Welcome home

      Тик-так. Тик-так. Тик-так. ТИК-ТАК. ТИК-ТАК.       Уилл давит пальцами на глаза. Он мычит, пытаясь перебить это чёртово тиканье какими-то иными звуками. Его тело затекло от долгого сидения в одном положении. Качается из стороны в сторону. В такт. Невыносимо. Тик-так. Мы найдем способ, Уилл. Мы не отдадим тебя ему, Уилл. Вернись ко мне, малыш. Ты нужен нам. Не сдавайся, Уилл.       Разные голоса наперебой шепчут в его голове. Они звучат словно эхо далёкого прошлого, того, чего сейчас не существует, но имеет место быть в одной пространственной точке. Уилл дрейфует на волнах придуманных им же историй, которые когда-то он хотел нарисовать, облечь в физическую форму свои мысли. Сейчас же у него нет на это сил.       Он задыхается в этом водовороте слов. Слов больных, надрывных, молящих. Слов, которые с каждым новым повтором, с каждой хриплой, нервной ноткой голоса, оставляют всё больше и больше шрамов, задевают чувствительные места, заставляют истекать кровью его вывернутую, исполосованную, грязную душу.       Уилл считает, что он слабак. Он сидит тут. Один. Пока его друзья перманентно рискуют жизнью. Спасая его. А он просто не выдерживает, просто воет в подушку. Его располосовывает, делит надвое, и он не хочет выбирать. Он хочет покоя. Спокойствия. Ну же, Уилл. Ведь ты уже принял решение. Бедный, бедный Уилл. Как жаль, что ты будешь единственной жертвой в этом акте, последнем акте.       Уилл морщится. Ему не жаль. Он понимает. +++* — Прости, Уилл, — говорит Джейн, — но это наша последняя надежда.       Она выглядит помятой. Уставшей. Словно ей даже говорить вслух тяжело. Словно ей даже стоять тяжело. И Уилл мысленно заменяет в её словах «это» на «ты». Он склоняет голову набок. Ждет. Эл едва ли не плачет, и это сильно бьёт под дых. Ему больно видеть ее такой. — Они, — начинает она, хмурится и исправляется, — мы думаем, что… Раз нам не удается найти его, то, возможно, стоит просто позвать. Ты ведь сможешь позвать его?       Уилл теряет опору под ногами, задыхается. Хотя он с самого начала знал, что придёт тот момент, этот момент, когда он встанет на перепутье. Где один временной поток разделяется надвое. Где только ему решать, куда шагнуть, какую комбинацию должна выстроить Вселенная. — Могу, — выдыхает он, поджимает губы. — Только не в физическом мире.       Джейн лихорадочно кивает. И слезы текут по ее лицу. Уилл кусает губы. — Мы думаем запереть его там, — говорит она, глядя прямо ему в глаза. — Запереть его в твоей голове. — В моей голове, — шепчет Уилл растерянно.       Эл улыбается ломко. Подходит ближе, но Уилл выставляет руку перед собой. Ему нужно больше пространства. Больше несуществующего воздуха. Ему нужно дышать. — Да, — подтверждает она. — Он не сможет управлять своим телом, и его способности станут слабее, так что, если я поставлю «стену», ему будет трудно ее сломать. Его мозг будет жить и функционировать, пока тело не умрет. Но сознание его будет тут.       Она обводит взглядом пустоту. — Только важно, чтобы он полностью был тут, — тихо добавляет, — а не частично… Ох, сложно объяснить, как это всё работает.       Уилл понимает, как. Уилл знает, как мыслит Генри, знает, как он легко проникает в разумы людей. Но он никогда не думал, что его самого можно там поймать. — Его же методами, значит, — словно в трансе проговаривает он.       Тик-так. Тик-так. — Его же методами, — вторит Эл.       Реальность схлопывается вокруг него, сужается в точку. — Мы сделаем это только с твоего согласия.       Уилл смотрит на нее неверяще. Будто у него такой огромный выбор. Ха. Ха. Ха. Он уже знает, что скажет это чёртово «да», а пока что он произносит банальное, клишированное: — Мне нужно подумать.       Джейн выдыхает тяжело. — Хорошо, — кивает медленно. — Только, Уилл, не жертвуй собой ради нас. Быть может, однажды мы найдем иной выход.       Уилл опускает глаза.       Джейн подходит к нему, обнимает мягко. Он утыкается носом в ее плечо. Ему хочется плакать, хочется вырвать из себя тот кусок жизни, который заставляет его чувствовать себя обманщиком каждый раз и везде. Дело ведь уже не только в спасении друзей. Дело в предательстве. — Я люблю тебя, — шепчет Джейн.       И исчезает. +++       Уиллу, правда, не жаль. Себя, во всяком случае.       Он дал согласие не ради себя. Даже не ради друзей. Ради двух реальностей, которым не суждено было столкнуться, но которые сейчас настолько сильно переплетаются, что с каждым часом разъединить их становится всё труднее. А Эл не всесильная и добавлять ей работы — кощунство.       Уилл всё ещё мечтает проснуться в другом мире, в иной Вселенной с иными законами. Там, где, возможно, он будет бродячим гением с серебристым драконом в лучших друзьях. Там, где они облетят весь белый и чёрный свет в поисках самых прекрасных пейзажей. Там, где голубые глаза не таят под тонкой вуалью мрак прошлого и тьму мыслей.       Но кто такой Уилл?       Лишь пешка на шахматной доске. Пешка, которую ему не жаль.       Всё, что ему, пожалуй, нужно сейчас, перед всем этим, — ответы. Ему нужна правда.

×××

      Холодный морской ветер дует в лицо. Волосы на голове хаотично движутся. Уилл подставляется под потоки воздуха, не поднимая век. Он дышит. Глубоко вдыхает. И выдыхает. Ветер дарует ему ни с чем не сравнимое чувство свободы. Он улыбается. И открывает глаза.       Первое, что Уилл видит — иссиня-чёрные облака. Они грузно плывут по небу, вызывая восхищение и страх, комом сворачивающиеся в желудке. Его взгляд скользит ниже, и он понимает, что стоит на отвесной скале. И вдаль к горизонту уходит море. Чёрное сейчас. Но всё же прекрасное.       Затем он замечает силуэт у самого края скалы. Знакомые светлые волосы развеваются на ветру, но Уилл стоит на месте. Фигура тоже не двигается. Они замирают, словно статуи. И сквозь шум ветра Уилл улавливает скрип. Высокий. Неприятный.       Байерс оглядывается в поисках источника звука. Он вертит головой, пока не натыкается на дерево с левой стороны от него. Смотрит, пытаясь в темноте разглядеть детали. Листва дерева шелестит от ветра, он видит, как качаются ветви, и… Уилл замечает, что на одной из веток что-то висит, достаточно массивное.       Уилл делает пару шагов. Замирает. Его прошивает дрожью, когда осознание сваливается на его плечи грудой битого стекла. Труп. На дереве висит труп. Старая цепь, обмотанная вокруг шеи, скрипит от каждого дуновения ветра. Уилл смотрит и думает, что, как только погода уляжется, сюда слетятся птицы. И скорее всего, подойди он чуть ближе, сможет разглядеть червей и насекомых, устроивших пир в умершем теле некогда живого человека. Во мраке лет однажды Смерть умрёт, — мелькает мысль. Кажется, он где-то что-то такое читал. Кажется, то был Лавкрафт. — Красиво, правда?       Голос совсем рядом. Уилл вздрагивает, поворачивается. Генри смотрит на море, волнующееся где-то внизу. Оно в ярости. Байерс решает не отвечать. Он не уверен сейчас ни в чем, ни в одном слове, которое может произнести. В его голове бардак.       Уилл снова смотрит на труп. Скрип въедается в его мозг отчаянно, созвучно его мыслям. Он ощущает себя так, словно он сам ставит себе стул и подвешивает точно такую же цепь под потолок. Так, словно всё, что ему остаётся до завершения сей прозаичной и невероятно душещипательной истории — опрокинуть ногами стул под собой. И всё. Блаженное ничто. — Пират, — говорит Генри, и Уилл вслушивается в звучание его голоса. — Во времена, когда пиратство процветало, пойманных за сим делом казнили и вешали труп на берегу, чтобы другие пираты издалека видели, какая участь уготована им на суше.       Уилл смотрит на острые черты, на разлетающиеся светлые волосы. Он чувствует ком в глотке. И голос… Голос Генри звучит так привычно, так знакомо, так по-родному. Уилл падает. Он не может больше… Прошу, останови меня.       Уилл чувствует чужую ладонь в своей намного позже, чем решает переплести их пальцы. Он, кажется, не дышит даже. Он будто стучится в дверь, пинает её, но не открывает, потому что не способен решиться. Стучится и стучится. Будто ручку повернуть должен кто-то другой. Кто-то за него.       Генри смотрит в его глаза. Уилл застывает где-то между явью и сном, где-то между скрипом цепи и воем ветра, где-то между голубой радужкой и чёрным зрачком. Он растворяется. И ему хорошо. Он собирается пнуть стул, так что имеет право. — Ты доверяешь мне? — Вкрадчиво, испытующе, тихо, но твёрдо.       Ладонь Уилла сжимают сильнее. Глаза в глаза. Снова и снова. Бесконечный круг. Спираль, сужающаяся с каждым витком всё сильнее. Однажды всё, что останется — точка. Горячая точка, с невероятным, невообразимым давлением внутри. И она взорвётся. Уилл точно знает. — Да, — шепчет он.       Генри не слышит, но читает по губам. Улыбается до боли мягко и тянет вниз. Уилл не понимает, однако потом Генри садится на землю. И Байерс присаживается рядом. Они сидят, глядя на чёрные тучи над их головами, вслушиваясь в шум ветра и скрип цепи. Парадоксально спокойно. Как сидеть на диване у тёплого камина с горячим какао в руках. Вот только какао их обожжёт. Как и огонь в камине.       Внутри Уилла всё кричит и бьётся в агонии. — Я сделаю кое-что, — говорит Генри, — позволишь?       Уилл слышит в нём кого-то еще, другого его, — Первого, Векну. Слышит, и это заставляет его немного нервничать. Но что-то в этой другой его части разбивает внутри Уилла какую-то хрупкую, фарфоровую вещицу. Важную. И это «что-то» — тихое:"По-зво-лишь?" Одно слово ломает Байерса изнутри.       Первый не спрашивает. Первый берет. — Да, конечно, — произносит Уилл, не чувствуя собственных губ.       Его отчего-то даже не волнует, что именно хочет сделать Генри. Байерс уверен, что смотрит сейчас на него так, словно Генри — целый мир. Но ведь это правда. Труп на цепи, подвешенный к дереву, дождь и бесконечная дорога — это всё он. Как и Теневой монстр, Демогоргон, Демопес, Истезатель разума, Векна. Всё это.       Генри достает что-то острое. Уилл приглядывается и понимает, что это кинжал. Ровное лезвие идеально ложится в изящную ладонь. Цепь протяжно скрипит от нового порыва ветра. Уилл облизывает губы, вдруг ставшие сухими, и наблюдает за тем, как Генри осторожно берёт его левую руку и устраивает удобнее на своих коленях. Он смотрит задумчиво, оценивающе. — Будет больно, — предупреждает. Безразлично, отсутствующе. Будто он уже не тут.       Уилл сглатывает. Закрывает глаза, когда Генри подносит его кисть ближе к лицу и плавно водит холодным лезвием по коже. Пристраиваясь, примериваясь. Уилл чувствует ледяное остриё. Он смотрит на тучи, на море, на край скалы.       Ветер охлаждает лицо и мысли. Уилл расслабляет мышцы руки. Генри гладит тыльную сторону его ладони. Острый кончик упирается в кожу на запястье. Ты доверяешь мне?       Уилл выдыхает. Лезвие вспарывает эпителий. Уилл кусает губу. Снова и снова остриём по одному и тому же месту. Опять и опять. Металлический привкус во рту не удивляет, но Уилл уже не обращает внимания на скрип, на ветер. Он чувствует, как кровь струится по запястью вниз тонким ручейком.       Генри слегка смещается. И всё по новой. Уиллу хочется шипеть, но он продолжает терзать свои губы. Он хочет отдернуть руку, сжать ладонь в кулак. Возможно, он сжал, просто не видит этого. Больно. Больно. Больно. Генри возит лезвием у него под кожей. Туда-сюда. Туда-сюда. Туда-сюда.       Пот стекает по спине. Боковым зрением Уилл видит, как Генри подкладывает под его кисть свою белую рубашку. Уилл продолжает смотреть вперед. На небо. Или на труп. Куда угодно. Байерс даже по ощущениям не может понять, что он там выводит так старательно. Он закрывает глаза. Один. Два. Три. Четыре. Пять… Один. Два. Три. Четыре… Один. Два. Три… Один. Два…       Уилл чувствует прохладную воду, льющуюся прямо на больное место. Его кисть лихорадочно трясётся от перенесенной боли. Генри осторожно обтирает кожу вокруг. А Уилл смотрит. Смотрит и не верит в то, что видит.       Генри отрывает от рубашки кусок и начинает сосредоточенно накладывать повязку. Уилл осоловело моргает.       На его запястье чётко вырезан номер. Ноль-ноль-ноль. «000». — Вот и всё, — констатирует Генри.       Он улыбается, а Байерс осторожно кладет руку себе на колени. Молчание мутной пеленой опускается поверх их голов. Они сидят. Каждый в своих мыслях. На отвесной скале у моря. Уилл всё ещё чувствует металлический привкус на языке и запах крови. Его лихорадит слегка. Самую малость штормит. Время течёт сквозь реальность, и его мало-мало-мало-мало. — Расскажи мне, — проговаривает твердо, но нервно и ломко. — Расскажи мне, что случилось.       Генри смотрит на него. Уилл ощущает его прожигающий взгляд. Но продолжает глядеть вперед невидяще. — Правду, пожалуйста, — добавляет он, опуская глаза на свои руки и начиная большим пальцем поглаживать ткань рубашки, которая уже слегка окрасилась красным. — Раз ты просишь, — ухмыляется в ответ.       Уилл следит за тем, как Генри откидывает в сторону лоскуты, которые некогда были его рубашкой, как тот устраивается поудобнее, запуская пятёрню в волосы. Ветер слегка успокаивается, словно по приказу. Скрип цепи становится тише. Всё вокруг будто замирает в ожидании. — Начнём, — вздыхает Генри и продолжает ровным тоном: — Ты стал частью Изнанки, как вы её зовёте, когда пробыл там длительное время, вдыхая тот воздух, те споры. Как и я до тебя. Затем ты стал частью коллективного разума, который был создан мной.       Уилл ждет. Ждёт, когда ему скажут что-то, чего он не знает. Его потряхивает. — И я немного поиздевался над тобой, — усмехается Генри, впрочем, не глядя на Байерса. — А потом…       Повисает пауза. Внутренности Уилла скручивает в узел. — Ты оставался частью меня и Изнанки, даже когда уехал, просто связь почти оборвалась, — продолжает Генри, — а когда ты вернулся… Мне было больно. И я был очень зол. Во мне пылала ненависть ко всему живому, а наша связь постепенно крепла.       Его голос звучит ровно и спокойно. Однако то, как он упрямо смотрит вдаль, наталкивает на иные мысли. Уилл наблюдает настороженно. — Я навредил тебе. Очень сильно, — меланхолично кивает, закусывает щеку изнутри на мгновение, а затем продолжает: — Я не контролировал себя и совсем забыл о нашей связи, о том, что мы — единый организм. И… Так вышло, что ты едва не умер, когда связь окончательно окрепла. Мои боль и ненависть, мои страдания привели к тому, что ты впал в кому на несколько дней.       Уилл моргает. Он не помнит. Совсем не помнит ничего из этого. Он не может дышать. Перед глазами всё плывет. Кажется, он плачет. — Но я не дал тебе очнуться, когда твои веки были готовы подняться, — продолжает Генри, глядя уже прямо на Уилла, прямо в слезящиеся красные глаза. — Я создал привычный тебе мир тут, в твоём сознании. Подстроил его под твои воспоминания. В реальности к тебе приходили друзья, ты слышал их, и я подстраивал картинку так, чтобы они приходили к тебе и в твоём мирке. Твои друзья не слышали твои ответы. А те друзья, которые слышали, это был я, а не они.       Ком прочно застревает в его глотке. Ни вздохнуть, ни сказать и слова. Вот почему мне казалось, что мы говорим о разных вещах, — проплывает мысль в голове, — потому что они меня не слышали. И тиканье… Это не часы. Это медицинское оборудование. Он даже сейчас его слышит сквозь ветер.       Уилл лихорадочно вспоминает вечные шаги в коридоре, голоса на крыльце, которых не могло быть. Вспоминает все те странные сопливые речи, что все ему говорили. Оказывается, на то была более весомая причина, чем он думал. И Джейн… Джойс была бы рада увидеть твои глаза.       Мама. Уилл понимает теперь, что тихое:"Вернись ко мне, малыш", — это вовсе не воспоминания. И Джонатан… Тот кулак в стену кажется в новом свете не таким уж и неуместным. Мы не отдадим тебя ему.       У Уилла нет слов. Нет ничего. Он просто здесь сейчас закончился. На этой скале. У этого дерева с трупом. С тремя нулями, вырезанными на его запястье. У него только один вопрос. Один. — Почему ты не дал мне проснуться? — Его голос срывается на хрип, но ему, право слово, плевать. Он должен знать.       Генри смотрит на него. Уилл понимает, что наблюдает что-то странное в лице Первого, но не отдает себе отчёта в том, что именно кажется ему странным. Генри тянет руку в его сторону, но вдруг резко одергивает себя, словно Байерс ударит его за попытку до него дотронуться. Ты доверяешь мне? — Я не хотел, чтобы ты возвращался туда, — говорит он. — Твое тело парализовало. И всё, что ты бы мог там — разговаривать… Я хотел вернуть тебе долг.       Парализовало. Его тело парализовало. Уилл в шоке смотрит на Генри. Внутри него пусто. Ни-че-го. Ни злости. Ни страха. Лишь шок. Удивление. Хотя он думает, что где-то на подсознательном уровне он все это уже знал. С самого начала знал. Потому что сейчас это звучит как книга, которую он уже читал. — За что долг? — Выдыхает Байерс.       Генри снова смотрит вдаль. И Уиллу отчаянно хочется схватить его рукой за подбородок и повернуть к себе. Чтобы глаза в глаза. Чтобы видеть за голубой радужкой ту правду, которую словами не скажешь. Только эмоциями. К своему удивлению, Уилл тянет руку и поворачивает голову Генри на себя. — После того, как твои друзья очень эффектно меня поджарили, — усмехается Генри, обхватывая его кисть своей рукой. — Я некоторое время был в полузабытье. Злился, но был не совсем в своём уме и сознании. Телу нужно было время на восстановление. — Он замолкает, начинает задумчивым взглядом сверлить в Уилле дыру. — Твои мысли были тем, за что я цеплялся. Та книга, которую ты тогда читал. Те размышления, которые вертелись у тебя на языке, но оставались только в голове. То, о чем ты мечтал перед сном. Я слышал всё это обрывками. Ты вытащил меня наружу, показал мне свой мир, пусть и случайно, а я в итоге снова упал в дебри ненависти и забыл о нашей связи.       Уилл хмурится. Кивает. Смотрит на край скалы. — Ты очень интересно мыслишь, — говорит Генри, тоже переводя взгляд на горизонт.       Тик-так. Тик-так. Ты доверяешь мне?       Уилл вздыхает. Он должен сделать это. Должен. Или... — Уходи, — произносит жёстко, так, будто ставит точку.       Генри смотрит на него резко и пристально. Уилл возвращает ему взгляд. Режущий. Уверенный.       Тик-так. Тик-так. — Я не хочу знать, где ты, — продолжает Байерс, уже чувствуя, как что-то меняется. — Уходи. Я не буду тебя искать.       Генри смотрит. Пристально. Внутрь смотрит, туда, где, кроме него, никто и не бывал. Так яростно смотрит, что Уилл чувствует боль и улавливает яркий проблеск понимания в его светлых глазах.       Нули на левом запястье жжет. Они вдруг оказываются в чёрном ничто с водой под ногами. И Уилл не может вдохнуть от боли, когда вокруг Генри начинает схлопываться пространство. — Уходи, — шепчет Уилл.       Генри улыбается мягко. Улыбается так, словно его только что не предали. И продолжает стоять на месте. Уилл хочет вытолкнуть его отсюда, но не может, не знает, как. — Я останусь, Уилл, — припечатывает Генри.       Уилл качает головой лихорадочно. Он хочет сказать, что Генри ему ничего не должен. Что он откроет глаза в реальности и будет рад даже простым разговорам. — Чтобы ты всегда знал, где я.       Ловушка схлопывается.       Он пинает стул. Хищник попадает в капкан.       Уилл просыпается в больничной койке. Тик-так. Тик-так. Тик-так.