×××
— Мы не знаем, где Первый, — говорит Джейн. Уилл в ответ улыбается ломко, ведёт босой ступней по воде под ногами. Пожимает плечами. Он тоже не знает. — Прости, — шепчет тихо-тихо, так что даже в этой пустоте и тишине его слова едва различимы. Эл вздыхает. Качает головой, как бы говоря: «Всё в порядке». Но они оба знают, какая это наглая ложь. Даже если Уилл не совсем понимает, где именно сокрыт подвох. Тик-так. Тик-так. Мир сыплется сквозь пальцы. Но почему-то ему уже совсем не страшно. — Джонатан боится, что ты сойдешь с ума, — усмехается Джейн. Уилл вскидывает на неё глаза. Это должно было звучать, как шутка. Локального масштаба анекдот. Но по рукам Байерса бегут мурашки. — Иногда, — говорит он, поджимая сухие губы, — я тоже этого боюсь. Она опускает взгляд, мнется на месте, словно не знает, куда себя деть. Уилл усмехается, прекрасно понимая её чувства. Эл хорошая. Эл ответственная. Эл берет на себя очень многое. Их жизни. Тяжело такое тянуть на своём горбу. — У нас есть идея, — говорит она тихо. Уилл кивает. Джейн эта идея явно не по душе. Но он молчит. — Она ужасна, — продолжает, не смотря на него. — Поэтому это будет нашим последним вариантом. Козырем в рукаве, думает Уилл. Он почти уверен, что эта идея ставит на кон его судьбу. — Я поддержу вас в любом случае, — говорит он. Хэй, Уилл. Давай честно, дорогой, ты бы сказал? Сказал им, где Первый, если бы знал? Сказал бы, где Генри? Уилл сглатывает. Тик-так. Тик-так. Ха-ха, Уилл. Ха-ха. — Сказал бы, — шепчет Уилл самому себе. Голос где-то продолжает смеяться. Он не знает, чей он. Но уверен, что похоже звучит его отец. — Что? — спрашивает Эл. Уилл мотает головой. Джейн мягко касается его плеча. Смотрит странно. Будто боится его обнять. — Спасибо, — говорит она. Джейн отходит на пару шагов. Останавливается. — Джойс была бы рада увидеть твои глаза, — говорит она напоследок. Уилл теряется в темноте. Даже лёжа в своей комнате, он плутает в зыбучих серых песках. Сизый дым скрывает всё то, что он помнит наизусть. Помнит, но уже не знает. — Я тоже, — отвечает он, не ожидая, что его услышат. Тик-так. Тик-так. Его никто не слышит.×××
Уилл швыряет стакан в стену. Тот разбивается. Осколки летят в разные стороны. Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?.. Уилл проверяет на прочность стул, планомерно и яростно ломая его ножки о деревянный пол. Вверх и вниз. Вверх и вниз. Треск. Треск. Треск. Ярость клокочет внутри, разгоняя по венам кровь. Он чувствует, как она бурлит изнутри, как рвётся наружу сквозь поры. Уилл устал. Уилл ничего не понимает. И Уилл злится. Уилл смеётся, швыряя спинку стула в окно. Смеётся, разрывая листы, лежащие на столе. Смеётся, пиная ногами мольберт. Зачем? Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?.. Уилл въезжает кулаком в зеркало. Хотя даже не помнит, откуда оно в его комнате. Он не чувствует боли. Не замечает, как разрывается кожа на костяшках, как кровь стекает по фалангам и начинает капать на пол. Не знаю. Не знаю. Не знаю. Не знаю. Не знаю. Уилл разрывает подушку. Адреналин бьёт по мозгам, и он не замечает, как начинает рвать зубами пододеяльник. Его не заботит пух, прилипающий к алой жидкости на руке. Ему в принципе все равно. Сердце сильно-сильно бьётся. Пот бежит по вискам. Он едва ли видит что-то перед собой. Ему плохо. Больно. Тошно. Страшно. Он беспомощен. И зол. Не могу. Не могу. Не могу. Не могу. Не могу… Уилл оседает на пол. Он продолжает стучать кулаком о дерево под собой. Всё медленнее и медленнее. Силы покидают его, и он начинает рыдать. Он плачет, зажимая ладонью рот. Он плачет, смотря в потолок, и не может вспомнить, когда на нем появилась трещина. Он плачет, не замечая, как опускаются его веки. Капли. Ледяные. Это следующее, что он чувствует. Уилл распахивает глаза. Перед ним дорога. Кажется, бесконечная. По бокам лес. И дождь. Холодные капли бьют по лицу, и Уиллу кажется, что, протяни он руку, не сможет увидеть свою кисть за этой белой стеной. Уилл вздрагивает, ощущая ладонь на своём плече. Он хватает ртом воздух. Вся его одежда уже насквозь промокла. Чёлка прилипает ко лбу. Уилл поворачивает голову. — Я решил, что нам нужно остыть, — улыбается Генри. Его волосы висят сосульками, а лицо заливает вода. Белая рубашка промокла, но ему, кажется, все равно. Он смеётся. Уилл видит, как отражаются блики в его глазах от фонаря в паре метров от них. Генри сжимает его плечо, заглядывает в глаза. Уилл чувствует, как холодные капли отзываются мурашками по коже. Его сердце мгновениями замирает. От контраста горячих эмоций и ледяного дождя. Уилл не шевелится, отмечая, что вода заливает глаза. Генри задорно кивает на дорогу. И резко срывается с места. Уилл стоит пару секунд, глядя перед собой. А потом… Уилл бежит. Бежит так быстро, как позволяют мышцы. Он слышит смех Генри и сам начинает смеяться. Кровь снова начинает быстрее бежать по венам, сердце — биться. Он бежит, чувствуя каждый свой вдох и каждый выдох, чувствуя кожей дождь. Он бежит, кричит, смеётся. Слышит, что не один. Уилл бежит и понимает, что живой. Ему становится намного легче дышать, хотя лёгкие горят огнём. Они останавливаются, продолжая улыбаться. Генри раскидывает руки в стороны и кружится на месте, а Уилл запрокидывает голову, ловя ртом холодные капли. Сердце бьётся быстро, но легко. Уиллу кажется, он никогда не чувствовал себя так спокойно и хорошо, как сейчас. Может быть, ему стоит начать бегать по утрам. И дышать пеплом. Уилл выдыхает, когда его резко дёргают на себя. Генри не улыбается, но его черты лица кажутся мягче, чем обычно. Байерс хватается за его плечо неосознанно, пытаясь удержать равновесие. Генри тянет ладонь к его лицу, касается осторожно волос, убирая со лба мокрые пряди. Его взгляд становится задумчивым. Будто бы даже поплывшим. Будто он смотрит, но не видит. Или видит, но глядит куда-то глубже. — Тебе нужно было немного покричать, — проговаривает он. Медленно. Слово за словом. Тягуче немного. Словно думает о чем-то другом. Его пальцы проезжаются по скуле, большой обводит линию челюсти, а затем ладонь замирает на шее. Уилл чувствует, как дёргается венка под его собственной кожей под давлением чужой руки. Дождь становится тише. Бьёт не так больно. Но всё ещё холодный. — Почему я обжигаюсь? — Задаёт Уилл глупый вопрос. Специально. Потому что это всё, что у него есть — кучка глупых вопросов. Генри делает шаг, становясь ещё ближе. Уголок его губ дёргается в мимолетной, эфемерной усмешке. — Потому что я обжигаюсь, — спокойно отвечает он, плавно проезжаясь взглядом по лицу Уилла. — Мне непривычна температура выше той, что в Изнанке. — Он смотрит прямо Уиллу в глаза. — Даже здесь, в твоей голове, тёплая вода будет меня обжигать, потому что ты знаешь, какой она должна быть температуры. Уилл слушает его голос. Спокойный. Мягкий. Обволакивающий. Уилл не замечает, когда его взгляд съезжает на чужие губы. Дождь всё ещё капает. Не сильный. Но и не слабый. Он просто есть. И дорожками стекает по их лицам. Генри дёргает резко Уилла на себя, отчего их тела оказываются вплотную друг к другу. Байерс грудью чувствует, как бьётся сердце. Не его сердце. Уилл думает, что сходить с ума вот так не столь печально. Однако он помнит о том, что ещё вернётся в свою комнату. В тот хаос, царящий там теперь. — Я не понимаю, — шепчет Уилл. Жалко. Он звучит жалко, но размышлять о том, что подумает Генри, бессмысленно. Это тупиковая ветвь, как знак бесконечности. Ты все равно вернёшься в ту же точку, откуда начал. — Я знаю, — тихо-тихо в самые губы. Уилл вздыхает судорожно. Было бы неплохо, если бы мысли метались в его голове отчаянно и лихорадочно. Но нет. Там пусто. Он может только смотреть на то, как красиво искажает свет фонаря цвет глаз Генри. Как там, в их глубине, отражается человек. Человек больной, жестокий, одинокий и сильный. Сумасшедший. Уилл знает досконально его безумие. Оно у них одно на двоих. Уилл каждый день видит и слышит, что Генри, то есть Векна, делает с его друзьями, с его городом. Помнит все. Но это не останавливает его. Не мешает ему. Он касается своими губами губ Генри. Осторожно. Невесомо. Его пальцы сминают ткань чужой мокрой рубашки. Дождь льёт сильнее, так что его выдох тонет в холодных каплях. Уилл чувствует, как хватка на шее усиливается. Не больно, но ощутимо. Генри мягко отвечает. Припадает то к верхней губе, то к нижней. Уилл не слышит дождь — кровь шумит в ушах. Генри прикусывает его нижнюю губу, но Уилл даже не дёргается. Он едва ли понимает, что происходит, но считает, что всё логично, даже закономерно. Предсказуемо. Уилл почему-то думает, что больше никто не смог бы свести его с ума вот так. И сойти с ума вместе с ним вот так. Вот так абсурдно, не в реальности. Словно издеваясь и в шутку. Уилл слышит свое сбившееся дыхание. И такое же — Генри. Они стоят под дождём. На трассе, убегающей в пределе в бесконечность. Байерс думает, что, будь они звёздами, по истечении своего срока, когда для термоядерных реакций станет недостаточно вещества и сила гравитационного притяжения начнёт доминировать, он, Уилл, превратится в белый карлик, чёртов «труп» некогда великолепного светила, а Генри станет чёрной дырой, искажающей вокруг себя пространство-время. Вот так просто. Белый карлик, слабый, ожидающий миллиарды лет своей очереди раствориться в бездне Вселенной, и чёрная дыра, сингулярность, что ловит в капкан даже свет. — Скажи, — просит Генри, глядя в его глаза и сильнее сжимая горло ладонью. — Скажи, что придёшь ко мне за ответами. Уилл смаргивает влагу с ресниц. Бесполезно. Дождь все капает и капает. — Да, — шёпотом, — я приду к тебе. Уилл просыпается на полу в своей комнате. Он думает, что не хочет знать ответы на свои вопросы. Не хочет ничего знать. Но ты ведь уже знаешь, Уилл, ха-ха-ха. Тик-так. Тик-так. Тик-так.