Ошибка подполковника Дрёмова

— Ну вот и всё, герр оберст, — убирая в печь окровавленную вату и ткань сказал Миша, печь трещала и гудела, — Пару дней посидите здесь и хорошо, — он довольно улыбался. Арним кивнул, с сам потянулся к карману, ждал когда Миша отойдёт в сторону. И он отошёл, к шкафу. Из кармана показался «Люгер», взведенный. Его дуло смотрело в спину Михаила. — Одно движение, и отсюда не только я не выйду, но и ты, — проговорил Арним, рука чуть дрожала, но не выпускала из прицела Мишу. Он обернулся к оберсту. — Герр Арним, о чём это вы сейчас? — Значит, Михаил ты… А я уж было поверил, что ты окончательно порвал с русскими. Но ты не только не порвал, ты работал на них! Миша хотел сделать шаг вперёд, но немец тут же крикнул ему: — Ещё шаг и твои кураторы найдут здесь твой труп. — Герр оберст, я смотрю, пуля задела не только вашу ногу, но и ещё ваш разум, — Михаил был на удивление спокоен, — Если вы оказались здесь, а дом не оцепили русские, то какой же я их человек? Оберст с удивлением поглядел на него. — А «Михаил» это в прошлом. Сегодня, сейчас, я Генрих. И прошу впредь меня только так и называть. Я больше не хочу иметь что либо общее со своим прошлым. С ним покончено. Ровно так же, как было покончено с Лидке. Или вы забыли почему нам удалось собрать всех? Что нас не взяли раньше, чем мы начали выступление? Вы забыли это, герр оберст? — Генрих шагал всё ближе к Арниму, что был в кресле с пистолетом наготове. — Не забыл, Генрих. — И это хорошо, герр оберст, — Генрих склонился над сидящим немцем, — Но я вам напомню, что вообще то мною там было убито несколько солдат. Стал бы я это делать, если бы я был их агентом? Арним сидел растерянный. Ведь если так, то действительно, какой же Генрих был их агентом. — И скажу вам больше, герр Арним, — Генрих видел растерянность в глазах оберста, — Я спокойно ушёл когда за нашими спинами был убит мой отец. Да, герр оберст, это действительно был мой отец. И как видите, это событие ничуть не тронуло меня. — Но как же?.. Это всё же отец твой… был, — Арним не понимал этого. — Вот именно что был. Знаете, я никогда не понимал его. Он казалось был весь такой правильный, за справедливость, честный, прямой… Но когда мою мать арестовали по совершенствованию бредовому обвинению, он ничего не сделал, чтобы освободить её. Ничего! А потом знаете что он сделал?.. Он просто нашёл себе другую! И с ней он живёт так, как не жил с моей мамой. Он ей никогда не говорил таких слов, которые говорил ей, этой новой жене… После такого он мне больше не отец! Я отказался от него. У меня больше нет к нему никаких чувств, он мне больше не отец! — Генрих это сказал как можно чётче, чтобы уж точно было всё ясно. — А как же твои слова о возвращении? — А что слова? Надо же было тянуть время, чтобы потом уйти. Вот и сказал. А он… Он конечно сразу в это поверил. Как же… Его же Миша не может наврать папе! — Генрих отошёл от кресла и заложил руки в карманы, — Я не хочу и никогда не собирался возвращаться, герр оберст. Тем более, что три года назад, ещё будучи красноармейцем Рокотовым, я сбежал. Я не хотел быть больше с ними. Это было глупо и наивно, жить в их мире, строить их этот дурацкий коммунизм! У меня пути назад нет. Ведь там я для них дезертир и предатель их родины. А это что? Это то, что меня там ждёт только одно — стенка и пуля в затылок. А так глупо погибать, не закончив наше дело я не хочу, — Генрих вновь вернулся к креслу, — Я хочу уйти с вами к союзникам, чтобы там продолжить нашу войну. Здесь, герр оберст, как вы могли заметить, наш план, как и план с этими «верфольфами», полностью провален. Американцы нас бросили, а оставайся мы здесь, нас рано или поздно либо убьют при задержании, либо поймают, но в итоге всё равно убьют, выбора нет. Русские не остановиться, пока не сделают это. Так почему бы не уйти к британцам? Там я уверен, нас примут. Ведь они тоже все друг с другом грызуться. А нам с вами, какая разница под каким флагом продолжать нашу войну — под звёздно-полосатым или иным? Арним всё глядел на этого молодого парня, и видел в глазах жгучую ненависть, которую не видел даже у своих солдат. Да, раз он так уверен, значит действительно, он не сдавал никого. Он — свой. — Но кто-то же сдал нас русским? — этот вопрос не давал покая оберсту. — А вы сами не догадываетесь, кто это? — Нет, — оберст искренне не понимал кто это мог быть. — В таком случае, вы очень плохо знаете своих людей, герр оберст. Я вам говорил, что зря вы приблизили к себе этого докторишку Штольберга? Говорил. А ведь лучше всех из нас, не считая Лидке, что был вовремя заткнут, о начале нашей операции знал именно он. — Штольберг? — оберст привстал из кресла от удивления. — Да, герр Арним, Штольберг. Вы видели его бегающие глазки? Как он трясся весь, когда наша операция началась? Оберст опустился на место. Не верилось, что тот, кому он так доверял, так подставил его. Генрих убрал остатки испачканной кровь вещей, подкинул в печь дров. Арним же посидел некоторое время в размышлениях. Если с этим врачом всё же было всё ясно, всё сошлось, то вот одна мысль не давала покоя ему. — Генрих, а ты действительно не переживаешь, что твой отец сегодня ночью погиб? — пристально глядел он на Генриха, что вскрывал пакет с сухим супом. — Абсолютно не переживаю и не сожалею об этом. — Но почему? — Почему я должен сожалеть о смерти чужого мне человека? — содержимое пакета он высыпал в котелок, — Да и вообще, знаете, герр оберст, судьба, она очень ироничная. Всю жизнь защищать их строй, порядки и… Погибнуть от пули своего солдата, закрывая сына перебежка, предателя… Да, у судьбы есть своё особое чувство юмора. И мне оно нравится, — Генрих довольно улыбался, взял в руки флягу и залил водой порошок супа. Арним смотрел на Генриха и поражался тому, насколько много безразличия было в его словах. Но зато он теперь был уверен в нём. Генрих поставил на печь котелок. — Как только вы сможете ходить, мы будем выбираться из Кенигсберга. Оставаться здесь небезопасно теперь, — сел за старый стол Генрих и выложил свой пистолет, — К тому же, всё должно немного улечься, патрулей будет меньше, да и контроль на выездах станет слабее. Тогда будет проще выйти. Оберст кивнул. Он был согласен с Генрихом. — Со Штольбергом надо будет разобраться. Раз он сдал нас, то его сегодня могли взять. И я не уверен, что он станет молчать, — поднял взгляд на Генриха оберст. — Хорошо, я займусь этим, не беспокойтесь, — заверил Генрих. Только после этого оберст убрал пистолет обратно. Раз так, то значит он пока ему не понадобится.