Winners: the Russian roulette

      За минувший час круглый стол слышал немало фраз. Среди них были искренние признания, слова ненависти и поддержки и предсмертный лепет. Всё это слилось воедино и перемешалось в памяти, вызывая бурю эмоций. И оказавшись в эпицентре урагана, Даниэль хотел верить, что у него галлюцинации.       — Извини?       Пусть Макс скажет, что оговорился. Пусть это окажется лишь игрой нервов. Но в ответ на виноватую улыбку Риккардо последовало простое, но такое тяжёлое:       — Я умру на этом ходе.       Даниэль не мог отшутиться. Ужас мутил рассудок, мешая фокусировать внимание. Картинка перед глазами рассыпалась как разбитый пазл, и Риккардо отчаянно хватался за отдельные кусочки. Вот Макс поднимает руку, вот он прижимает дуло к виску и замирает вместе с ходом времени. Жизнь, полыхающая безумным огнём в его груди, отчаянно оттягивала приближение смерти. Ферстаппен чувствовал это. Он не мог нажать на курок.       Загнанный в угол, Риккардо лихорадочно соображал. Макс не должен умереть. Даниэль не мог позволить этому случиться, но пока всё, что он делал, – безучастно смотрел. Слова Ландо, неосторожно брошенные пять минут назад, набатом били в голове. Он не хотел понимать, что чувствовал британец. Он не хотел испытывать то же, что и Шарль после позорной смерти Пьера. Не хотел представлять себе жизнь, полную боли из-за потери близкого человека, и оттого цеплялся за любую возможность это предотвратить. Но что он мог сделать? Никаких выстрелов в потолок. Никаких отказов или пропусков. Остановившись, барабан сам определит судьбу игрока. Мысль, внезапно возникшая из ниоткуда, обожгла воспаленный мозг. Даниэль схватил Макса за запястье.       — Я помогу.       При должном желании правила можно обойти. Серая зона есть в любом регламенте, и Риккардо удалось её определить. Дрожащие татуированные пальцы коснулись холодного металла. Потребовалась секунда на то, чтобы Даниэль перещелкнул револьвер на одну ячейку, и ещё десять, чтобы Макс осмыслил случившееся. Никто не говорил, как должен вращаться барабан. Очевидно, этим упущением уже воспользовался Гасли, когда загружал свой патрон, и Даниэль теперь сделал то же самое. Он просто продлил вращение на одну ячейку, сместив пулю. Всё гениальное просто.       Макс медленно поднял глаза, чувствуя, как от сердца отступает страшная печаль. Он оживал. Дыхание участилось, на лице появилась благодарная улыбка. Смерть отсрочена ещё на круг.       Вот так легко можно было обойти поставленные условия? Просто вовремя довернуть барабан? Шарль не мог в это поверить. Это было просто. Одно движение – и планы Пьера сорваны. Одно движение – и у них нет третьего проигравшего. Есть только разбитый, но ещё живой Пьер, сидящий рядом с Шарлем, и надежда. Это сладкое, окрыляющее чувство, которое позволяет идти на риск снова и снова. Теперь же всё это осталось где-то в другой реальности. В настоящем у монегаска не было ничего, кроме Макса — вечного символа борьбы и победы. Если он выиграет, то Шарль будет не против. С этим человеком их история точно не будет забыта.       Уловив знакомый блеск в холодных глазах, Даниэль расплылся в улыбке. От радости сердце в груди отбивало дробь, слова застревали в горле. Всё, что он мог сейчас из себя выдавить, – смех. Неуверенный, но переливом звенящий в тесной комнате, смех, от которого улыбка Макса стала шире. Он спасён. Он рядом. Даниэль больше не позволит ему страдать.       Окрылённый, Риккардо откинулся на спинку стула и, сложив ладони рупором, крикнул:       — Ки-ки-ки-ррра!       Ответ последовал незамедлительно.       — Ки-ки-эй!       Лёгкий хрипловатый смех дополнил симфонию, разлившуюся по комнате. На лице каждого пилота появилась слабая улыбка. Наблюдая со стороны, Джордж чувствовал, как внутри зажигается тепло. Ему действительно повезло попасть в группу с этими двумя. Дурачество, которое они приносили с собой, разгоняло тучи. Смерть Пьера и остальных ещё отзывалась болью в сердце, но горечи на душе было меньше. Джордж не мог наверняка сказать то же и про Шарля, но он ясно видел: его измученное лицо просветлело. На мгновение британец даже расслабился и прикрыл глаза, но тотчас подпрыгнул, разбуженный громовым раскатом. Макс нажал на курок.       В воздухе повисло шокированное молчание. Словно контуженный, Макс с глупой улыбкой покосился и под тяжестью собственного тела грохнулся со стула. По плитке со зловещим звоном запрыгал револьвер. Выступившие мокрые пятна окрасили светлые волосы в темно-багровый.       Когда тёплая кровь мелкими брызгами орошила лицо, Даниэль не успел зажмуриться. Дышать вдруг стало невозможно, смех застрял комом в горле. Револьвер сработал, и от выстрела внутри что-то оборвалось и с треском разлетелось на тысячи мелких осколков. Макс. Взгляд застилала пелена слёз, делая Даниэля похожим на безумного. Макс. Широкая лучезарная улыбка исказилась, уступая место гримасе чистого ужаса.       — Даниэль. Даниэль, ты меня слышишь? — Себастьян, словно заведённый, подскочил со стула. — Послушай меня!       Но Риккардо не слышал, не чувствовал и даже не дышал. Его грудь была невероятно тесна, зрение размыто, и всё, что он мог ясно делать – сгорать от желания обернуть время вспять, чтобы он мог продолжать жить, не вращая чёртов барабан. Себастьян напрасно окликивал его. Даниэль слепо метнулся к телу, брошенному на полу, и обхватил ладонями бледное окровавленное лицо.       — Макс. Макс, умоляю, просто посмотри на меня. Посмотри, пожалуйста.       Сдавленный гнусавый шёпот пробирал до дрожи. Глубоко шокированный увиденным, Джордж прикусил фалангу пальца. Ему хотелось вопить от ужаса. На мгновение промелькнувший луч надежды оказался жестокой иллюзией. Вместо смеха Рассел слышал этот шёпот, граничащий с бредом сумасшедшего.       — Макс… Макси, пожалуйста…       Но ответом стало всё то же мёртвое молчание, которое вдребезги разбило вечную улыбку. Боль, копившаяся на протяжении целого часа, обрушилась градом слёз. Крепко обняв мёртвое тело, Риккардо зарыдал во весь голос.       Ошеломленный смертью Макса, Шарль сидел как пришибленный. Он не мог пошевелиться. Прямо за его спиной лежало тело человека, который беззаботно смеялся минуту назад. Смерть пришла к нему внезапно, обернувшись близким другом, и это было... несправедливо. Больно. Нет, мучительно. Шарль не мог подобрать подходящего слова. Эпитета, который в полной мере бы описал случившееся, просто не существовало, и очередной надрывный всхлип Даниэля это доказал. Из-за накрывшей безысходности не хотелось говорить — только рыдать. Если в этой рулетке не повезло даже Максу, то каковы шансы на успех у остальных?       Рассчитывать на победу бессмысленно. Пора снять розовые очки. Рубеж был пройден, и половина уже позади. До конца испытания оставалось отдать ещё столько же – четверых. Но после всего пережитого Шарль не мог представить, как проведёт вторую половину дистанции. А между тем время тикало. Даниэль продолжал рыдать.       Градус безумия повышался с каждой секундой. Себастьяну казалось, что он пьянеет. Кто мог предположить, что смена регламента примет масштабы реальной драмы? Нити девяти судеб, тесно связанных друг с другом, за одним столом сплелись в крепкую паутину, и после смерти Пьера Феттель думал, что сложнее узор уже не станет. Но когда Даниэль своей рукой определил четвёртого проигравшего, нити завязались в плотный узел и намертво сковали оставшихся в живых. Сосуществовать и действовать поодиночке отныне было нельзя. Сама судьба указывала: только вместе можно развеять сгустившийся кошмар. Никаких ссор. Никакого крика. Только взаимовыручка.       Сделав над собой невероятное усилие, Себастьян взглянул на окровавленную светлую голову. В отличие от Юки, Макс не мучался. Он умер, смеясь. Разве мог Даниэль теперь винить себя за это? Риккардо подарил ему избавление от кошмара наяву и навлёк на себя ещё большую беду.       Себастьян крепко прикусил язык. Пусть Шарль назовёт его предателем ещё раз за то, что он хочет сделать. Теперь ему всё равно. Он найдёт компромисс. Оставшихся в живых нужно будить от кошмара любой ценой.       — Даниэль, послушай…       — Я убил его!       Натянутый как струна голос ударил по ушам. Вцепившись пальцами в смоль волос, Риккардо лихорадочно всхлипывал и кусал губы до крови. Себастьяна пробило на мелкую дрожь.       — Даниэль... давай всё разберём. Ты не хотел этого, верно?       Ответом стал надрывный, истошный вопль. Он никогда так не кричал. Отчаяние пронзило всё его тело, сковывая и ломая. Со стороны казалось, будто Даниэль стремительно сходит с ума. Мягкий голос Себастьяна опять никто не слышал.       — Дэн!        От слёз и шума гудело в затылке. Не различая ни одну из фигур, Риккардо обратил голову на звук. Вытянутое размытое пятно кого-то напоминало. Кажется, это был Джордж.       Поймав на себе тёмный обезумевший взгляд, Рассел побледнел и потерял дар речи. Это не должно было сработать. От одного осознания, что Даниэль сейчас смотрит на него, поднималась истерика, и Джордж в помешательстве потянул Себастьяна за рукав. Пусть он скажет, что хотел, пусть он отвлечёт это обезумевшее животное. И Себастьян действительно сделал это.       — Ты ещё можешь уйти за ним.       Поймав на себе взгляд, полный непонимания, Себастьян почувствовал, что горло словно сдавило тисками. Как он может сказать такое?       — Ты... следующий, Даниэль. Это твой шанс.       Где-то совсем рядом нервно выдохнул Шарль, закрыв лицо руками. Даниэль всё ещё не понимал, и донести мысль Себастьяна до обезумевшего австралийца никто не решался. Если Пьер и Ландо всё решили для себя мгновенно, то Даниэль... Он даже не думал о том, что может избежать страданий, приняв забвение.       Происходящее сейчас можно было смело назвать адом на земле. В воздухе вместе с запахом железа витало отчаяние, давящее на психику сильнее любого наркотика, и об этом ясно говорили тёмные глаза, бегающие от лица к лицу, и пальцы, намертво впившиеся в окровавленную рубашку. Встретившись взглядом с Даниэлем вновь, Джордж понял: Лэнс был прав. Сидеть вот так он больше не выдержит. Кто-то должен объяснить.       Не говоря ни слова и не разрывая зрительного контакта, Джордж прислонил два пальца к своей голове, имитируя выстрел. Внутри всё трепетало. Рассел с трудом унял леденящую дрожь, когда лицо Даниэля вдруг озарилось пониманием.       — Уйти?...       Риккардо перевёл взгляд на тело перед собой. Сердце в груди заклокотало. Точно. Выход всё время был так близко!       Липкими от слёз и крови руками Даниэль потянулся к карману чужих джинс. Пальцы нащупали обжигающе ледяной металл, и Риккардо машинально загрузил патрон в барабан. Если он уйдёт, то именно сейчас. С доброй руки Макса и от его пули.       Себастьян не верил своим глазам. Этот мир стремительно сходил с ума. Оцепенев, Феттель смотрел, как Риккардо, положив безвольную ладонь Макса на револьвер, раскручивает его холодными пальцами барабан. Вместе с патроном закружилась голова. В происходящее совершенно не хотелось верить. Это не хотелось переживать, это не хотелось даже наблюдать, но Себастьян замер как статуя, впившись глазами в фигуру Даниэля, который, сидя на расколотой плитке рядом с ещё тёплым телом, с нездоровой радостью смотрел на револьвер. Этот взгляд отозвался болью в сердце, и Себастьян кисло поморщился. В глазах Риккардо бушевало то же безумие, что ранее захлестнуло Норриса. Неужели Себастьян выглядел бы так же, попади он в группу с Миком и Льюисом?       Патрон с номером 33, со звонким пощёлкиванием прокрутившись в барабане, замер, определившись со своей позицией. Даниэль искренне хотел надеяться, что после всего пережитого судьба окажется к нему благосклонна. Не отводя печальных глаз от лица Макса, он твёрдой рукой приставил к голове револьвер. Он умрёт прямо здесь, на полу, и последним, что он увидит, станет эта лёгкая, но неживая улыбка, играющая на тонких губах.       Смотреть на то, как умирает человек, тяжело. Смотреть на то, как умирает близкий человек, мучительно. Но Джордж не думал, что смотреть на то, как человек умирает внутри, оставаясь при этом невредимым, окажется ещё больнее. Когда вместо выстрела в воздухе раздался тихий щелчок, сердце каждого словно упало в пропасть. Патрон с номером 33 остался в барабане.