Winners: the Russian roulette

      — Надо же с кого-то начинать.        Присутствующие поражённо умолкли. В воздухе повисло напряжение. Каждый впивался в Себастьяна безумным взглядом, не понимая его мотива. Не дыша, вслушиваясь в работу спускового механизма, замер Шарль, ожидая громового раската, зажмурился Юки. Время застыло. И совпав с звонким ходом часов, подобно треску молнии, щёлкнул пустой барабан. Каждый в комнате измученно выдохнул.        — Сукин ты сын! Зачем?! — Голос Шарля сорвался на тон выше. — Зачем так пугать?!       Себастьян с глупой улыбкой неопределенно пожал плечами. Он не мог подобрать слов: внезапно нахлынувшее чувство облегчения, смутив рассудок, захлестнуло с головой. Немец не глядя швырнул револьвер и зарылся пальцами в растрепанные кудри. Руки мелко дрожали, шумный вдох разрезал тишину в комнате. Первый. Удача.        За столом поднялся ропот. Безумный зачин Себастьяна пугал до дрожи. Никто не хотел быть следующим.        — Чем быстрее начнем, тем скорее это кончится.  — Лэнс вдруг встрепенулся. — Юки, давай!        Цунода визгливо выдохнул и, подпрыгнув на стуле, поймал на себе неприязненный взгляд канадца. Заявление Лэнса своей неожиданностью в разы усилило внутреннее напряжение. Какого черта он творит?        — А чего сразу я? Ты его напарник, ты бери! — Юки сложил руки на груди, готовый защищаться, как уловил в глазах оппонента нахальный блеск.       Лэнс легким движением указал на край стола.       — У тебя револьвер.        Японец с большим недоверием опустил взгляд и моментально побледнел. Ему резко стало плохо. Лицо покрылось испариной, пропало желание возражать. Он уже проиграл.        Револьвер действительно лежал под рукой у Юки – после своего хода Себастьян швырнул оружие именно туда. Японец сморгнул выступившие слёзы и с нескрываемым ужасом уставился на ствол. Ну почему он должен стать следующим? Он ведь не обязан это делать. Юки простой молодой парниша с востока, которому посчастливилось подписать контракт с АльфаТаури. Почему же сейчас он должен добровольно стрелять себе в голову? Почему никак нельзя отказаться? Цунода с мольбой взглянул на сидящего напротив Джорджа, словно вопрошая об этом. Ответом стала тишина, но Рассел знал ответ. Юки прочитал его в выразительных стеклянных глазах. Это формула 1. За ошибку одного здесь наказывают целую команду.        — Да давай уже, блять!        Тяжёлая рукоять грозилась выскользнуть из волглых ладоней, и Юки до побеления костяшек впился пальцами в холодный металл. Подгоняемый Лэнсом, он никак не мог собраться. Руки мелко дрожали. Барабан, прошелестев, медленно остановился. А что, если именно в этой ячейке окажется пуля? Сердце забилось чаще. Юки, прожигаемый взглядом Стролла, поднёс дуло к виску. Что, если сейчас настанет конец? Грудь судорожно заколыхалась, он жадно задышал, жмурясь с револьвером у виска. Руку словно парализовало. Цунода стиснул зубы, напрягаясь, как взведенная пружина.       — Стреляй!!        Слишком внезапно. Подпрыгнув, Юки рефлекторно сжал пальцы в кулак. Воздух разрезал сухой щелчок. Пусто. Рядом с видимым облегчением по спинке стула сполз Пьер. От радости за напарника вскружилась голова, и француз безучастно выпалил в сторону Лэнса:        — Убить тебя мало.        — Еще станется. Бери. — Лэнс нетерпеливо вздохнул. — Или тебя тоже поторопить?         Ответа не последовало. Пьер уже переключился на Юки. Объятый слабостью, тот неподвижно сидел и не выпускал из цепких пальцев рукоять. Губы, в напряжении сжатые в тонкую линию, были белее снега и подрагивали.       — Юки. Юки, отдай револьвер. Отдай револьвер, Юки, ты слышишь?        Пьер аккуратно коснулся чужого плеча. Он мог поклясться – напряжение Юки плескалось через край. Японец всегда был неудержим и импульсивен, но за год общения для Пьера он стал до смешного предсказуем. Обычно после неудавшейся гонки Юки звонко и грязно ругался и лез в словесную перепалку или просто с досадой посылал всех к чертям… Но сейчас всё иначе. Цунода не был раздражен. Цунода был в истерике. Француза вдруг пробило на лихорадочную дрожь: он понятия не имел, как в такой ситуации себя поведет Юки. Револьвер всё ещё у него, и он заряжен.       Вся комната в безмолвном ожидании следила за Цунодой. Юки продолжал сидеть смирно. Но всё решил очередной нетерпеливый вздох Лэнса. Именно в этот момент Юки переклинило.       — Да чтоб ты сдох, паскуда! — В помешательстве выпалил японец, резво вскочив из-за стола. Пьер не успел опомниться, как Юки, размахивая револьвером, вихрем метнулся к Лэнсу. Раздался полный ужаса вопль – канадец отпрянул, с грохотом опрокинув стул, и кинулся за спину Джорджа.        — Убью, убью, убью! — Ведомый гневом, Юки слепо замахнулся. Его озлобленные вопли заглушил гомон, поднявшийся в комнате. Несколько пилотов кинулись к японцу.       Пьер получил право на выстрел лишь спустя несколько минут, когда в комнате вновь воцарилась тишина. Пилоты, не сговариваясь, уселись по местам и замолкли. Никто не вмешивался. Все пошло своим чередом. Завертелся барабан, звонким щелканьем разрывая нависшее молчание, и француз неспешно положил указательный палец на спусковой крючок. С остальным он заметно медлил – не было желания испытывать удачу. Это читалось в жалобном, почти молящем взгляде, метавшемся от фигуры к фигуре, и напряженных щетинистых скулах. Вся решительность вмиг улетучилась. Пьер не хотел нажимать на курок.        — О камикадзе думаешь?        Француз вздрогнул, обратив к Шарлю потерянный взгляд.        — Что?        — Я говорю, — монегаск натянуто улыбнулся и положил ладонь на чужое плечо, — хорош у тебя напарник!        — Ага.        И вновь вернулось напряжённое молчание. Пьер неловко перебирал пальцами рукоять револьвера и в нерешительности кусал губы. Ладонь Шарля, словно свинцовая, мёртвым грузом легла на его плечо, не позволяя шолохнуться. Он помнил этот жест. Такой простой, дружеский, в тяжёлые моменты он был жизненно необходим. Как тогда, после дождливой Сузуки 2014 года. Лицо Пьера потускнело. Гран-при, благодаря которому имя Жюля Бьянки прогремело во всеуслышание. Эта авария чёрной кляксой легла на аккуратные страницы новой истории. Настоящая трагедия – по нелепой случайности погиб молодой перспективный гонщик, близкий друг. В память о нем жили и боролись остальные. Вместе они делали то, чего не успел сделать он сам, но ровно до этого момента, когда в руках вместо руля оказался револьвер.        Взгляд подёрнуло пеленой, и Пьер не сдержал хриплого вздоха. Он не мог поверить, что вся борьба для них закончится именно так.       Рука Шарля на плече стала ещё тяжелее.       — Ты посвятил ему свою победу.       Француз на мгновение замер.       — Как ты…       — Я тоже о нем думаю.       На лице Пьера появилась лёгкая улыбка.       — Мы сделали то, что было в наших силах. И мы продолжим бороться. — Крепко сжав пальцами чужое плечо, Шарль склонился к Пьеру. — Не мы, так один из нас, слышишь? Кто-то обязательно продолжит дело. За Жюля. За всех нас.        — Тогда с тебя восемь побед.        — А ещё лучше восемь титулов. Обменявшись улыбкой с Шарлем, Гасли наконец нажал на курок. Они обязательно будут жить. Ячейка оказалась пуста.       Поставленные условия теперь были негласно приняты каждым. Сопротивляться бесполезно, надеяться не на что: раскручивая барабан, Шарль это прекрасно понимал. Исход решит воля случая, и всё, что остаётся, – только смириться. Кто-то один в любом случае выйдет победителем. Кто-то один. А остальные восемь…  Надежда на победу, казалось, давно испарилась, но Шарль всё равно продолжал напряжённо вглядываться в узкую щёлочку барабана, словно пытаясь опознать роковую ячейку. Над столом висело напряжение. Монегаск оттягивал свой ход.       — Шарль, — в нетерпении выдохнул Макс, — не ссы. Там нет патрона.        На лицо Шарля упала тень. Что он сейчас сказал? Монегаск, бряцая металлом револьвера, исподлобья взглянул на Ферстаппена. Тот сидел, слегка ссутулившись и сложив руки перед собой в замок. Самоуверенный. Словно на конференции. Только сейчас нет смысла так шутить на камеру.        — Очень смешно. Долго придумывал?        — Титул твой, если солгал.        — Посмертно? Как Риндту?* — Леклер не сдержал насмешливой улыбки. — Только ты ФИА передай. Я хочу, чтобы над датой смерти в Википедии у меня стояла такая же звёздочка.        — Как Риндту. Поставим. Спускай курок. — Откинувшись на спинку стула, Макс продолжил. — Если не зассал, конечно.       Возмущению монегаска не было предела. Приёмы, которыми бесстыдно пользовался Ферстаппен, следовало оставить в стороне. Нагло врать и брать на понт в смертельной игре – глупая затея. Однако идти на поводу – ещё глупее, и потому Шарль поддался. Где-то глубоко в душе хотелось верить, что этот нахал окажется прав, и Леклер, посмеявшись, просто одарит его парой ласковых. Сладкая ложь, возрождающая угасающую надежду, – всё, что сейчас было нужно. Именно поэтому так легко поднялась рука и щёлкнул затвор. Внутри всё затрепетало. Шарль инстинктивно зажмурился, ожидая выстрела. Мучительная тишина тянулась секунду, две. Тяжёлый револьвер продолжал смиренно молчать, и Шарль нерешительно приоткрыл один глаз.        — Сказал же.       Монегаск уставился на Макса. Он произнес это слишком уверенно. Он знал? Шарль рассеянно взглянул на револьвер, словно ища ответа. Оружие хранило покорное молчание. Да, он определённо знал. Макс не мог предугадать удачный исход, но чётко понимал, что для него требуется. На губах появилась прежняя насмешливая улыбка.        — Угараешь надо мной?       — Я похож на того, кто блефует в чрезвычайных ситуациях?       — Да.       — По-твоему, я и Льюис на одно лицо?       Шарль прыснул. Отовсюду посыпался ропот, разрядивший обстановку. Себастьян, не сдержав горькой улыбки, с некоторой благодарностью взглянул на Макса. Страх понемногу рассеивался, уступая место тяжёлой тоске. По тому, как тускло сияли улыбки игроков, было понятно: истекали последние минуты безмятежности.        — Интересно, как он там?       — Наверняка безостановочно возмущается о нарушении прав человека. — С усмешкой произнес Даниэль. — Это в его стиле.       Макс выдавил из себя сухую улыбку.       — А повод для возмущения – недостача титулов или русская рулетка?       — Одно дополняет другое.       — В таком случае я рад, что его нет с нами.       Все взгляды оказались прикованы к Себастьяну, и немец болезненно сжался, подбирая слова.       — Я имею в виду… невыносимо было бы видеть, как он… — немец нервно облизнул губы, — как он до последнего отрицает свое безвыходное положение. Это страшно.       Себастьян виновато потупился, вздохнув полной грудью. Умирать не страшно. Страшно наблюдать, как умирают. Было невыносимо видеть, как каждый из игроков обливался холодным потом, принимая в руки револьвер, и сердце болезненно заныло от осознания, что среди них Себастьян мог наблюдать Льюиса или Мика. Он всегда боролся до последнего, на смерть стоял за справедливость, но в этот раз оказался бы бессилен. Всё, что Себастьян мог бы сделать, – намеренно застрелиться, прежде чем наступил бы ход Хэмилтона или Шумахера.        Тусклая радость, пробившаяся сквозь тяжелую дымку отчаяния, лопнула как мыльный пузырь, и узел беспокойства, возникший в желудке, стал ощущаться острее. Окинув всех присутствующих невидящим взглядом и мысленно просчитав до восьми, Ландо впервые подал голос:       — А остальные… по ту сторону?       — В другой группе. — Себастьян проследил за револьвером в руках британца. — Фернандо, Эстебан, Валттери…       — Круто. — Холодно оборвал Ландо, перещёлкнув барабан на одну ячейку. — Это значит, что… — последовал еще один щелчок, — что они, в теории, уже могут быть мертвы?       В ту же секунду все взгляды обратились в сторону Норриса. Тот продолжал размеренно щёлкать барабаном, с отчаянным вызовом уставившись на потерявшегося Себастьяна.       — Нам ничего о них не известно, так? Теоретически, мёртв может быть Фернандо. — Ландо обратил стеклянный взгляд на краснеющего от бешенства Лэнса. — Мертв может быть Эстебан. — Ландо опустил голову, обращаясь к револьверу. Голос его стал тише. — И Карлос тоже…       Одним несмелым движением он раскрутил барабан, вслушиваясь в судорожный цокот мелькающих ячеек. Сердце выпрыгивало из груди.       — Они все... Он, может, погиб, а я… а я с ним даже не попрощался на вечеринке.        Барабан замер.        — Я… Я очень рад, что вы рядом, ребята… В одиночестве уходить вслед было бы ещё тяжелее.       С трудом справившись с крупной дрожью, Ландо приставил к виску дуло револьвера и сквозь пелену слёз взглянул на своих друзей. Пьер, Джордж, Макс… На протяжении стольких лет идти бок о бок с ними было честью. Честью было бы проститься с ними сейчас. Жаль только тело, охваченное истерикой, уже не слушалось.       Не в силах больше сдерживать слёзы, он спустил курок. Безудержный галоп сердца замер под звонкий цокот механизма. Приговор вынесен. Он не встретится с Карлосом. Жизнь продолжается. По щекам побежали крупные солёные капли. Но, может, он не хотел больше жить? Минуты в изматывающем ожидании, время, проведённое наедине со своими самыми потаёнными страхами, не может называться жизнью.        Обессилев от нахлынувшего отчаяния, Ландо выронил из рук тяжёлый револьвер. Ствол закрутился в воздухе, грохнулся о плитку, с мерзким лязгом раскалывая её на несколько частей, и, звеня, запрыгал по полу. Словно пытаясь спрятаться от нависшей тишины, Ландо закрыл голову руками, впадая в беззвучную истерику. Было слышно только, как британец приглушенно хлюпает носом и глотает слёзы. Ему не нужна победа. Ему нужен близкий друг, которого он уже никогда не увидит.       В логике Норриса не было изъяна, и оттого за столом царила гнетущая тишина. Возразить не мог никто: игрокам совершенно ничего не известно друг о друге, а надеяться на удачный исход в обеих группах было столь же глупо, сколь делать ставку на слики в дождливый гран-при. Атмосфера, пропитанная отчаянием, стала ещё тяжелее.       — Следующий! — Не дожидаясь окончания спектакля, поспешно выплюнул Лэнс. Громкий крик ударил по ушам, заставляя каждого морщиться.        Макс, потянувшись за упавшим револьвером, смерил канадца тяжёлым взглядом:       — Что за спешка? Не терпится увидеть, какого цвета у меня мозги? — Покоцанная рукоять оружия глухо стукнула о дерево. Голландец перегнулся через стол, вытягиваясь и упираясь локтями. С губ его слетело язвительное. — Наблюдай.       Со стороны Даниэль с нескрываемым ужасом смотрел, как его приятель остервенело раскручивает барабан. Как Макс, не мешкая, прижимает холодное дуло к виску и как напрягаются его предплечья и пальцы, готовые нажать на курок. В сознании всплыл образ бедного Ландо, и сердце обожгло огнём: он тоже не успел попрощаться!        Не давая отчёт своим действиям, Даниэль в ту же секунду вскочил из-за стола. В груди бешено клокотало, звоном отдавая в голову.       — Стой!       Макс не успел среагировать и моментально оказался заключен в крепкие объятия. Жилистые руки сомкнулись в замок, и Даниэль навалился всем весом, слепо утыкаясь кудрявой головой куда-то в светлую макушку. Безумный галоп сердца постепенно затихал, успокоенный размеренными глухими ударами в груди Макса. Из легких вырвался облегченный вздох. Успел.       — Я бы не простил себе, Макс. — Погруженный в собственные мысли, Даниэль не заметил, как в напряжении дрогнули чужие плечи и щёлкнул затвор. — Я не подумал. Я бы с ума сошёл, если бы не сделал этого.        Унимая нервную дрожь, голландец опустил револьвер. Даниэль не знал. Он не слышал.       — А тут такой шанс, и я не удержался. После твоего хода могло быть слишком поздно, Макс.        Весь стол молча наблюдал, как Ферстаппен, потерявшийся в крепких объятиях, закрывает глаза и наконец расслабляет сутулые плечи. Гнусавая бессвязная болтовня над самым ухом успокаивала, унося прочь от царящего вокруг кошмара. На миг исчезли эти бетонные стены, все фигуры, сводя с ума, заиграли яркими красками, и на душе стало так легко, что Макс невольно улыбнулся. Маленький огонёк, вспыхнувший в груди, постепенно разгорался, подпитываясь теплом чужого тела.        — И Макс, — Даниэль, внезапно отстранившись, принял серьёзный вид, — прежде, чем стрелять, запомни. Как красива бы ни была твоя победа в чемпионате, она всё равно меркнет на фоне моего подиума в Монце.        Огонёк заполыхал и вырвался из груди хрипловатым смехом. Макс, крепко обняв широко улыбающегося Риккардо, похлопал того по плечу и сухо кивнул в знак благодарности.        Со стороны с полуулыбкой на губах тревожно смотрел Джордж. С виду всё так, как и должно было быть, но… почему молчит Ферстаппен? Он же прекрасно понял: Даниэль не слышал, как щёлкнул пустой барабан, и терпеливо ждал. Макс, как нарочно, не говорил ни слова. Он не выпускал из цепких пальцев револьвер. Что мешало отдать ствол? Мысль, от которой Рассел старательно пытался избавиться, вгоняла в лихорадочную дрожь. Он отказывался верить, что Макс обманом собрался стреляться за Даниэля. Это против правил. Дерзкая выходка может стоить жизни не только голландцу.        — Макс, не надо. — Слышался едва различимый шепот Рассела. —  Дай ему шанс.        В брошенном в ответ взгляде он прочёл только одно: мольбу, и в то же мгновение осекся. Сердце болезненно заныло. Максу действительно тяжело было отказаться от возможности уберечь своего друга. Он не мог отдать револьвер. Всего один хитрый ход, и Даниэль вне опасности. Одна маленькая ложь во благо. Разве любой другой на его месте не сделал бы так же? Разве Джордж не пошёл бы на риск, чтобы спасти Ландо или Шарля?        — Нельзя ходить дважды, Макс. Ты убьёшь его, — британец в отчаянии ткнул ногтем в бумажку, — ты убьёшь всех нас.        Холодные голубые глаза смотрели с насмешкой, будто вопрошая: а захочет ли кто-нибудь жить после испытанного? Макс только крепче прижал к себе другого пилота. Он не желал отпускать от себя Даниэля, а ещё больше не хотел видеть его смерть. Быть может, после этого хода всё и закончится. Ферстаппен примет пулю, уготовленную его другу. Тогда не придётся гадать, когда грянет та роковая минута или какие санкции наложат ФИА. Мёртвому всё равно, кто понесет за него наказание. Он этого уже не увидит. Вот только как отнесётся к этому тот, кого спасают? Глаза Макса заметно потускнели, и он с неохотой признал. Джордж был прав. Это против правил. Это предательство. А больше всего на свете Макс не хотел, чтобы перед смертью кто-то запомнил его трусливым эгоистом.        — Прости, Даниэль… — Сухо начал голландец и отстранился. — Держи.       И Макс, поймав поощряющий взгляд Рассела, протянул Риккардо револьвер.        — Я уже выстрелил. Твой черед. Не облажайся.       Улыбка Даниэля дрогнула. Австралиец принял револьвер из чужих холодных рук и с готовностью раскрутил барабан.        — Значит, мне тогда не показалось. Щёлкнуло ведь вот так?       С нескрываемым страхом уставившись на оружие в чужих руках, Ферстаппен затаил дыхание. Вот сейчас грянет гром, и он будет проклинать себя за то, что послушал совесть. Ещё немного, и прольётся первая кровь. Кровь Даниэля. Но в этот раз, видимо, судьба оказалась милостива к молодому победителю: револьвер выплюнул короткий щелчок и затих. Австралиец изо всех сил держал улыбку и унимал дрожь в руках. Судорожно взъерошив шевелюру, Макс расслабленно откинулся на стуле.       — Да. Щёлкнуло вот так.       Джордж не ожидал, что уже первый круг русской рулетки произведёт на него такое большое впечатление. Со стороны казалось, что это так легко – выстрелить себе в висок. Даниэль сделал это без раздумий, словно был абсолютно уверен в победе, а у Рассела начались проблемы уже при попытке взять револьвер. После всего увиденного Джордж не мог даже палец на спусковой крючок положить. В голове яркими вспышками проносились сцены минувшего часа. Испуганный Юки, озлобленный Лэнс, горько рыдающий Ландо и Макс, готовый пойти на предательство, – всё это доводило британца до слёз. Наблюдая несчастье всех восьмерых, он невольно переживал боль каждого, и это убивало изнутри.       Рассел не мог самостоятельно справиться со всеми нахлынувшими эмоциями. Он оказался пленником чужих переживаний, ставших собственными. Страх душил, заставляя судорожно хватать больше воздуха, и сковывал всё его тело. Не отводя стеклянных глаз от блеска барабана, Джордж находился далеко в своих мыслях. Интересно, жив ли кто-нибудь из тех, с кем он проводил вечера? Кто ушёл первым? И кто выиграл? Рассел вздрогнул. А может, они играют не по правилам? Может, они вообще отказались это делать, и только они, эта группа, несчастные девять человек, трясутся от страха друг за друга, раз за разом приставляя к голове револьвер? Может, кто-нибудь один, как Макс, не захотел следовать инструкции, не захотел умирать, как Юки, и с ним согласились все остальные? Может, там вообще никто не умер и не умрёт?       Рядом что-то гневно рявкнул Лэнс, возвращая к реальной жизни. Джордж, словно очнувшись, окинул растерянным взглядом всех восьмерых пилотов. Револьвер, ожидая своего часа, всё так же лежал в его руках. Сколько он уже так сидит?       — Ты долго ещё киснуть будешь, нет?! — Лэнс потянулся, намереваясь отвесить британцу звонкую оплеуху, но сам быстро получил по ушам от Себастьяна.       — Хватит! — Тот ощутимо дёрнул канадца за рукав, возвращая его на положенное место. — Джордж, всё хорошо? Джордж?       На лице последнего мелькнула горькая усмешка. Они ещё спрашивают, всё ли хорошо у человека, готовящегося стрелять себе в висок. Как будто это обыденность, как будто это нормально. Рассел почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Вместе с барабаном от волнения закружилась голова, и Джордж, перехватив дрожащими пальцами револьвер, уперся в стол. К горлу подступала тошнота.       — Сука, не можешь выстрелить – передай ход! — Лэнса снова одёрнули.       Британец едва держал в руках пистолет. Дуло к голове он поднимал тяжело и невероятно медленно, что доводило Стролла до белого каления. Лэнс был прав. Джордж не в состоянии выстрелить. Все силы ушли на внутреннюю борьбу, но отступать слишком поздно: револьвер уже у виска…       — Джордж, — Шарль вдруг нерешительно подал голос с другой стороны стола, — я просчитаю до трех, и ты спустишь курок. Готов?       В ответ последовал короткий кивок. Сейчас Рассел был согласен на любую авантюру.       — Хорошо. Раз…       — Два. — В напряжении подхватил Пьер.       — Три! — Гнусаво выпалил Ландо.       И Рассел, обливаясь холодным потом, послушно нажал на спусковой крючок.       — И чего было думать?! Чего сложного?       Рассел даже не успел понять, что произошло, как у него уже отобрали револьвер. Он жив? Приоткрыв глаза, Джордж неверяще уставился на Шарля перед собой. Сердце по-прежнему отбивало чечётку, гудела голова. Да, он жив. Разрезая густой туман отчаяния, промелькнул блеклый луч надежды. Может, и правда сегодня никто не умрёт?       Ослепленный радостью от маленькой победы, Джордж не замечал: над ухом остервенело щёлкало. Лэнс дождался своего хода. Лэнс сиял. В отличие от Джорджа, у него не возникало никаких сомнений в правильности его действий. Доведённый до кипения, он намеревался доказать этим восьмерым, что все их проблемы возникают из-за их самих. Страх, волнение, нелепые авантюры – всё бред! Это русская рулетка, тут нельзя долго думать. Время на философию вышло – осталось время только на последнюю короткую игру. Лэнс бросил презрительный взгляд в сторону британца. Если бы кто-то меньше сопли жевал, сейчас бы всё уже закончилось.       Виска коснулся холодный металл. Пальцы, сжимая выскальзывающую рукоять, мелко подрагивали от перенапряжения. Задыхающийся в предвкушении, Лэнс выглядел как тяжело больной. У него сдавали нервы. От одного взгляда на канадца у Себастьяна побежали мурашки.       — Лэнс, подожди. Успокойся.       — Отъебись!       Лицо Стролла исказилось от ярости. Как они не понимают?!       — Вы все идиоты! Здесь не надо думать, здесь надо стрелять! Вам показать, как это делать? Показать?!— Лэнс вскочил со своего места, упираясь ладонью в стол, и прижал дуло к виску. — Наблюдайте, сукины дети!       И в ту же секунду грянул гром. Подпрыгнув от неожиданности, Джордж с неясным брезгливым страхом вжал голову в плечи. Отпрянул Ландо, унимая нервную дрожь в коленках, и зажмурился Даниэль. И только Себастьян, скованный чистым ужасом, не смог отвести взгляд. Он видел, как Лэнс безвольной куклой рухнул прямо в ноги Рассела и как на плитку грохнулся окровавленный револьвер. В комнате повисла шокированная тишина.