Winners: the Russian roulette

      Он всегда был слишком уверен в своей правоте. Может, за это судьба его и сгубила? В безумной погоне за победой Лэнс стал первым выбывшим. Ещё недавно вспыльчивый и неукротимый, сейчас он лежал никчёмным бездыханным телом. Тёплая кровь, формируя небольшую тёмную лужицу, растекалась по белоснежной плитке под его головой.       Неужели это всё происходило на самом деле? Себастьян не мог поверить своим глазам. Должно быть, это сон – кошмар, пропитанный нечеловеческим страхом и криками, настолько глубокий кошмар, что Феттель никак не мог проснуться. Словно контуженный, он тупо всматривался в кровь на столешнице. Капли насыщенного бордового цвета рассыпались мозаикой, переливаясь в свете ламп, напоминая чем-то ядрышки граната. Это точно кошмарный сон. Кадры его прокручивались в голове вновь и вновь: вот Лэнс взводит револьвер, вот он нажимает на курок и падает замертво, рассыпая всюду алый жемчуг.       — Я отказываюсь участвовать!       Истошный вопль Юки разрезал тяжёлую тишину. Все, словно заведённые, тут же завозились, с ужасом уставившись туда, где минутой ранее стоял Лэнс. Не обнаружив Стролла рядом, Джордж нерешительно опустил взгляд вниз, о чём моментально пожалел. В ответ, куда-то сквозь него, смотрели мёртвые стеклянные глаза. Совсем не те, что были у Лэнса: холодные, равнодушные, они не отражали ничего. Тело пробило на крупную дрожь, и Рассел медленно отвернулся. Сейчас всё пройдёт. Никакого волнения. Нужно только абстрагироваться. Не думать. Не смотреть. Это просто труп. Труп бывшего коллеги. Джордж в напряжении отёр выступившую каплями влагу с лица и с изумлением подметил: ладонь стала красной. На губах появился металлический привкус. Осознание захлестнуло ледяной волной: это был не пот.       Вжавшись в спинку стула, Ландо с неописуемым ужасом наблюдал, как британца рвало на белый кафель. От разводов чужой крови на его лице и руках бросало в дрожь.       — Мы тоже будем вот так? — Срывающимся от потрясения голосом спросил Ландо, указывая на другого пилота.       Шарль не ответил. Он сидел словно парализованный. Опасения оказались верны: жизнь среди кошмара ничем не лучше смерти. Неизвестно, кому было хуже: Лэнсу, который стрелял, или им, которые это наблюдали. Один лишился жизни, остальные – надежды.       — В чём-то он был прав. — Донёсся сиплый голос Макса. — Чем дольше мы смотрим на это, тем сильнее убиваем нервы.       Сердце словно огнём обожгло. Шарль не задумывался о том, что им придётся убирать трупы. А ведь где-то там на полу лежало ещё тёплое тело Стролла. И, судя по реакции Джорджа, вид у него был не самый приятный.       — Помоги мне.       Макс кивнул головой на пустое место, и монегаска пробило до мурашек. Леклер обратил к Ферстаппену полный непонимания взгляд: почему именно он? Не лучше ли отправить на эту работу стойкого Себа или Даниэля? Но в ответном взгляде Макса читалось твёрдое намерение взять в напарники именно его. Он даже не рассматривал другой вариант: кроме монегаска, никто не остался в разуме. Джордж и Юки пытались справиться с накатившей истерикой, Себастьян находился в беспамятстве, Ландо и Пьер усердно делали вид, что отсутствуют в этой комнате, а в сторону Даниэля Макс и вовсе смотреть не мог. Шарль оставался его последней надеждой.       Расположить покойника в углу оказалось так себе идеей. Разводы крови на полу и тело, укрытое зелёной олимпийкой, было видно отовсюду. Шарлю приходилось бороться с нервной дрожью, вспоминая, что раз за разом трупов будет становиться только больше. И, возможно, среди них появится и его собственный. Похлопав Джорджа по плечу, он на ватных ногах направился к своему месту. Нет, всё же мёртвым слаще, чем живым.       Револьвер тяжёлым грузом вновь опустился в руки Себастьяна. Лицо его, и без того бледное, осунулось ещё сильнее. Кошмар циклично продолжается. Опять он, опять начало круга. Опустив взгляд, Себастьян нервно щёлкнул опустевшим барабаном. Липкий ужас опутывал в сети с головой, поднимая в груди разрушительный вихрь переживаний. Теперь он понял, что такое страх. Бешено клокотало сердце, дрожали руки. Собраться с силами никак не получалось. Себастьян не мог понять, почему. В комнате так же тихо, по обстановке всё почти то же, что получасом ранее. Правда, за исключением пары вещей: кровавой лужи на полу и пустующего слева стула. Борясь с напряжением, немец крепко закусил губу. Выходит, стрелять, когда ты ещё не знаком со смертью, намного легче.       Но часы на стене звонко тикали, отбивая ход неумолимо бегущего времени. Нужно было что-то делать. И Себастьян, как и в предыдущий раз, откинул холостой барабан.       — Юки, дай патрон.       Решительный голос японца ударил по ушам.       — Не дам.       Он ослышался? Повернув голову, Себастьян с непониманием уставился на Юки.       — Что? Дай патрон. Ты ближе всех.       — Иди ты к черту! Не дам!       Когда он сказал это второй раз, Феттель растерялся. Нет, он не мог ослышаться дважды. Цунода напрямую отказывался участвовать в игре. Неужели ему хватило одной смерти, чтобы сломаться?       В поисках ответа Себастьян обратил взгляд на Пьера, сидящего рядом, но потерялся ещё больше: француз сидел так же, как и он, озадаченный поведением Юки. Теперь они оба терялись в догадках. Юки боится крови? Не хочет запускать страшную цепочку? Какова бы ни была истинная причина внезапного упрямства, она значительно тормозила процесс. Себастьян не мог ждать вечно – от вида чужой трусости опускались руки. И Пьер понял это по глазам.       Обратившись к японцу, он кивнул головой на Феттеля.       — Ты слышал? Отдай ему патрон.       Юки ошарашенно уставился на Пьера, словно увидел в нём предателя. Маленькие тёмные глаза лихорадочно заблестели, японец ощерился как кот, готовый к броску. Но Гасли оставался непреклонен.       — Юки, у него нет собственного патрона. Отдай свой.       — Почему бы не спросить у кого-нибудь другого?       В груди начинало разгораться раздражение. Он издевается?       — Хорошо. — Сдержанно вздохнул Пьер и потянулся к карману на рубашке. — Себ, возьми мой.       — Нет! Пусть кто-нибудь ещё.       Гасли осёкся и прикусил кончик языка, чтобы не выругаться.       — Есть предложения?       Охваченный внезапным неясным страхом, Юки поднял голову. Взгляд его беспорядочно метался от пилота к пилоту. Макс. Джордж. Даниэль. Юки не мог указать ни на одного из них. Это неправильно. Они тоже люди. Они, как и он сам, не хотят уходить следом за Лэнсом. Юки не имел права определять порядок их смертей. Никто не виноват в том, что победитель определён заранее. Никто не виноват в том, что догадался об этом один лишь Юки.       Но Пьер, как и все остальные, не был в курсе его рассуждений. Со стороны японец просто издевался. Он сидел неподвижно уже несколько минут, не издавая ни звука. Фигура Юки говорила за него: он категорически не хотел отдавать свой патрон и, более того, не собирался. Вспоминая поведение Лэнса, Пьер с горечью признавал: ему не хватает влияния. Он не мог повысить голос на Юки в такой ситуации. Японец упрямо не отдавал патрон и запрещал делать это кому-либо другому. Может, уговоры сработают?       Стараясь вернуть прежний доброжелательный вид, Пьер вновь обратился к Юки.       — Почему ты не хочешь отдавать патрон?       На лицо Юки упала тень.       — Потому что я умру!       Ненадолго над столом повисло неловкое молчание. Себастьян с грустной улыбкой смотрел на Юки. В голове крутился один и тот же вопрос: отчего он так решил?       — Ты видел, как погиб Лэнс? Дал Себастьяну свой патрон и застрелился. Мы все так умрём! Кроме него самого. — Японец выдержал паузу, напряжённо вглядываясь в лицо француза. — Понимаешь?       — Не понимаю.       — Он был убит своей же пулей! Я не отдам патрон! Я не буду следующим! — Голос задрожал как у помешанного. — Мы все умрём, а эта сволочь с револьвером будет жить!       Обескураженный, Пьер взглянул на растерянное лицо Себастьяна. Тот стоял, по-прежнему грустно улыбаясь, несмотря на то что слова Юки больно ранили его. Француз чувствовал, как от нарастающего гнева тяжелеет грудь.       — Это глупо. То, что Лэнс умер от своего же патрона, – случайность. Ты не можешь спрогнозировать по этому исход рулетки! Суеверия остались на трассе, сейчас нашу судьбу решит воля случая!       — Или этот ублюдок, взявший себе револьвер вместо патрона!       — Пока я вижу здесь только одного ублюдка, и это ты, потому что Лэнс умер!       У Пьера сдавали нервы. Он начинал понимать, отчего канадец был с ним так груб. Упрямство Юки изводило и играло на нервах как на расстроенной скрипке, и оттого раздражение, вспыхнувшее в груди, перерастало в слепую злобу. Ведомый страхом за собственную жизнь, Цунода подчинялся какой-то своей, нерушимой логике и стремился обнаружить предательство там, где его априори не могло быть. Переубедить Юки казалось невозможным, и Пьер решил сдаться. Бесконечные перепалки никому на пользу не пойдут. Обратившись к Себастьяну, Гасли подтолкнул к нему свой патрон.       — Прости за этот цирк.       Немец молча улыбнулся и кивнул в знак признательности, потянувшись к патрону. Но в следующую же секунду перед ним звякнул второй, с гравировкой 22. Юки был краток и лаконичен.       — Я не ублюдок.       История повторяется из раза в раз. Размеренно тикает секундная стрелка, вращается барабан, на кону разыгрывается человеческая жизнь. Только в этот раз на Себастьяна смотрят не с осуждением. Во взглядах, устремлённых на него, он читал самые различные эмоции: от откровенной жалости до лютой злобы. Сердце от обиды разрывалось в груди. После слов Юки о победителе только сильнее хотелось доказать обратное. Себастьян не железный. Одной смерти ему было бы вполне достаточно.       Феттель не мог не думать о тех, кто остался по другую сторону бетонного карцера. Что скажет пресса, обнаружив исчезновение шестнадцати пилотов? Будет ли судебное разбирательство, или ФИА сойдёт с рук эта кровавая авантюра? Себастьян никак не хотел признавать, что карьера большинства пилотов закончится здесь, за круглым столом. Максимум, что выжившие могли бы сделать, — придать огласку произошедшему. Общество должно знать, какие люди стоят у власти. Только сам Себастьян быть свидетелем не желал. Пусть он станет одной из многочисленных жертв. Его время истекло. Судом будет заниматься кто-нибудь другой, кто-нибудь более выносливый. Льюис, например. Грустно улыбнувшись своим мыслям, немец судорожно нажал на курок. Воздух разрезал звонкий щелчок. Вместе с ним сердце упало в пропасть. Юки был прав?       Себастьян не глядя протянул ему револьвер, но тяжёлый ствол остался висеть в воздухе. Цунода не спешил принимать оружие.       — Пьер… Я жить хочу.       Немец ощутил, как этой простой фразы заныло сердце. Револьвер в руках потяжелел.       — Оставь свои сказки. — Француз покосился на Юки. — И возьми револьвер.       — Я не буду участвовать!       Опять. Пьер закатил глаза.       — Может, запустим игру в другую сторону? — С жалостью спросил Себастьян, кивая в сторону Джорджа. — Пьер, он боится. Суеверие – сильная вещь.       — Ты будешь потакать ему каждый последующий круг? — Француз выхватил из чужих рук револьвер и не глядя вручил Юки. — Он должен понять, что это только череда случайностей.       Получив на руки револьвер, Цунода замер. Его словно парализовало. Гасли не мог так поступить! Он знал, он видел, что Юки не готов расстаться с жизнью! Не мог предать тот, кто на протяжении целого года был самым близким человеком в паддоке... Или мог? На глаза навернулись слёзы. Юки не хотел об этом думать. Не хотел стрелять. Он хотел жить. Но Пьер оставался непоколебим. Под его пристальным взглядом сильнее трясло руки, и револьвер выпадал из непослушных пальцев.       — Это только случайность.       — Случайности не случайны! — Собравшись с силами, Юки в слепом озлоблении проговорил. — Вот увидишь. Предатель.       Но Гасли в действительности не был таковым. Он лишь хотел помочь. Жить в постоянном страхе из-за глупых суеверий невозможно, даже если жизнь эта окажется длиной в несколько часов. Всё, что нужно было сделать Юки, – нажать на курок. Тогда он избавится от навязчивого страха и предубеждений. Он поймёт, что Пьер был прав. Француз не подавал виду, но от образа Юки, направившего ствол под подбородок, внутри что-то ёкнуло. Застрелиться в таком положении – лучший исход. В случае осечки Юки не выиграет ничего: он останется калекой. Неужели он настолько следовал своим предубеждениям, что собрался идти на риск? Как глупо из-за одной нелепой мысли прощаться с жизнью. Юки с этого ещё посмеётся.       Очевидно, Пьер был уверен в своей победе над товарищем. Он и представить себе не мог, что через минуту будет проклинать себя за эту самоуверенность.       Обхватив дрожащими пальцами рукоять, Юки надавил на спусковой крючок, и в следующую же секунду грохнул выстрел. Где-то в стороне, по привычке закрывая голову руками, от резкого звука вздрогнул Ландо, как напуганная птица встрепенулся Джордж и вскрикнул Даниэль. Но несмотря на нарастающий вокруг шум, Пьер продолжал сидеть неподвижно. Он не мог воспринять произошедшее за реальность. От созерцания представшей картины сердце забилось в судороге. Как в замедленной съемке Юки, перевесив, упал вместе со стулом и приложился головой. На несколько секунд, казалось, даже часы остановили ход времени.       Не ожидавший такой развязки, Шарль неуверенно показался из-за спины Пьера и почувствовал, как по спине пробежал холодок. От одного взгляда на перекошенное лицо Цуноды бросало в дрожь. Глаза его, неестественно выпяченные, лихорадочно сверкали из-под опущенных ресниц. Окрашивая зубы и ввалившийся язык, изо рта потекла густая тёмная кровь и, пробежав дорожкой по щеке, крупными бусинами упала на белую плитку. Пьер вдруг побледнел. Он уловил, как в беззвучном крике исказились губы. Вместе со страшным осознанием пришло оцепенение. Риск не оправдался. Юки был ещё жив: пуля прошла по касательной.       В мгновение ока весь мир катастрофически уменьшился до размера фигуры японца. В груди что-то чудовищно ныло, стремясь вырваться наружу. Вокруг нарастал шум, кто-то спорил, кричал, но для Гасли в этот миг существовал только Юки. Ещё живой Юки, безвольной куклой раскинувшийся на полу. Узкая грудь его судорожно трепетала. Скованный болью и шоком, Юки не мог двигаться. Всё горло его было изранено и залито кровью, но каким-то образом Цунода не прекращал измученно мычать. Наоборот, Гасли с ужасом осознавал, что с каждой секундой звук становится всё громче.       Сердце утонуло в жгучей горечи. Пьер внезапно понял настоящую причину этой мучительной смерти. Это он вложил в несчастные бледные пальцы револьвер. Это он не послушал Себастьяна. От отчаяния с каждой секундой горло сдавливало всё сильнее. Назвав Пьера предателем, Юки не ошибся. Он мог его спасти, просто отказавшись от своих предубеждений минутой ранее. Он мог развернуть ход рулетки. Но сейчас предпринимать что-либо было поздно. Юки бился в предсмертной агонии, устремив пустой взгляд в потолок.       Не в силах больше это слушать, Пьер зажмурился, глотая горькие слёзы.       — Прости меня, Юки. Умоляю, прости!       Нащупав рядом с собой окровавленный револьвер, Пьер намертво прижал его к ноющей груди, прямо к бешено бьющемуся сердцу. Патрон недалеко, он ещё может уйти следом. Он может отплатить. Как бы сейчас хотелось, чтобы нелепая случайность, сразившая Юки, произошла и с ним! Гасли был готов застрелиться, лишь бы не сгорать изнутри от внезапного чувства вины, которое росло с каждой секундой.       Потерянный и потрясённый, Пьер не давал отчёта своим действиям. Патрон с номером 10 был загружен в барабан. Холодный металл неприятно стукнул по зубам, дуло уткнулось в нёбо. Леклер безрезультатно кричал и тряс Гасли за плечо – за считанные минуты Пьер для себя всё решил. Такие как он не заслуживают жизни. Такие как он должны умереть. В следующее же мгновение он решительно нажал на курок. Всё произошло очень быстро. Боль разом прошила весь череп, принеся следом долгожданное забвение. Слышал Юки выстрел или нет, но мучительная его агония внезапно прекратилась. Последний обречённый стон растворился в нависшей тишине, а Пьер, ослабев, уронил на стол голову.       Второй выстрел поверг в шок даже тех, кто принял агонию Юки. Себастьян не мог переварить случившееся. Меньше, чем за десять минут, они потеряли троих пилотов. Лэнс, Юки, Пьер. Разве это честно? По мнению судей, они оказались недостаточно ценны, чтобы занимать место в формуле-1. Но разве Пьер не был талантлив? Разве Юки не прилагал все усилия, чтобы справиться с машиной? Разве Лэнс не старался опровергнуть слухи, сгустившиеся над его фигурой? Они, все трое, были людьми. Они заслуживали жизни вне зависимости от их положения на трассе. Никто не имел права так с ними поступать.       — Твою мать, Пьер!       И снова как ножом по сердцу. Мучимый чудовищным беспокойством, Себастьян стиснул зубы и закрыл глаза. После мучительной кончины Юки он уже не мог смотреть на то, как мечется Шарль.       — Это было так необходимо? Я спрашиваю, это было так необходимо?!       — Шарль, он тебя не слышит.       — Заткнись нахер!       Макс одарил Шарля испепеляющим взглядом, но замолчал. Леклер не единственный, кого произошедшее повергло в ужас, но, кажется, первый, кто не смог сдержать эмоции. В тяжелой нависшей тишине натянутой струной звенел его надрывный голос.       — За что ты так со мной? Зачем ты сделал это? — Шарль, как заведённый, тряс Пьера за плечо. — А как же обещание бороться до конца?! Ты клялся мне, Пьер!       Как не хотелось признавать, что для Гасли всё закончено вот так! Только полчаса назад он сожалел о своей участи, о том, как мало успел сделать в этой жизни, а теперь встретил смерть с распростёртыми объятиями. Это неправильно, это ошибка! Шарля доводило это недоразумение. Так доводило, что пальцы лишь сильнее впивались в сухое обмякшее плечо без единой возможности отпустить. Бессильная злоба закипала в жилах и затмевала разум. Он ничего не мог сделать с обидой, которая клокотала в груди.       От представшей взору картины здорово мутило. Как сквозь туман Джордж видел светлую макушку Пьера, окроплённую бордовыми брызгами, видел Шарля, который кружил вокруг обезумевшим коршуном. Сводя с ума, все фигуры меняли очертания, расплывались, голоса сливались в один общий гул. Вытерпеть это было невозможно. Казалось, ещё немного, и Рассела вновь вывернет на пол. Разбитый, как при лихорадке, он покосился, едва не падая со стула, – благо, Даниэль оказался рядом и вовремя подставил плечо.       — Тоже к земле тянет?       Всё, что смог сделать Джордж, – сдержанно кивнуть в ответ. Слова застряли в горле. Как бы он хотел быть сейчас не здесь! Не видеть, как утешают Шарля, как убирают трупы и вытирают от крови револьвер. Он хотел бы просто быть дома наедине с семьей, в боксах Вильямса, на трассе, да где угодно – только не здесь, не в этой сырой комнате, не на плече у Даниэля.       Общий гул начал понемногу стихать. Голоса зазвучали более отчётливо, но среди них голос Шарля по-прежнему звенел ярче остальных.       — Он обещал. Он обещал, Себ, понимаешь?       Феттель не хотел поднимать голову. Он не мог смотреть в эти обжигающие шоколадные глаза. Неужели и монегаск сейчас скажет, что во всём виновен именно Себастьян? Опустив взгляд, он принялся усердно оттирать пальцы от свежей крови.       — Мы ничего уже не можем сделать.       — Вот как ты запел, да? — Шарль в исступлении сверлил бывшего напарника взглядом. — Ничего не можем сделать? Что же случилось с нашим дорогим Себастьяном? Он уже приравнял себя к проигравшим? Где его бесконечные советы и слова поддержки?       В ответ последовало тяжелое молчание. Феттель даже бровью не повёл.       — Может, Юки был прав?       Шарль надменно хмыкнул, напряжёнными пальцами подбирая револьвер. Себастьян продолжал молчать, и монегаск сделал выводы. Так и есть. Себастьян выбрал самый лёгкий путь – всё скрыть. Но какой смысл делать это? Шарль сухо усмехнулся. Всё же очевидно. Ему единственному в голову пришла мысль запустить игру. Он предлагал развернуть рулетку вспять, чтобы отвести подозрения. Он был первым, он же станет и последним. Себастьян единственный, кто в одиночестве проводит эту игру. В комнате нет ни Льюиса, ни Мика, ни Кими. Он мог просто покорно подождать, когда восемь наивных идиотов выстрелят себе в голову, и уйти. Интересно, что бы на это сказал Пьер? Сердце предательски заныло, и Шарль резко задвинул пустующий стул. Неважно, что бы сказал Пьер. Его уже нет. Он сдался. Но вот Шарль продолжит борьбу и дойдёт до финала, чего бы то ни стоило.       В чрезвычайной ситуации человек молниеносно адаптируется к сложившимся условиям и порой, чтобы избежать лишнего стресса, делает это самыми изощрёнными способами. Например, путём самообмана. Воспользовавшийся этим приёмом однажды, Шарль не мог обвинять других: ложь, хоть и губительнее, но действительно всегда слаще правды. Небольшая хитрость Ферстаппена помогла ему нажать на курок в прошлый раз, поможет и сейчас – Леклер категорически не хотел стреляться. Он обязан разобраться с Себастьяном.       Из головы не выходили слова Юки. Нет, не о предателе – о собственном патроне. Отчего-то Шарль был убеждён: случайности не случайны. Жертвы шли подряд: Лэнс, Юки, Пьер… Душу терзали нехорошие мысли. Пилоты – люди суеверные. Становиться следующим никак не хотелось. Шарль ещё ждал своего звёздного часа. Нужно было срочно разорвать роковую цепочку. Но как? Монегаск задумчиво покрутил в пальцах патрон с персональным номером, в напряжении впиваясь взглядом в холодный металл. Если он не должен стать следующим, то в револьвере не может быть его собственной пули. Возникший из ниоткуда ответ заставил сердце ёкнуть от волнения. Нужно сделать так, как предлагал Пьер. Нужно обменяться патронами.       Воодушевлённый возможным решением, Шарль поднял глаза на присутствующих. Осталось выбрать человека, который, находясь в курсе заговора, согласится на подобное. Макс? Весь вид его говорил о том, что придётся сильно постараться, чтобы он добровольно сложил руки. Джордж? Тёмная лошадка, как и Даниэль. Шарль не представлял, о чём думают эти двое. Взгляд упал на соседа справа, проглотившего язык сразу после неудачной попытки самоубийства. Ландо. Малыш Ландо, до острой боли в сердце скорбящий по Карлосу. Джекпот.       — Ты хочешь встретиться с ним? — Склонился Шарль, с надеждой заглядывая в чужие заплаканные глаза.       Ландо понял его без лишних пояснений. В ответ последовал решительный кивок.       — Тогда у меня есть идея.       Договориться оказалось проще простого. Решимость Норриса играла на руку, хоть Леклер её вовсе не понимал. Британец, как и Шарль, всей душой хотел верить в проклятый патрон. Но в случае Ландо должна была сыграть смертельная комбинация. Он был единственным, чей взгляд на происходящее не изменился спустя круг. Пока каждого пилота мучила собственная философия, Ландо думал лишь об одном. Он хотел последний раз встретиться с Карлосом, а для этого нужно было умереть. Пусть Шарль, одаренный чужим патроном, живёт ещё один круг, пусть! Такая жизнь хуже смерти. Выстрелив, сам Ландо уйдёт в сладкое забвение.       Без тени сомнения Норрис принял предложение об обмене. Раскручивая в руках чужой патрон, он с нескрываемой благодарностью и нетерпением смотрел на Шарля. Теперь осталось лишь подождать, когда Леклер передаст револьвер с заветной пулей ему в руки. Ландо не заботил обеспокоенный взгляд Макса, брошенный ему в спину. Он просто слепо верил в идею Шарля и ждал своего часа.       Самообман сработал отлично. Опьянённые ложью, словно сладким наркотиком, они оба сидели в ожидании заветного чуда. Ни на секунду теперь не сомневаясь в победе, Шарль смело защёлкал барабаном. Его руки больше не дрожали. Шарль будет жить. Жить и бороться ради всех этих людей, ради Пьера и Жюля, ради справедливости. По-другому и быть не может. Воздух разрезал сухой щелчок, за которым последовал судорожный выдох. Сердце замедлило ход. Он однозначно будет жить.       — Моя очередь.       Игра на нервах продолжалась. Передавая револьвер, Шарль старался не поднимать на Ландо глаз. Ему просто было страшно. Зрачки Норриса блестели в резком свете больничных ламп, напоминая о безумстве и нелогичности происходящего, губы растянулись в неловкой виноватой улыбке. Невозможно, чтобы молодой, успешный человек так верил в этот надуманный бред и жаждал смерти. Но от нахлынувшего волной отчаяния Ландо потерял рассудок. Он молил о забвении. Смотреть на то, с каким трепетом Норрис принимал в руки оружие, было невыносимо: уже готовый поверить в царящий вокруг абсурд, Себастьян уронил голову в ладони. Джордж в ожидании выстрела сверлил взглядом стену. Все пилоты усердно создавали иллюзию их отсутствия на похоронах ещё живого человека.       — Шарль, Макс… Простите. — Дрожащим голосом проговорил Ландо. — Я передам ему привет.       От нарастающей тревоги захватывало дух. Терзаемый нетерпением, Ландо знал, что может дышать, но не думал, что способен на это. Сердце буквально вырывалось из груди. Ещё немного – и он будет не здесь, ещё мгновение – и накроет тьма. С волнением, которое пронзило всё его тело, мог соперничать лишь трепет перед первой гонкой. Только тогда от Ландо зависело множество факторов, а сейчас лишь один – нажатие на курок.       Он провёл всего три сезона. Он ни разу не побеждал в гонке, не поднимался выше шестой строчки в личном зачёте, но на финишной прямой перед смертью не мог назвать себя неудачником. Ландо верил: ему везло тогда, повёзет и в этот раз. Истерично вращающийся барабан остановился, определив ячейку. Ландо не знал наверняка, но верил и всем сердцем чувствовал: это оно. Его момент настал. Сейчас всё закончится! Сердце заклокотало от ликования, и Норрис наконец нажал на курок.       Когда раздался треск пустого барабана, Макс искренне пожалел, что этот треклятый Карлос находился не в их группе. Возможно, с ним было бы куда меньше драмы.       Выражение лица Ландо отразило лёгкое замешательство. Так быстро? Неужели совсем никакой боли? Опустив револьвер, он окинул взглядом окружение: тесный карцер, пропитанный запахом крови и пота, низкие потолки и стол, всё те же три пустых стула и тела в углу. Грудь сдавила знакомая тоска, и замешательство в глазах британца сменилось глубокой горечью. Исчез безумный блеск, и бесследно растаяла улыбка. От этого щелчка последняя надежда на освобождение с треском раскололась. Со слезами на глазах Ландо взглянул на револьвер в своих руках и понял: это не рай. Идёт очередной круг ада, по истечении которого Карлоса он так и не увидит.       Телом овладела жуткая слабость, внезапно бросило в жар, и Ландо швырнул револьвер.       — Обманщик!       Истошный крик эхом прокатился по комнате, заставив каждого вздрогнуть. Шарль почувствовал, как по спине пробежали мурашки.       — Ты сказал, что это сработает!       Монегаск продолжал молчать, ощущая тяжесть устремлённых на него взглядов. В голосе Ландо звенели стальные нотки, которых Шарль никогда прежде не слышал. Что могло так звучать? Обида? Ненависть? Он не хотел знать. После неудачи Норриса уверенность в собственной победе пошатнулась. Почему после третьего нарушилась закономерность? Причастен ли к этому Себастьян? А главное, кому теперь достанется патрон с номером 4?       — Сукин ты сын! Я просто хочу сдохнуть, это не даёт тебе права издеваться надо мной! — Плачущий голос вернул Шарля на землю. — Смешно смотреть, как я молю о смерти? Как вспоминаю Карлоса?       — Ты хочешь умереть, только потому что не попрощался с ним вчера?       Все взгляды обратились на Риккардо. Вопрос, назревавший словно молния в разреженном воздухе, наконец грянул, и внимание Ландо теперь было уделено только Даниэлю. Шарль медленно сполз по стулу и виновато взглянул на Себастьяна. На этот раз пронесло. Но это ещё не конец.       — Почему ты вообще думаешь о нём как об умершем?       Внимательно выслушав, Норрис вытянулся по струнке. После обмана Шарля ко всем он был настроен исключительно враждебно. Внутри него бурлил коктейль эмоций, в который входило всё, от ненависти до презренной жалости. Блестящими от помешательства и слёз глазами Ландо впился в острые черты Даниэля. Губы его исказились в пренебрежении, и британец, ни на секунду не задумываясь, прошипел:       — Какая разница? Макс здесь, и он жив. Ты не поймёшь.       И это был первый раз, когда сердце Даниэля пропустило удар.       Был ли Карлос настолько важен для Ландо? В глазах британца можно было прочесть очевидный ответ: да. Сайнс был не последней фигурой для Норриса. Близкий друг, который помог освоиться в мире автоспорта, человек, с осознанием смерти которого Ландо не смог бы жить. Ему не нужна была победа, если он не мог разделить её с Карлосом. Пусть восемь титулов отбывает кто-то другой, у кого хватит мужества обманывать себя до самого последнего круга. Ландо не мог больше носить розовые очки. Каков шанс, что именно он и Карлос выйдут в финал? Возможно, один на миллион — Норрис был плох в математике.       Чувствуя нарастающее напряжение, Макс махнул рукой, чтобы привлечь внимание.       — Всё, всё, брейк. — Он потянулся за револьвером. — Хватит. Прошлых ссор вам было недостаточно?       Ландо, бросив последний ненавидящий взгляд на Даниэля, под тяжестью руки Шарля обрушился на стул. Ничего, в следующий раз точно повезёт. Бог любит троицу.       Удостоенный желанной тишины, Макс в задумчивости покрутил в руках револьвер. Смелости поднять его к виску поубавилось. Оружие тяготило пальцы, тянуло руку вниз, к столу, словно призывая оставить его. И Макс хотел, очень хотел бросить револьвер, и одним усилием воли заставлял себя сжимать онемевшие пальцы. Он ведь не трус. Он был готов рискнуть. Он чемпион. Он не верил в бред, порождённый воспалённым разумом. Но что-то было не так. Оказавшись лицом к лицу с проказницей Судьбой, Макс не испытывал страха. В груди затаилось что-то совсем иное. Что-то, что тормозило каждое действие Ферстаппена.       Не заметить перемены в настроении Макса было трудно. То, с каким напряжением он вращал барабан, запомнил даже Джордж. Его движения казались медленными, тяжёлыми, словно Ферстаппен был скован невидимой цепью. Хриплый голос разрезал установленную Максом же тишину.       — У меня нехорошее предчувствие.       Во взгляде Даниэля блеснуло беспокойство. Остановив пальцем барабан, Макс на одном дыхании продолжил.       — Мне кажется, я умру на этом ходе.       Сердце Риккардо пропустило удар ещё раз.