— Лицо попроще сделай, — просит меня брат.
— Чего припёрся? — спрашиваю я недовольно, скрестив руки на груди.
— Захотел, — язвит Хаджиме, проходя в палату и останавливаясь у двери, за которой находилась уборная с душем.
Брат легонько толкает приоткрытую дверь пальцами, ожидая явно кого-то увидеть, но комната пуста. Хаджиме хмурится и на его лбу появляется глубокая складка.
— Кстати, — говорит он, — я заехал к тебе домой и покормил волосатое яйцо Сатаны. Холодильник пустой, а кота кормишь премиум кормом.
— Не настолько он и лысый, — попытался оправдаться я, — у него пушок на ушах есть и на подбородке.
— Ага, — хмыкает Хаджиме, — как на яйцах.
Лицо Хинаты покрывается уродливыми красными пятнами, а уши пылают, как маков цвет. Тачибана не знает куда деть руки, отводя взгляд. Уже успела пожалеть, что позвонила Хаджиме? Я же недовольно поджимаю губы, переводя взгляд на притихшего рядом с тумбой Кисаки.
По его удовлетворённому блеску глаз, понимаю, что Тетта узнал Коко и явно был доволен сложившейся ситуацией. Будто предвидел такой расклад событий, разыграв какую-то свою игру точно по нотам.
— Ты же никому больше не звонила? — спрашиваю я у Хины, легонько ущипнув за руку.
— Я проставила твой телефон на безвучку, — отвечает Тачибана, — кто-то весь вечер смс слал и звонил.
Вот как.
— А про Коко откуда узнала? — продолжил допытываться я, зная, что номера брата в телефонной книге у меня нет. От злости, давным-давно, удалил и так не восстановил в контактах.
Хаджиме тоже интересно знать ответ. Бросает спортивную красную сумку мне на кровать рядом с нами и смотрит выжидающе на Хинату.
— Шуджи Ханма, — Кисаки выдерживает острый и долгий взгляд от Коко, никак не испугавшись, — он подсказал, что у Хяку есть старший брат.
Ханма? Склоняю голову к плечу. Хаджиме бросает на меня предупреждающий взгляд, что если я открою рот и начну что-то говорить о Шуджи, то он мне все зубы пересчитает. Тонко улыбаюсь.
— Он, — у Хаджиме проседает голос, — в порядке?
В отличие от меня, брат не умел врать, недоговаривать или прятать чувства за непроницаемой маской. Ребёнок.
— Мы учились с ним в одной средней школе, — объясняю я Хинате и тяну за язычок сумки, заглядывая в неё.
Мои вещи были сложены в одну кучу. Поверх лежала расчёска, зубная щётка и паста. Ничего лишнего.
— Да, — отвечает на заданный братом вопрос Тетта, — вполне.
— Ясно, — бросает Хаджиме, поворачиваясь ко мне, — где Инупи?
— Не ебу.
— Он не ночевал дома.
Что-то тяжёлое ворочается под ребрами, корябая кости. Хината поддерживающее сжимает мою руку своей, обжигая теплом. Ладони у неё маленькие, аккуратные и мягкие. Ногти у неё матово-розовые, с забавными белыми цветочками на безымянных пальцах.
—
Всё началось из-за тебя, — голос у Сейшу взрослый, усталый, —
Ханагаки.
Он стоит ко мне спиной, глядя куда-то вдаль, рассматривая смазанные огни города. На нём костюм-тройка в уродливую белую полоску. Волосы короткие, стриженные под машинку. Сейшу медленно поворачивается ко мне. Под глазами у него глубокие синяки от недосыпа, а шрам горит ярким пятном на бледной, болезненной коже. В правой руке пистолет.
Я не чувствую своего тела. Только необъятный страх, что пуховыми хлопьями оседает на плечах.
—
Ты не должен был возвращаться назад, — Сейшу поднимает руку, наводя на меня пистолет. Медлит. Взгляд у него тоскливый, полный неразделённой и потаенной боли, как у побитой собаки.
Голова Сейшу дёргается, а после до меня доходит звук выстрела: глубокий и звонкий, отдающийся эхом по пустой многоуровневой стоянке. Инуи заваливается на бок, с грохотом падая на землю. Глаза у него широко открытые, а в виске глубокая дыра.
—
Инуи! — кричу я не своим голосом, бросаясь к нему и падая на колени рядом. —
Инуи!
— Хяку, эй! — меня кто-то хорошо трясёт за плечи, сжимая пальцами кожу до тонких красных полос от ногтей. — Что с тобой?
Медленно моргаю, не в силах прийти в себя. Перед глазами всё ещё стоит постаревший на десяток лет Сейшу, в идиотском костюме.
— У тебя кровь носом пошла, — мне насильно вручают какую-то тряпку, — вытрись.
— Я позову медсестру, — голос Кисаки доходит до меня медленно, как сквозь толщу воды.
Мотаю головой, чувствуя слабое головокружение. В меня тычут тряпкой, пытаясь остановить кровь.
Что это, чёрт возьми, сейчас было?
В ушах до сих пор стоит звон от выстрела, а руки помнят тепло тела Инуи.
Сейшу умер?
— Отойдите!
Плохо осознаю, что со мной происходит. Меня, вроде бы, укладывают на кровать, проверяя пульс и дыхание. Вкалывают какой-то препарат, и меня вырубает.
Чувствую, что сердце заходится в болезненном спазме, а дышать становится тяжелее. С трудом открываю глаза, мутно разглядывая белый потолок. Чешется место укола.
— У тебя резко упало давление, — голос Хаджиме был для меня неожиданностью. Я думал, что в палате остался один.
Поворачиваю голову на голос брата. Коко сидит у окна, подтянув к себе тумбу и разложив на ней какие-то бумаги. Пытается посчитать выручку с дел банды?
— Зачем ты здесь? — язык еле ворочается.
— Я не могу поддержать собственную сестру в трудную минуту? — язвит он. — Что я тогда за старший брат?
— Зачем ты пришёл, Коко? — я не верю ни единому его слову.
— Мать звонила, — выдыхает Хаджиме, потирая лоб, — сказала, что приедет через три недели. Хочет увидеться.
Ага, как же.
— Она просила купить тебя билеты?
— Да. Перекинул ей вчера недостающую сумму.
— Сколько я тебе должен? — оно всегда так: мать тратит деньги, а мы делим суммы пополам, чтобы легче жилось, исполняя «сыновний» долг.
— В жизнь не расплатишься, — кривит брат губы в усмешке, — она прилетит со своими детьми, хочет привить им японскую культуру и разобраться с кое-какими делами.
«А мы ей кто?», — хочется спросить мне, но вместо этого я обессиленно сжимаю ткань тонкого колючего одеяла.
— Отец в курсе?
Хаджиме ничего не отвечает. Карандашом отмечает что-то в бумагах, а после собирает их в одну стопку.
Отца брат ненавидел больше моего. Из-за денег. Все наши проблемы из-за них.
— Спасибо, — благодарю я Коко, — что заехал и привёз вещи.
— Как я погляжу, кто-то это сделал раньше меня, — две одинаковые сумки стоят у одной из стен.
— Рано утром заезжал Риндо, — отчего-то мои уши пылают, как в детстве, когда приходилось оправдываться перед братом.
— Ясно, — говорит он, — тот парень, Кисаки, кажется, откуда ты его знаешь? — Хаджиме ставит тумбу на место, убирая бумаги в картонную папку.
— Он помог мне, — лицо у брата спокойное, но в глазах плещется беспокойство вперемешку с гордостью. Интересно, что победит. — На своей спине донес до неотложки и бумаги оформил. А что? Ты его знаешь?
— Он оплатил твою палату и лечение, — что? — А я не люблю быть должным кому-то. Ещё увидимся, — почему его слова звучат как угроза?
Коко уходит, оставляя после себя запах терпкого парфюма и кучу вопросов.
Попытался привстать, оперевшись на руки. Под подушкой вибрирует телефон. Надо будет отписаться Хине, что со мной всё хорошо. А ещё потребовать с Кисаки объяснения. Никто не просил его оплачивать мои счета. У меня были деньги. Мог воспользоваться выданной отцом кредиткой и превысить лимит. Какого чёрта?
Кружится голова и я падаю на подушку. В голове мешанина из мыслей, а перед глазами стоит Сейшу. Мой Сейшу, что попытается убить Принцессу через двенадцать лет.
Блять.
С трудом достаю телефон из-под подушки. Куча сообщений от Майки и Дракена, несколько от Хины и даже одно от неизвестного номера.
7хх_хх_ххх (18:46)
Надеюсь, что с тобой все в порядке. Хина очень переживает за тебя.
Понятно. Писал это Кисаки. Больше некому было такое мне писать.
я верну тебе деньги за лечение и палату.
пришли реквизиты счета
Быстро отправляю парню сообщение и звоню Сейшу. Хината могла ошибиться вчера номером, переволновавшись.
— Да?
Слова застревают у меня в глотке. Голос женский, совсем тоненький, можно за детский принять.
— Сейшу, — хриплю я, — я могу его услышать?
— Нет, — резко, — и не звоните сюда больше! Сей-чан занят.
— И чем же?
— Мной! — и бросает трубку.
Сука. Я убью его.
Из больницы я выписываюсь через час, наплевав на все рекомендации врачей. Собираю немногочисленные вещи в сумку, переодеваясь в чистую футболку и штаны, которые мне привезли Хайтани, подвернув последние до колен.
На дисплее телефона начало седьмого. Я успеваю на автобус, что отходит от больницы, чувствуя себя героем какого-то дешевого боевика или сентиментальной дорамы. Пальцы на руках потряхивало от злости, а сердце забито билось в груди, готовое вот-вот остановиться в любой момент.
«Сейшу не мог мне изменить», — билась в голове отчаянная мысль.
Тело сковывает судорогой, но я продолжаю идти станцию, чтобы доехать до Шибуи, а там… Что там? Завалюсь в ангар, где «Чёрные Драконы» хранят свои байки и набью лицо Инупи? Это просто смешно! Что я могу в таком состоянии?
Блять.
А если его не будет в ангаре? Это, получается, что возможно и ехал я зря.
Достаю телефон из кармана, и опять набираю номер Инуи.
— Я же сказала… — перебиваю девушку, рыча от боли:
— Живо передала ему телефон, сука, иначе я найду тебя и переломаю все кости!
Молчит. Слышу какое-то копошение на том проводе.
— Слушаю, — голос у Сейшу усталый, какой-то надрывный.
— Я и не знал, что у тебя есть девушка, — сейчас я, наверное, как никогда похож на брата, — не объяснишь? Коко тебя обыскался, позвони ему.
Заставляю себя не сбросить звонок, ожидая хоть каких-нибудь оправданий со стороны Сейшу. Хоть каких-нибудь. Я сейчас принял бы всё, что он сказал. Любое его оправдание. Но Инуи молчит.
— Я приеду и мы поговорим, — эти тридцать секунд мне дались очень тяжело.
— Не нужно никуда ехать, — заставляю себя произнести это, — я в больнице.
— Что? — слышу, как что-то упало на заднем фоне. — Что случилось, Широ?
— Ты был нужен мне, — чувствую, как по щеке скатывается слеза, а голос начинает предательски дрожать, — а теперь, нет. Я спасу Коко сам, — вот зачем я приплетаю сюда Хаджиме?
— Я ушел из «Драконов», — давлюсь всхлипом, пытаясь осознать сказанное, — вчера.
Как это ушёл?
— Но «Драконы» — это же твоя семья, — не понимаю я, — память о Шиничиро и Первом поколении… Ты не мог… Зачем?
— Я буду ждать тебя дома, Широ, — и я не успеваю хоть слова сказать, как звонок обрывается.
Продолжаю стоять на месте, держа телефон у уха.
Что, блять, происходит?
