Сто йен

      — Ты, — мой голос дрожит, — почему не включил свет?       — Не включай, — просит Сейшу хрипло, когда я потянулся к выключателю на стене прихожей.       Бросаю сумки на пол и сбрасываю обувь. Слышу, как Зузу спрыгивает с дивана на пол.       Инуи не завёл в гараж свой мотоцикл, оставив его на придомовой дорожке. Собирается уехать, как мы поговорим? Мотаю головой, стараясь не впадать в панику раньше времени и не понимая, почему в ушах вновь зазвенело.       Всё же включаю свет на лестнице, присаживаясь на одну из ступеней. Отбрасываю уродливую тень до тумбы, на которой стоял телевизор. Сейшу сидит на диване, запрокинув голову. Отчётливо сейчас видел его силуэт.       — Я считаю, что нам лучше расстаться.       Медленно закрываю глаза, выдыхая и расправляя плечи. В груди образовался гадкий и липкий комок, что медленно сжимал лёгкие.       — Раз считаешь, — не узнаю свой голос: отстранённый и пугающий, — то хорошо.       «Я сейчас расплачусь», — бьётся мысль в моей пустой голове.       Мотаю головой, пытаясь прийти в себя. Я никогда не плакал при Инуи, как бы больно мне не было. И при брате никогда не плакал. Ни разу. Если только в детстве, когда сил держать всё в себе больше не было.       — Как ты сказал Ханагаки: «… ты живёшь одними воспоминаниями», — голос Сейшу глухой и болезненный. — И я понимаю, что ты был прав: мы все живём воспоминаниями.       — Ты виделся с Ханагаки? — спрашиваю я, сжимая пальцы в кулак до болезненного хруста и впиваясь ногтями в мягкую кожу ладоней.       Почему ноги Принцессы и здесь торчат?       — Я ушёл из «Драконов», решив присматривать за Рюгуджи с близкого расстояния, — зачем он мне все это рассказывает? — тем самым обезопасив Коко и тебя. Я предотвращу его смерть. Сам. Один.       Вот как.       — И давно ты всё это решил? — говорю осторожно, боясь сорваться.       Зузу мурлычет, как трактор, забираясь передними лапами мне на колени. Бьётся лбом о мою руку, выпрашивая ласку.       — Давно.       Комок сдавливает грудь, заполняя собой лёгкие наполовину и выбивая весь воздух из моего тела.       «Продержаться бы ещё немного», — умоляю я себя.       — А та девушка? Что отвечает на твои звонки. Кто она?       Знаю, что между ними ничего не было. Это глупо. У Инуи бы член не встал на какую-то подворотнюю шлюху, пытавшуюся так привлечь к себе внимание.       — Это неважно, — голос у него дрожит.       — А Коко? Он знает о твоей выходке?       — Скажу ему завтра, — Сейшу поворачивает голову и смотрит осторожно.       Я же вместо него вижу мёртвое тело постаревшего мужчины с лицом любимого.       — Ты мне нравишься, — я тогда сказал это невзначай, держа у рта плашку с супом, — сильно.       Сейшу моргает, на автомате продолжая жевать подгоревший рис.       Готовить никто тогда из нас не умел.       Инупи ничего не отвечает на моё признание. Собирается быстро в школу, бросая, что вернётся поздно и чтобы я его не ждал. Я же прихожу ко второму уроку, заваливаясь в класс, как в пьяном бреду. Сажусь за свою парту под едкие смешки Ханмы, укладывая тяжёлую голову на сложенные руки. Плечо отдаёт глухой болью, расползаясь дальше по руке. Бандаж сняли ещё когда, а плечо до сих пор ноет.       Что я натворил? Зачем признался?       Я и так был обязан ему по гроб жизни. И мои чувства ему нахер не сдались.       — Мы же и встречаться начали после того, как Коко поцеловал тебя в библиотеке? — закусываю нижнюю губу.       — Откуда ты?.. — Сейшу натянут, как стрела.       Выпрямляется резко. Чувствую кожей его напуганный взгляд.       — Я, — мне не хотелось говорить о Ханме, что также присутствовал при этом, вжимаясь в меня своим телом, как спасающийся за соломинки, — видел вас в тот день, в библиотеке. Думал, что смогу поговорить с братом и попроситься обратно домой.       — Это не так, — Инуи встаёт, рвано выдыхая от пронзившей его боли, — мы с тобой… Коко не имеет к этому никакого отношения.       — Разве? Он любит тебя.       — Он любит Акане, — твёрдо, — и только её.       Фыркаю. Хочется припомнить Сейшу, как Хаджиме с Ханмой обжимались по углам школы, наплевав на учителей и учеников, как, не скрываясь, целовались в библиотеке и на школьном спортивном стадионе, разлёгшись на траве. О-о, а об их передёргиваниях друг другу в туалетной кабинке не знал только глухой.       — Хаджиме попытается уйти от Шибы, — пытаюсь дозваться до разума Сейшу, — а тот убьёт его; раздавит, как какого-то таракана. Ты об этом подумал? Коко в «Чёрные Драконы» только из-за тебя же и пошёл. Повёлся, как идиот, на твои бредни о Первом поколении.       — Коко справится.       Нет. Не справится.       — Почему мы говорим о нём, Широ? — не понимает Сейшу, делая шаг ко мне.       — Потому что, — срываюсь на хрип, надрывно кашляя. Комок заполняет гортань, проникая в нос и в рот. — Мы должны были спасти Хаджиме вместе. Ты и я. Потому что любим его. Ты и я. Что изменилось? Я бы вступил в «Тосву», приглядывая за Рюгуджи. Пятого августа спас бы, как мы и планировали с Принцессой. А если бы что-то пошло не так, то «Драконы» должны были прийти к нам на выручку. Идеальный план. Проработанный. Так что поменялось?       — Ты, — шепчет Сейшу, оказываясь рядом со мной, — посмотри на себя, Широ. Эти два года… я не узнаю тебя.       Что?       — Ты расслабился, растерял навыки, — его слова бьют больнее кулаков парней из «Мёбиус», — и твоё попадание в больницу доказывает это. Тебя боялись, а сейчас? Бегаешь по каким-то кружкам, шлёшь постоянно дурацкие фотки, выпрашивая похвалу, как какая-то комнатная собачка.       — Ты же сам просил меня не лезть на рожон, — сбивчиво шепчу я, — просил быть осторожнее. Найти занятие по душе. Разве, это не твои слова? Ещё скажи, что сосать я не умею и в постели бревно!       — Ты сам знаешь, что это не так, — под его глазами пролегли глубокие синяки, губы разбиты в кровь, а на правой скуле расцвела ярким пятном гематома, — и причём тут это?       — Если ты хотел со мной порвать — мог бы придумать повод повесомее, чем мои навыки уличных драк, — смотрю на него исподлобья, стараясь выглядеть уверенней, чем есть на самом деле, — да, моя растяжка желает желать лучшего, но разве это так важно? Раньше тебя всё устраивало.       — Раньше, но не сейчас. Ты слаб, Широ.       — Слаба, — поправляю я его впервые в жизни, — мне ни за что и никогда не угнаться за вами, но я пыталась. Пыталась быть незаменимой. Сначала для брата, потом — для тебя. Что ж, — я захлёбываюсь от собственных чувств, — я услышала тебя.       Встаю, хватаясь рукой за край перила. Сглатываю. Сейчас, когда Сейшу без каблуков, мы с ним одного роста. Я легко мог его ударить. Мог. Но не захотел. Бесполезно. Больше себя же винить буду за этот поступок, а не Инуи.       Где-то, в глубине разума, я понимал, что Сейшу сделал это специально, поддавшись эмоциям и наслушавшись Ханагаки. Принцесса имела удивительную харизму, подчиняя себе людей, сам того не ведая.       — Тебе нужно освободить дом, — его слова звучат чётко, как забивающиеся в крышку гроба гвозди.       Инупи знал, что мне некуда идти. Брат меня не примет обратно, даже после нашего слабого перемирия, которое и перемирием назвать-то можно было с натяжкой.       — Хорошо, — слёзы все же брызнули предательски из глаз.       Слабак.       Выбегаю из дома, наскоро обувшись. Даже толком не зашнуровав ботинки. Запинаюсь о край порожка, падая на нагретый за день асфальт, сдирая кожу с ладоней и открытых коленей.       Сука!       Поднимаюсь, не чувствуя боли. Желая уйти, как можно дальше от этого дома. Лёгкие жжёт от бега, но я продолжаю упорно бежать. Дальше и дальше, пока совсем сил не останется. Перед глазами все размыто из-за слёз.       «Я мог бы всё исправить», — бьётся в голове предательская мысль, — «стать лучше, сильнее. Нужно только вернуться к тренировкам. Тогда Сейшу вернётся. И всё станет, как прежде».       Не станет.       Телефон в кармане брюк вибрирует, оповещая о входящем звонке.       Утираю саднящими ладонями лицо и отвечаю на входящий звонок.       — Широ! — голос у Риндо взволнованный, шипящий. — Ты хули из больницы сбежала? Мы же договаривались пойти морду бить верхушке «Мёбиуса».       — Рин, — болит горло, — я… — пытаюсь оправдаться, — я… не могу.       — Чего это? — не понимает он. — Ты где сейчас? Я приеду.       — Я не знаю.       — Чего ты не знаешь? — переспрашивает меня Риндо хмуро. — Ты дома?       — Нет, — горло сжимает в спазме, — я… у меня больше нет дома, Риндо. Да и не было никогда, если честно.       — Что произошло, Широ? Я приеду, ты только не молчи, — просит меня Риндо, — не отключай телефон, слышишь? Я найду тебя по трекеру. Стой на месте!       Голос Риндо звучит до меня всё отдалённее и отдалённее, будто через какую-то трубу. Сажусь прямо на асфальт, пряча покрасневшее и опухшее лицо в коленях, надрывно всхлипывая.       Это конец.       «Нет», — убеждаю я себя, — «это только начало».       Встаю на ноги, пошатываясь. Оглядываюсь. До станции идти больше двадцати минут. Время ещё есть, чтобы успеть на поезд. В поезде толкучка, но мне проехать нужно всего две станции. Дорогу до узкого, многоквартирного дома Ханагаки я помню чётко, как таблицу умножения. Поднимаюсь по скрипучей лестнице, дохожу до квартиры с номером 42 и выдыхаю.       Стучу в дверь, на секунду засомневавшись.       Я не должен был вымещать всю свою злость и боль на Ханагаки. Не должен был.       Но, взглянув в яркие голубые глаза Такемичи, у меня сорвало крышу.       — Я ненавижу тебя, Ханагаки, — кричу я, перед тем, как ударить парня кулаком в его изумлённое лицо. — И сделаю всё, чтобы Кисаки победил в этой игре, слышишь, уёбок?! Я ненавижу тебя!       — Широ! — меня оттягивают от Ханагаки. — Ты чего разоралась? Да отпусти ты его, Широ! Отпусти!       — Я изменю будущее!       — Широ! — перехватывает меня под грудь Риндо, сжимая ребра в болезненном захвате.       — Я сам спасу Коко! И Хину! И всех остальных! Слышишь, Ханагаки?       — Да пошли уже, — Риндо утягивает меня вниз под недоумённые взгляды соседей, что вышли на мои крики в коридор.       Риндо приходится хорошенько встряхнуть меня, чтобы я пришёл в себя.       — Садись, — приказывает он, всучивая мне в руки мотоциклетный шлем, — живее, Широ. Чокнутая сука.       Замираю напугано. Риндо не называл меня так очень давно. Плечо отдает глухой болью.