Чужие среди своих

      Тори       — СУКА!       Аарон перевернул металлический стол, и тот с диким визгом упал на пол. Всё разлеталось в щепки, разлеталось по сторонам от гнева мужчины и его собственного бессилия. Я все это время беззвучно стояла в стороне, наверное, еще не до конца осознав произошедшее.       — Твою же… — Аарон свалил еще один невинный стеллаж, заставив меня поежиться от визга мебели.       — Прекрати! — Аарон остановился, напугавшись моего визга. Как и я сама. — Разгромив здесь все, ты ничем не поможешь.       Аарон опустил руки, и те плетьми повисли в воздухе. Рассвет проникал через щели убогой лачуги, предвещая конец моего существования. Но, почему-то, никто из нас не верил в это. И даже опухший укус бегуна с засохшей кровью на моей руке не мог возвратить нас в реальность.       — Тори, я не смогу вернуться без тебя, — едва не скуля, Аарон впустил грязные пальцы в волосы, стягивая пряди до боли.       — Знаю, — закрывая глаза от муки, я села на корточки, боясь попросить друга об услуге. — Но ты должен. Скажешь, что я убежала от тебя, когда на нас напали, а потом ты нашел мое тело, растер…       — Нет! — закричал мужчина, громко задышав. — Не говори так. Я не оставлю тебя.       — У тебя нет выбора! — в ответ закричала я, отдаваясь панике. — Меня уже нет, надо смириться. Тебе лучше уйти. Так будет легче всем.       Но Аарон лишь закачал головой, будто слушал психопатку. На его лице появилась улыбка, но от нее у меня пошли мурашки по спине. Такое ощущение, что укусили не меня, а его. Но это лишь паника, пока не сильно достигшая меня.       — Хорошо… — тихо прошептала я, решаясь на отчаянный шаг.       Встав, я на дрожащих ногах подошла к пистолету, что бросила на пол. Аарон непонимающе наблюдал за моими действиями, будто впервые видел оружие. Словно не догадывался, что именно я собралась сделать.       — Тогда исполни мое последнее желание, — с улыбкой прошептала я, поднося оружие другу. — Я не хочу становиться тварью, но и сама себя не убью.       Аарон так и стоял: опустив руки и глупо смотря на протянутый пистолет, Потом память сотрет все слова, звуки и взгляды. Но в груди все равно будет скорбеть боль при одном упоминание об этом дне. Но это гораздо лучше, чем остаться со мной.       — Это невозможно, — Аарон мотнул головой, делая неуверенный шаг назад. — Ты слишком многого просишь.       — Спаси меня! — рука затряслась еще сильней, что мне пришлось сжать пальцы крепче, лишь бы не бросить пистолет прямо в Аарона. — Ты знаешь, что это конец! Так прошу, выстрели и уйди.       — Дура! — Аарон выхватил оружие из моих рук и бросил со всей силы в сторону. — Как же ты не понимаешь?!       И не дав мне наорать на него, Аарон примкнул ко мне в резком поцелуе. От неожиданности я что-то проскулила в его губы, забыв как дышать. Аарон прикусил мою нижнюю губу, ожидая ответа, но я не шевелилась, боясь убить его окончательно.       Аарон отстранился, отворачиваясь в сторону. Я последовала его примеру, страшась увидеть в его глазах то, чего нет в моих. Это ужасней, чем пульсирующий укус зараженного на плече.       — Прости, я не хотел… — Врет. — Господи, как глупо!       Аарон отошел от меня, сжимая пальцами корни волос, глубоко дыша, пока я еле сдерживалась, чтобы не стереть несуществующий вкус с губ ладонью.       — Все нормально, — нет, ничего не нормально! Но я убеждаю себя, что лучше промолчать, не заметить, чтобы Аарон не ненавидел меня после смерти.       «Это все ради него» — с этими словами я подошла к Аарону и, не заглядывая в глаза, взяла его лицо в руки и прижалась губами к его губам. Все. Ради. Него. Аарон, недолго думая, впустил пальцы в мои волосы, притягивая меня еще ближе. Не дыши. Не думай. Я прикусила его нижнюю губу так же, как он сделал в тот раз. Не чувствуй. Это ради него. Щетина Аарона неприятно колола щеки, и я сильнее сжимала его волосы, пытаясь дышать реже.       — Не открывай глаза, — задыхаясь, я первая отстранилась от Аарона, сглатывая слезы отвращения от самой себя. — Прошу.       Аарон молча отрицательно качнул головой, сжимая губы. Но, как я и просила, он так и не открыл глаза, когда я сделала шаг назад, впуская холод между нами. Подняла свой рюкзак с земли, не чувствуя его взгляда.       Аарон все так же стоял на том месте, закрыв глаза, пока я убеждала себя не оборачиваться на него, уходя. Он не забудет мне этого. Спустя время он поймет, что я не могла иначе уйти, мне не хватило духу сказать «прощай» — поэтому я решила обмануть его. Потом он начнет испытывать боль при одной мысли обо мне, но время поможет пережить это, а после при любом упоминание обо мне не останется ничего. Лишь тоска и ненависть из-за моего эгоизма.       Но мне одной хватило духу делать необходимое. И с этой мыслей я вышла из убежища навстречу смерти.

***

      Я шла вперед, не оглядываясь по сторонам, следуя лишь желанию ног. Каждый шаг приближал меня к смерти, но мне отчаянно не хотелось становиться тварью, способную убить человека, в том числе отца или Аарона.       Встряхнув головой, наивно пологая, что так можно выкинуть все мысли, я вновь отругала себя за упоминание его имени. И так невыносимо от всего, так еще и тошнит от моего «прощания». Не знаю, что руководило мной — отчаяние или дурость. Нет, скорее это оказалась жалость.       У меня есть план, но для его осуществления мне не хватает смелости и немного безрассудства. Хотя по словом Аарона — его у меня хоть отбавляй. Но когда я записывалась в отряд добровольцев, мной руководило вовсе не безрассудство, а гордость. И теперь мы вместе с ней идем ко дну.       В лес проникало все больше лучей солнца, место укуса больше не жгло, а ноги самостоятельно вели меня вперед, словно завороженные землей под ногами. Я забылась в мыслях, когда впереди, сквозь тонкие кроны елей, замелькало заброшенная ферма, про которую мне как-то говорил папа. Ферма идеально подойдет для плана. И не только потому, что здесь часто патрулируют отряды Дома.       Войдя в дом, я по привычке прислушалась к пустоте, но ничего не услышала. Я здесь одна. Дом оказался куда больше, чем я представляла его по рассказам: просторная прихожая, выходящая в широкий коридор, всюду вместо дверей открытые арки, создающие еще больший простор. Поднявшись на второй этаж по крутой лестнице и, пройдя три ванной комнаты, я вошла в самую последнюю комнату, что давным-давно принадлежала девочке. Моей маме.       Эта ферма принадлежала родителям мамы. Когда мама повзрослела, то переехала в город, в котором и встретилась с апокалипсисом. А после и с отцом в одном из пунктов медицинской помощи, созданных для потерявшихся выживших.       Практически ничего не сохранилось: все фотографии выцветали, книги сгнили, наполняя комнату неприятным запахом сырости и пыли. Но если приглядеться, то можно заметить, что постель заправлена, а те же самые книги идеально выставлены по цветам на полочке. Мамин перфекционизм выжил даже после апокалипсиса.       Это как-то заставило меня улыбнуться, когда пальцы поневоле провели по спинке кровати. Когда-то мама здесь спала, не думая об опасности. Интересно, что ей снилось? Надеюсь, кошмары посещали ее гораздо реже, чем сейчас.       Но моей целью была вовсе не эта комната. Закрыв дверь за собой, как это сделала мама двадцать лет назад, я прошла в соседнюю спальню с большой двуспальной кроватью. Здесь обстояли дела не лучше: разорванная постель, нараспах выдвинутые ящики и дверцы шкафов… Апокалипсис застал прежних жителей в отчаяние. Наверное, именно поэтому их трупы так и не удалось найти родителям.       Перешагнув гору странных тряпок, я подобралась к шкафу, разрешая себе маленькую прихоть. Порывшись немного, мне удалось найти одну приличную вещь. Стряхнув ткань и чуть не задохнувшись от клуба пыли и мелкой моли, я не побрезгала своего желания.       Сбросив с себя грязную, местами порванную и всю в крови одежду, я старалась как можно реже смотреть на рану от укуса, но взгляд то и дело поднимался к отвратительному отпечатку челюстей твари и к засохшей крови, содрав которую потечет зараженная кровь.       Холодный воздух мигом защекотал горячую после долгой ходьбы кожу, а может это жар? Да, жар, что предвещает о скорой мутации. Эти мысли заставили меня быстрее надеть пыльное платье, когда-то, очень давно, пылающее красным цветом и покорившее сердце деда.       Ткань выцветала до бледно-розового заката, покрылась тысячами катышков, а с боку красовались мелкие дырочки, что выела моль. Само платье оказалось мне велико, судя по закрывшей колени юбке и плечам, что самое главное, скрыли след от укуса. Некогда праздничное платье бабы стало моим похоронным. Спустившись на первый этаж, я подобрала оставленный на входе рюкзак и прошла в гостиную, садясь на большой грязный диван, который двадцать лет назад был светлым, а сейчас едва ли не серым. Пружины заскрипели подо мной, но я не обратила внимание на неудобство, доставая из рюкзака главное противоядие от болезни.       Запасной револьвер казался тяжелей тысячи мыслей, что посетили меня в этот момент. Сжимая металлическую рукоять крепче, я стала нашептывать все молитвы, что подслушивала под дверью родительской спальни, но все слова казались мне бессмысленными, заставив меня быстро придумывать свою молитву. Не знаю, зачем я решила поговорить с Богом, в которого никогда не верила, но если что-то все-таки есть и меня кто-то слышит, то прошу — заберите мою душу быстро и не дайте мне умереть в муках боли.       Но стоило мне поднять дуло пистолета, как что-то холодное приткнулось к моему затылку.       — Положи пушку на пол.