совершенно не дрожало, вытянувшись на тонкой ножке фитиля. Иван и сам немного засмотрелся на это. Потом он окинул взглядом комнатку.
— Свет, ты мне хотела что-то тогда прочитать? — он вспомнил, тот самый день (в душе он часто сожалел о том, что не задержался тогда и не выслушал её; сейчас он считал самое время было это исправить).
Света быстро вспомнила, что она же хотела прочесть ему. Она помнила все строчки, над которыми так старалась. Однако, сейчас ей хотелось прочесть лишь несколько из них, не все.
— Да… Хотела. — она подошла к тумбочке, где она оставила две недели назад тетрадь.
Раскрыв нужные листы, она вновь пробежалась по строчкам. Да, всё целиком ей читать уже не хотелось, совершенно не то настроение. А воо если только четыре из них…
Света присела на край дивана, а Ваня разместился рядом. И здесь ей неожиданно стало волнительно. Она ведь никогда сама ему ничего не читала из своих стихов. Больше он читал и то редко, Света последний раз писала что-то в Харькове, четыре года назад. Иван видя это волнение, настигшее Свету, приобнял её, так ей будет увереннее. И ей действительно стало увереннее. Света не стала раскрывать тетрадь, решила прочесть наизусть:
— Там вообще много было, — начала всё ещё неуверенно она, — но я тебе прочту только самое главное. — поглубже вздохнув, она начала. —
Вам присягнув однажды — не нарушу
Той клятвы, что обещана на век.
Любимый, смелый, чистый,
самый лучший, как родина — родной мне человек.
Света проговорила это совершенно негромко. Она видела, как с каждой новой строчкой, которую говорила ему, Ваня смотрел с ещё более влюбленным взглядом, всё мягче и нежнее делалась его улыбка и касания.
Дослушав всё, Рокотов острожно взял тетрадь из её рук, переложил на стол, и обхватив обной рукой Светины плечики, что покрыла лёгкая белая шаль, тоже негромко сказал ей в ответ:
—
Не смоют любовь
ни ссоры,
ни вёрсты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкопёрстый,
клянусь —
люблю
неизменно и верно!
Сказав последние три строчки, Иван раскрыл свою ладонь. На ней змейкой из белого янтаря лежали те самые бусы, которые он когда-то оставил Свете в тетради.
— Это тебе. — протянул их Рокотов ближе к Свете.
А она с непониманием и радостью смотрела на них. Бусы же были в её плаще. Откуда же они сейчас были у Вани? Ах да, она же пропадала ночами у него! А в карманы она свои совершенно не глядела.
Света взяла бусы в руки. С улбыкой она рассмотрела их, словно бы видела их в самый первый раз.
— Ты же просила янтарные. — негромко, с тем самым бархатом в голосе, добавил Рокотов.
А Свете сейчас это стало совершенно всё неважно. Она только крепче прижалась к Ивану. Он был важнее. Ладони её обхватили его шею.
— Спасибо! — зашептала она сквозь улыбку.
На столе, на изогнутом металле подсвечника вытянулись два огонька свечи озаряя своим рыжим ровным светом всё вокруг. И всё было так, как оно должно было быть. Всё было правильно. Всё шло своим верным путём.
