×××
Майк и правда приходит на следующий день. Мнётся на пороге его комнаты будто бы нерешительно. Уилл закатывает глаза и предлагает присесть на кровать, пока сам он сидит на стуле за столом. Ему пришла идея в голову днем, и теперь он рыщит в ящиках в поисках ватмана нужного формата. Мольберт уже стоит у окна, готовый к работе. Даже кисти и краски уже стоят в ожидании своего часа. Сегодня Уилл необычайно вдохновлен. Не на разговор, к сожалению Майка. — Нашёл! — Восклицает Байерс и вскакивает на ноги. Торопливо прикрепляет ватман к мольберту. Окидывает оценивающим взглядом. — Нам не хватает тебя в нашем подвале, — проговаривает Майк, наблюдая за его мельтешением. Уилл кидает на него взгляд, смешивая нужные цвета в палитре. — Да, я тоже скучаю по той атмосфере, — отвечает, вспоминая их игры, разговоры, тайны, хранящиеся в тех стенах. Уилер тяжело вздыхает. — Наверное, как раньше уже никогда не будет, — задумчиво тянет, следя за кистью в руках Байерса. — Даже если ты будешь с нами. Уилл замазывает весь лист тёмной краской. Темно-синей, чуть чёрной в некоторых местах. Толстая кисть приятно лежит в ладони. Он делает щедрые мазки, чувствуя удовлетворение. Мажет чёрным, фиолетовым, синим. Свободно и легко. — Мне жаль, что я проводил с тобой так мало времени в последнее время, — доносится сбоку, и рука Байерса на секунду замирает, вздрагивает, как от удара током, а затем продолжает махинации. — Ничего страшного, — говорит он, не понимая, с чего вдруг такие откровения, — я понимаю. Краем глаза Уилл видит, как Майк опускает голову на руки, затем поднимает и смотрит на мольберт. — Да, это всё объяснимо, — кивает, складывая руки в замок, — но мне так паршиво осознавать, что… что ты тут совсем один. Слышатся шаги, а затем дверь едва приоткрывается. Уилл не оборачивается. — Майк, — зовёт Джойс, — твоя мама звонила. Просила передать, чтобы ты немедленно вернулся домой. Дверь закрывается. Или Уиллу так кажется. Пару минут висит тишина. Уилл мажет чёрным внизу картины, прорисовывая очертания леса. — Пока, Уилл, — говорит Майк. Уилл думает, что мог бы оторваться и обнять друга на прощание, но чувствует, что не хочет. Не хочет смотреть в глаза, полные сожалений. От подобного быстро устаёшь. — Пока, Майк, — только и говорит он, уже не слыша хлопка двери. Он берет кисть потоньше, опускает в белую краску. И брызгает на картину под нужным углом. Там больше. Тут меньше. Где-то легче, где-то жёстче. Мельче, больше. Ярче, тускнее. Он смотрит на картину. Млечный путь простирается по диагонали на фоне тёмного, идеально ровного фона небесного купола. А внизу чёрная в ночной темноте земля, небольшой лесок на горизонте. Уилл смотрит и чувствует пустоту, планомерно разрастающуюся в груди. Словно чёрная дыра внутри него имеет горизонт событий где-то в его грудной клетке. И тянет всё в себя. Тянет. Всё, что там есть. Было. Ему тошно. Уилл думает, что его ощущения не вписываются в картину по гамме. Или наоборот — идеально гармонируют. Он точно не знает. Вселенная прекрасна, несомненно. И в ней он чувствует себя лишним штрихом. Быть может, ему стоило родиться в другой галактике. А пока что он здесь. Почему-то ему кажется, словно он заперт. В клетке. И медленно сходит с ума. Тик-так. Тик-так. Иногда он слышит шаги в коридоре, прекрасно зная, что их там просто не может быть. И это не шаги его мамы или брата — уж их звучание он прекрасно помнит. Иногда он слышит разговоры, сидя на кухне. Разговоры, будто издалека, будто на крыльце дома кто-то стоит и что-то обсуждает. Иногда в этих голосах он узнает Стива, Робин, Нэнси или Хоппера. Он думает в такие моменты, что, возможно, они пришли по делу к Джойс или Джонатану. И задумывается, почему они не заходят. Он был бы рад с ними поздороваться. Хотя бы поздороваться. Уилл чувствует себя прокаженным. Больным. Смертельно больным, которого все избегают. И смотрят, так жалостливо смотрят, но подойти — нет, что вы! Опасно. Тик-так. Тик-так. Уиллу нравится его новая картина. Джойс она, наверное, тоже понравится. Знал бы хоть кто-нибудь, как ему хочется, как он жаждет потеряться во тьме этого космоса. Как стало бы ему легче, разорви его изнутри эта чёртова сингулярность в виде чёрной дыры. Он чувствует себя ужасно уставшим. И это всё, что он может сказать сам себе. В оправдание. В оправдание своего безразличия.×××
Уилл закрывает глаза, чувствуя мягкую подушку под головой. И одеяло, которое не греет. Закрывает глаза, выкидывая из головы приевшийся пейзаж. Спустя секунду поднимает веки и жмурится от неожиданно яркого света. Ослепляющего. Уилл часто-часто моргает, пытаясь прикрыть руками глаза, но вдруг замирает, уставившись на свои пальцы. Он видит кровь на ладонях. Багровую, уже засохшую. Он даже чувствует, как она стягивает его кожу. — Что? Нет-нет-нет, — шепчет он, пытаясь вытереть алую жидкость о собственную одежду. Он вдруг понимает, что стоит в луже крови в просторном школьном зале. В белом, идеально сидящем костюме. С багровыми разводами от ладоней поперёк живота. На полу блестит в ярком свете лезвие ножа. Уилл лихорадочно пытается понять, что происходит, вертит головой. Пульс бьётся в висках. Он присаживается на корточки, судорожно выдыхает, улавливая свое отражение в полированной поверхности. Байерс тянет руку, дрожащими пальцами берётся за чёрную рукоять. Он подносит нож к глазам и видит лишь свое лицо, свои искаженные страхом черты. Расширившиеся зрачки затопляют радужку. Хлопок двери заставляет Уилла от неожиданности плюхнуться коленями на пол. Брызги крови летят на пиджак и лицо. Его пальцы дрожат всё сильнее, когда он слегка склоняет нож вбок, чтобы разглядеть дверь. Лезвие ловит небрежную ухмылку на знакомых губах. И Уилл роняет остриё, вскакивая на ноги и оборачиваясь. Генри стоит, окидывая его странным, пристальным взглядом. Его руки спрятаны в карманы штанов. И Уилл только спустя пару секунд понимает, что на нем точно такой же костюм, как и на самом Байерсе. Только чёрного цвета. Генри похож на статую, на портрет, на воплощение искусства, но не на реального человека. Его взгляд слегка лукавый. И Уилл думает, что стоит перед ним в чёртовом белом костюме. Весь запачканный кровью. По его же воле. — Здравствуй, Уилл, — произносит он ровным тоном, и его слова эхом отражаются от стен. Уилл делает шаг назад, когда Генри начинает приближаться к нему вальяжной походкой. По дуге. Словно бы начинает кружить вокруг. Его тело расслабленно, но Байерс вдруг видит странное выражение, искажающее черты его лица. И понимает, что тот хочет сделать что-то, что ему не нравится. Что-то, что идёт против его природы. Уилл ощущает это даже на уровне их связи. Уилл напрягается, следит исподлобья. Он бы спрятался в тень. Ему не комфортно стоять под таким ярким светом, под столь пристальным вниманием голубых глаз. Ему не страшно. Нет. Ему… волнительно. И тошно. — Мне хотелось бы, — начинает Генри, морщится, но продолжает, — мне хотелось бы извиниться за то, что вспылил во время… нашей последней встречи. Уилл надеется, что его челюсть осталась на месте. В отличие от сердца, пустившегося вскачь. Он мотает головой, пытаясь выкинуть этот бред, мираж из головы. Генри стоит слишком близко. Его идеальный силуэт кажется иллюзией, и Уилл пытается ровно дышать. Вдох. Выдох. Он нервно, едва-едва улыбается, думая, что это может сойти за принятие извинений. Кожу рук все ещё стягивает кровь. Но Уилл вдруг слышит щелчок в голове и осознает, что вот это всё ощущается более реальным, чем его одинаковые, совершенно неотличимые друг от друга будни. Он будто сейчас просыпается от очень длительного сна. Генри оглядывает зал критическим взглядом, вытягивая шею. Замирает на мгновение, будто бы что-то для себя решая. Так театрально, думается Уиллу. Напоказ. Словно стоит на сцене, а не замер ровно перед лужей крови с Уиллом Байерсом в её центре. — Я подумал, — говорит он слегка заискивающим тоном, — что ты захочешь хоть раз в своей жизни потанцевать с человеком, который может быть тебе интересен. Уилл смотрит в голубые глаза, в которых мелькает что-то похожее на надежду, на протянутую ему ладонь. Байерс понимает, что что-то не так, но не может понять, что. В его сознании колоколом звучит тишина. Запах крови въедается в мозг. Он глядит на изящную кисть перед собой, на свою окровавленную ладонь. Он не понимает. Чувствует себя оплеванным. Так, словно над ним смеются. Смеются сотни незнакомых ртов. Стоят над ним и тычут в него пальцами. Ему плохо. Генри аккуратно касается его кисти, мягко тянет на себя. Уилл заторможенно шагает навстречу, тупо смотря перед собой в одну точку. Шлеп-шлеп. Слышит шлепки крови. Затем чувствует, как чужие пальцы скользят меж его собственных. Так осторожно, будто неуверенно, боясь спугнуть. Уилл не может в ответ согнуть фаланги, он не чувствует своих мышц. Байерс слышит чужое дыхание рядом, прямо над ухом. — Я украду лишь один танец, — шепчет Генри. И вакуум в голове Уилла вдруг взрывается сверхновой, когда он видит их переплетенные пальцы — длинные, изящные с его, омытыми кровью. Бледная кожа Генри и багровые кисти Уилла. Он не помнит, когда успел устроить вторую ладонь на чужом плече, пятная пиджак. Не помнит, когда его прижали ближе за поясницу. Уилл замечает только чёрное небо над их головами с белыми точками звёзд. И голубые глаза. — Я видел твою картину, — говорит Генри, делая первый шаг. Уилл подстраивается под него. Раз-два-три. Раз-два-три. Трава шелестит под ногами. Раз-два-три. — Она простенькая, — шепчет Байерс, не доверяя своему голосу. — Но мне понравилось её рисовать. Он говорит глупости. И смотрит ровно в глаза напротив. Словно бы глянь он вниз — под их ногами разверзнется ад. Ему кажется, что он чувствует боль между лопаток. Там, где могли бы быть его крылья. Он даже кожей спины ощущает стекающую вниз, к пояснице, кровь. Его белая рубашка впитывает её. Как и пиджак. Может быть, ладонь Генри уже окрасилась красным. Глаза в глаза. Только так. Не смотреть ни вбок, ни вниз, ни вверх, на звезды. Их кожа одной температуры, и Уилл знает, что так правильно. Глаза в глаза. Не смотреть. Не смотреть вниз. Так нужно. Так проще, потому что спокойнее паука держать в поле зрения. Не так страшно. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три. Уилл дышит, пока мороз по спине. И слышит чужое дыхание в ответ. Чувствует их мертвый вальс. В пустоте. В тишине. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз. Дышать.