Маленький лисёнок

Неделя лечения после самых тяжелых трех дней прошла спокойно, лисёнок быстро шел на поправку. Температура больше не поднималась выше тридцати семи. В общем-то все было в порядке, никаких эксцессов с подростковыми перепадами настроения не было, овсянка уже не носила звания «жижи» и съедалась нормально, следы от недавнего насилия тоже бесследно исчезли, даже противный лающий кашель постепенно смягчился и начал наконец проходить. Вот только все эти дневные плюсы ночью перекрывал один огромнейший минус — кошмары. Ночь была жутким временем, когда юноша не контролировал сознание, давая мозгу возможность показывать своему владельцу, те страхи, которые укрывались в подсознании, те которые он осознавал и те что искусно прятались, о которых он и не догадывался никогда! Те ужасы которые он пережил за всю жизнь, как его били люди, как его бросила его родная мать, как потом его бросил брат, как его ненавидели… Все. И как потом Ён вспорол ему живот. Ужасы и страхи собственной жизни, о которых даже вспоминать не хотелось, они все стабильно проецировались во снах, то отрывками воспоминаний, то новыми сюжетами, среди которых было и недавнее изнасилование. Ежедневные кошмары пугали юношу, заставляя дрожать руки, ворочаться, да так что последние два дня он и вовсе слетел с кровати, ударившись при этом так сильно что осталось три огромных фиолетово-желтых синяка. Иногда с губ срывались стоны боли, всхлипы, рваные выдохи, был не один раз и крик. Как-то несколько раз за ночь он кричал то громко и протяжно, то прерывисто, что больше все-таки напоминало визг. » — Но что с ним такое? — У него эмоциональное выгорание, постоянный стресс, обида и злость на весь мир, а потом вина. За чистую он противоречит самому себе, а потом как ребенок не понимает на хрен вообще он сделал то что сделал. За 600 лет у него это состояние стресса закрепилось. Он в принципе импульсивен… — Мгм, потому что тупой. — Не говори так, он твой брат. И он импульсивный, за это время он стал нервным и дерганым, но это состояние ему еще хоть как-то было привычным. А сейчас его жизнь тряхнула сильнее чем обычно, в разы сильнее. У него сейчас нервный срыв, уровень стресса достиг предела. — А помочь можно ему как-нибудь? Моему дурачку? — Есть два варианта: Первый — это ограничение каких бы то ни было неожиданных ситуаций, в плане того что он из-за этого станет нервничать. Ну, и плюс к этому условию идет комплектом еще одно — сделать так чтобы он в принципе был изолирован от стресса месяц, а лучше несколько. И есть второй вариант — эмоциональная встряска сильнее последней. То есть остановить нервный срыв максимально стрессовой ситуацией. Главной не сделать хуже, а в этом варианте — это легко.» Ли Ён посоветовался уже со всеми кто хоть немного знал Рана. И все сказали что второй вариант лучше. Но только Ён так не считал, да первый совсем бы не подошел лисенку, ведь у него в принципе достаточно сложный вспыльчивый характер. Ему только дай искорку, он вспыхнет алым пламенем! Второй нужно обдумать и быть с этим методом осторожным, ведь действительно хотелось помочь, а не разрушить и так до основания прогнившее психическое состояние. Что придумать? Как это сделать? Встряска сильнее той что была? Смерть Ёна? А если серьезно — придумать такое было тяжело, но все же у лиса получилось. *** — Проснулся наконец! Смотрел на время? Сейчас четыре часа вечера. — Возмутился, но абсолютно беззлобно, мужчина, стоя у плиты и помешивая ложкой бульон. — Что опять тебе снилось? Ран еще не до конца проснувшийся и даже еще несогласованно моргающий, так округлил глаза, что стал похож на мультяшного персонажа: — Мне снилось что ты лежишь в больнице с многочисленными переломами, потому что тебя сбила машина. Не сон — мечта! — Да, сразу видно, когда конкретно тебе становится лучше. Ты в этот момент сразу начинаешь быть вредным психологически нестабильным ребенком. А все потому что я плохо тебя воспитывал… — А можно перенести нравоучения на потом? Башка трещит. А ты точно сейчас будешь распинаться о том какое я для тебя позорище… — Ну, вот так я не говорил никогда. — Но это подразумевал. — Нет. — Постоянно думал только о себе, начал бегать за какой-то женщиной! Все бросил и побежал. — Лисенка опять понесло, когда он сердился, сразу вспоминал абсолютно все до мельчайших подробностей о том как жил. — Ничего что мне было девять, когда ты подарил мне билет свободную и взрослую жизнь? Мол родной, ты уже самостоятельный, не умрешь… Сразу. Поэтому адью! — Еще слово и клянусь я выпорю тебя, Ран. Лучше молчи. — Закипев уже изрядно предостерег Ён. Но к сожалению младший брат его не послушал, его задело это сильнее и он с пеной у рта начал снова доказывать лису, что тот его бросил. — …да и зачем ты помог мне сейчас? Зачем?! «Зачем, зачем? За надом! Три раза сказал уже зачем, и все равно: «А почему?». Потому что гладиолус!» — подумал Ён, закатывая глаза и уже максимально быстро подойдя к мелкому вплотную, хватая за руку. — Пусти! — Дернулся лисёнок, пытаясь вырвать запястье. — Прости, я предупреждал… — почти прорычал Ён, прижимая брата к столу, и вытащив ремень ударил первый раз. Юноша вскрикнул, наверное больше от неожиданности, чем от боли. Дернул рукой прижатой к спине, никакого эффекта. Просто сделал самому себе больнее. Запястье сжали еще крепче, от такой мертвой хватки точно останутся синяки в виде отпечатков пальцев. А потом и вовсе потянули вверх заведенную за спину руку, чуть не выворачивая ее. Юноша прикусил губу. Прилетел следующий удар. Он был сильнее. Рану было ужасно стыдно, опять. Щеки и кончики ушей полыхали, а в глазах снова эта чертова пелена слез, из-за которой в момент перед ним все стало расплываться. — Отпусти! Пусти! — снова попытка вырваться с грохотом провалилась. Вместо ответа снова противный свист, а вслед за ним и боль. В начале режущая, а потом будто бы горячая. — Я ненавижу тебя! — закричал он в преддверье истерики, ведь было правда больно, от чего слезы уже лились ручьем. Ён абсолютно проигнорировал вопль брата, нанося сразу несколько сильных ударов, от которых юноша заскулил и вновь начал вырываться. Рану было обидно, а в голове крутилась фраза брата, уже недельной давности: «…наказать тебя — значит сломать твою гордость». Еще три удара пришлись по низу ягодиц. От которых лисёнок часто и глубоко начал дышать, так как боль уже стала единственным чувством, о котором были все его мысли. — Отпусти руку… Пожалуйста… Мне больно. — Прошептал лисёнок, не надеясь на то что это случится, но все же запястье освободили, продолжив наказание. Плачь усиливался с каждым ударом, Ран кричал и плакал, а при свисте, все внутри сжималось, горло противно сдавливало, а потом жгучая боль пронизывала прямо до кончиков пальцев. Он плакал, от боли и от обиды, от жалости к себе… Но вдруг почувствовал как сложенный на пополам кусок кожи провели по бедрам. — Стой. Ён, …ты ведь, …н-не будешь…? Это ведь… Так н-нельзя… — Замотал головой юноша, пытаясь остановить брата. — Не надо. — Всхлипнул ребенок. — Уверен? — Спросил лис, неожиданно ударив Рана, пока не сильно… Но тот все равно заорал во все горло и стал просить прощения. Его буквально трясло, сердце колотилось так, что казалось сейчас выпрыгнет из груди. — Хватит… — Сдавленно проскулил юноша, начиная снова поливать столешницу слезами. — Не надо. Следующий удар, такой же по силе, вновь прилетел по бедрам, от чего Ран выгнулся и завизжал, молясь о том что Ён все-таки остановится. Дышал лисёнок уже давно только ртом, нос был заложен, поэтому воздуха постоянно не хватало. Он из последних сил держался на ногах, но как только ремень семь раз подряд без остановки обжог бедра, … при чем юноша визжал все время, он понял что больше не в силах стоять. И перед тем как вновь прилетит ремень, ноги подкосились и лисёнок упал на колени. Вытерпеть такое он был не в состоянии, поэтому сейчас он просто рыдал на полу, до сих пор не веря в происходящее. В груди что-то скребло и царапало, и было жутко страшно, прямо до тошноты. — Ну, что, на столько больно? А ведь я бью не со всей силы. — Т-ты п-продолжишь, да? — Ран откровенно рыдал, готовый признаться брату во всем что он сделал, признать свою вину, сделать или рассказать все что угодно, только пусть это прекратится. Но судя по положительному кивку брата, все его мольбы во вселенную были проигнорированы, поэтому он все же решился вымаливать прощение именно у Ёна. — Прости. — Буквально подползая на коленях и прижимаясь лбом к руке брата, с трудом проговаривает Ран, — Умоляю, родной, любимый, хороший мой, пожалуйста-а… Хватит… Прости меня. Умоляю Ён. — Рыдая без остановки скулит лисёнок, невесомо касаясь губами руки брата. Ён медленно опускается на корточки рядом с лисенком, который уже до того долго плачет, что сейчас захлебывается, давясь слезами. Обнимает его, легко начиная гладить спину, Ран сразу отвечает на объятия, цепляясь за пиджак брата. Они сидят вот так обнявшись на полу очень долго. На все плевать, сейчас все неважно, главное они вместе, все-таки помирились. *** — Скажи мне правду, чего ты больше боишься? Меня или неодушевленного куска кожи? — Тебя я точно не боюсь. Просто я привык что меня били, но это было по-другому… Вот так…мне досталось один раз в жизни, от мамы. Она била меня, пока я не потерял сознание. Я помню, что на следующий день просто чисто физически не мог подняться. Это было так больно, она еще заперла меня в чулане… — Голос дрожал, по щекам текли слезы. — Опять?! Да хватит реветь, я тебя сейчас снова ударю. Все. Слышишь? — толкнул Ён младшего брата, видя как Ран шмыгает носом. Они вместе лежали на кровати, разговаривая обо всем, о жизни лисенка… До этого момента, братья никогда не говорили о таком далеком прошлом, даже взять хотя бы десять последних дней, они говорили о самочувствии младшего, о том что сделать на обед, о том какой противный дождь, об Имуги, и как они хотят его «…расчленить к чертовой матери!», если брать этот диалог отдельными фразами. Но никак не о прошлом, а сейчас они рассказывали друг другу все мелочи, которые только смогли вспомнить.