Меняй меня

- Я не уверен, что его стоит отправлять домой одного, - с сомнением и сильно растягивая слова протянул Ен Чжэ, подтягивая не стоящего самостоятельно на ногах Чхве. Тот, как примитивное животное, что-то нечленораздельно мычал, переступая с ноги на ногу. Но эти чертовы длинные ноги постоянно разъезжались, не давая хозяину возможности поймать подобие равновесия. Ен Чжэ под его немалым весом и ростом сгибался, цепляясь за фонарный столб, который уж точно останется непоколебим. - Он не маленький, - пролепетал стоявший напротив Чон Оп. Его состояние было немногим лучше, чем у Чун Хона. Но он хотя бы в вертикальном положении находился без чьей-либо помощи. Многострадальный Чхве тем временем старательно пытался глотнуть пива, которое купил ему полчаса назад добродушный и мало что соображавший Чон Оп. На опохмел. Какой может быть опохмел, если они еще даже не заканчивали пить? Но банку никто не отнимал, и Чун Хон уже опустошил ее наполовину, пока осознанность действий не отключилась совсем. Теперь он бестолково тыкался языком в алюминий, не понимая, почему живительная влага отказывается проливаться в обезвоженное горло. То, что нужно закинуть голову и опрокинуть банку, ему в голову не приходило. - Я хочу танцева-а-а-ать, - захныкал Чон Оп и принялся угловато двигать бедрами под несуществующую мелодию, при этом что-то напевая противным высоким голосом. - Сейчас пойдем, - пообещал самый адекватный из компании Ен Чжэ. – А тебе в такси, алкаш, - обратился он к нескладному Чун Хону, подталкивая друга бедром к открытой дверце авто. Чхве, услышав про танцы, попытался составить компанию Чон Опу, но его движения были настолько хаотичными, что он едва не завалил Ю, расплескал пиво и случайно прикусил себе язык, о чем невнятно сообщил друзьям. В довесок его хорошенько приложили виском о крышу машины, потому что высокий и неуправляемый, он попросту не вмещался в узкий проем. Наконец, грузное тело завалили на заднее сиденье, и Ен Чжэ назвал домашний адрес страдальца, хлопнул его на прощание по бедру и закрыл дверцу. *** - Эй, парень, просыпайся! – раздраженно буркнул в самое ухо грубый незнакомый голос. Чхве-младший испуганно дернулся и с трудом разлепил ссохшиеся губы. Густая слюна вяло перекатилась по горлу и застряла на середине. - Мам, я…завтрак, - на автомате прохрипел он и попытался отвернуться. Почему так неудобно и жестко на его любимой кровати? - Парень, просыпайся и проваливай из машины! – рявкнул все тот же странный не мамин голос. Его грубо толкнули в плечо, из-за чего он ударился лопатками обо что-то жесткое сзади. Чун Хон с трудом разлепил глаза и уставился мутным взором в темноту перед собой. Ничего не было видно, странно пахло, а во рту был такой отвратительный привкус, что хотелось срочно заглотить тюбик зубной пасты целиком. Тело было необъятным и ватным. - Где я? – не своим голосом проскулил Чхве спустя пару минут, когда хоть немного стал переваривать ситуацию, пытаясь подняться. Рука постоянно съезжала с сиденья на пол, и он бился подбородком о грубое шершавое покрытие, что никак не улучшало его и без того плачевного состояния. - В моем такси, - мрачно сообщил ему таксист с переднего сиденья и недовольно постучал пальцами по рулю. Он уже пятнадцать минут пытался растолкать непутевого пассажира, чтобы тот, наконец, покинул салон. Из-за юного алкоголика он весь пропах алкоголем и холодным мужским парфюмом, совершенно не шедшим мальчику с таким милым и детским личиком. – Мы приехали по указанному адресу. Плати и свободен. - По какому адресу? - едва слышно промычал Чун Хон, кое-как приняв сидячее положение и сейчас зачем-то себя ощупывая. Он все никак не мог придти в себя и сообразить, что происходит. Они сидели с Ен Чжэ и Чон Опом в любимой кафешке, наливались соджу. Чун Хон плевался ядом в адрес гостя семьи, пылал недовольством и не скупился на маты, выдумывая, что может сделать с ненавистным Ен Гуком. Потом они решили пойти в клуб, вышли из кафе. А дальше сплошной туман. Таксист, между тем, озвучил адрес и недовольно поджал губы, осматривая мальчишку через зеркало заднего вида. Чун Хон замер и растерянно посмотрел в глаза водителю. После взгляд привычно переместился на наручные часы, где с трудом можно было разобрать стрелки в полутьме салона, наполненного лишь светом уличных фонарей, как грибы растущих вдоль пригородной трассы. Его всего мгновенно пробрал озноб. - Мне сюда не надо, - тут же зашелестел он хриплым голосом и непроизвольно вжался лопатками в сиденье. - Это не ваш адрес? – уточнил таксист, с большим недовольством осознавая, что, похоже, избавиться от пьяного пассажира удастся нескоро. - Мой, но мне сюда не надо, - Чун Хон для наглядности мотнул головой и тут же пожалел об этом. В голове все поплыло, как и перед глазами. Тело, не принадлежащее сознанию, качнулось, но удержалось в вертикальном положении. - Куда же вам тогда надо? – раздраженно и излишне громко спросил водитель, стиснув обивку руля так сильно, что она жалобно заскрипела. Его перекосившееся лицо освещали лишь мигания лампочек и спидометров на приборной панели, из-за чего обрюзгшие с возрастом черты казались особенно жутковатыми. Чун Хон решил не заморачиваться провалами в собственной памяти. Все еще болезненно морщась, он взглянул через стекло на ночную улицу. Да, действительно, автомобиль был припаркован в паре метров от кованых ворот его особняка. И от собственной кровати его отделяла считанная сотня метров. Но время едва перевалило за девять вечера, а это значит, что все домашние еще бодрствуют и прислуга даже не разошлась по своим комнатам, как и родители. И они вряд ли обрадуются любимцу семьи, от которого разит, как от алкогольного завода, и который едва держится на ногах. Подумав, что было сродни героическому поступку, Чун Хон мотнул рукой вперед. Водитель нахмурился, даже не собираясь уточнять, как расценивать этот жест. Чхве, поняв, что его жестикуляция ничего не дала, озвучил адрес, куда его стоит отвезти, с трудом вновь разлепив губы. Среди всех его знакомых, если отмести Ен Чжэ и Чон Опа, которые, небось, еще и до дома не добрались, был только один человек, который мог приютить его на несколько часов. И Чун Хон надеялся, что Мен Ву не оставит его на улице в таком состоянии. *** - Мен Ву, не будь такой сволочью! – рявкнул на всю улицу Чун Хон, задрав голову к небу. Парня мотыляло по придомовой площадке возле жилых домов. Он все еще нестойко держался на ногах, хоть вечерний воздух и проветрил его захмелевшие мозги. Легкий прохладный ветер трепал влажные волосы на взмокшем лбу. Чун Хон икал через фразу и жалел, что больше выпить нечего. Эй, ему надо запить свое горе! Таксист был рад избавиться от своего пассажира. И даже не нашел в себе сил пожелать ему всего наилучшего. Чун Хон около домофона едва удерживал равновесие и не с первого раза набрал нужный номер квартиры. Но трубку у входной двери никто не брал. Мальчишку штормило, он цеплялся пальцами за тяжелую железную дверь и постоянно открывал рот в надежде, что в глотку прольется так необходимая сейчас вода. Но время шло, домофон оставался безмолвным, а сушняк мучал все сильнее. Отлепившись от подъездной двери, Чун Хон отошел подальше, пытаясь разглядеть нужные ему окна. Не сразу вспомнил, что на эту сторону они вообще не выходили. Он набрал номер любовника и, вслушиваясь в длинные гудки, обошел дом. Такое расстояние далось ему с большим трудом. Чхве-младший пару раз прошуршал дорогой курткой из последней коллекции о шершавые стены здания. - Чун Хон, иди спать, - недовольно и коротко бросил в трубку Мен Ву, ответив на шестом гудке. Парень отчетливо икнул ему в ответ и захныкал, наконец, выходя с другой стороны высотки, где перед невысоким забором дышали городским смогом автомобили, потухшими фарами взирая на пьяного гостя. Небольшая открытая парковка принадлежала дому – для тех жильцов, кто не успел занять место на подземной стоянке. - Я не могу, любимый, - сентиментально протянул Чун Хон, опираясь спиной на капот ближайшего внедорожника. Рост позволял ему распластаться по чужому авто, протирая курткой пыльное покрытие. – Мне нельзя в таком состоянии домо-о-ой. - Я не хочу видеть твою пьяную физиономию, - грубо ответил Мен Ву. В трубке с его стороны уютно чем-то позвякивали, слышались негромкая музыка и чей-то смех. Чун Хон решил, что это звук телевизора. Он не сразу нашел нужные окна. В гостиной горел приглушенный свет маленьких лампочек по периметру оконной рамы. Там наверняка тепло и очень уютно. У Мен Ву всегда уютно, что несвойственно холостяцкой квартире. А здесь, на улице, прохладно, капот под спиной очень неудобный и двигатель давно остыл. - Мен Ву, ну прости меня, - высокий голос с капризными нотками растягивал слоги, не добавляя речи внятности. Окончания Чун Хон нещадно проглатывал, из-за чего не сразу было понятно, что он вообще говорит. Как его таксист-то с первого раза понял? – Этот тупой баран не должен был брать трубку. Я отошел… - Чун Хона, - жестко обрубил его любовник. И раздражения в его тоне не разобрал только глухой. Чхве-младшему хотелось скулить от расстройства, что он вызывает в любимом человеке отрицательные эмоции, - ты мне все это уже объяснял. Я не хочу слушать снова. - Пусти меня, Мен Ву, - лопотал Чун Хон и как маленький ребенок топал ногой, требуя, чтобы его желание исполнили. И немедленно. - Езжай домой, - настаивал мужчина все тем же напряженным тоном. – Мамочка простит тебе любой грешок. - Мама меня любит, - невпопад заявил парнишка и захныкал в трубку. – А ты – нет. - Я не собираюсь с тобой разговаривать, когда ты не соображаешь, что несешь, - раздражения было все больше. От вспышки чужого гнева Чун Хона спасало только разделявшее их расстояние. - Я посплю у тебя пару часов, а потом мы поговорим, - предложил Чхве, будто не слышал всего, что говорил ему собеседник. Вполне возможно, что действительно не слышал. - Я кладу трубку, Чун Хон, - цедя слова, выдвинул ультиматум любовник. Женский смех раздавался в его квартире отчетливо. Чхве протянул руку перед собой и отмахнулся от него. - Выйди ко мне, - плаксиво попросил Чун Хон. Рука тяжело упала на грудь, выбивая дыхание. В ответ он получил новую порцию гудков. На этот раз коротких, от которых в груди поднялось раздражение. Чхве выпрямился, не отлепляя задницы от чужого капота. В кармане куртки нашел мятую пачку сигарет с ментолом. Он не курит ментоловые. Откуда? Впрочем, этот вопрос перестал волновать его уже через пару секунд, когда в том же кармане нашлась зажигалка. Щелчок нарушил тишину ночной парковки. Чун Хон с наслаждением затянулся, чувствуя, как щиплет пересохшее горло ментоловой свежестью. Он ждет Мен Ву, который обязательно спустится к нему через пять минут. Нет, через десять. Ведь ему надо обуться и накинуть что-нибудь на плечи. Ну, наверное, пятнадцать минут. Когда Мен Ву не спустился и через двадцать, а Чун Хона начало знобить от вечерней мороси, стало ясно, что слова, брошенные в трубку, ему не послышались. С губ сорвался разочарованный вздох. Его так и не простили за ту глупую оплошность. А ведь прошло уже два дня. - Я мудак, Мен Ву! – хрипло и очень громко выдал Чун Хон, обращая свою фразу определенным окнам. Отсюда не видно, что за ними происходит – слишком высоко. – Прости меня! – добавил он, искренне веря, что его сейчас слышит любимый человек. – Прости! На первом этаже распахнулось окно, и из него высунулась симпатичная девушка, с любопытством оглядывая нарушителя спокойствия. Ей явно нравился высокий стильный блондин, мнущийся на парковке, как бесхозный автомобиль. Она улыбнулась парню и кокетливо заправила блестящую в уличном освещении прядь за ухо. Чун Хон высокомерно фыркнул и едва не завалился обратно на капот. - Мен Ву! – к громкому голосу прибавились нотки возмущения. Чхве привык разговаривать именно в таком тоне с людьми, которые отказывались с первого раза потакать его капризам. – Я люблю тебя! На девушку он не обращал никакого внимания. Зато его замечала не только она. В разных окнах стали появляться силуэты людей, привлеченных громким звонким голосом, нарушающим общественный порядок. Чун Хону было плевать на посторонних, ставших невольными свидетелями его тихого отчаяния. Он рассматривал высокие звезды, окутывая их ментоловыми клубами дыма. В голове было пусто и звенело, как морозным утром. Привкус разочарования ощущался на языке вперемешку с табаком. - Мен Ву! – голос срывался на хрип, Чун Хон закашлялся. - Вали домой, пока я полицию не вызвал! – крикнул какой-то мужчина с третьего этажа, высовываясь из окна едва ли не по пояс. - Вызывай, - негромко разрешил ему парень и махнул на нервозного рукой с зажатой между пальцев сигаретой. В кармане разразился жуткой мелодией мобильный, заставив вздрогнуть. Чун Хона снова повело от резкого движения, и он уперся рукой в холодный капот. На экране смартфона высветилось очевидное имя. - Я люблю тебя, - радостно прохрипел в трубку наследник Чхве и даже тяжело припрыгнул, как собака, которая встречает обожаемого хозяина вечером с работы. Маневр был не самым удачным, при всей его медвежьей грациозности сейчас. - Ты совсем идиот?! – рассерженно зашипел на том конце Мен Ву. Ему едва удавалось контролировать свой голос. - Ты не вышел, - напомнил капризным тоном Чун Хон и снова икнул так, что зубы клацнули. Порыв ветра пробрался под тонкую куртку и футболку, касаясь горячей кожи. Дрожь прошлась по всему телу. - Тупая малолетка, - процедил Мен Ву в ответ и, судя по звуки, приложил кулак о какую-то горизонтальную поверхность. Радостно звякнули столовые приборы, перебивая все ту же музыку и чей-то женский голос. – Сгинь с глаз моих, пока я тебе голову не оторвал! - Мен Ву…. – кажется, Чун Хон только сейчас начинал понимать, что все не так радужно и мягко, как ему видилось под действием алкоголя. – Я… - Закрой рот, Чун Хон. Вызывай такси и свали от этого дома, чтобы я тебя больше не видел! - Я не уйду, - растерянно лепетал Чхве, моргая и не понимая, что происходит. Мозг отказывался переваривать мысли с необходимой скоростью. А Мен Ву едва ли не шипел ему в трубку, откровенно поливая грязью и срываясь на угрозы. – Да пошел ты, - не выдержал парнишка и сбросил. Посмотрев на мобильный, зажатый в ладони, хотел было шарахнуть им о землю, но в последний момент передумал. Свой предыдущий он разбил буквально месяц назад, пока спасал чертова Ен Гука от собственной собаки. Чун Хон чувствовал отчаяние и злость оттого, что ситуация поворачивается не так, как он хочет, не так, как ему удобно. Мен Ву говорит ему гадости. Никогда в жизни он не выливал на него такой ушат грязи, как на все ту же дурную собаку, которую отчитывает обожаемый хозяин за погрызанную дорогую обувь. Сигарета полетела на асфальт, и взбешенный Чхве еще и затоптал ее, размазывая обугленный табак. Оглядевшись, он, наконец, заметил автомобиль Мен Ву, припаркованный в правом ряду между двумя яркими и маленькими Пежо. Юношеское лицо перекосила недобрая улыбка. Чун Хон разбежался в меру своих пьяных способностей и что есть мочи шлепнул открытыми ладонями по капоту автомобиля Мен Ву. От кистей до плеча руки пронзила горящая боль. Черная, как пантера, машина секунду подумала, а потом разлилась пронзительной мелодией сигнализации, от которой лопнули барабанные перепонки. Задребезжали раздражением припаркованные рядом автомобили, особо чувствительные тоже заголосили, жалуясь своим хозяевам. - Хо-хо! – с совершенно детской радостью оценил свою пакость парнишка, морщась от какофонии сигнализаций. Достав из кармана зажигалку, он, пьяно пошатнувшись, обошел автомобиль Мен Ву и оценивающе осмотрел блестящее правое крыло. Совершенно не задумываясь, что делает, Чун Хон щедро чиркнул кремнем по лакированному покрытию. Раздался скрежет, утонувший в вое машин. Посыпались искры, и тонкий огонек лизнул царапину на крыле. Из окон повысовывались, наверное, все обитатели дома: кто из любопытства, кто от раздражения, а кто проверить, почему его четырехколесный друг заливается сигнализацией. Чун Хон с довольной усмешкой вернулся к капоту и уселся на него, потому что ноги держали его с трудом. Ожидая прихода хозяина попорченой тачки, он завалился на нее спиной и простер руки в разные стороны. В теле витала приятная легкость, в голове пустота, и только сердце отрешенно екало предчувствием. - Сученыш! – рявкнул на всю улицу знакомый голос, перекрыв на мгновение визг автомобилей. В отдалении послышался писк полицейской сирены. - Любимый, - вяло пробормотал Чун Хон, расплываясь в совершенно пьяной улыбке. А в следующую секунду его со всей силы рванули вверх. Затрещала тонкая дорогая ткань куртки. Но ноги не держали долговязого парня. Он повис в сильных руках, глядя пьяными глазами на своего любовника. Лицо Мен Ву было перекошено яростью. Такого не было никогда. - Что ты, блядь, творишь, шалава малолетняя?! – неконтролируемо прорычал мужчина, тряхнул Чхве, после чего брезгливо откинул его обратно на многострадальный капот. Чун Хон, до сих пор не владеющий своим телом, грузно повалился на металл и съехал по нему, больно ткнувшись коленями в асфальт. И щеку обожгла горячая и по-мужски сильная пощечина, отчего голова мотнулась в сторону. Чхве стукнулся виском о фару и упал на землю. - Языком будешь вылизывать ее! - не унимался взбешенный Мен Ву у него над ухом, вновь вцепившись в отворот порванной куртки. И это он еще не видел царапины на крыле, потому что осмотреть свою детку возможности пока не представилось. - Полиция Сеула! – перекрыл общий гомон сигнализации звучный мужской голос. До Чун Хона вообще не дошло, что за двое мужчин в форме подошли к ним. В голове шумела прилившая кровь и брызнувшие от боли слезы из глаз. Щеку, ладони и колени неприятно жгло, а сердце болезненно сжималось. А дальше события закрутились стремительно, нарушая привычный ритм жизни. Их с Мен Ву увезли в полицейский участок – разбираться в произошедшем. Когда в голове перестали шуметь сигнализация и бушующий адреналин под градусом, навалилась тоска. Чун Хон ехал на заднем сиденьи, привалившись лбом к холодному стеклу. Его тянуло в сон и в слезы. В мыслях наступило небольшое прояснение, но легче от этого не стало. Теперь он понимал, что впервые действительно довел Мен Ву до бешенства. Тот не один раз поднимал на него руку, но никогда не бил так сильно, с целью действительно причинить боль. И кто его знает, как далеко зашел бы его любовник, не вырасти, как из-под земли, полицейские. С другой стороны, и сам Чун Хон никогда не заходил так далеко в своем вредительстве. Казалось бы, всего лишь царапина на крыле автомобиля, он сам готов заплатить за ремонт. Но это не просто чья-то машина, она принадлежала любимому человеку, на которого парень просто обиделся, ведь тот отказался приютить его. Уж лучше бы Чхве не трезвел и не осознавал собственную оплошность. Взять показания у него оказалось делом проблематичным. Чун Хон до сих пор находился под действием алкоголя, плюс к этому он был несовершеннолетним, и допрашивать его без родителей никто не имел права. Он лишь вяло пробубнил, что Мен Ву ему не посторонний, а общественный порядок он нарушил, потому что дурак. Так и сказал – дурак. У Чун Хона попросили номер его родителей. И тут Чхве бросило в жар, а потом резко в холод. Родителей? Нет! Нет! Вызывать отца или мать нельзя ни в коем случае! Им не стоит знать, что их сын – влюбленный гей, который не нашел развлечения лучше, чем колошматить чужую машину в жилом районе, будучи совершенно невменяемым. Вот обрадуется мама, когда увидит свое любимое чадо столь жалким и конченным. А отец вообще неизвестно, что с ним сделает после такого. Из всех знакомых, кто перевалил порог совершеннолетия, знал о его порочности и ориентации, был только один человек, который мог забрать из участка в полдвенадцатого ночи. И Чун Хон надеялся, что ему не откажут. Хотя, одна сегодняшняя надежда на человека уже рассыпалась прахом. - Да, - спокойно пробасил в трубку Ен Гук. Никаких «у тебя должна быть веская причина, чтобы звонить мне так поздно» или «у тебя десять секунд, чтобы выложить суть». Он просто ответил на звонок рядовым приветствием. - Ты занят? – сдерживая новый поток слез, выдавил из себя Чун Хон, радуясь уже тому, что трубку вообще взяли. Звонок был с незнакомого номера – воспользоваться собственным мобильным ему не разрешили, подтолкнули рабочий телефон. - Говори, - разрешил Ен Гук. Отчего-то слышать его привычный низкий голос было облегчением. Среди всего того кошмара, который Чхве сам себе устроил, спокойный тон Бана казался оазисом среди бушующего океана. - Я в полицейском участке, - сразу перешел к делу парень. Не разговаривать же о погоде, когда над душой стоит участковый, с неодобрением оглядывая помятого взъерошенного подростка, ставшего его ночным геморроем. Да и не друзья они с Ен Гуком. Они вообще друг другу никто. Но именно ему звонит Чун Хон поздним вечером из полицейского участка. - Допрыгался, - беззлобно подытожил Бан. Ни ехидства, ни насмешки. Чун Хон, который держался все это время на честном слове, теперь, вдруг услышав этот голос-оазис, протяжно всхлипнул, зажимая рот ладонью и отворачиваясь от сурового полицейского. Пластик трубки быстро нагрелся и скользил по взмокшему уху. - Забери меня отсюда, - с трудом выдавил из себя Чхве, стараясь не разреветься позорно прямо посреди разговора.- Пожалуйста. Он впервые обращался к этому человеку столь вежливо. Он впервые обращался к этому человеку за помощью. И брошенная пару дней назад фраза про то, что никогда не простит, забылась, растворилась в подступающей истерике. - В каком ты участке? - после небольшой паузы, наполненной парой всхлипов парнишки, спросил Ен Гук. Чун Хон закусил губу и беспомощно моргнул. Отлепив от уха горячую трубку, поднял отяжелевшие веки и посмотрел на служителя закона. - Скажите ему адрес, - тихо попросил он, протягивая телефон полицейскому. Тот вздохнул своей нелегкой судьбе, взял трубку и деловито прокашлялся. Вместо адреса он сначала представился, поправляя стоящий воротничок, уточнил, с кем разговаривает и кем собеседник является задержанному. Чун Хон понятия не имел, что ему наговорил Ен Гук, но своего неудовольствия полицейский не выказал. Вежливо попрощавшись, положил трубку, оглядел настороженного мальца, вжавшегося в металлический стул, и бросил, чтобы тот подождал в общем зале. На запястьях Чхве ни разу не сомкнулись наручники, что определенно воодушевляло. Его усадили в общий зал, где на соседнем стуле дремал пожилой мужчина в потрепанной одежде. От него разило дешевым алкоголем и потом. Чун Хон поморщился, но против ни слова не высказал, тихо уместившись на выделенном ему месте. Зато полицейский, являвшийся его конвоем, тряхнул спящего мужчину за плечо и напомнил, что спать в участке нельзя. Неожиданно в общем холле появился Мен Ву, за спиной которого вышагивал статный офицер. Любовник был мрачен как туча, а заметив мальчишку, испепелил его взглядом. Чун Хон сжался на своем стуле и опустил глаза в пол. Он чувствовал себя виноватым. И не представлял, как ему теперь расхлебывать свое хулиганство. Мен Ву не прощал даже мелких оплошностей. А их у младшего Чхве набралось что-то слишком много. - Кем вам приходится Чхве Чун Хон? – поинтересовался полицейский, едва Мен Ву завели в комнату для допросов. Дверь еще не закрылась, а кабинет находился прямо за стенкой. Чун Хон напрягся и вытянулся в звонкую струнку на неудобном холодном стуле. Все внутри задребезжало, как тонкий хрусталь, стоящий так тесно друг к другу, что любое колыхание поверхности вызывает звонкую мелодию. - Я его впервые увидел сегодня на парковке, - уверенно и совершенно спокойно ответил Мен Ву, и дверь за его спиной захлопнулась. Звонкий хрусталь разлетелся, в замедленной съемке можно было увидеть острые грани стеклянных осколков, въедающиеся в кожу. Юное сердце дрогнуло, задрожало от неощутимого холода. Длинные пальцы впились в жесткие подлокотники. А взгляд остекленел. «Впервые увидел», - слова набатом ударялись о черепную коробку, с каждым разом отдаваясь разрушительным «бум!». Он сидел на своем неудобном стуле, сжимая и разжимая ледяные пальцы на жестких подлокотниках, а в голове билось разочарование. Чун Хон находился в растерянности и не знал, как правильно реагировать на услышанное. Ни одного оправдания в адрес Мен Ву не находилось, кроме святой уверенности, что он его любит. Только его за это почему-то бьют, матерят и говорят, что не знакомы вовсе. Подумаешь, пошалил немного. Ведь он же не самый трезвый сейчас, Мен Ву должен прощать некоторые оплошности подростку. - Чун Хон, - позвали его откуда-то издалека. На плечо опустилась тяжелая ладонь, заставляя вынырнуть из размышлений и испуганно вжаться в сиденье. Подняв взгляд, Чхве наткнулся на Ен Гука, который горой возвышался над ним, заглядывая в лицо. Задумавшийся, по видимости, надолго, он даже не заметил, как Бан зашел в участок, отыскал напряженную сгорбившуюся фигуру со стеклянными глазами и несколько раз окликнул. Глядя снизу вверх (что совсем непривычно с ростом мальчишки) на старшего, Чун Хон растерянно приоткрыл рот, не зная, что сказать. Банальное приветствие прозвучит глупо, они ведь виделись с утра, когда злой на весь мир наследник прищемил Бану дверью ногу. Воскликнуть «Ты пришел?», ну да, а после радостно кинуться на надежную чужую шею и давить улыбку. Поблагодарить за то, что сорвал Ен Гука неизвестно откуда, заставил мчаться к нему? Именно мчаться судя по тому, как быстро он здесь оказался, и вытаскивать его бесстыдную задницу из полицейского участка. Чун Хон сдался и тяжело вздохнул, опуская растрепанную голову. - Ты почему зареванный? – первое, что спросил Ен Гук, снова поднимая лицо Чун Хона, обхватив шершавыми пальцами подбородок и заглядывая прямо в покрасневшие глаза. Чхве дернул головой, вырываясь из хватки. Бан не настаивал, тут же убрав руку за спину. Но он продолжал нависать над парнишкой, ожидая ответа. Какая ему разница, почему он зареванный? Мен Ву отродясь не интересовали подобные вопросы, значит, и Ен Гука не должны. - За что загребли? – поняв, что на вопрос про собственные слабости Чун Хон отвечать не будет, Гук решил прояснить ситуацию. В ответ получил еще один протяжный вздох. Плечи наследника Чхве поникли, и он выглядел особенно жалко в подранной куртке и с хаосом на голове. А ведь утром уходил сверкая лоском и приклеенной белозубой улыбкой. - Поцарапал машину, - честно признался Чун Хон, горько усмехнувшись и почесав кончик носа. – Машину Мен Ву. Как отреагировал Ен Гук, он не видел. Наверное, не оценил пьяного героизма парнишки. Ведь он взрослый и уравновешенный. - Это он тебя разукрасил? – неожиданно в спокойном голосе Бана сверкнули стальные нотки, он снова приподнял пальцами чужой подбородок. Чун Хон запоздало понял, что на щеке все еще горит красным отпечатком болезненная пощечина. Наверное, именно поэтому полицейский с таким неодобрением смотрел на его лицо. А он из-за своих переживаний забыл об этом. - Не важно, - тихо, но уверенно ответил Чун Хон, вновь освобождаясь от чужой хватки и отводя взгляд. От нависшего над ним Ен Гука повеяло холодом. - Значит он, - подытожил хмурый низкий бас, рокотом прокатившийся по главному помещению участка. – Ладно, - решительно заявил он, распрямляясь и приковывая к себе взгляд Чхве, - сначала заберу тебя, потом разберемся. Прозвучало как угроза. Чун Хон вопросительно изогнул бровь, требуя пояснений. Но их не последовало. Ен Гук уверенно подошел к полицейскому, все это время настороженно следившему за ним. Мгновенно превращаясь в вежливого молодого человека, способного стать примером для подражания всем и каждому, он учтиво поинтересовался, где ему расписаться и с готовностью достал паспорт. Чхве отстраненно подумал, что этот человек вполне может дать ему фору в актерской игре. Просто, по всей видимости, ему этого не надо. В тот момент, когда Ен Гук, опираясь локтями на стойку, уже занес руку, чтобы поставить свою роспись, из соседнего кабинета в сопровождении хмурого служителя порядка вышел Мен Ву. Чун Хон мгновенно напрягся, понимая, что сейчас случится что-то плохое. *** Руки у Ен Гука зачесались от одного взгляда на мужчину, который вышел из комнаты для допросов. От Мен Ву разило досадой и не нашедшей выхода злобой, которая скопилась в его кошачьих глазах и бурлила в них, не зная, на кого излиться. Он старался держаться спокойно, поклонился служителям порядка, вежливо извинился перед участковым, который, видимо, патрулировал его район, но перед тем, как выйти на улицу, бросил на притихшего Чун Хона такой взгляд, как будто давал себе клятву перерезать ему горло при первой же возможности. Ен Гука он не заметил. Вжавшийся в стул Чун Хон проводил своего любовника взглядом, в котором было намешано слишком много всего, чтобы дать этому какое-то определение. Но он выглядел при этом таким затравленным и разбитым, что Ен Гук сжал ручку до красноты в пальцах. Как ему хотелось сейчас броситься вслед за этим мудаком, который оставил свой отпечаток на лице мальчишки, и начистить ему морду. Но худшего плана, учитывая место и обстоятельства, нельзя было и придумать. Вздохнув и взяв себя в руки, Ен Гук занялся тем, ради чего пришел. После того, как он расписался там, где сказали, их с Чун Хоном проводили в комнату для допросов. Там мальчишка, как мог, объяснился перед взрослым дядечкой в форме в своем поведении. Говорил что-то про то, что впервые в жизни решил выпить с друзьями, что не рассчитал, перебрал, что больше никогда так не будет, простите меня, пожалуйста, я не хочу в тюрьму. Дядечка в форме сначала усердно хмурился, потом начал закатывать глаза и усмехаться, растаяв под действием обаяния Чхве. Ен Гук про себя удивлялся тому, как этот ребенок может крутить взрослыми, даже полицейскими. Но хоть он и явно врал и преувеличивал свое раскаяние, выглядел при этом в самом деле расстроенным и каким-то больным. Можно было не сомневаться, что это не одно из тех представлений, какие он устраивает своей наивной матери. Глаза у него были красные, и губы мелко подрагивали, как будто он вот-вот готов был расплакаться. И это было по-настоящему. Покачав головой, офицер махнул на ребенка рукой и выгнал его из кабинета. После чего взял с Ен Гука слово, что тот ему объяснит, что такое хорошо и что такое плохо в домашних условиях, и что больше они никогда не потревожат покой участкового, у которого и без них забот хватает. Пообещав, что отчитает своего «двоюродного брата», Ен Гук распрощался с офицером и покинул кабинет. Наконец-то им можно было уходить. Чун Хон ждал его у кабинета. Стоял, прислонившись к стене спиной и опустив голову. Растрепанные, пахнущие пивом волосы лезли в его опухшие глаза. Он стоял так, не поднимая глаз, хотя прекрасно слышал, что Ен Гук к нему подошел. Потому ли, что стыдно, или еще по какой причине, как знать. Обещание отчитать мальчишку Ен Гук обязательно сдержит, но как-нибудь потом. Сейчас он отложил его подальше, потому что даже смотреть на потерянного несчастного Чун Хона было больно. Он выглядел как человек, которому сообщили о смерти кого-то из близких, был чернее тучи, а на щеке все еще пылал красный след от удара. Этот след пробуждал в Ен Гуке спящий вулкан, который начал бурлить гневом. Потому что маленьких бить нельзя. Есть такое правило. - Пошли. – Позвал Ен Гук, махнув рукой в сторону выхода. Но мальчишка его как будто не слышал. Стоял, погрузившись в свои мысли, о чем-то своем, далеком, и судя по всему, совсем не радужном. Снова тяжело вздохнув, Ен Гук взял нарушителя порядка за руку и потащил за собой на улицу. Чун Хон послушно поплелся за ним с понуро опущенной головой. Когда они вышли из участка, было уже совсем темно, неподалеку зажглись фонари, освещая мостовую. Прохожих почти не было, прохладный весенний ветер шелестел листвой и остужал разгоряченную кожу. Держа Чун Хона за безвольно повисшую руку, Ен Гук повел его вдоль подъездной дороги к участку в сторону шоссе, где можно было бы поймать такси. Бросив искоса взгляд на притихшего парнишку, Ен Гук заметил, что у него порвана куртка, и заволновавшийся внутри вулкан закипел с новой силой. Это было просто немыслимо. Какого черта этот говнюк себе позволяет? В том, что Мен Ву был конченым мудаком, Ен Гук был уже абсолютно уверен. Хотя они были едва знакомы, тех нескольких минут общения наедине, выражения лица этого мужчины и того, как сейчас выглядел Чун Хон, было достаточно, чтобы сделать выводы. Наверное, он должен был сейчас злиться на доигравшегося наследничка, из-за которого ему пришлось подорваться и ехать ночью в полицейский участок, но почему-то на него Ен Гук был совсем не зол. Он вообще не был уверен, как себя с ним вести. Будучи единственным ребенком в семье военного, Бан всегда отвечал только за себя, редко сталкивался с чьим-то непослушанием и капризами. В военном городке все были дети как дети. А если они Бану и не нравились, то особых проблем с ними все равно не было. А тут вдруг у него появилась головная боль в лице сына папиного друга. Который был младше и с которым они жили в одном доме. Который был ему и не брат, и не друг, и вообще непонятно кто, но почему-то Гуку теперь надо ходить с ним на выставки и забирать его домой, когда он попадает в неприятности, воспитывать и учить уму-разуму. Плюс ко всему этот парень жуткий подлиза, врун, нахал, который не уважает старших, и вообще гей. И поставить бы его в угол, и отчитать бы по первое число… Но вместо этого хотелось сравнять с землей того, кто порвал ему куртку и разукрасил лицо. Значит, вот как себя чувствуешь, когда у тебя есть младший брат? Так, открывая в себе самом новые грани, Бан тащил Чун Хона за руку по тротуару. Что с ним делать, он подумает потом. Сейчас главное убраться подальше от участка. - А я думал, что познакомлюсь с твоими родителями. – Разрушил глухую тишину знакомый голос, и от низкой ограды, отсекавшей мостовую от посаженных по периметру здания ветвистых деревьев, отделилась тень. Мен Ву вышел на освещенный участок под одним из фонарей. – Но ты притащил своего нового дружка. Рука Чун Хона, до этого безвольно болтавшаяся в захвате Ен Гука, крепко сжала запястье старшего. Мальчишка вскинул голову, разом возвращаясь из своих мыслей обратно в реальность. Чун Хон посмотрел перед собой, находя взглядом источник звука, и его губы снова начали предательски дрожать. Мен Ву стоял в нескольких метрах от них, злой, как черт. Было ясно, что он дожидался, пока Чун Хон выйдет, но не думал увидеть его в такой компании. Чхве запнулся, не решаясь продолжить путь, но Ен Гук продолжил идти вперед, и подростку, которого он держал за руку, тоже пришлось переплетать ноги, хотя было ясно, что каждый шаг дается ему нелегко. - Давай-ка отойдем и поговорим. Ты же так хотел пообщаться. – Каждое слово Мен Ву сквозило злобой и раздражением. Он стоял на месте и ждал, пока двое подойдут. – Если, конечно, твой новый хозяин будет не против. Ен Гук поджал губы и стрельнул гневным взглядом в Мен Ву, который, впрочем, на него внимания не обращал и пожирал взглядом своего любовника. Одет он был так, будто его выдернули прямо из дома, на нем не было даже куртки или ветровки. Это, кажется, добавило ему ярости во время ожидания на улице. Он щурил кошачьи глаза и, казалось, был готов разорвать Чун Хона на кусочки, как только до него доберется. Ен Гуку захотелось спрятать мальчишку у себя за спиной, но вместо этого он почувствовал, как его тянут за руку. Чун Хон остановился и не хотел идти дальше. Он поднял на Ен Гука извиняющийся просительный взгляд и тихо пролепетал: - Можно мне с ним поговорить? - Нельзя. – Отрезал Ен Гук, чуть не задыхаясь от возмущения. Еще чего. Он приехал, чтобы вытащить наследничка из полицейского участка, а теперь будет стоять в сторонке и ждать, пока тот выясняет отношения с каким-то мудаком, который распускает руки на маленьких детей? И не важно, спал он с этим дитем или нет, или чем еще он с ним занимался. - Ну, пожалуйста. – В голосе мальчишки послышались умоляющие нотки, и его нижняя губа снова начала опасно подрагивать. В сердце Ен Гука что-то предательски закололо от жалости, но один взгляд на ухмыляющегося Мен Ву, и здравомыслие снова взяло все в свои руки. - Нет. – Объявил он и дернул подростка за руку. Упрямый Чун Хон вырвал руку, и Бан остановился, отрезанный от него, посреди дороги. Между ним и Мен Ву, готовый взорваться от праведного гнева. В конце концов, и у него нервы были не железные, при всем кажущемся нерушимом спокойствии. - Извини, чувак, но тебя это не касается. – Оскалился Мен Ву, делая шаг в сторону Чун Хона. – Сделал дело – гуляй до дома. А мне надо объяснить кое-что этой маленькой шалаве. Ен Гук успел заметить, как ладонь подходящего к ним Мен Ву сжалась в кулак, и непроизвольно повторил этот жест. Сам не понял, как так получилось, просто тело начало само принимать решения, как оно всегда поступало после долгих упорных тренировок на реакцию с подполковником. Когда осклабившийся Мен Ву поравнялся с Баном и, бросив на него высокомерный взгляд, протянул руку, чтобы оттолкнуть преграду с дороги, Ен Гук, недолго думая, перехватил его руку и, знатно замахнувшись, вбил сжатый кулак в удивленную физиономию мужчины, который успел понять, что происходит, но не успел заблокироваться. Не ожидавший такого поворота событий, Мен Ву покачнулся под силой удара и чуть не повалился на спину. Перебирая ногами, сделал два шага назад и присел, но удержался рукой за железную ограду, прихватив заодно и ветку кустарника, который жалобно хрустнул и оскорбленно зашелестел в ответ на посягательство. Удержавшись на ногах, Мен Ву продолжал цепляться одной рукой за ограду, а второй схватился за челюсть, будто проверял, на месте ли она. Посмотрел на пальцы и, обнаружив на них кровь из разбитой губы, в шоке широко распахнул глаза и вытянул лицо, а потом бросил на Ен Гука взгляд человека, потерявшего рассудок. - Ты че, охуел?! Ен Гук бросил беглый взгляд на Чун Хона. Тот был шокирован не меньше своего любовника и стоял, переминаясь с ноги на ногу, с открытым ртом, не зная, куда себя деть и что делать. Выглядел он так, как будто это его ударили. Когда он поднял на сына подполковника обвиняющий взгляд, у последнего внутри все заклокотало в преддверии извержения вулкана. - Нашел себе нянечку, Чун Хона? – Прорычал Мен Ву, обращаясь почему-то к Бану, и оттолкнулся рукой от ограды, направляя свое тело к обидчику, переключая всю свою ярость на него. Но ответить на удар мужчина не успел, потому что, едва выпрямившись и сделав выпад в сторону Ен Гука, получил ногой в живот и сложился пополам. - Не бей его! – ночные сумерки прорезал звонкий голос испуганного Чун Хона, который вышел из оцепенения и схватил Бана сзади за толстовку, останавливая, хотя тот и так стоял, не двигаясь, только глубоко и часто дышал, успокаивая свою злобу. Гук бил не так сильно, как мог бы, если бы захотел, и скорее для очистки совести, чем чтобы спровоцировать драку. Просто руки чесались, а чесались они в исключительных случаях и никогда без повода. В голове крутились какие-то глупые слова, которыми он мог бы объяснить свой поступок или пригрозить, вроде «Только попробуй его еще раз тронуть» или что-то в том же духе, но Ен Гук не очень умел красиво говорить, а когда злился, то и вовсе терял дар речи. Зато ему здорово полегчало, стоило разбить кулак о противную улыбочку чунхоновой зазнобы. Мен Ву, в еще большем шоке оттого, что его отпихнули, как шавку, не дав даже приблизиться, откашливался, повиснув на ограде и схватившись за живот. - Мен Ву! – Чун Хон, отпустив толстовку Ен Гука, обошел его и сделал попытку рвануть к своему любовнику, но был тут же схвачен сильной рукой за шиворот. - Стоять. – Прошипел Ен Гук, которого уже немного отпустило. Он начал успокаиваться и приходить в себя, но позволять мальчишке кинуться на защиту взрослого мужчины все равно бы не стал. - Землю жрать будешь. – Прохрипел Мен Ву, с трудом выпрямляясь и немного пошатываясь, испепеляя Ен Гука тяжелым взглядом исподлобья. Отряхнув испачканные о пыльную ограду джинсы и снова вытерев рукой рот, продолжавший сочиться кровью, он шагнул было в сторону Бана, но замер на месте, освещенный фарами приближавшейся полицейской машины. Патруль вырулил на подъездную дорожку, по всей видимости, возвращаясь со смены, яркий белый свет залил мостовую и выкрашенные белой краской стволы деревьев. Ен Гук успел отпустить Чун Хона и поправить на нем куртку перед тем, как автомобиль медленно, будто издеваясь, проехал мимо. Он остановился неподалеку, и из салона вывалились полицейские. Один, потягиваясь на ходу, побрел в участок, двое других остались стоять возле машины. - Сегодня тебе везет, Чун Хона. – Просипел Мен Ву, переводя взгляд со служителей порядка на своего надоедливого любовника. Отряхнувшись и проведя рукой по волосам, он направился к дороге, чтобы перейти на другую сторону, но поравнявшись с Чун Хоном, задержался. – Если увижу, что из машины что-то пропало, или что ты мне ее испортил – тебе конец. – Он снова перевел взгляд, на этот раз на Гука, и ткнул в него пальцем, сдвинув брови и поджимая разбитую губу. – А тебе в любом случае конец. Скоро увидимся. Сплюнув на асфальт слюну, смешанную с кровью, он втянул голову в плечи и, ссутулившись, шаркающей походкой перешел на другую сторону дороги. Чун Хон провожал его растерянным, обиженным, виноватым взглядом и, казалось, в любую секунду готов был сорваться и побежать следом за ним. Он все шагал то вперед, то назад и нервно перебирал пальцы и кусал губы, не зная, что делать. Оттого, что даже сейчас он готов был броситься вдогонку за своим парнем, Ен Гуку было почему-то очень обидно. Все это было как-то неправильно и требовало вмешательства. Его ли вмешательства? Так или иначе, он уже влез… - Ты идешь? – Бросил он в спину заламывающему руки Чун Хону и направился в сторону шоссе, не оборачиваясь. Надеясь, что у того хватит совести и мозгов не бежать за этим мудаком. А если не хватит, то и черт с ним. Он шел по мостовой, чувствуя, как его постепенно отпускает злость на Мен Ву, которой он успел дать хоть какой-то выход, но захватывает новое беспокойство, совсем иного рода. Вскоре позади послышались шаги. Чун Хон догнал его и теперь плелся следом, как продрогшая голодная дворняжка, которая надеется, что ее возьмут в дом. Кажется, он всхлипнул там, за спиной, или Ен Гуку просто показалось. Лучше бы показалось, потому что иначе он бы просто не знал, что с ним делать. * * * - Мы не продаем лед. – Протянул очкастый продавец круглосуточного магазинчика, посмотрев на Ен Гука подозрительным взглядом вечно сидящего на измене поклонника Стар Трека. Бан, конечно, и так знал ответ на свой вопрос, но решил все же поинтересоваться на всякий случай. Получив отказ, добрел до холодильника, заваленного замороженными продуктами, и вытащил из него то ли креветки, то ли еще какие морепродукты, в ледяном пакете, покрывшемся с одной стороны мерзлой корочкой. - Тогда вот это. – Он бросил пакет на кассовый аппарат. Покупка обошлась ему в десять тысяч вон. Чун Хон ждал его на лестнице, кутаясь в полы испорченной куртки. Аптек поблизости не было, поэтому они зашли в круглосуточный. Аккуратно прикрыв за собой дверь, Ен Гук протянул мальчишке холодный пакет, и тот прижал его ко все еще красной щеке, морщась от неприятных ощущений и от холода. Потом обреченно уселся на ступеньки и прижал коленки к груди, шмыгая носом. Да уж, не идти же по улице с пакетом морепродуктов у лица. Вздохнув, Ен Гук присел рядом, но не слишком близко, сохраняя дистанцию. Он и так уже позволил себе сегодня слишком много. - Как думаешь, пройдет за пару часов? – с тревогой в голосе спросил Чун Хон, поворачивая голову к Ен Гуку. С пакетом у щеки он был такой смешной, но Бан лишь слабо улыбнулся, потому что обстоятельства были совсем не смешные. - Должно. Это же не фингал. – Сказал он, хотя сам не был уверен. Хотелось узнать у Чхве подробности, как и почему он оказался в участке, только настоящие, а не это его я впервые в жизни выпил, больше не буду, извините. Не ради любопытства, а чтобы понять, что с этим делать. Но задавать вопросы сейчас казалось верхом кощунства. Чун Хон держался молодцом, но казалось, одно неверное слово, и он совсем расклеится. Совсем не подходящее время, чтобы вправлять мозги. И чтобы говорить о погоде, тоже не подходящее. Поэтому Ен Гук просто молчал и ждал, пока у Чун Хона не онемеет щека. Мимо проезжали редкие машины, рассекая пыльные ступеньки светом фар. Иногда проходили ночные гуляки, которым отчего-то не спалось. На душе было как-то тревожно, беспокойно, волнительно, хотелось сделать что-то, чтобы прогнать это чувство тревоги, но что именно, совершенно не ясно. Очень давно Ен Гук не проводил ночь подобным образом в компании попавшего в неприятности подростка, слишком впечатлительного и мелкого, чтобы мыслить здраво и самому решать свои проблемы. Точнее, ночь он так не проводил никогда. И никто в нем, в общем-то, особо не нуждался. Это было очень странно и неловко. - Мне холодно, пойдем отсюда. – Чун Хон поднялся на ноги и сбежал по лестнице, бросил пакет в урну возле крыльца. Вздохнув, Ен Гук отправился следом за ним, смирившись со своей сегодняшней участью нянечки. Сам же поперся, так чего теперь жаловаться. И почему он вообще так ломанулся в этот участок, как будто у него хвост горел. Это после того, что Чун Хон ему недавно устроил и как клялся не прощать его до гроба за что-то, что сам себе напридумывал. Какой же он был еще ребенок. - Поехали домой. – Предложил Ен Гук, поравнявшись с Чхве. – Тебе надо проспаться. Умыться и проспаться. - Я не поеду в таком виде, мама не спит. - Поздно уже, все спят давно. - Я же сказал, не поеду! – голос Чун Хона сорвался на дрожь, и Ен Гук осекся, решив дальше не уговаривать. Еще увидев подростка в участке, разбитого, несчастного и ссутулившегося, он почувствовал себя очень странно, испугавшись, что тот сейчас расплачется. А все, кажется, к тому и шло. Никогда не сталкивавшийся со слезами и истериками кого-то младше себя и беззащитней, Бан испуганно вздрагивал, услышав очередной всхлип или заметив, что у Чун Хона начинают дрожать плечи. Каждый раз это оказывалось ложной тревогой, что очень обнадеживало, но лучше было все же не рисковать. - И что ты предлагаешь, два часа гулять по городу? – поинтересовался Ен Гук, стараясь, чтобы голос не звучал раздраженно. - Тут рядом есть одно место. Я там хотя бы умыться смогу. – Прошептал Чун Хон, будто бы даже виновато. Но не очень-то верилось, что этот ребенок способен испытывать чувство вины. - Если я тебе больше не нужен, то… - Начал было Ен Гук и снова осекся, потому что Чхве посмотрел на него так, будто хотел сказать, что если Бан уйдет, то он тут же застрелится. – Ладно, поехали… Они поймали машину, и Чун Хон назвал адрес, который Ен Гуку совершенно ни о чем не говорил. Всю дорогу они ехали молча. Выражение лица Чун Хона не менялось, но иногда он начинал кусать губы или вдруг резко отворачивался, прикрыв ладонью рот. Когда он так делал, Ен Гук тоже отворачивался к окну, не зная, как себя повести и боясь увидеть то, что видеть не хотелось бы. Он чувствовал себя бесполезным. Сейчас он, с одной стороны, очень был бы рад познакомиться с Ен Чжэ, о котором столько слышал, и передать ему Чун Хона с рук на руки. Но с другой, понимал, что совесть его будет спокойна только тогда, когда он лично проследит, как мальчишка добрался до дома. Нет, даже не тогда. А когда он убедится, что Мен Ву его больше не достает. Или даже не тогда, а когда он убедится, что Чун Хон ведет себя хорошо и не просирает выклянченные у матери деньги на алкоголь. Почему у него вообще такое чувство, будто бы он несет ответственность за человека, который ему никто? А здания все проносились мимо, и в ночном воздухе стоял запах оживающей листвы. * * * Увесистый железный ключ повернулся в замочной скважине три раза, что-то негромко щелкнуло в тишине, и массивная дверь в студию открылась, впуская двух гостей-полуночников. Чун Хон первым прошел в просторное помещение, сразу разуваясь, чтобы не топтать грязными ботинками вычищенный до блеска пол. Нащупал выключатель, и по залу, каждый звук и шорох в котором отдавались гулким эхом, разлился слепящий яркий свет, обнажая зеркальные стены. Поморщившись и простонав от болезненных ощущений, Чхве передумал и снова выключил свет, но вошедший следом за ним Ен Гук все же сумел оценить обстановку. Тем более что оценивать было особенно нечего – это был обычный танцевальный зал, и особой обстановки не предполагал. Разве что у той стены, что не была запечатана зеркалами, стоял небольшой диван, там же рядом лежали чьи-то вещи и маты, за которыми находилась еще одна дверь. Куда она вела, науке было еще не известно. - Что это за место? – ошарашено спросил Ен Гук, тоже на автомате разуваясь и осматриваясь. Полупустое гулкое помещение с кучей зеркал в ночное время суток было немного пугающим. - Танцзал. – Без выражения ответил Чун Хон и, понурый, поплелся туда, где лежали маты. Было ясно, что он не в состоянии разговаривать и делиться историями из жизни, но Ен Гук был слишком удивлен, чтобы не спрашивать. - Он твой? Почему ты заходишь сюда, как к себе домой? - Стал бы я просить денег, если бы у меня их хватало на личную студию? – пробубнил Чхве, трясущимися руками стаскивая с себя куртку и бросая ее на диван. – Он общий. Мы снимаем его на нескольких человек. – И добавил шепотом, с видимым облегчением, но таким подавленным голосом, что добродушное сердце Бана непроизвольно сжалось в ответ на чужие душевные терзания. – Хорошо, что никого нет. - Ты танцуешь? – протянул Бан, не скрывая удивления, и вопрос вернулся к нему, пробежавшись эхом по стенам. – Твоя мать мне об этом ничего не говорила. Ен Гук старался поддержать разговор не столько из интереса, сколько для того, чтобы избежать неловкости и попытаться не дать Чун Хону раскиснуть, как поддерживают разговорами больного во время операции. Но это не срабатывало. Когда Чун Хон ответил, то его голос звучал еще более расстроенным, как подержанное пианино, о котором плохо заботились. - Если она что-то про меня не рассказала, значит, она этого про меня не знает. – Он открыл противоположную дверь, которая не была заперта на ключ, и прежде чем скрыться за ней, бросил Ен Гуку, не оборачиваясь. – Располагайся. Я умоюсь и приду. Дверь за ним закрылась. Ен Гук остался один в пустом зале, от которого по телу бежали мурашки, и не знал, куда себя деть. Почесав затылок, он прошел к дивану и с удовольствием упал в него, откидывая голову на спинку. Диван оказался на удивление мягким, и все тело тут же с благодарностью расслабилось. Но разум остался напряженным и обескураженным, отказываясь принимать все то, что произошло с Ен Гуком за последние пару часов после того, как он так хорошо и плодотворно провел день, даже не догадываясь, чем он закончится. Танцы? Это одна из прихотей наследника богатого отца, чтобы лучше вписываться в роль бунтующего подростка? Или он серьезно? Обводя взглядом студию, Ен Гук в который раз удивлялся и говорил себе, что это похоже на шутку. Вообще вся эта поездка в Корею и его жизнь здесь смахивала на чей-то грамотно продуманный прикол. Все – и папин старый друг, и его особняк, и его крошка-сын, и этот мудак с орлиным лицом, и доберманы, и выставка, и полицейский участок… Он бы не удивился, если бы сейчас раздалась громкая победная музыка, и из двери, за которой скрылся Чун Хон, вывалились бы все участники представления, начали аплодировать и ржать над тем, какой он дурак. Мама тоже вышла бы и смеялась громче всех. Потом ему вручили бы сертификат на открытие своей мастерской и подарили бы мотоцикл… Но время шло, а из двери никто не выходил. И Чун Хон тоже не возвращался. Где-то там за дверью что-то шумело, похожее на журчание воды. Наверное, он правда умывался. Устав ждать, Ен Гук лег на диване закинул руки за голову, устремляя взгляд в потолок. Все-таки странный этот Мен Ву. Ведь видно же, что Чун Хон по нему с ума сходит, так чего ему еще надо? Если бы Ен Гук был геем (но он, конечно же, не гей), то ему бы нравились не такие, как Мен Ву – татуированные мужики с кошачьими глазами и подлыми ухмылками, а такие, как Чун Хон – длинноногие блондины с симпатичными мордашками. Ну, это вписывалось в законы логики. Как и в гетеро-отношениях. Как так могло случиться, что это Чун Хон устраивает скандал у него под окнами, а не наоборот? Это вообще в голове не укладывалось. И то, что влюбленный мальчишка мог устроить что-то подобное, тоже не укладывалось. Чун Хон с первой же встречи вызвал в Ен Гуке брезгливое отторжение своим пьяным дебошем в собственном доме. Стоило подумать о нем хорошо, как в голове всплывали та девчонка в помятой юбке и утреннее представление в столовой. Сложившийся изначально образ хитрожопого прожигателя жизни, который выпрашивает деньги на вечеринки, надирается там с друзьями и снимает девчонок, как-то совсем не состыковывался с образом безответно и, кажется, очень искренне влюбленного подростка, переживающего душевную травму. Подростка, который кидается на защиту такого козла, как Мен Ву, который его бьет. И у которого в тайне ото всех есть танцевальная студия. Которая стоит немалых денег. И вряд ли на нее может хватить того, что дает мать. Потерявшись в лабиринтах собственных мыслей, Ен Гук совсем забыл о времени. А когда вернулся в реальность, то понял, что до сих пор один в зале, а Чун Хона, что ушел приводить себя в порядок, до сих пор нет. Забеспокоившись и испугавшись неизвестно чего, Ен Гук вскочил с дивана и бросился вслед за мальчишкой. Дверь, в которую он вошел, вела в небольшой узкий коридор, в котором по обе стороны были еще пара таких же дверей. Только за одной из них, в самом конце, горел свет. Оттуда же доносился звук стекающей из крана воды и какой-то шум, который с первого раза было сложно опознать. Ускоряя шаг, Ен Гук направился в ту сторону, ожидая увидеть все что угодно и чувствуя, как сердце начинает взволнованно колошматить в груди. Но добежав до ванной комнаты и дернув от себя дверь, Бан оторопело замер на пороге. Его рука сжала косяк так, что побелели костяшки пальцев. Чун Хон сидел на плиточном полу, согнув ноги в коленях, и размазывал слезы по лицу, давя рыдания. Он был весь мокрый, с отбеленных волос на покрасневшее лицо стекала вода, смешиваясь со слезами. Рот был искривлен, и он закрывал его заломленной рукой, судорожно втягивая воздух, но едва вдохнув, снова заходился спазмами. Заметив стоявшего в дверях Ен Гука и поняв, что его гениальный план по сокрытию своей слабости провалился, Чун Хон взвыл еще сильнее и от безысходности ударил кулаком по полу. - Уйди отсюда! – завопил он и с силой пнул ногой дверь, которая тут же захлопнулась, чуть не ударив Бана по носу, но он был уже ученый и успел вовремя отшатнуться. А потом за дверью заплакали горько и навзрыд, уже не сдерживаясь. Бан стоял за дверью, не двигаясь, пораженный увиденным до глубины души. Он обычные-то слезы наблюдал разве что в сериалах. А душераздирающие, задушенные рыдания такого маленького наглеца, каким был Чун Хон, пригвоздили его к полу. Он продолжал стоять лицом к двери, слушая через дверь его всхлипы и стоны, которые тот уже не глушил, и совершенно не представлял, что ему теперь с этим делать и куда податься. Первой реакцией организма, тоже натренированной подполковником Баном на случай чрезвычайных ситуаций, было позвонить в службу спасения. Но мозг, благо, вовремя передал потянувшейся к телефону руке, что это не та чрезвычайная ситуация. Ен Гук судорожно сглотнул и начал покрываться холодным потом. К такому он был совершенно не готов. Наконец, он догадался отойти от двери и заходил из стороны в сторону, в растерянности потирая руки и то и дело оглядываясь на дверь, которую перед ним захлопнули, смотря на нее так, как будто за ней скрывалось божье откровение. Рыдания, доносившиеся из-за нее, не прекратились ни через минуту, ни через две, и очень хотелось их выключить, не потому что раздражали, а потому что о том, что с ними делать, Ен Гук не читал никаких инструкций, и это было просто ужасно. А хуже всего было то, что от этих рыданий сердце сжималось, как будто его сдавливали тисками. Крепко выругавшись, Ен Гук почесал затылок и вновь уставился на дверь. Никаких изменений не было, и он все же решил подойти и постучать. Потому что надо же было что-то делать. Как ни странно, после первого же стука дверь приглашающе распахнулась. А сидевший на полу Чун Хон поднял на Ен Гука зареванный взгляд и протянул через один долгий, мучительный всхлип: - Он сказал, что я ему никтооооо! – и снова начал рыдать, спрятав лицо в ладони. Было ли это приглашением к диалогу, Бан не имел понятия. Но все-таки прошел в небольшую, тускло освещенную комнату, где продолжала сбегать в раковину вода, и сел перед Чун Хоном на корточки. - Когда сказал? – спросил он на всякий случай, хотя сомневался, что стоит. - Мен Ву! – проревел Чхве через всхлип и, оторвав лицо от ладоней, посмотрел на Ен Гука так, будто он был одновременно его спасением от всех несчастий и их причиной. – Офицер спросил, кто я ему, и он сказал, что впервые меня видит! Снова слезы. Ен Гук вздохнул тяжело и от души и потер рукой шею. Ну, полный пиздец. - Ну а что он должен был сказать? – тихо проговорил он, спокойным примирительным тоном, как говорят с опасным преступником, у которого в руках пистолет, или с душевнобольным. – Если бы тебя мама спросила, кто этот дядя, ты бы что сказал? - Это другоооое. – Простонал Чун Хон, всхлипывая и вытирая щеки худой рукой, но они снова заливались слезами уже через секунду, и смотреть на эту детскую мордаху, всю в слезах, было просто невыносимо. От раздражающего самовлюбленного наследника не осталось и следа. – Я стоял там и ждал его, а он не спустился. Он знал, что я его жду! Ен Гук не знал, что на это ответить. Он не собирался сидеть тут и искать оправдания действиям Мен Ву, даже ради того, чтобы мальчишке полегчало. - Он не знает, что я поцарапал его машину! – продолжал рыдать Чун Хон, адресуя единственному слушателю свои стенания, которые было больше не на кого выплеснуть. – Он меня убьет! Он мне этого точно не простит! А вдруг он меня никогда не простит? Что мне тогда делать? Ен Гук поджал губы и заскрежетал зубами, к искреннему сочувствию и растерянности в его взгляде примешалось недовольство. После того, как тот подонок с ним разговаривал, как при Ен Гуке назвал его малолетней шалавой, Чун Хон сидит тут, вытирает свои сопли локтем и страдает не из-за того, что его парень оказался мудаком и кинул его, а из-за того, что он может «никогда его не простить» и они «никогда не помирятся». Бан очень постарался сдержать себя в руках и не сказать лишнего, хотя ему очень хотелось высказать все, что он думает о Мен Ву и о их с Чун Хоном отношениях. Но не сейчас и не в зареванное лицо безутешного ребенка. - Он сказал, что я тупая малолетка и что не хочет меня больше видеть. – Вывалив на Ен Гука ушат из своих страданий, Чхве, кажется, начал понемногу успокаиваться. Он говорил уже спокойней, но из глаз все продолжали течь слезы, как из протекшего крана. И хоть Бан был механиком, как чинить такие механизмы, он не знал. – Я уже столько раз извинялся, а он все равно меня посылает. А теперь ты его еще и ударил, как мне теперь извиниться, чтобы он меня простил? Ен Гук ткнулся лбом в свои сцепленные в замок ладони, собираясь с силами, чтобы не взорваться. Подавив приступ ярости, больше на Мен Ву, чем на Чун Хона, но и на последнего тоже, за беспросветную глупость, Ен Гук поднял на мальчишку глаза и сказал так мягко, как мог: - Послушай внимательно. Если ты ему нужен, - он сделал акцент на последнем слове. – То он найдет способ с тобой помириться. Это было единственным из всего, что он мог сказать, что было правдой и звучало как утешение. На большее Ен Гук был не способен. Он встал и протянул Чун Хону руку. Тот еще с полминуты сидел на полу, вытирая слезы, но всхлипывал все меньше. Приняв помощь, наконец, поднялся на ноги и шагнул к умывальнику, чтобы заново смыть с себя запах алкоголя и следы истерики. Ен Гук стоял в дверях, пока он приводил себя в порядок, и мечтал только о том, чтобы он перестал плакать совсем и не делал этого больше никогда, потому что смотреть на это было совершенно невыносимо, и не было никакого противоядия или четких указаний, как в таких случаях поступать. Ен Гук чувствовал себя беспомощным, когда не мог что-то контролировать. Умывшись и вытерев лицо своей футболкой, Чун Хон готов был выйти из ванной. Он выключил там свет и побрел обратно в зал. Ен Гук последовал за ним неуверенной походкой, все еще боясь повторения его срыва. Плечи у Чун Хона то и дело подрагивали, и он продолжал всхлипывать, но на утробные рыдания пока не срывался. Когда они сели на диванчик в студии, Чун Хон уставился перед собой в пустоту, а Ен Гук на Чун Хона. Даже в темноте было видно, что глаза у него заплаканные и лицо опухшее. Даже если мешки и спадут через час, все равно будет очевидно, что что-то случилось. И если их продолжают ждать дома, придется выдумать какое-то оправдание, почему мальчишка в таком состоянии. Ен Гуку было жаль его и хотелось потрепать по голове и сказать, что все будет хорошо, но это было бы как-то глупо, наверное. Чун Хон успокаивался, дрожь в его теле унималась, он уже перестал всхлипывать, но слезы из глаз все текли и текли, сколько он их не вытирал. Ен Гуку хотелось удавиться. - Не думай, что он такой козел только из-за того, что ты видел. – Вдруг проговорил Чун Хон, и ладони Ен Гука опять непроизвольно сжались в кулаки. – Он меня любит. Бан промолчал. Он не собирался больше ничего комментировать, хотя эти слова больно царапнули по чувству справедливости и по самолюбию. Позже, когда Чун Хон будет в состоянии смотреть на вещи более трезво, они к этому разговору вернутся. Они проторчали в студии еще около часа, ни о чем не разговаривая. Когда в мальчишке закончилась жидкость, и он перестал плакать, они вышли на улицу и поймали такси. Всю дорогу до дома Ен Гук прокручивал в голове последние события, совершенно в них потерявшись. Все произошедшее казалось ему каким-то неправильным, грустным и очень несправедливым. И ситуация сама по себе, и та перспектива, с которой смотрел на нее по уши втрескавшийся ребенок. Сам Чун Хон тоже был весь совсем не такой, не похожий на себя, как будто из вполне взрослого парня-стиляги превратился в совсем еще мальчишку, у которого только формируются в голове представления о добре и зле. Для раздолбая Чун Хона Ен Гук по собственной инициативе пальцем о палец бы, наверное, не ударил. Но для заплаканного паренька, который прятался от него в ванной комнате, хотелось что-нибудь сделать, и объяснить ему что-то, и вообще. Вздыхая, Ен Гук смотрел в окно и переживал сегодняшнее небольшое потрясение снова и снова.