Adrien AUGreste

***

.       Сознание возвращалось урывками. А вместе с ним накатывала и боль, про которую Адриан уже успел позабыть.       Он тихо застонал и попытался перевернуться на бок. Не получилось. Адриан попытался ещё раз — и замер: чьи-то руки заставили его вернуться обратно на спину. Стон разочарования сорвался с его губ.       — Тише, тише, всё хорошо, — ласковый голос приятной прохладой ворвался в голову. — Ты в безопасности. Не двигайся, пожалуйста.       Голос Адриану очень понравился. Более того: он даже узнавал эти мягкие, но настойчивые нотки, и слегка подрагивающий от волнения тембр… Вот только почему-то в воображении Адриана этот голос принадлежал двум разным людям.       Он открыл глаза. Вернее попытался: темнота, окружившая его, не была ни на йоту светлее той, что царила под закрытыми веками.       Нежная рука погладила его по голове. Адриан застонал от разочарования; он не хотел, чтобы она видела его таким беспомощным.       — Тебе нужно отдыхать, — посоветовал всё тот же голос. — Ты получил много повреждений… но сейчас ты потихоньку исцеляешься. Поспи ещё немного.       Человек хотел уйти, но Адриан успел перехватить его руку. Она оказалась на удивление тонкой — явно принадлежала девушке, как и её чарующий голос.       — Не уходи, — слова давались Адриану с трудом: он буквально выталкивал их наружу. — Пожалуйста… Останься со мной.       — Я здесь, — тихо отозвалась знакомая незнакомка. — Я никуда не уйду. Но тебе нужно ещё поспать.       Она шевельнулась, наверняка устраиваясь поудобнее. Адриан настырно продолжал держать её руку: только ощущение тонкого запястья в кольце пальцев не давало ему вновь провалиться в удушающую пустоту.       Он пытался вспомнить. Вспомнить и понять, что делает тут, почему у него всё так болит, словно бульдозером сверху проехались раз или два. Или все десять.       Воспоминания возвращались ещё неохотнее, чем боль или сознание. Но Адриан, зажмурившись, упорно пытался найти в них то, что было ему так необходимо. Присутствие ещё одного человека помогало ему не впасть в отчаяние: всё-таки это было ужасно мучительно — продираться одному сквозь неустойчивую пелену памяти. А ведь она, к слову, подкидывала просто отвратительные вещи. Но прекрасные моменты там тоже были. И это обнадёживало.       — Маринетт, — выдохнул Адриан и снова открыл глаза.       Он ничего не видел, но чувствовал, как рука в его пальцах дрогнула.       Адриан чуть не расплакался от облегчения.       Он вспомнил самого дорогого для него человека, его драгоценную Леди, его Принцессу, которую он…       Адриан резко сел на постели.       Маринетт ахнула и попыталась снова уложить его.       — Тебе нельзя вставать! — отчаянно зашептала она. — Ляг! Адриан!       Но он совсем не слушал.       Дрожащими пальцами Адриан пытался нащупать её лицо, почувствовать кожей, что Маринетт действительно жива, что она рядом. Слёзы ручьём текли по щекам, и Адриан мог только судорожно вздыхать.       — Тише, Котёнок, ну что ты?       Маринетт притянула его к себе, обняла.       — Ты жива, жива, — всхлипывал Адриан, уткнувшись лбом ей в плечо. — Я… Это был такой кошмар…       Он вспомнил всё, что происходило в последние несколько месяцев. Вспомнил бесконечные недели горького одиночества в разрушенном им мире, вспомнил разъедающее душу острое чувство вины за произошедшее. Как не удержал магии и уничтожил всё и всех. И даже свою Леди, которая всегда была на его стороне.       Вспомнил Адриан и отца, из-за которого всё это произошло. Акуманизация, Кот Блан вместо Кота Нуара и гибель мира.       И потом — вспышка алого цвета — персональный символ надежды Адриана: приход Ледибаг. Вот только это была не его Маринетт. Его Леди спала вечным сном под толщей океана, а эта — знакомая, но чужая, пропитанная запахом жизни, к которой Кот Блан никогда не сможет вернуться.       Но Ледибаг — она везде Ледибаг. Она спасла и Адриана, хоть он был и не её Котёнком.       Последнее воспоминание о ней: вихрь божьих коровок, которые исправили сотворённое им безумие, а позже исчезли в мареве портала, возвращаясь в свой мир.       А потом — темнота.       И возвращение в этот мир рука об руку с болью. Пережитое не так просто забыть. И пусть акуманизированные ничего не помнили… Месяцы тошнотворного одиночества и самобичевания не прошли для Адриана даром.       — Как же я счастлив, что ты жива, — лихорадочно шептал он, покрывая шею Маринетт поцелуями. — Ты жива, жива…       Адриана совсем не волновало, где он. Если он рядом с Маринетт — значит, он в безопасности, в уюте и комфорте. Его Леди всегда была для него путеводным светом, тихой гаванью — домом, который он однажды потерял и обрёл в ней.       — Теперь всё будет хорошо, — шептала Маринетт, пока гладила плечи Адриана, ворошила растрёпанные волосы. — Банникс… рассказала мне, что случилось. О, Адриан, мне так жаль, что ты был один так долго…       Она с трудом подавила всхлип, но Адриан уже почувствовал солёный привкус на её щеках. Поцелуями он осушил её слёзы и, прикрыв глаза, снова уткнулся лбом в грудь Маринетт; она прижимала его к себе так крепко, что сердце ныло от любви и нежности.       — Это не твоя вина, — выдохнул Адриан, обнимая её. — Это… — он умолк на какое-то время, не в силах спросить, однако потом всё же обрёл дар речи. — А что… с ним?       Он не хотел упоминать имя отца. Даже думать о нём и о том, что он сделал с его матерью. Боль острым копьём пронзала сердце Адриана, и единственное, чего он хотел: навсегда забыть про этого человека.       — Я успела забрать брошь, когда очнулась на площади, — негромко стала рассказывать Маринетт. — Потом вернулась в особняк и забрала брошь Павлина и книгу. Я отдала их мастеру. С этим… покончено.       — И слава богу, — вздохнул Адриан. — Я так устал… так устал за это время.       Маринетт поцеловала его куда-то в волосы: куда смогла дотянуться.       — Тебе нужно отдыхать. Спать и есть, как можно больше.       Адриан был благодарен ей, что Маринетт не стала поднимать тему его семьи и возвращения в особняк Агрестов. Он знал, что этот вопрос тоже нужно решить, но Адриан не хотел даже видеть своего отца. Говорить с ним — выше его сил. Не после того, что он пережил по его вине.       — Мастер сказал, что он скоро поедет в Тибет, — медленно произнесла Маринетт. — Нужно проверить Храм и вернувшихся монахов… Да и Шкатулку вернуть на прежнее место. Он… — она сделала паузу. — Он предложил нам поехать с ним. Там… помогут тебе исцелиться окончательно.       — Наверное, это правильно, — вздохнул Адриан. — Мне… это очень нужно.       Решение было таким простым. И таким нужным. Адриан чувствовал, что ему просто необходима эта поездка. Залечить душевные раны, восстановить равновесие и вновь научиться дышать полной грудью. Потому что сейчас, стоит только закрыть глаза, как экзистенциальный ужас перед одиночеством и морем поглощал Адриана с головой, накатывая волнами. И только Маринетт была его якорем посреди этого хаоса.       — Поспи, — посоветовала Маринетт. — Мы уезжаем послезавтра.       — Ты побудешь со мной?       Его голос звучал тихо и глухо — как будто маленький ребёнок спрашивал разрешения остаться. У Маринетт сердце кровью обливалось. Она надеялась, что поездка вернёт Адриану душевное спокойствие, потому что сейчас он напоминал побитого жизнью маленького котёнка, приговорённого к утоплению.       — Я буду с тобой, пока буду нужна тебе, — прошептала она. — Ты не один, слышишь? Я буду рядом. Обещаю.       Маринетт без видимых усилий всё же смогла заставить Адриана лечь, потом устроилась рядом. Он тут же обнял её, уткнувшись носом в тёмную макушку. Сердце билось рвано, с перебоями, а дыхание спирало от слёз, но Адриан цеплялся за Маринетт как утопающий за соломинку, и только это давало ему сил делать следующий вздох.       До полного исцеления было ещё очень далеко. Но рядом с Маринетт Адриану было уже не так страшно засыпать: чувствуя под пальцами её тепло, он изо всех сил старался поверить, что больше не один. И больше никогда не будет один. Ведь Маринетт обещала ему, а ей он верил всегда.       Он больше не одинок.