Меняй меня

Чхве Со Ра, традиционно обходящая свои немалые владения по утрам, задержалась, чтобы перекинуться традиционными приветствиями с домоправительницей Ма и юными служанками, демонстративно обметающими несуществующую пыль со стеклянных полок, и направилась в сторону кухни, чтобы высказать поварам свои сегодняшние предпочтения на завтрак. Ее насторожило, что главного повара, добродушную Сон Ми Ры, грузную женщину в летах, она встретила не привычно копошащуюся у плиты в окружении подмастерий, а на входе в кухню. Та неуверенно топталась на пороге с чистым половником, который в ее красной руке смотрелся, как оружие массового поражения. Окинув хозяйку извиняющимся взглядом, она вежливо склонила седую голову в накрахмаленном чепце, сдвинутом набок. - Что-то случилось? - вежливо поинтересовалась Со Ра, изящно приподнимая длинный подол летней летящей юбки. В том, что что-то действительно случилось, она не сомневалась. Иначе что бы делала Ми Ры здесь, а не над очередным кулинарным шедевром, коими она поражает хозяйские желудки каждые утро, обед и ужин. - Юный Чун Хон пожелал «повозиться у плиты», - сдавленным полушепотом выдала бледнеющая Ми Ры, для которой отлучение от любимого дела было смерти подобно. Она была поваром сорок лет из своих пятидесяти пяти. Работала шеф-поваром в двух известных на весь Сеул и за его пределами ресторанах, ей неоднократно рукоплескали ресторанные критики, а ее имя до сих пор значилось в реестре лучших мастеров своего дела страны. А сейчас она стоит с половником, который успела прихватить, пока ее выдворял молодой наследник, будто выселял из кухни навсегда, оставив без приданого и рекомендаций. - Чун Хон... Что? - не поняла госпожа Чхве, совершенно не аристократично округляя глаза и приоткрывая рот от удивления. Глаза Ми Ры натурально наполнились слезами, а половник в монументальной руке заходил ходуном. Две миниатюрные поварихи за ее спиной, ранее незамеченные хозяйкой особняка, выглядели такими же жалкими и раздавленными. «Цирк!», - отдаленной тенью скользнула мысль в голове Со Ры. Она раздраженно фыркнула, настойчиво отодвинула этот балаган и прошла внутрь, где за многочисленными холодильниками, печами, плитами, столовыми поверхностями действительно раздавался шум бурной деятельности. Едва она вышла на основное поле кухонного царства, как замерла удивленно, выпуская из пальцев тонкие ткани юбки, которые, шурша, опали вокруг ее тонких лодыжек. Взору предстал немалый хаос, некогда бывший начищенной до нестерпимого блеска кухней. В воздухе витала оседающая на всех поверхностях белой пленкой мука. Ею же был завален весь стол — основное поле деятельности поваров. По периметру валялись миски, плошки, блюдца, яичная скорлупа, миксер и прочая кухонная утварь. А в центре всего этого безобразия, прямо на полу сидел драгоценный сынок в позе йога. Он склонился над планшетом и испачканными пальцами водил по экрану, внимательно что-то вычитывая. И растянутая майка, и короткие домашние шорты, и даже цветные носки — все было перемазано мукой и еще чем-то желтым. - Чун Хон! - воскликнула Со Ра и закашлялась, брезгливо размахивая перед лицом ладонью, в попытке разогнать муку из воздуха. - О! Мамочка! Доброе утро! - радостно заголосило чадо, резво оказываясь на ногах и смазано целуя мать в щеку. - Как спалось? - Спасибо, хорошо, - вежливо отозвалась Со Ра, в очередной раз поражаясь воспитанности и учтивости сына, который, казалось, не замечал устроенного хаоса. Пожалуй, ужас на лице Ми Ры был вполне оправдан. - Что ты здесь делаешь? - Готовлю, - бесхитростно выдал подросток, вновь погружаясь в чтение какой-то статьи. Выглядел он потрепано, но вполне довольно. Все недовольство госпожи Чхве моментально улетучивалось, стоило узреть неподдельное счастье, коим светились глаза и щеки любимого отпрыска. - Но почему сам? - Со Ра вновь окинула взглядом руины, некогда бывшие современной кухней, в которой она сама любила бывать по утрам и вечерам. - У нас целый штат поваров... - Я хочу приготовить сам, - отмахнулся Чун Хон, шмякнув планшет в гору муки и одухотворенно выдохнув. Потянувшись во весь свой немалый рост и задев кончиками пальцев низкую люстру, он спешно поправил задравшуюся футболку и подтянул одну из мисок и яйца. - Мне нужны пирожки собственного приготовления. Со Ра поняла, что ребенок настроен решительно. Судя по слою хаоса, торчит он тут довольно давно. Как вообще умудрился встать так рано? Госпожа Чхве прожила немалую жизнь и знала многие нюансы. Сейчас поведение любимого сына навевало на однозначный вывод — он похож на влюбленную девушку. Именно они, окрыленные приятным чувством, готовы жертвовать своим временем, сном, обедом и прочим ради одной лишь возможности сделать приятное близкому сердцу мужчине. Именно они рвутся в бой, познают неизведанное, роют самые недра, только ради мимолетной отдачи. Она сама была такой много лет назад. С тех пор безумных порывов поубавилось, но желание радовать мужа мелочами никуда не исчезло. А вот Чун Хон как раз находится на стадии безумств. Иначе чем объяснить, что он ни свет ни заря подорвался, только чтобы испечь пирожки. Не себе же он их печь собрался! Это открытие так развеселило встревожившуюся было женщину, что она не смогла сдержать улыбки, так похожей на улыбку сына. - Давай, я тебе помогу, - смело предложила она, с готовностью вставая с другой стороны стола. Таким решением она убивала сразу двух зайцев — и с ребенком побудет, и мужа без завтрака не оставит. - Присоединяйся! - с легкостью согласился Чхве-младший, зажигаясь еще большей радостью. - Я тут посмотрел в интернете, а то совсем забыл, как делается дрожжевое тесто, - Чун Хон кивнул в сторону погасшего планшета, снова поелозил по нему пальцем, но ничего не произошло. - Ну вот, разрядился. Щас... - Оставь, - повелительным тоном распорядилась Со Ра, заглядывая в холодильник и просматривая, что есть в наличии. - С чем будут пирожки? - Сладкие, - подал голос наследник, - с яблоками и с...яблоками... - Чудесно, - одобрила хозяйка дома и закрыла холодильник. - Яблок в доме навалом. Готовить вместе было ново и забавно. Чун Хон всегда общался с мамой, как с подругой, она сама его так воспитала. Они вместе размешивали тесто, потом пили кофе, ожидая, когда оно поднимется. Вместе же резали яблоки и спорили, как лучше с ними поступить — оставить так или протереть, чтобы сока было больше. Со Ра настаивала на последнем варианте, Чун Хон упрямым бараном стоял на своем, делая упор на то, что он не для беззубого старика готовит эти пирожки. - А для кого тогда? - в пылу спора спросила госпожа Чхве. Этот вопрос терзал ее с самого начала, но она не была уверена, что сын вот так просто выдаст эту тайну. Конечно, она заранее знала ответ, но все-таки стоило удостовериться наверняка, а то все эти недопонимания, возникшие в то неловкое утро между Со Рой и Ен Гуком, вводили ее в некое заблуждение. - Для Ен Гука, - кажется, вопреки ожиданием матери, Чун Хон изначально не делал тайны из имени того счастливчика, ради которого отрастил себе крылья за спиной. Повисла небольшая пауза, наполненная ароматами свежих нарезанных яблок и липкого теста с ванильным привкусом. Так и хотелось причмокнуть в тишине, чтобы ощутить этот привкус на языке. - Мам... - Все в порядке, милый, - поспешила заверить Со Ра, улыбаясь абсолютно искренне и думая о том, что с возрастом ее взгляды и вкусы изменились. Или все дело в том, что Чун Хон — ее единственный ребенок, в которого она вложила так много и который никогда не подводил семью. - Ты только папе не говори. Чун Хон облегченно выдохнул и расплылся в озорной улыбке, неловко бухнув ладонь в мучную гору и подняв очередное белое облако в воздух. Оглушительно чихнув и размазав ладонью муку по лицу, он взглянув покрасневшими глазами на мать, не зная, что сказать. - О, у нас тесто подошло! - воскликнула Со Ра, тактично перетекая в более насущную тему и давая сыну передохнуть от приступа неловкости. - Мам, он, правда, хороший, - всегда откровенный Чхве-младший решил расставить все точки над «i». - В этом я ни секунды не сомневалась, - мать мазнула большим пальцем по испачканной щеке ребенка, добавив живописи на его лице и поймав очередную мальчишескую улыбку. - Пирожки? - Да! - радостно согласился Чун Хон, подтягивая угрожающе большую скалку и тяжелую миску с разбухшим тестом. Пирожковый тандем матери и сына выходил на удивление слаженным и гармоничным. Сунувшаяся было с предложением помочь Ми Ры была вновь выпровожена из своей обители до скрипа зубов вежливой хозяйкой. Оскорбленному повару было невдомек, чем же так священно это совместное приготовление каких-то там плебейских пирожков. Для нее в жизни существовала только работа: детей не было, муж ушел к другой еще лет двадцать назад, оставив после себя кучу долгов и обещаний. А тут семейная идиллия, которую почему-то нельзя нарушать посторонним. Да она, Ми Ры, эти пирожки состряпала бы за полчаса — все довольны, все сыты, честь не попрана. Как можно доверять готовку мужчине? Особенно несовершеннолетнему! Особенно такому взбалмошному, как отпрыск благородной семьи Чхве! Когда первая партия чудес семейной выпечки, подрумяненная и со сногсшибательным запахом, была вытащена на противне и поставлена остывать, Чун Хон и Со Ра присели за небольшим столиком, продолжая трепаться о мелочах. Наследник рассказывал о делах мамы Ен Чжэ, с которой его мать была хорошо знакома. Госпожа Чхве слушала, подперев голову рукой и рассматривая свое светящееся молодостью чадо, допуская трогательные мысли о том, как быстро растут дети. Кажется, буквально вчера Хен Шик забирал ее из роддома со скромным букетиком цветов, купленных в магазине за углом. Тогда они не были «уважаемым и благородным» семейством, а обычными молодоженами, совсем недавно узаконившими свой брак. Муж работал в банке, его взяли туда буквально месяц назад, в честь чего в их доме была большая пьянка, закончившаяся недовольством соседей о слишком шумной компании. Чун Хон, в последний раз осмотренный доктором, зажатый в тугой белоснежный сверток, мирно спал на руках матери. Хен Шик прыгал вокруг супруги, размахивая подвявшим букетом, стараясь заглянуть в конвертик и причмокивая губами от переизбытка чувств. А сейчас этот ребенок не то что в конвертик, даже не во все штаны влазит! Сидит напротив, высоченный, красивый, лучезарный, влюбленный. Ах, это самое прекрасное время, по мнению Чхве Со Ры. За подобной релаксацией их и застал Хен Шик, вошедший в кухню уже полностью одетый, в плотном пиджаке на выглаженной рубашке, темных брюках и блестящих ботинках. Только вот галстук нес в руках, одаривая обязательный предмет гардероба неодобрительным взглядом. - Чем вы занимаетесь? И почему наш повар отпивается успокоительным на входе в кухню? - без всякого недовольства спросил он, пытаясь совладать с галстуком, который успел накинуть на шею. Со Ра моментально подскочила и кинулась мыть руки, чтобы выполнить одну из непосредственных обязанностей жены. Чун Хон бестолково помахал отцу, получив в ответ быструю улыбку. - А мы пирожки печем, - довольно протянул наследник, указав на противень, наполненный результатами их веселого утра. - Будешь? - Видимо, да, - бросив галстук, Хен Щик потянулся к листу с пирожками и цапнул один, тут же зашипев. - Горячий! - Конечно, милый, мы их только вытащили, - защебетала Со Ра, потянув супруга на себя за галстук, пока тот был поглощен обдуванием обожженных пальцев и горячего пирожка. - Не вертись, - шикнула она на мужа, ловко справляясь с упрямой деталью мужского туалета. - Сына, налей что-нибудь, запить, - невнятно произнес Хен Шик, откусывая сразу половину пирожка и закатывая глаза от наслаждения. - Ммм, вкушно... - Конечно! Мы с Чун Хоном плохого не посоветуем, - Со Ра смело затянула галстук и тут же испуганно ойкнула, когда супруг подавился и разразился натужным кашлем, отшатываясь от нее и цепляясь пальцами за одну из столешниц. - Прости, дорогой. Под рукой родителя возник стакан с холодным молоком, ловко подсунутый Чун Хоном. Пару минут Хен Шик еще откашливался, запивая молоком и щурясь, семья притихла, как будто ожидая вердикта в зале суда. - Уф, - выдохнул наконец Чхве-старший, ослабляя галстук и отставляя пустой стакан. - Чуть не убила старика, - вновь без упрека к жене и с озорным блеском в глазах. - Давайте, вы сделаете мне кофе, коли я остался без завтрака, и поеду. - Почему ты в костюме, если у тебя сегодня рыбалка с подполковником Баном? - поинтересовалась супруга, стряхивая несуществующие пылинки с пиджака Хен Шика и кивая сыну в сторону кофеварки. Дважды просить Чун Хона не пришлось, он уже крутился у агрегата, нажимая кнопочки и доставая кружку. - Я сначала на совещание, а потом на рыбалку, - глава семейства удрученно вздохнул, как бы говоря, что его такой распорядок дня не очень устраивает, но никуда не денешься. - Прихватил с собой шорты и рубашку. Ты точно не составишь мне компанию? - обратился он к жене, обдавая ее ласковым любящим взглядом. - О, да брось, - весело фыркнула Со Ра, подавая ему очередной пирожок, чтобы Хен Шик не ушел голодным из дома. Иначе какая она тогда хозяйка? - В таких делах, как рыбалка, женщина — только помеха. Вам же нужно поговорить о сложной мужской доле, о совместном бизнесе, о подрастающих детях и хорошем алкоголе, о плохом правительстве и бывших девушках, - на последней фразе Чхве-старший с упреком посмотрел на жену, которая выглядела беспечно. - Возьми лучше Чун Хона! - Ой, нет-нет-нет, - сразу отказался ребенок, подавая отцу кофе. - Рыбалка — это скука смертная. - Да что ты понимаешь, - оскорбленно буркнул Хен Шик. - Вот, доживи до моих лет... - Да-да, пап, - радостно отозвался Чун Хон, коротко обнимая отца сзади за плечи. Поскольку он был выше родителя почти на голову, то навис над ним скалой, ткнувшись носом в уложенную макушку. - Когда дорасту, то пойму все прелести жизни: и сидение у озера как корм для комаров, и рассуждения о плохом правительстве, и геморрой. - Чун Хон! - воскликнула одновременно чета Чхве, а Со Ра еще и подарила суровый взгляд. - Я вас тоже люблю, - отозвался отпрыск, отпуская отца из тисков своих объятий и направляясь в сторону выхода. - Мам, вытащи партию пирожков, пока они не сгорели, а я быстро в душ и побегу! - его голос удалялся, пока Чун Хон быстро выбежал из кухни и направился в сторону второго этажа. У него было совсем немного времени, чтобы привести себя в порядок и успеть доехать до Ен Гука, пока пирожки не остыли. *** Остриженная под еж голова подполковника Бана высунулась из-за двери в комнату, уже официально принадлежащую Ен Гуку. О том, кто здесь хозяин, гласила прибитая к двери стеклянная табличка. Это было по-детски, но Гук не собирался отказываться от своих маленьких радостей только потому, что ему, видите ли, уже двадцать шесть. Да, ему двадцать шесть, и у него на двери будет висеть именная табличка, а над кроватью – календарь с негритянкой в купальнике. И баста! Правда, кровати в енгуковской комнате не предвидится еще долго. Да и вообще какой бы то ни было мебели. - Сына. – Родитель, наполовину нырнувший в помещение без стука, столкнувшись с безразличием к своему появлению, все же решил пару раз ударить кулаком о дверь, привлекая к себе внимание. – Ты как насчет рыбалочки? Ен Гук, до того сидевший, вперившись отрешенным взглядом в свежевыкрашенную стену, повернул тяжелую голову к отцу: - Пап, какая рыбалочка? Дома дел невпроворот. Подполковник насмешливо фыркнул, всем своим видом демонстрируя, что думает о подобного рода аргументах. Он был человек хоть и работящий, но, как и большинство военных, не фанатичный и заранее знающий, на что потратит свой увольнительный. Уж точно не на внеплановую строевую подготовку. А как можно отказаться от такого захватывающего развлечения, как рыбалка, ради работы, которая никуда не убежит? Это ж уму непостижимо. - Как знаешь. А я с Хен Шиком в рыболовный. – Объявил Бан-старший гордо и с намеком на то, что «присоединяйся, когда закончишь страдать фигней». Он встряхнул увесистые часы на запястье, мельком глянув на циферблат. – Кстати, уже опаздываю. - Удачи. – Вздохнул Бан, снова отворачиваясь лицом к стене. Он сидел посреди необставленной комнаты, уже не такой пыльной, но еще больше заваленной строительным хламом, на жесткой кушетке с обивкой в мелкий желтый цветочек. Эту старую кушетку кто-то оставил прямо на улице, и она долго загорала там, никому не нужная, на пекущем солнце. Ен Гук и подполковник приютили ее на время у себя, и теперь она занимала самый центр енгуковской комнаты, а сам он, развалившись на ней, был похож на короля стремянок, ведер, пил и молотков. - Ты бы тоже… пошел погулял, что ли. – Ненавязчиво предложил подполковник, уже было снова исчезнувший в коридоре, но отчего-то передумавший. Отстраненный вид Бана-младшего, скорее всего, вызванный обычной усталостью, заставил насторожиться даже его, не самого чуткого из мужчин. – Сходи, вон, постригись. Что за патлы? Неодобрительно цокнув, подполковник замер в ожидании ответа, но оного не последовало. Сын только снова вздохнул и откинул голову на спинку замечательной, не оцененной по достоинству кушетки. - Что там на стене? Цвет не нравится? Хочешь перекрасить? Неопределенный теплый цвет, что-то среднее между серым и охрой, по заверениям Гука, идеально подходил для всего того, что он планировал разместить на стенах. И для плаката негритянки в частности. Почему он теперь смотрел на него с такой затаенной тоской, было для его отца загадкой. - С цветом все хорошо. – Подал голос Ен Гук. – Я, походу, и правда переработал… Отдохну сегодня. - Вот и правильно! – воодушевился подполковник, вползая в комнату еще на треть. – Иди собирайся, и… - Не, пап, давай с рыбалкой как-нибудь потом. – Тут же оборвал все его воодушевление сын. – Я просто побуду дома. А то уже сил никаких нет. - Ты многое теряешь… - Разочарованно протянул Бан-старший, но уговаривать не стал. Уговаривать в этой семье вообще было не принято. Еще раз бросив на сына многозначительный взгляд, в котором была уверенность, что тот сам знает, что для него лучше, подполковник вышагнул из комнаты и закрыл за собой дверь. Его удаляющиеся шаги и скрип половиц какое-то время глухо звучали в ушах, но вскоре растворились в прохладном солнечном утре. Снова стало тихо. Ен Гук остался один. На самом деле, дело было не столько в том, что он устал – хотя и усталость имела место – и не столько в том, что он резко потерял интерес к рыбалке. А скорее в том, что мысли его сбились в кучу, кружа вокруг одного и того же воспоминания, которое не давало ему покоя весь вчерашний день, всю прошедшую ночь и все сегодняшнее утро. В этом воспоминании были жар чужого тела, с крепкими перекатами мышц, приятного на ощупь, пылкие прикосновения и поцелуи. И не только это. Воспоминание накатило на Ен Гука внезапно в его комнате в поместье Чхве, когда он вернулся из душа. Оно было неточным, скомканным, обрывочным, но достаточно осязаемым, чтобы сделать выводы. Той ночью между ним и Чун Хоном произошло что-то такое, что заставило кончить как минимум одного из них. И даже если не вдаваться в подробности, сам по себе этот факт – уже сумасшествие. Какой к черту ремонт и какая рыбалка, когда Бан, сбежав из поместья, за один вечер проделал больше мыслительной работы, чем за всю свою прошлую жизнь, а ночью не смог сомкнуть глаз. Он был совершенно растерян. Ласковое солнце, не бьющее в глаза, а матово льющееся в незанавешенные окна, золотило стену напротив. Когда на подоконник с другой стороны села какая-то птаха, ее утрированная тень птеродактилем выросла на этом золотом отрезке. Ен Гук лениво наблюдал за тем, как птичка гуляет туда-сюда, как попугай на жердочке, слушал далекое чириканье ее сородичей, теребил нитку, выбившуюся из подранных джинсов, и пытался в тысяча первый раз разложить все по полочкам у себя в голове. Что бы там у них с Чун Хоном ни было, с его, енгуковой, стороны это было определенно по-пьяни. Потому что по-другому просто быть не могло. Бан никогда не считал себя прожженным выпивохой, не имел повода проверить, до чего может докатиться в пьяном состоянии, так что, в общем-то, хоть это и не то, чем можно гордиться и о чем можно будет рассказать детям, но случилось и случилось. Мало ли что бывает. Но вот Чун Хон… Если Чун Хон приехал за ним, чтобы забрать его домой, то разве он не должен был быть трезв? Возможно, конечно, что он немного выпил еще до того. Или выпил с легкой руки господина Ли, чтоб ему пусто было, или вообще потом, когда они уже были дома. Но разве он не мог себя проконтролировать? Допустим, что не мог. Допустим, что алкоголь развязал ему руки, и он, как и Ен Гук, тоже не соображал, что делает. Допустим, он ничего не помнит… Это предположение еще даже не обозначилось как следует, как тут же разбилось о слишком яркий образ из подсознания: наследник Чхве, оккупировав енгукову кровать, перекатывается на живот, подпирает руками подбородок и задорно машет ногами, спрашивая: «А ты ничего не помнишь?». Если подумать, то это звучало как насмешка. Нет, совершенно точно! Ен Гук простонал в голос и склонился над своими коленями, запуская пальцы в волосы. Постричься бы и правда не мешало. За всю жизнь у него никогда не было челки, а тут на тебе – образовалась. Растрепав ее, Гук рухнул на бок и свесил безжизненную руку с кушетки. В радужке остекленевших глаз радостно прыгала пестрая птичка. Туда-сюда. Сюда-туда. Бан зажмурился и выругался сквозь зубы. Ему было холодно даже в луже света, но он не мог заставить себя встать, чтобы сходить за пледом. Тяжелые думы пригвоздили его к цветочной обивке. Все-таки Чун Хон говорил как человек, который что-то знает. У него это было написано на лице: «Я знаю то, чего не знаешь ты!». И если он знал, то почему не сказал? Если предположить наиболее приятный Ен Гуку вариант, то юный Чхве просто не захотел его расстраивать. Потому что знал, что Бана это выбьет из колеи. Потому что не хотел ставить на кон их дружбу, потому что… Но если так, то почему он тогда был такой довольный? Почему он был такой радостный? Просто потому что был взбудоражен и сам не понимал, как такое могло произойти? Или, возможно… Если только на секунду предположить, что… Ен Гука ужаснула мысль, что он мог сделать это нарочно. Она больно ткнула под ребра, заставив съежиться, и вниз по шее пробежала мелкая дрожь. Гук поджал губы и нахмуриться. Развивать эту мысль ему не хотелось совсем. Она была тупиковой, ни во что не перерастающей, не имеющей ответвлений. Если Чун Хон сделал это специально, то… Точка. Если Чун Хон сделал это специально, то восклицательный знак. Все-таки от бестолкового лежания не было никакой пользы. Все это Ен Гук уже обдумал и не раз. И какой смысл теперь обдумывать еще? Перетирать в голове снова и снова. Ему просто нужно будет что-то сделать с этим, поговорить… Позже. Не сейчас. Сейчас ему надо занять себя хотя бы чем-нибудь безобидным. Конечно, никакую серьезную работу Бан не поручил бы сам себе в таком состоянии. Но он мог бы допустим… пойти и, например, обклеить тот журнальный столик цветной лентой под красное дерево, как и собирался еще на прошлой неделе. Решив, что это оптимальное лекарство от прозябания на кушетке и от навязчивой идеи, Ен Гук не без труда и не без хруста в костях поднялся на ноги. Что делать с Чун Хоном, он решит после того, как с ним поговорит. *** Лента резалась, клеилась, выравнивалась и не показывала характер. Низкий столик, которым Бан занимался, сидя прямо на полу гостиной на первом этаже, начинал приобретать надлежащий вид. Работа была размеренной, не требующей мозгового штурма, и за полчаса она успела ввести Ен Гука в некое подобие транса. Его мысли как будто покинули тело и порхали над ним невидимым облачком, ожидая приглашения вернуться. Поддуваемые ветерком, влетающим через открытую дверь на веранду, они стали легче, воздушнее, и не так настойчиво напоминали о том, что продержало Бана в шоковом состоянии целый день. Будучи пустым, дом казался больше и просторнее, чем был на самом деле. Наспех вымытые шваброй половицы мягко поблескивали, убегая, казалось, в бесконечность. Только пара кресел по разным углам, защитная пленка на выкрашенных стенах и сгруженные вдоль них дровами паркетные доски. Невысокое тонкое деревце в глиняном горшке расположилось у выхода на веранду и одиноко мурлыкало что-то, шелестя листвой. Ен Гук настолько погрузился в эту ленивую утреннюю ветреность, что не с первого раза услышал звонок в дверь. А когда пиликанье все же пронзило барабанные перепонки, резко встрепенулся и тряхнул головой, как будто только что очнулся ото сна. Витавшие над головой мысли просыпались дождем, возвращаясь на место. Бан недовольно поморщился и почесал нос. - Опять кошелек забыл? – проворчал он себе под нос, поднимаясь на ноги и шаркая босыми ступнями к парадной двери. – Вроде до маразма еще далеко… Бан резко открыл дверь, заранее напуская на себя воспитательский вид и готовясь прочитать собственному отцу лекцию на тему того, что после отъезда из военного городка с его памятью творится что-то неладное. Но лекция не состоялась, потому что на пороге стоял не папа, а Чун Хон. - Привет! – Долговязый мальчишка поднял вверх одну руку, здороваясь, как индеец из старых вестернов, - Это я! - Вижу. – Только и смог процедить Ен Гук, слегка оцепенев. Увидеть наследничка так скоро он совсем не ожидал. И был к этой встрече не готов. Чун Хон, между тем, сиял, как начищенный башмак. В последнее время он был таким очень часто. Почти всегда, когда Ен Гук проводил с ним время, и Бан никак не мог понять, чем же вызвана такая перемена. Он полагал, что все дело в исчезновении старой зазнобы из жизни мальчишки – тому сразу как будто легче задышалось, он стал улыбчивее, отзывчивее, светлее, и даже казался еще моложе, хотя и оставался при этом той еще занозой. Но теперь, глядя на стоящего в дверях переростка, Ен Гук сомневался, что дело только в Мен Ву. Глаза Чун Хона лучились, прожигая Бана из-под отросшей розоватой челки, его губы были растянуты в неконтролируемую улыбку, и он самодовольно потряхивал каким-то пакетом, всем своим видом показывая, что очень горд собой. - Ты меня впустишь, или мне так и стоять в дверях? – пропел Чхве, ставя свободную руку на пояс и изображая негодование. - А, ну да… - Отмерев, Бан отошел в сторонку, и Чун Хон влетел в дом. Ен Гук не успел его ни о чем предупредить, как подросток уже прошагал метра два по мокрому полу в грязных кроссовках. - Ой. – Только теперь оглядевшись по сторонам и заметив следы уборки, Чхве с виноватым видом пожал плечами и присел, чтобы снять обувь, поставив свой пакет рядом на пол. Ен Гук смотрел на то, как он усердно распутывает шнурки, и старался выровнять собственное дыхание и за отведенные ему несколько секунд решить, что делать. Сегодня Чун Хон был как никогда похож на старшеклассника. Он был одет в узкие джинсовые шорты по колено, свободную белую футболку с широким вырезом, из которого трогательно выглядывали острые ключицы, в таких же белых носочках и с длинной серебряной цепочкой на шее, на которой подрагивал прямоугольный брелок. Не хватает только скейта и mp3-плейера. Эта его светящаяся юность и свежесть заставила Ен Гука содрогнуться. Со дна залитой алкоголем памяти вновь всплыли прикосновения, горячие, как на самом кончике пламени, и губы, получающие свое, совсем не такие невинные и детские, какими казались теперь. То, что Чун Хон выглядел таким беспечным и очевидно пребывал в отличном настроении, Ен Гука немного злило. Он стоял, сложив руки на груди, и просто наблюдал. Выжидал, чтобы узнать, что будет дальше. - Готово! – Разувшись и пнув кроссовки к стене, мальчишка снова вытянулся во весь рост. – Чего ты так смотришь? Не рад меня видеть? Это потому что я без приглашения? – Чун Хон надул губы, изображая обиду. – Я же только на минуту заскочил. Я не собираюсь отрывать тебя от дел. - Пойдем на веранду. – Сухо проговорил Ен Гук, все еще держа руки скрещенными, как будто защищаясь от дьявола в образе ребенка, и сам первым направился к распахнутой двери. Чун Хон засеменил следом. Веранда была единственным местом в доме семьи Бан, где можно было принимать гостей. Чун Хон уже был здесь, поэтому не раздумывая побежал к полюбившемуся столику и принялся раскладывать на нем содержимое пакета. Ен Гук уселся на один из стульев, сердитый и немного потерянный. Он не умел контролировать свои эмоции и чувствовал, как те берут над ним верх. Чун Хона же, казалось, его выражение лица ничуть не смущало. Видимо, он всерьез решил, что все из-за того, что он не предупредил о своем приходе. Улыбаясь и отчего-то розовея, он расставил по деревянной столешнице воду, сок, розовые стаканчики и два свертка, обернутых фольгой, от которых за версту пахло сдобой. - Я же обещал тебе испечь пирожки! – возвестил Чун Хон, вскрывая один из свертков шустрыми пальцами и искоса поглядывая на Ен Гука, ожидая его реакции и смены гнева на милость. – Вуаля! Сам приготовил. Угощайся. – Он опустил глаза, отчего-то вдруг смутившись, и, наконец, сел в плетеное кресло напротив. И замолчал. Ен Гук поневоле уставился на то, что было так бережно запаковано в фольгу. Все еще дышащие теплом, румяные пирожки выпятили покатые бока, выставляя себя напоказ. Дразнящий запах просочился в ноздри прежде, чем Бан смог сформулировать у себя в голове какое-то объяснение происходящему. Чун Хон склонился над столиком, одной рукой подперев подбородок, а второй отбивая по лакированному дереву какой-то быстрый ритм. Он выглядел взволнованным и чего-то с нетерпением ждал. От этого его взгляда Ен Гук всем телом ощутил неловкость и неестественно кашлянул, бездумно почесав напрягшуюся шею. - Пирожки, значит. – Констатировал он, переводя взгляд с Чун Хона на его гостинец и обратно. - Очень вкусные. Попробуй. Я все утро над ними провозился… - В голосе мальчишки просквозили обида и непонимание, почему избранный им дегустатор так долго тянет с тем, что ему поручено. - Остынут же. Вздохнув, Ен Гук потянулся к пирожку. Не торопясь поднес ко рту, надкусил и зажевал, отчасти радуясь тому, что сейчас это наилучший способ заткнуть самому себе рот. Пирожки оказались действительно вкусные. И в любой другой день он бы оценил их по достоинству и, возможно, даже растрогался. Никакие деликатесы мира не сравнятся с маминой кухней, которую ему не попробовать больше никогда, и чунхоновы пирожки не были исключением. Но сам факт того, что кто-то о нем позаботился, что кто-то сделал для него что-то особенное, потратил свое время только для того, чтобы сделать ему приятное, обязательно бы его впечатлил. В любой другой день. Но не сегодня. - Вкусно? Я очень старался. – Чун Хон, с которого Ен Гук не сводил глаз, перемалывая во рту тесто и начинку, потянулся к бутылке с водой и предупредительно наполнил ею розовый пластиковый стаканчик. Пузырьки газа забились о стенки, требуя выпустить себя на свободу. - Угу… - Промычал Бан, продолжая жевать. Подхватил со стола стаканчик, отпил воды и не без усилий проглотил. Как будто что-то в горле мешало ему есть. Отложив недоеденный пирожок и оставив Чун Хона недоумевать, Гук извлек из имевшейся в его распоряжении пачки салфеток одну, пахнущую лимоном и мятой, и принялся неторопливо протирать руки. Знакомая пестрая птичка, или кто-то из ее сестриц-близняшек, примостилась на ограде за спиной у мальчишки. Бесстрашно проскакав по ней, перепрыгивая через рвущийся на веранду кустарник, и взмахнув крылышками, она что-то звонко чирикнула, и ей в ответ зачирикал весь сад, как будто пернатые устроили здесь игру в прятки. Ен Гук с сосредоточенным видом проследил за траекторией ее движений, хотя, конечно же, разум его был совсем в другом месте. Пока все вокруг сверистело, шелестело и неохотно просыпалось, готовясь к дневным делам, он мысленно подбирал слова. Отбросив салфетку в сторону и заглянув в глаза Чун Хону, не понимающему возникшей паузы и переставшему беспечно улыбаться, Бан спросил в лоб: - Какого хрена между нами произошло? Вопрос повис в воздухе, распался на молекулы, так и не дойдя целиком до адресата. На лице Чун Хона отразилось недоумение. Он не понял. - Когда? – уточнил он, чуть склонив голову в бок, как ученик, который не уверен, какой именно ответ от него хотят услышать. - А то ты не в курсе, – все тем же тоном, ровным и пугающе холодным. Кажется, на этот раз вопрос ударил в цель. Свежий румянец, украшавший щеки Чун Хона и делавший его похожим на наливное яблочко, куда-то резко исчез. Отступил, сменившись нездоровой белизной, в считанные секунды. При всем своем кажущемся умении запудрить мозги кому угодно, иногда этот ребенок был виден насквозь. - А, ты про это… - пробубнил он и запнулся. И сразу стало ясно, что он помнил все с самого начала и во всех подробностях. Ен Гука это разозлило. Он сдавил в пальцах ручки своего кресла, чувствуя, будто над ним сыграли злую шутку. Если бы это был кто-то другой, они бы уже ни о чем больше не разговаривали. Скорее всего, у Чун Хона был бы уже фингал под глазом и медленно расплывался, ставя точку во всей этой истории. Но Чун Хон был не кем-то еще, он был собой. Поэтому то, что произошло, не могло быть чем-то злонамеренным. Только не в случае подростка, который прячется в ванной и включает воду, чтобы никто не видел и не слышал его рыданий. Тот Чун Хон, которого Ен Гук успел узнать, так бы не поступил. Но по какой-то причине мальчишка опустил голову и замялся. И из-за этого у Ен Гука в животе что-то скрутилось. - Ты тоже выпил, да? – подсказал он, нервно отбивая голой пяткой по дощатому полу веранды. Как будто мог просто придумать оправдание за другого человека, а тому оставалось бы только сказать «да». - Мы оба напились, и это вышло из-под контроля? Просто скажи мне, что это вышло по-пьяни, и забудем об этом. – Пробасил он, не контролируя хрипотцу в голосе и сам себе не очень веря. Чун Хон не поднял головы. И не ухватился за брошенную ему спасательную веревку. Отчего-то он не торопился спасаться, и этого хватило, чтобы Ен Гук приготовился к тому, что ничего хорошего от него не услышит. Ничего такого, на что он надеялся целые сутки, и что могло бы просто стереть случившееся из памяти. - Не то чтобы я не выпил… И не то чтобы по-пьяни… - пробубнил Чун Хон куда-то в ворот своей белой футболки, как будто обращался к своим ключицам. Его глаза совсем потерялись за цветной челкой, сбившейся и ставшей неаккуратной из-за ветра. Он опустил плечи и переплел пальцы рук. Вздохнул и принялся подцеплять один ноготь другим. - Понимаешь, тут такое дело. – Вздох. - Кажется, я влюбился в тебя. Ен Гук моргнул. Его пятка перестала отбивать ритм по дощатому полу. - Это очень плохая шутка. – Сознание отмело услышанное, как отсеивало половину ненужной информации из услышанного в новостях. Чун Хон поднял голову. Воспользовавшись случаем, ветер отбросил его челку назад, обнажая лицо. И когда Ен Гук увидел направленный на него серьезный укоризненный взгляд, то тут же пожалел о сказанном. И ощутил, как его придавило к плетеному креслу чем-то невидимым, но сверхъестественно тяжелым. - Да мне, ты знаешь, не до шуток. – Сообщил Чун Хон то, что Бан и так уже видел по его лицу. - Кажется, я тебя люблю. То есть, не кажется. Я уверен. Увесистое молчание опутало воздух, которым дышали два человека на веранде. Сделало его тяжелым, с трудом поступающим в легкие, несущим в себе что-то такое, что было бы лучше не знать. Не выдержав атмосферы, натянувшейся, будто струна, птичка-попрыгунья натужилась и взлетела, отчаянно замахала крыльями и вскоре исчезла между стволами танцующих деревьев. Без нее на веранде стало совсем пусто и откровенно. Чун Хон больше не отводил взгляда. В его глазах блестела уверенность. Сказав то, что сказал, он весь подобрался и принял воинственный вид, как будто готовился отстаивать свои убеждения перед неверующим. Ен Гук ошеломленно глядел на него, такого, и про себя признал, что все-таки оказался не готов. Ворочаясь на кровати без сна, перебирая варианты, выискивая оправдания, потея и злясь, он, казалось, продумал все ходы. Кроме одного. И теперь чувствовал себя обезоруженным. Как будто ему поставили мат после затяжной шахматной партии. Но вместо злости на противника он испытывал смятение и смущение. - Чун Хон. – Подал голос Ен Гук, когда бесстрашный взгляд Чун Хона, который сам по себе был куда большим заявлением, чем слова, стал невыносимым. - Ты же знаешь, что мне нравятся девушки? - Знаю. – Ответил Чун Хон без секунды раздумий. Как если бы он уже заранее проиграл этот разговор у себя в голове. От мысли об этом – что парнишка и так уже знал все, что ему скажут – Ен Гуку стало совсем не по себе. Он замялся и почти возненавидел себя за то, что не мог сказать что-нибудь другое. - Ты же понимаешь… - Голос стал более мягким, извиняющимся, но сомнения в нем не было. - Что у меня в планах нет перестраиваться ради кого-то?.. - Понимаю. – Пожал плечами Чун Хон. Все с таким же видом – как будто он все это видел и прожил не один раз. Ен Гука поразило спокойствие в его голосе и то, с какой готовностью он принимал оправдания. Этот ребенок заранее приготовился к отказу, и его вовсе не нужно было для него озвучивать. Когда Бан понял это, ему захотелось себя ударить. Кто бы мог подумать, что долговязая заноза за такое короткое время станет для него что-то значить. Но она значила. Ен Гук в порошок бы растер любого, кто причинит этому ранимому мальчишке вред. И его сознание отказывалось признавать тот факт, что обидчиком, пусть ненамеренно, мог оказаться он сам. Все еще не в состоянии переварить услышанное, Гук произносил слова на автомате, его мысли не поспевали за репликами. - И что мы будем с этим делать? – он заерзал в кресле, переменил позу, но и она оказалась неудобной. Хотелось отвести взгляд, но не хватало духу. - А что тут сделаешь. – Усмехнулся Чун Хон. Казалось, что говорит он не о себе, а о ком-то другом, кто попал в похожую ситуацию. - Я буду любить тебя безответно, а ты - игнорировать мои звонки и избегать меня. Делать вид, что мы никогда не дружили. - Я не собираюсь тебя избегать. – Отрезал Ен Гук, хватаясь за соломинку, чтобы не причинить парню еще больше вреда, чтобы не сделать все еще хуже. - Это ты сейчас так говоришь. – Насмешка. Чун Хон дернул плечом и тряхнул головой. Как многое переживший умудренный старикашка, которому чужды заблуждения молодости. Но первый же порыв ветра сорвал с него плащ-невидимку, и в глазах промелькнула слабая надежда. - Я не буду тебя избегать, Чун Хон. – Повторил Ен Гук, не зная, что еще сказать, чтобы зашить разрастающуюся трещину. - Обещаешь? - Обещаю. *** Пирожки начали исчезать из пакета с завидной скоростью, только радости Чун Хон испытывал мало. Сам он взял только один, и уже двадцать минут мусолил его в руках, надкусив всего дважды. Кусок в горло лез с трудом, а перевариваться отказывался совсем. Зато Ен Гук, такое ощущение, что голодал неделю, пока к нему не снизошел наследник Чхве со вкусно пахнущим пакетом, полным сдобы. Бан с аппетитом вгрызался зубами в один за другим, тщательно пережевывая и не забывая запивать. То и дело менял позу, пожалуй, слишком часто, но больше не делал ничего. А точнее, попросту молчал, изредка поглядывая на не менее тихого гостя, сосредоточенно разглядывающего свой несчастный пирожок. Не сказать, что Чун Хон был удивлен такому повороту событий. Уже сам факт того, что его не выгнали взашей из дома, был маленькой победой. И он ничем не собирался усугублять ситуацию. Только вот чувство неловкости, волнами расходящееся от Ен Гука, вводило юного наследника в некий ступор. Было очевидно, что любая тема, которую он сейчас поднимет, умрет в зачатке, задохнувшись от смущения. Он может улыбаться, казаться беспечным и говорить о погоде, о подполковнике Бане, о строгости домоправительницы Ма, да хоть о том, что ел на завтрак, но ничего, ровным счетом ничего не изменится. Даже если Ен Гук смело ударил себя пяткой в грудь и пообещал не избегать, честно глядя в глаза, еще не значит, что эти слова так просто исполнить. Нет, Чун Хон ни секунды не сомневался, что Бан сделает все, чтобы со временем чувство неловкости сошло на нет, но пока он сам не примирился с мыслью, что ему в любви признался парень. А значит все, что сейчас может сделать Чхве — заткнуться и не отсвечивать, чтобы не нарваться на конфликт. Неуверенно глянув на Ен Гука, жующего очередной пирожок и с нарочитым вниманием рассматривающего пичужку на ближайшем дереве, Чун Хон сглотнул. Выйди сейчас кто-то посторонний на веранду, он, наверное, увидел бы завидную идиллию, наполненную мягким теплом летнего дня и запахом яблок. К такому хочется прикоснуться, окунуться с головой и вдохнуть полной грудью, нарушив уединение. Было бы хорошо, если бы это было так. - Я пойду, - неожиданно решительно Чун Хон поднялся на ноги, спешно собирая разбросанные свертки. Забирать он с собой ничего не собирался, но руки чесались навести порядок хоть где-нибудь. - Надеюсь, пирожки действительно удались, и ты ел их не вежливости ради, - тараторя, выпалил парнишка, заправляя розовую прядь за ухо и не смотря на замершего с открытым ртом Ен Гука. - Тебе вовсе необязательно... - неуверенно начал Бан, отстраненно наблюдая за быстрыми сборами. - Обязательно, - Чун Хон остановился так же неожиданно, как и развел бурную деятельность. Уверенно посмотрев на Ен Гука, постарался, чтобы тот по глазам понял, что сейчас не до шуток и вежливых расшаркиваний. Чхве совершенно искренне улыбнулся. - Тебе нужно время, чтобы подумать, я понимаю. Поэтому лучше сейчас оставлю тебя одного. Ловко выскользнув между креслом и столом, Чун Хон наклонился совсем рядом с Ен Гуком, выдыхая тому в висок, и быстро поцеловал в гладкую щеку, пахнущую яблоками. И отпрянул, пока не последовало никакой реакции, и Бан до сих пор пребывал в забавной растерянности. - Я позвоню! - крикнул Чхве уже из дома, натягивая кроссовки. У него все получится, он не сомневался.