***
Россию стошнило уже раз пять. Он долго ехал головой вниз, так ещё и на лошади. Брагинский стоял на морозе, его руки связаны за спиной. Его ноги были босые, ведь он потерял обувь, пока ехал. Тем не менее, он привык к холоду. Его оставили ждать рядом с юртой. А подле оставили взрослого монгола с копьём. Наконец, из юрты вышел Монголия. Он грубо схватил Россию за шиворот и буквально закинул внутрь тёплого сооружения. Ваня чувствовал себя так униженно, валяясь на земле, не в силах подняться из-за холода и истощения. Он такой слабый. — Этот сопляк и есть Русь? — Да, хан Батый. Россия услышал приближающиеся шаги. И внезапно почувствовал сильный удар по голове. На него наступили. Воткнули лицом в грязь. — Жалкий щенок. Теперь его жалкие людишки будут приносить нам дань. Без своего народа они даже руки́ на нас поднять не смогут. Увези его так далеко, насколько это возможно, — мужчина приподнял носком ботинка голову Вани. На правой щеке была грязь и кровь, на левой — след от обуви. Тело России тряслось, как осиновый лист. Страх возвращался. Нет, он уже бурлил в нём, — Красивый. Если хочешь, можешь с ним поразвлечься. Твоя новая безделушка. Он всё равно не может умереть, — хан грубо откинул голову русского и вернулся на своё место. Россия, что раньше не знал перевода этих слов, почувствовал, как начал скручиваться его живот. Он хотел проснуться. Прямо сейчас. — Да, хан Батый. Монголия схватил Россию за верёвку, поднимая на ноги. Но они не слушались, поэтому Ваня вновь упал. Империя не собирался его жалеть, поэтому схватил за шубу и грубо потащил на улицу. Выкинув Россию в снег, он начал говорить: — Я сделаю так, как сказала мой хан. Я не оставлю на тебе живого места и не позволю даже взглянуть на меня непочтительно. Россия почувствовал сильную боль в груди. Он перевернулся на бок и его стошнило кровью. Один из его городов уничтожен. Там больше никого нет. И они движутся дальше. Как давно Ваня не чувствовал боль от захватываемых городов. Монголия наблюдал за парнем сверху вниз. Он всё не мог привыкнуть к его внешности. Белоснежные волосы, фиалковые глаза, бледная кожа. Русь казался ему таким прекрасным, с окровавленным лицом и корчившимся от боли. Как алая кровь на снегу, так же красиво и жестоко. Словно чистый холст, который можно покрыть разными цветами. — Да… Ты будешь самым прекрасным холстом. Россия раскрыл глаза от удивления. «Прекрасным… Холстом?..» Монголия вновь грубо поднял парня и перекинул через лошадь. Им предстоит долгая дорога.***
СССР всматривался в стрелки часов на кухне. Он всё понимал правильно. Уже десять утра. Россия всё ещё спит, и сон у него отнюдь не хороший. Союз пытался кричать на Ваню, пытался «влезть» в его сон. Но ничего не выходило. Россия не слышал ни будильника, ни его. Это становилось не смешным. Союз мог бы позвать на помощь Беларусь, но он не мог улететь дальше, чем на сто метров. А его предчувствие подсказывало ему, что что-то здесь не так. Россия всегда просыпался рано. Ему ведь на работу. И будильник он ставил не просто так. — «Что же это такое? Почему я так волнуюсь?» — Иван не находил себе места, слоняясь и обыскивая каждый уголок этой «коморки». Как-будто что-то могло ему помочь. Он и так прождал Ваню всю ночь, размышляя о чём-то, смотря в небо на звёзды. За это время он привык к нему. Ивану было так легко общаться с Россией, даже если они так отличаются друг от друга. В его компании было комфортно. Никогда ещё СССР так быстро не привязывался. За часом проходил час. Уже шесть часов вечера, а Ваня и не думает просыпается. Телефон России звонил всего один раз. Всё остальное время Союз просидел в тишине, наблюдая как солнце начинало садиться. Иногда Союз по пять раз перечитывал документы, которые были открыты на столе. Играл в слова сам с собой, сочинял музыку, стихи, думал, как уничтожить Америку. Но это надоедало. Чем Россия занимался эти тридцать лет? СССР сел подле кровати на деревянный пол и задумался, вслушиваясь в умеренное дыхание. В этой «каморке» так тихо и одиноко. Ни единого голоса. Ни единого шороха. Никто не звонит и не пишет. Никто не приходит. Словно какой-то отдельный мир, где нет ничего. И ты никому не нужен. — «Хотя ещё даже дня не прошло, а я уже трагедию устраиваю. Кто-то то определённо забеспокоится.» Но уже был шестой час следующего дня. А Россия спит. Никто не пытался его разбудить. — «Что я сделал со своей жизнью?» — Союз начинал сходить с ума. Он начинал винить себя в том, что ещё не успел сделать. Союз всегда думал, что ад он уже пережил, и для него хуже быть не может, — «Хуже одиночества ничего не может быть.» Резко взлетев, коммунист предпринял уже 50-ую попытку разбудить своего друга. — Да проснись ты уже наконец! Тебе не надоело?! Ты что, медведь?! В спячку впал?! Так зима уже прошла… На улице такая хорошая погода. Солнце светит, цветы цветут. А какие красивые подсолнухи у тебя на заднем дворе, ты видел? Неужели ты не хочешь на них посмотреть? — Россия молчал. Союз уже впадал в какое-то безумие, разговаривал с тем, кто не может его слышать.***
Тем временем Россия сидел на земле, в пустой и холодной юрте, которая была больше похожа на палатку. На его шею повесили такой знакомый ошейник. Он стал причиной его шрама. На протяжении двухсот пятидесяти лет с него не снимали плотно прилегающую железку, которую периодически сжимали, таскали за неё, словно собачку. Этот шрам — словно напоминание о его позоре. — «А я всё не просыпаюсь. Сколько дней уже прошло? Если это сон, почему никто меня не разбудил? — Ваня прилёг на одну из стен, прижав к груди колени. На его ногах также были кандалы с гирями. Хотя сбегать было бессмысленно. Его увезли так далеко, и он так слаб, что вернуться самому у него нет сил. — Точно. Какой глупый. Всё ещё надеюсь на чью-то помощь. Наверняка Союзу скучно самому. А может, он уже исчез? Имеет ли это значение?» Ваня случайно опёрся на левое плечо, которое больше напоминало один сплошной синяк. Фиолетовая гематома. Она так выделялась на его белой коже. Впрочем, именно этого хотел Монголия. Россия выдохнул со рта пар. Его начинало морозить. Неужели простудился? — «Так холодно… А я уже начал забывать, почему так не люблю холод...» В прошлом мало кого заботило, в каких условиях жил Россия. Он голодал, был периодически избит, а если накосячил или как-то не так посмотрел, то пятьдесят ударов плетью ему не миновать. Содержали его в подобии юрты, без всякого утепления или удобства. У собаки в будке было уютнее. И к тому же было так тихо, словно в гробу. Разве что иногда завывал ветер и пели птицы. Иногда тишину разбивал приход Монголии. Доходило до такого абсурда, что Россия радовался приходу монгола, потому что одиночества он боялся больше всего. Да, он был избит. Да, он чувствовал на своём теле странные взгляды. Но, по крайней мере, тишина не удушала его. Россия вздрогнул, услышав хруст снега. Кто-то шёл к его «скромной» обители. Вариантов немного: Монголия или монголы, которые носили ему поесть и попить. Еда — это недоеденные отходы, а вода — растопленный снег. Впрочем, тогда Ваня был рад и этому. Стенка юрты приоткрылась. Зашёл тёмноволосый юноша высокого роста. В глазах России стало расплываться. Давно ему не было настолько плохо. Его тело так истощено. — Склони голову. Русский тут же понял, кто это был. Монгольская империя. Брагинский встал на колени и упёрся лбом в землю. Цепь на шее звонко дрогнула. Россия чувствовал себя отвратительно. Его так раздражало быть в этом положении. Постоянное унижение и избиение выедали всякий здравый смысл. Ваня крепко сжал холодную землю пальцами. Он чувствовал, как монголы вошли в Москву. Слёзы и гнев навернулись с новой силой. — Русские бабы красивы. Их бледные лица так красиво окрашиваются красным. Так похоже на тебя. Россия замер. Его замки́ терпения постепенно ломались. Один за одним. Он чувствовал пульс в голове, было трудно дышать. Монголия схватил парня за лицо и приподнял, чтобы посмотреть. Империя ухмыльнулся, довольный результатом. — Прекрасно… По щекам России текли слёзы. Взгляд был полон ненависти, лишён покорности. Прекрасные сапфиры потемнели, потеряли блеск. Ногти монгола впились в бледную кожу, оставляя кровоточащие рубцы. Чёрные глаза заискрились идеей. — Наконец решил показать зубки, щенок? — Монголия приблизился ближе. — Не позволю. Ты останешься лишь жалкой псиной. Ты будешь скулить, умоляя дать еды. Будешь плакать и смеяться по моему желанию. Ты обязан меня повеселить. — Иди нахуй, — вдруг оскалился Россия. Все замки́ лопнули. Он знал, что с ним будет. Он помнил этот день. Но это его не остановит. Лицо монгола переменилось. Взгляд потемнел. Он не ожидал, что щенок будет таким смелым. — Ты сам выбрал свой путь. Монголия поднялся и со всей силы ударил носком ботинка прямо в бок парня. Россия закашлял, скорчился от боли. «Зачем я это сделал?» Страх постепенно начал возвращаться. Монголия вышел. Но только лишь для того, чтобы вернуться, держа в руках конский хлыст. — Тебе стоит объяснить всё наглядно, щенок. Что будет с тобой за такие выходки. Ваня смиренно уткнулся в землю, словно подстреленный кролик. Корни отчаяния медленно прорастали в теле. Пока с него грубо срывали одежду, он думал лишь о том, как же там его сестрёнки. Когда первая алая полоса разорвала кожу, он начал думать о том, как же судьба насмехается над ним. Когда всё прекратилось, когда Монголии надоело истязать юношу и он ушел, Россия раскрыл красные опухшие глаза. Белоснежная кожа стала по настоящему изящной картиной различных цветов: алый, фиолетовый, голубой, зелёный, синий… Ваня постепенно пытался двигать пальцами. Ему стало холодно. Кровь неприятно прилипла к телу и впиталась в землю. Он потянулся к остаткам своей одежды и накрыл себя. — «Разбудите меня, прошу…» — с этими мыслями Россия закрыл глаза. Так проходили его дни. Он прожил в своём кошмаре около месяца. Успев позабыть, что это всего лишь сон.***
В реальном мире прошло пять дней с того момента, как Россия заснул. Иван научился спать, даже если он был в сознании. Так время проходило быстрее. За это время никто не навестил Ваню. Словно он и не существовал никогда. Союз услышал шорох одеяла и чуть не вылетел за пределы дома от радости. Ваня приподнялся. Его неверящие глаза осматривали всё вокруг и остановились на Иване. — Наконец-то ты проснулся. Я думал, умру от скуки, — СССР чуть ли не плакал. Он летал по комнате, как собачка бегает после встречи с хозяином. — Я вернулся? — Ваня всё ещё прибывал в шоке. Он осмотрел своё тело. Он стал больше, синяков и спины, разорванной от плетей, — нет. Он вернулся. По щекам Брагинского пошли слёзы. Он был счастлив. Очень. — Я вернулся!.. — проговорил хриплым голосом Ваня, смеясь и утирая свои слёзы.