Вспомни моё имя

      Осень переходила в зиму, и промозглый холод заползал в каждую щель старых, рассохшихся дверей и окон. Дайсукэ нахохлился, зарываясь под старые пальто и тулупы так, что наружу торчали только нос и тлеющий кончик сигареты. Вообще-то стоять на страже нужно было по двое, но все остальные расползлись по тёплым норам, и оставили его мёрзнуть в одиночестве.       Пумы были не просто толпой обнаглевших беспризорников — над ними стояла настоящая мафия, которой просто было лень пачкать руки о такие трущобы. Вот они и прикармливали подростков, поставив над ними своих людей, чтобы те следили за порядком и направляли их энергию в нужное русло, не давая при этом особо беспредельничать. В итоге, с одной стороны, это не стоило банде Джеймса Белла практически ничего, а с другой — большой кусок территории оставался под их контролем, становясь буферной зоной между ними и другой крупной бандой. Одной из обязательных повинностей была охрана таких вот небольших складов на окраине, так что просто плюнуть на всё и уйти Дайсукэ не мог — иначе ему голову оторвут, причём буквально.       Он скосил глаза, глядя на огонёк на конце сигареты, чувствуя, как жгучее, клокочущее в животе желание превращается в лютую, слепую ненависть ко всему, что движется и дышит, согревая его. Дайсукэ повернулся, укладываясь поудобнее и погружаясь в пучину жаления себя. Пока он сидел совсем один на этом проклятом чердаке, остальные парни-Пумы, небось, грелись с мягкими, смешливыми девчонками под боком. Он слышал, что некоторым везунчикам удалось даже приударить за «нормальными» девушками, не связанными с бандой. Денег не было ни у кого из них, а потому они привлекали противоположный пол как могли: кто поумнее — остроумием, кто понаглее — настойчивостью и сладкими речами, а кому повезло с внешностью могли просто существовать — на них и так все вешались. Ему не повезло по всем фронтам: и язык не тем концом подвешен — красиво и плавно говорить, заворачивая мысли в правильные слова, у него не выходило, и внешностью природа обделила — он сейчас был больше похож не на человека, а на какого-то тощего, долговязого монстра с длинным носом и торчащими зубами, прямо как на обложке детской книжки. Так что не находилось никого, чтобы утолить эту тянущую, томительную жажду. Нет, оставались ещё, конечно, те, кто упал даже ниже дна и согласился бы за скромную плату с кем угодно и на что угодно, но это было даже для него перебором — как бы мозг у него от желания ни плавился, он пытался сохранить хотя бы крупицу самоуважения, понимая, что потом даже в зеркало на себя смотреть не сможет без отвращения.       Правое бедро стало замерзать, и он снова перевернулся, закапываясь ещё глубже.       Главное — не заснуть, а то в такой холод можно уже и не проснуться. Он прикинул: если его сменят через пару часов, то он успеет добежать до кабаре до его закрытия, и поподглядывать вдоволь за переодевающимися танцовщицами. Он пробовал как-то крутиться там у входа со всем этим «вам помочь, мадам?» и «добрый день, мадам», и одна из девушек даже здоровалась с ним в ответ и улыбалась ему, пока её товарки не подняли его на смех:       — Только не вздумай прикармливать тут эту дворняжку. А то потом не отвяжется, будет за тобой везде бегать, придётся домой брать. Ой, а вдруг он дрессированный? Ну-ка, малыш, дай лапу! Сидеть! Голос!       Он покраснел и убежал, и с тех пор смотрел на них только сквозь щели между досками на небольшом, заколоченном окошке под крышей, как раз выходящем в гримёрку.       От воспоминания ненависть к языкатым танцовщицам прокатилась по телу и разбудила его. Как раз вовремя — левому боку было холодно. На лестнице послышались шаги. Дайсукэ затушил сигарету и сжался пружиной, доставая нож и готовясь встретить чужака, — Пумы всегда заходили в подобные хранилища, постукивая по перилам, чтобы предупредить сторожащих. Когда в дверном проёме появился светлый силуэт, он змеёй скользнул в его сторону. Сильные ладони играючи перехватили его за запястья, и он повис на вытянутых руках, едва касаясь пола мысками тяжёлых ботинок. Нож выпал и глухо стукнулся о доски.       — Ты правда собирался меня убить?       — А ну, поставь меня! — Дайсукэ брыкался, пытаясь достать призрака ногами. — Тебя здесь быть не должно.       — Это же просто заброшенный чердак. Ты здесь живёшь?       — Нет! — Подросток не стал продолжать, что теперь, окончательно осиротев, живёт он и правда на чердаке, но на другом — поменьше и потеплее. — Я стою на страже.       — И что же ты сторожишь? — дух огляделся, рассматривая непонятные ему аббревиатуры, набитые через трафареты.       — Всё это, — Дайсукэ повёл подбородком, очерчивая стоящие вокруг ящики с патронами, инструментами и пайками. — Это важные вещи, так что не мешайся.       — А что бы ты делал, если бы это был не я, а враг? — призрак наклонил голову набок.       Это был правильный вопрос, но Дайсукэ от понимания этого взбесился ещё больше и задёргался сильнее, не в силах освободиться. Потому-то они всегда и дежурили по двое: пока один вот так болтается в руках незваного гостя, другой успел бы поднять тревогу.       Призрак над чем-то задумался и чуть опустил руки. Почувствовав твёрдую опору под ногами, Дайсукэ смог, наконец, достать его, ударив сбоку по колену. Дух упал, сложившись в ногах так быстро, что подросток отпрыгнул назад, ожидая подвоха. Но тот так и остался сидеть на полу, опираясь на него руками и растерянно глядя на подростка снизу вверх, освещённый лунным светом из маленького зарешёченного окошка под потолком.       Дайсукэ задержал дыхание на мгновение: как и в их первую встречу, призрак притягивал взгляд своей нечеловеческой красотой. Подсвеченная кожа словно светилась изнутри, иссиня-чёрные волосы были похожи на жидкую смолу, перетекающую рассыпчатыми прядями. Такой красивый, такой холёный. Дайсукэ оскалил зубы, почувствовав томление внизу живота, и сжал кулаки.       Молодой мужчина заметил изменения в выражении лица подростка и потянулся к нему:       — Что-то случилось, Дзигэн? Ты в порядке?       Прежде, чем он осознал, что делает, он подскочил к призраку и с размаху ударил его коленом по лицу:       — Нихрена я не в порядке!       Тот с глухим стуком опрокинулся навзничь, беспомощно раскидав руки по сторонам. Как хищник, почуяв кровь, Дайсукэ не мог уже так просто остановиться. Он оседлал лежащего на полу мужчину, собрал в горсть кимоно у него на груди и с размаху ударил его по лицу.       — Ты же сам знаешь, что не в порядке. Зачем спрашиваешь?       Призрак облизнулся, проведя языком по разбитой губе, и посмотрел на подростка, всё ещё мягко улыбаясь:       — Я переживаю за тебя.       У Дайсукэ глаза налились кровью, и он продолжил бить мужчину по лицу:       — Трепло! Я тебя почти три года не видел. Переживаешь, значит?! Или пришёл поиздеваться, как всегда? Что, стало скучно, и решил посмотреть, как я мучаюсь, да? И как теперь? Всё ещё весело?       Голова призрака моталась из стороны в сторону, густые волосы разметались по грязным доскам, белая кожа расчертилась красными полосками из разбитого носа и губ. Но всё, что он делал в ответ — закрывал глаза во время очередного удара.       Дайсукэ зарычал:       — Почему ты молчишь? Где очередные обещания, которые ты не выполнишь, а? Давай, говори, что всё будет хорошо, что вся эта хрень закончится, что ты всегда будешь рядом — весь этот свой бред. Ну же!       Он выдохся, а призрак так и не проронил ни звука. Подросток схватил мужчину за ворот кимоно и со злостью дёрнул на себя, чтобы снова приложить его об пол. Мешковатое одеяние чуть выскользнуло из-под пояса, раскрываясь как бутон вокруг тренированного, сильного тела. Дзигэн сжал зубы и попытался ущипнуть призрака за бок, но пальцы соскользнули с твёрдых мышц, поэтому он дёрнул одеяния ещё раз:       — А ты сыто живёшь, как погляжу. Чего ж не делишься? А, ну да, зачем?! Тебе же интереснее смотреть, как я копошусь тут в грязи, да?       Наконец, казавшееся бесконечно длинным кимоно полностью выскочило наружу. В прорезях на широких штанах мелькнуло обнажённое белое тело. Подросток жадно запустил свои ладони в эти прорези, положив их на тёплую, гладкую кожу, туго обтягивающую крепкие бёдра. Он почувствовал, как призрак непроизвольно вздрогнул от прикосновения, и в ответ на эту дрожь зло впился в него ногтями, думая только о том, как ещё причинить тому боль. И в тот же момент он словно увидел сон наяву. В этом сне молодой мужчина под ним изогнул спину чувственной дугой, бесстыдно глядя прямо на него, раскрасневшийся и опьяневший от страсти и наслаждения. По обнажённому телу скатывались сверкающие капельки пота, чёрные волосы намокли, перепутались и разметались по подушке в то время, как тонкие пальцы сжимали, царапая, её углы, а припухшие, приоткрытые губы называли чьё-то имя.       Дайсукэ испуганно моргнул, прогоняя морок, и уставился на тело под своими руками: равнодушное и неподвижное. Призрак смотрел в сторону, не моргая, молча ожидая, когда всё закончится.       Подросток взвыл от ярости. К ней примешивались отвращение к самому себе, раз всё, что он может — терзать это тело, которое умеет так самозабвенно отдаваться кому-то, и зависть к тому, кто мог бы видеть это перед собой по-настоящему. Он схватил мужчину за узкий подбородок, поворачивая разбитое лицо к себе:       — Что это было?! Что ты со мной сделал?! Зачем?       Призрак изогнул брови, не понимая, о чём речь, и протянул руку, касаясь щеки Дайсукэ. У того в сознании снова всё смешалось, и перед глазами промелькнуло очередное странное видение, только там уже он лежал на земле, а призрак склонился над ним, измазанный в чужой крови, и что-то кричал, распахнув в ужасе чёрные глаза, прижимая руку к его голове. Дайсукэ испуганным зверьком взвился и рванул в щель между ящиками, забиваясь туда и отгораживаясь от призрака длинными ногами:       — Хватит! Прекрати! Не делай так больше!       Мужчина сел, потрогал разбитый нос и сплюнул в сторону кровь. И только после этого переключил своё внимание на подростка:       — Я не понимаю, о чём ты. Я ничего не делал.       — Делал! Вот тут, лежал весь такой.       Дайсукэ не успел договорить, как призрак, стрельнув глазами в сторону лестницы, подскочил к нему, схватил в охапку и кинул в дальний угол, поближе к рубильнику сирены. Подросток осыпался по стенке, оказавшись отгороженным от призрака очередной стопкой ящиков, и попытался встать, начав возмущаться, как услышал то, что встревожило молодого мужчину: со стороны лестницы раздался топот — просто топот, без постукивания по перилам. В тот же момент над соседним кварталом разнёсся далёкий вой тревоги. Не долго думая, Дайсукэ рванул свой рубильник, присоединяя ещё один искусственный голос к тревожному хору. Следом раздалось ещё несколько сигналов: на западе и на севере от него — вся территория Пум подверглась атаке.       По чердаку разнёсся гром выстрелов и стук падающего тела. Подросток забился в тень, закрытый от лестницы ящиками с армейскими галетами, понимая, что вряд ли нападающие так просто испугаются сирены и уйдут, и рано или поздно найдут и убьют его, а под рукой не было ничего, что могло бы сойти за оружие. Выстрелы повторились — теперь этажом ниже. Нападающие повернули назад, навстречу опасности, и перестрелка продолжилась, уходя всё дальше.       Дайсукэ просидел так несколько бесконечно долгих минут, когда снова услышал шаги. На этот раз — он облегчённо вздохнул — идущий выстукивал незамысловатый ритм.       — Есть кто живой?       Он узнал этот скрипучий голос. Старый Глен Кларк практически сливался с тенями, в которых размытыми пятнами летали будто сами по себе его светлые кожанные перчатки. Один из немногих действительно взрослых членов Пум, бывший солдат следил за их арсеналом и поглядывал своим единственным оставшимся глазом за тем, чтобы детишки не особо активно убивали друг друга, заодно обучая тех, кто постарше, пользоваться оружием.       — Да, я тут, — Дайсукэ выбрался из-за ящиков и пошёл на голос, по дороге оглядывая пол. Тела призрака нигде не было видно.       — А напарник где?       — Нет его. Я тут один.       — Вот как? А кто должен был быть? Совсем распоясались, шкуру с них спущу за такое. Но я был уверен, что тут есть кто-то еще, — Глен сверкнул щербатой улыбкой. — Я-то услышал, как ты тут на кого-то кричишь, вот и решил заскочить — посмотреть. А вышло так удачно, — он закончил заряжать револьвер и убрал его в кобуру. — Вырубай сирену, здесь мы отбились.