***
Штаб. Время шло к обеду. Дрёмов сам разбирался с допросами арестованных при подавлении немцев. Протоколов было много, каждый на несколько листов. Эта работа немного отвлекла от размышлений о поисках, ведь хорошая мысль сама потом придёт. А эту работу никто не отменял. Тем более, когда её некому сейчас выполнять. «Был бы здесь Иван Григорьевич или Светлана Петровна… Отдал бы им, они быстро со всем этим разобрались ведь…» — постукивая пальцами по столешнице подумал внезапно Дрёмов. Нервно закурил. Да, без этих двоих работать стало очень сложно. В некотором смысле даже невозможно. Выпустив дым, Дрёмов вновь окунулся в бумаги. Имена, фамилии, люди, бумаги, цифры, адреса… На шестом допросе внезапно опять вспомнился вечер перед операцией. Вот так же перед ним, за тем столом, что по центру кабинета, сидел Рокотов и разбирал документы, что-то там искал, о деле убитой Алёны Гришиной напомнил… А потом вошла Елагина. Сказала, что она знает дату и время… — Она же встречалась с агентом от Михаила! — подскочил с места Дрёмов, ошпаренный этим воспоминанием. Он вспомнил! Да, Светлана Петровна рассказала, что Миша перевербовал того, кто близок к руководителю восстания и он сам пришёл, всё рассказал. И видела этого неизвестного только Светлана Петровна. А ведь этот человек и есть ниточка к руководителю и, скорее всего, к Михаилу. Затушив в пепельнице папиросу, схватив с вешалки фуражку и плащ, Дрёмов через пару минут ехал на Шиллерштрассе 12.***
Протяжеый скрип тормозов и машина послушно замерла у штакетника, за которым был небольшой двухэтажный дом с облупившейся после боёв жёлтой краской. Дрёмов вышел из машины, в два шага оказался за калиткой. И внезапно стало немного не по себе, когда опять взгляд упёрся в дверь этого дома. Стяжко стало сделать шаг ближе к ней, ещё тяжелее казалось ему пройти внутрь. Но, выдохнув, всё же подполковник взялся за тонкую ручку входной двери. Дверь с тихим тонким скрипом раскрылась, но перед Дрёмовым словно из неоткуда появился Федоренко. — Здравия желаю, товарищ подполковник! — Григорий Иванович чуть выпрямился, а голос был словно севший у него. Дрёмов сразу прочитал на лице Федоренко всё, что у того было на душе. Какая там была боль и печаль. — Светлана Петровна здесь? — тихо спросил подполковник, спустившись на улицу, куда вышел Федоренко. Григорий Иванович присел на ступеньку и закурил. — У себя, — кивнул младший лейтенант. — И… Как она? — Дрёмов впервые сам услышал у себя в голосе дрожь. Федоренко тяжко выдохнул, вокруг стало сизо от дыма. — Плохо, товарищ подполковник. Очень плохо. От еды отказывается, видеть никого не хочет… Вот только меня и сносит, что сижу у неё. «Значит, не стоит мне в квартиру подниматься», — понял сразу Дрёмов. Но всё же, он здесь по очень важному делу, надо убрать всю эту свою сентиментальность куда подальше. — Что ж… Понимаю её состояние. Однако, Григорий Иванович, — Дрёмов опустился рядом с Федоренко, — Мне очень нужно узнать одну вещь… Кое-какую информацию. И знает её только Светлана Петровна. — И какую же… информацию? — обернулся к подполковнику Федоренко. — Спросите у Светланы Петровны, кто ей сообщил данные о том, когда и где начнется немецкое восстание. Это очень важно сейчас, Григорий Иванович. Федоренко докурил, затушил о сапог папиросу. Потом немного посидел, о чём-то своём подумал. — Хорошо, товарищ подполковник. Сделаю. Дрёмов немного похлопал его по плечу. — Спасибо, Григорий Иванович. Федоренко поднялся со ступеней, Дрёмов следом, а Григорий Иванович быстро скрылся за дверью. Что ж, подполковнику оставалось только ждать. Просто ждать. Дрёмов опустился обратно на ступени и тоже закурил. Ещё никогда он не был в таком положении, что он просит, а не приказывает, узнать ему что-то. Он привык выбивать всё себе, а не просить. Допрашивать так, чтобы все отвечали. А тут… Просит. Выкурив подряд две папиросы, Дрёмов мерял шагами этот дворик. Под сапогами шуршала пожухлая листва. Умершее лето, лежащее перед ним желтыми, багряными, болотно-зелеными листьями. А вокруг развалины, что пока ещё дышали отгремевшей большой войной. Но не законченной. Стих грохот тысяч пушек, миллионов автоматов и ружей, в атаки не катились танки и не летали на штурмовку самолёты. Просто война стала другой, менее заметной. Война была ещё, как и были в силе ещё её законы. Дрёмов окинул взгляд окна дома, за стенами которого жили те, кто из-за одного звонка теперь тоже вновь, как и он сам, жили по законам военного времени. Они думали, война для них закончилась… Надеялись на мир, строили какие-то свои планы на эту мирную жизнь. На душе стало погано от того, что ты, не кто-то другой, не бесчувственные обстоятельства, а конкретно ты являешься причиной чьих-то страданий, боли и горя. Вначале он соврал с похоронкой, затем врал здесь. А когда же ты был всё же честен с ними, Виталий Сергеевич? Пожалуй, только в кабинете перед генералом ты нашёл в себе силы сказать «нет» и заступится за них. Но а сейчас ты можешь закончить для них страдания. Просто сказав то, что сам знаешь сейчас. Почему же ты стоишь? Боишься её взгляда?.. Да, ты его боишься, и её саму. Ты боишься, Дрёмов. И поэтому просто стоишь под окнами и куришь, заволакивая горьким дымом, что дерёт гороло, этот свой страх. Дверь дома осторожно отворилась и на пороге появился Григорий Иванович. Дрёмов подошёл к нему. — Ну что, Григорий Иванович, сказала что-нибудь? — Сказала… Приходил немец Штольберг. Врач из больницы для гражданских немцев… Вот он приходил к ней. — Спасибо тебе, Григорий Иванович! Спасибо! — Дрёмов был очень рад, что всё же спустя час он узнал это для него. Он на прощание вновь похлопал Федоренко и зашагал уже к машине, за калитку, как вспомнилось ему, что у него в кармане лежит одна вещь. Дрёмов развернулся и подошёл к Федоренко, что ещё был на крыльце. — Григорий Иванович, вот, вы передайте это Светлане Петровне… Не говорите что от меня, просто передайте, — подполковник протянул плитку хорошего тёмного шоколада, — Думаю, это ей сейчас не помешает. Федоренко принял из его рук плитку, а Дрёмов уже забрался во внедорожник и, заведя его, быстро скрылся от дома. Подполковник заехал в штаб за тремя бойцами, а затем таким составом выехал к той немецкой больнице. По коридорам разносился грохот армейских сапог, лязг автоматов за спинами солдат. — Где находится герр Штольберг? — на немецком спросил первую же медсестру Дрёмов. — Я не знаю, я его не видела, — испуганно вытаращив глазки ответила девушка. — А кто может знать, где герр Штольберг? — по коридору нёсся бас подполковника. — Наверное… Может знать герр Руберг, он в кабинете у себя, в конце этого коридора, — указала медсестра. — За мной, — уже по русски приказал бойцам Дрёмов. Кабинет врача. Дрёмов допрашивал Руберга. — Я повторяю, где находится Штольберг? — склонился над врачом Дрёмов, противно поскрипывала кожа плаща и ремней на нём. — Герр офицер, я не знаю! Я не знаю! Его не было с самого утра! — А почему его нет?! — Я не знаю! — Руберг начинал трястись от страха за себя, в такое состояние его вгонял голос Дрёмова. — Где живёт Штольберг и где его кабинет здесь?! — Кабинет его этажом ниже, а живёт он, я вам сейчас напишу адрес, — Руберг потянулася за листком и карандашом. Дрёмов взял в руки листок и спустился на указанный этаж. Возле кабинета Штольберга он оставил для охраны одного солдата, а с двумя другими поехал на квартиру к Штольбергу. Пропетляв между руинами центральных улиц Кёнигсберга, выехав за внутренне оборонительное кольцо города, Дрёмов оказался в некогда весьма приличном районе Амалиенау. Война его пощадила. Здесь было множество вилл и коттеджей немецких аристократов, бюргеров, промышленников и просто состоятельных господ. Но были дома и попроще, поскромнее. В одном из таких домиков, небольшом и двухэтажном, недалеко от интересного пруда, что местные называли «Близнецы», жил врач Штольберг. Дрёмов, выхватив пистолет, быстро направился к дверям, однако было открыто. Он с солдатами очутился внутри. Все комнаты были в полном разгроме. Ящики шкафов выдернуты, их содержимое было разбросано по полу. Полный хаос царил в комнатах. И никаких следов врача. — Черт! Ушёл Штольберг! — в бешенстве шагал по комнатам подполковник. У него не было сомнений в том, что врач сбежал. И судя по всему совсем недавно. Подполковник ещё раз обошёл всё и вернулся к машине. Штольберг исчез, а вместе с ним и последняя ниточка к руководителю мятежа. Дрёмов со злости ударил кулаком по капоту машины. Злоба на себя заедала. Он упустил его! Елагина ему этого Штольберга нашла, а он упустил! Выдохнув всё же и остыв немного, Дрёмов принялся обходить дома, где некоторые местные оставались ещё жить. Он прекрасно знал, что эти немцы будут хорошо знать Штольберга — он врач, а таких людей ценят. Но, жителей на этой улице было немного. Пара человек не знали Штольберга, потому что беженцы. Лишь одна немолодая женщина сказала, что Штольберг был весьма тихим человеком, спокойным, но при том — член Национал-Социалистической партии. Был нацистом. Это факт показался Дрёмову весьма интересным, к тому же он знал — члены партии проходили особую подготовку, в том числе и диверсионную. Дрёмов вернулся обратно к дому врача, оставил для охраны двух этих солдат, а сам поехал обратно в штаб Уполномоченного. Там его тоже ждала работа, которой стало больше. Ведь Штольберга теперь надо искать.***
В штабе как всегда. Снующие по разным делам солдаты и офицеры. Подполковник расхаживал по своему кабинету. Он думал, куда мог податься в этом городе врач, нацист Штольберг. Документов на него у Дрёмова никаких не было, ведь он в поле зрения контрразведки не попадал. — Товарищ подполковник, разрешите? — в кабинет заглянул один из сержантов. — Чего тебе? — обернулся к нему Дрёмов. — Здесь передали вам вот… Просят разобраться, — сержант протянул пару бумаг. — Что ты там принёс? — Дрёмов пытался скрыть своё раздражение, но получалось плохо. Подполковник посмотрел бумаги. Там было что-то про тягловых лошадей, про обнаруженный безсхозный скот на окраине города и про безнадзорных коней в другом конце города. — Просят разобраться в этом, — пояснил ещё раз сержант. — Без тебе вижу… Ладно, ступай обратно, но позови мне сюда старшего лейтенанта Дуденкова. Скажи, это срочно. — Есть! — ответил сержант и скрылся за дверью. Вскоре Дуденков появился в кабинете у Дрёмова. — Отдохнул, Дуденков? — спросил Дрёмов, глядя на помятый вид старлея. — Никак нет, товарищ подполковник, — честно ответил Дуденков. — И ни придется пока. Вот, по твоей части работа, — подполковник протянул ему принесённые сержантом бумаги, — И запомни, Дуденков, последний раз я заступаюсь за тебя перед начальством. Думаю, теперь ты язык за зубами держать научился. — Так точно, — чуть виновато ответил он. — Вот и хорошо, что научился. Пригодится. А теперь, возвращайся к своим обязанностям. — А удостоверение? — Дуденков же помнил, что без него с ним никто говорить не будет. Дрёмов шагнул к сейфу и вынул оттуда корочку. — Вот твоё удостоверение. А сейчас, давай иди, разбирайся. Дуденков козырнул, повернулся и собирался уже выйти, как его окликнул Дрёмов. — Постой, вот ещё, — подполковник шагнул к старшему лейтенанту, — Возьмёшь для Светланы Петровны паёк и отвезешь его ей. Поедешь с Мамиевым. — Понял, сделаю, — Дуденков убрал в карман выданный Дрёмовым ордер на выдачу довольствия. — Иди, — подполковник проводил выходящего Дуденкова из кабинета. Дверь хлопнула, а Дрёмов закурил, вернувшись к окну. Там, внизу, вскоре показалась фигура старшего лейтенанта, что сел в машину и уехал выполнять свои поручения и приказы. А он, Дрёмов не мог начать выполнять свои. Почему же, Виталий Сергеевич? Не знаете, куда идти дальше после того, как сбежал Штольберг? Да, вы не знаете. А мысли какие-нибудь есть? Нет… Хотя нет, всё же кое-что же есть. Ольга, которая уже третий день находится под арестом и молчит, на котором из допросов. Говорите, она ничего не скажет уже? Что же, пожалуй вы правы. Но только вот, молчит она у вас. Как молчал когда-то тот подросток Уго. Разговорился он только после допроса у, да-да, у Светланы Петровны. Выходит, товарищ подполковник, без Рокотова и без Елагиной вам в этом деле никуда не сдвинутся. А это значит, вас ждут красивые три маленькие зведочки на погонах вместо трёх больших. Подполковник вдавил в дно пепельницы окурок. Он ждал, скорее бы уже наступило завтра. Дрёмову очень нужен был завтрашний день.