***
Услышав звук приближающихся шагов, я открыла глаза и заерзала в объятиях мужа. — Саид, вставай! Кто-то идёт сюда! я стала вырываться, но он, протестующе застонав, прижал меня к себе сильнее. — Жади! Пришла врач! — голос Зорайде немного дрогнул от удивления. Мы синхронно посмотрели на вошедших Зорайде и врача. Через секунду Саид моментально разжал свои объятия и засуетился. Пытаясь быстро встать на ноги, он чуть не поскользнулся. Затем, обретя равновесие, смутился, выпрямился. Попытался застегнуть верхние пуговицы рубашки, передумал, оставил их в покое. Потом широкими шагами подошёл к трельяжу, взял стакан, плеснул туда воды из графина, поднёс к губам, залпом опустошил его, отражаясь в зеркале. Поставил стакан на место, повернулся, смущённо посмотрел на нас, троих женщин, провёл рукой по волосам, извинился и, наконец, вышел из комнаты. Я, еле сдерживающая смех всё то время, пока Саид пытался привести себя в порядок, всё-таки не выдержала и рассмеялась. «Зорайде! Я тебя обожаю! Благодаря тебе мы впервые увидели Саида таким смущённым и сбитым с толку!» — подумала я, улыбаясь и смотря на верную подругу дяди Али, которой тоже явно понравилась реакция Саида, ведь её глаза выражали радость. Она, улыбаясь, представила мне женщину в платке. — Жади, это Асия. Она наш семейный врач. Асия не говорит по-португальски поэтому я буду переводить ваш с ней диалог. Я кивнула, посмотрев на женщину, которая была, наверняка чуть младше Зорайде. «Она семейный врач. А ведь я могла стать этим врачом! Чёртов Саид!» — мысленно воскликнула я. — Какие у тебя жалобы, Жади? — Зорайде перевела вопрос Асии. Я перечислила всё, что успела заметить у себя за последнее время: тошноту, рвоту, слишком резкую смену настроения, сниженный аппетит. А ещё иногда меня одолевают сонливость. Асия подошла ко мне, чтобы померить давление. Оно оказалось пониженным. Пока Зорайде беседовала с ней, я поймала себя на мысли, что хочу выучить арабский, чтобы самой понимать всё сказанное, а не нуждаться переводчиках. — «Все его знают, а я нет. Стыдно. Не хочу быть белой вороной!» — я расстроилась, глядя на беседующих между собой женщин. — Жади, врач сказала, что то, что ты сейчас испытываешь — это нормальное явление, называемое токсикозом. Обычно он длится до трёх месяцев беременности, так как организм будущей мамы перестраивается и подстраивается под новые для него обстоятельства. Я опять кивнула, давая понять женщине, что понимаю её. Врач снова что-то сказала Зорайде. Та засуетилась, открыла ящик тумбы, достала блокнот и ручку, протянула их доктору, которая подошла к трельяжу, села на пуфик и начала что-то записывать. — Она выпишет тебе необходимые витамины и напишет рекомендации по облегчению твоего состояния, — пояснила мне Зорайде. Я кивнула в третий раз и вздохнула. «Организм будущей мамы перестраивается и подстраивается под новые для него обстоятельства...» Эти слова, сказанные мне, моей любимой Зорайде, не выходили у меня из головы. «Я уже никогда не буду прежней Жади. Одна маленькая жизнь во мне постепенно меняет меня… Как странно… Я скоро стану мамой…» — никогда раньше не думала, что у меня в голове могут возникнуть такие мысли. — Жади, девочка моя, как ты? Тебе грустно? — Зорайде присела рядом со мной. «Какая же она проницательная… Всегда такой была». — Всё нормально, Зорайде… — я вдохнула. — А где врач? Она уже ушла? — Да, передала мне блокнот. Попрощалась с тобой, пожелала тебе лёгкой и счастливой беременности и ушла. — Да? Я не слышала, Зорайде… — Ничего, — она немного помолчала, а потом спохватилась: — Я сейчас приду, принесу тебе поесть. Я улыбнулась ей, смотря на то, как она торопливо уходит. Не успела я снова погрузиться в свои мысли, как услышала голос родного дяди: — Тук-тук! К тебе можно? — выглядывая из-под дверной занавески, с улыбкой спросил меня он. — Конечно! — я улыбаясь ему в ответ. Он подошёл ко мне и протянул руку, которую я по традиции поцеловала, выражая тем самым своё почтение к нему. — Благословите, дядя! Он посмотрел на меня с нежностью и поцеловал мой лоб в ответ. Я удивилась его действию, потому что он никогда прежде так не делал. — Ты нас всех перепугала, Жади! — дядя Али, сам того не ведая, почти повторил слова Саида, сказанные им недавно. — Ну что вы, дядя! Со мною всё хорошо! — Да, теперь я сам вижу, что с тобой всё хорошо! — дядя внимательно на меня посмотрел. — Ты уже не такая бледная, у тебя появился румянец на щеках! — весело резюмировал он. Я опустила глаза, не зная, что ему ответить. Пришла Зорайде с большим высоким подносом и поставила его прямо передо мной. — Зорайде! Неужели это всё мне одной?! — широко раскрыв глаза от удивления, воскликнула я. — Ты чего? Я не съем столько! Дядя рассмеялся, видя мою реакцию. — Кушай-кушай дочка! Набирайся сил! Поднос был набит до краёв: на нём стояла большая тарелка кускуса с кусочками баранины и овощами, лежали несколько слоистых лепёшек, нарезанные квадратиками, домашнее сливочное масло, несколько ломтиков домашнего сыра, варёное яйцо, порезанное пополам, каждая половинка которого была украшена зеленью. Также были чай с мятой, тонкие узорчатые блинчики, которые умеет печь только Зорайде, блюдечко с кленовым сиропом, кусочки спелого манго, клубника и мои любимые финики. Глядя на всё это, я услышала, как мой желудок заурчал, словно приказывая мне немедленно начать трапезу. — М-м-м, Зорайде! Как же вкусно! Я тебе люблю! — искренне призналась я, пробуя кускус. — Да, — дядя незаметно для меня взял один блинчик, сложенный вчетверо, поднес ко рту. Откусив его, он зажмурился. — Зорайде потрясающе вкусно готовит, лучше всех в Фесе! — Так женитесь на ней, дядя Али! — воскликнула я. Он, поднося остаток блинчика, замер. А Зоряйде, услышав мою фразу, тут же опустила голову, пряча своё смущение. Дядя не успел ничего мне ответить, потому что мы увидели, как в комнату вошёл Саид. Так тихо, словно кот, шагов которого не слышно. — Прошу прощения, я забыл здесь свою обувь, — подходя к левой стороне кровати, сказал он и, видя, что я снова засмеялась, вспоминая его необычное поведение, улыбнувшись мне, сел, чтобы завязать шнурки ботинок. — Саид, какие у тебя планы? — спросил его мой дядя. — Я иду на рынок, дядя Али, выбирать барашков. Рашид увидел яства на моём подносе, улыбнулся, наклонился и взял одну крупную клубнику, заглядывая в мои глаза. — Подожди меня, я пойду с тобой. Помогу тебе выбрать чисто белых барашков. — Дядя Али, пусть Жади несколько дней побудет у вас, хорошо? — неожиданно для меня попросил Саид. — Конечно! Я сам хотел тебя об этом предложить! А ещё я предлагаю устроить у нас праздник в честь такого радостного события! — было видно, что дядя Али не может нарадоваться. — Хорошо! — Саид встал и направился к выходу, явно понимая, что дядя, похлопывая рукой по его спине, идёт следом за ним. — Зорайде, расскажи мне что-нибудь! — отодвигая пустую тарелку, в которой был кускус, попросила я. — Как там дела, в Бразилии, у Латифы? — пододвинула чай, фрукты. — Нет, подожди! Принеси чайник, будем пить чай вместе! — я увидела её удивлённые глаза и добавила, — И принеси ещё, пожалуйста, персиков с пахвалой! — видя, что Зорайде так и не сдвинулась с места, я подошла к ней и обняла её. — Зорайде, ну ты чего? — провела рукой по её щеке и увидела, что у неё, кажется, увлажнились глаза. — Зорайде, если ты сейчас пустишь слезу, то я сделаю тоже самое, и тогда вместо веселья в доме будет море слёз! — Иди, принеси чайник, кружку и персики с пахвалой. Я прошу тебя! Она ушла выполнять мою просьбу. А я пододвинула столик на колёсах к кровати и перенесла туда всё, что было на подносе. Пока Зорайде не было, решила расчесать свою шевелюру. Волосы у меня густые, длинные, им я уделяю особое внимание. Закончив с расчёсыванием, взяла в руки блокнот, посмотреть, сколько всего написала врач. Она исписала всю страницу, а я ничегошеньки не поняла, что там написано. Арабское письмо такое непонятное. Вязь так отличается от латиницы. — «Надо попросить у дяди Али учебник!» — решила я, положив блокнот обратно на стол. — Замолчи, Карима. Замолчи! — раздался возмущённый голос Зорайде. — Но кто этот молодой брюнет? Я видела, как он стоит у двери! И ещё я видела, как он передал тебе записку! Видела, Зорайде, я всё видела! — затараторила Карима. «Брюнет? Передал записку? Зорайде? У неё что, появился поклонник?!» — Карима! Слушай, что я тебе скажу. Я больше повторять не буду, — в её голосе появилась сталь. «Ого… Похоже, Зорайде ни на шутку разозлилась!», — смотря на себя в зеркале, подумала я. — Карима, если ты хоть одной живой душе разболтаешь что-то… Я лично попрошу сида Али выгнать тебя. Тебе ясно? — медленно произнесла Зорайде. — Ну что ты, Зорайде... — испуганно пролепетала Карима, — Я ничего не видела и ничего не знаю! — Вот и хорошо, — голос моей Зорайде сразу смягчился и потеплел. — Карима, иди на кухню, помой посуду, там немного осталось, я уже помыла большую часть. А потом ложись спать. Завтра, как всегда рано вставать. — Хорошо-хорошо! Уже иду! Карима всё сделает! — голос служанки затихал, под её удаляющиеся шаги. — Ох уж эта Карима! — Зорайде вошла в комнату с подносом. — Зорайде! Скажи, кто этот брюнет? Твой поклонник? — нетерпеливо спросила её я. — Мой? — она посмотрела на меня круглыми от испуга глазами. — Ну не мой же! — я засмеялась. — Э-э-э… да-а-а… Продавец фруктов, — быстро сказала она, стараясь не смотреть мне в глаза. — И какой он? Красивый? — допытывалась я. — Что он тебе написал? — Не знаю и знать не хочу! Я сожгла записку! — немного нервничая, сказала она. — Давай поговорим о чём-нибудь другом, о приятном! — Зорайде налила себе и мне чай. — Хорошо! — легко сдалась я. — Я спрашивала тебя о Латифе. Как она? Устала, наверное, от Назиры. — Я ей вчера звонила. Она сказала, что у них всё хорошо. Ну, если не считать того, что у Самиры была ночью температура, потому что у неё прорезывался зубик. Мохаммед вчера так переживал, вызвал врача. Потом, когда все уснули, ушёл молиться. — Он, похоже, очень беспокойный парень! — улыбнулась я. — Посмотрим, как Саид будет себя вести! — хмыкнула Зорайде. — Он более темпераментный, чем его брат. — Может быть, но он привык держать всё в себе. Зорайде, а что с Назирой? Она успокоилась? — перевела тему я. — Она влюбилась, Жади! — Зорайде улыбнулась. — Да-а-а? Неужели?! — Да, Латифа говорит, что она теперь всё время танцует, наряжается, ходит вся такая окрылённая! — моя собеседница сделала влюблённое лицо и замахала руками, изображая крылья. Я прикрыла рот ладонями. Но когда она встала и зашагала лёгкой походкой, я не выдержала и засмеялась от души. Женщина остановилась у зеркала. У меня тут же появилась идея. — Зорайде! Сними тюрбан! — Что? — она повернулась ко мне. — Я говорю, сними свой ⁵тюрбан. — я подошла к ней и попыталась снять его. — Ты что? Жади! Нельзя! — она всячески пыталась мне помешать. — Почему нельзя? Зорайде, мы же с тобой одни! Покажи мне свои волосы! Ну, пожалуйста! Я хочу их увидеть, Зорайде! Хоть раз! — Хорошо, только не кричи, а то кто-нибудь услышит! — шикнула она на меня и наконец-то сняла головной убор. Теперь на меня смотрела совсем другая Зорайде. Её каштановые, густые, чуть вьющееся волосы, которые были ей по плечи, так украшали свою обладательницу, придавали её лицу загадочности, молодости и много шарма. — Зорайде… Посмотри на себя, — тихо сказала я, поворачивая её к зеркалу. — Смотри, какая ты красавица! — я обняла её и поцеловала. — Спасибо, Жади, мне очень приятно! — глаза Зорайде засияли, и она ярко улыбнулась, глядя на нас в отражении. — Ты, наверное, устала? Хочешь спать? — спросила она, усаживаясь обратно на кровать и беря финик. — Нет, давай ещё немного поговорим! Я последовала её примеру, села напротив неё и сделала глоток ароматного чая. —Зорайде, я помню, ты рассказывала, как попала к нам в семью. Выходит, ты всю жизнь была рядом с дядей Али? — С восьми лет, — подтвердила она. — Его отец, Сид Абан, твой дедушка, взял меня у бедуинов. Он и его жена лара Сара, твоя бабушка, на которую ты, кстати, очень похожа, были очень добры ко мне. — Я похожа на бабушку? Мне казалось, что я на маму похожа. — Ну, естественно, ты на неё похожа, — Зорайде улыбнулась. — Но больше всего ты похожа на бабушку и отца. — Расскажи мне о них, пожалуйста. Ты сказала, мою бабушку звали Сара? — Да. Лара Сара. Что значит «Радующая». Она действительно была такой. Очень любила устраивать праздники. Никогда не унывала. Любила танцы, музыку. Поэтому и сыновья родились такими же неунывающими и весёлыми. Твой отец, например, очень любил над кем-нибудь пошутить. А ещё на праздниках не только танцевал, но и превосходно играл на дарбуке. Это арабский барабан, на котором играют музыканты, создавая мелодию для танца живота, — Зорайде подмигнула мне. — Между прочим, именно на празднике он и встретил твою маму, тогда ещё каирскую танцовщицу. Я улыбнулась. Так приятно… Жаль, я не помню отца. Он погиб… — А кем работал мой папа? — спросила я. — Насколько я знаю, у него и у твоего дяди Мансура, отца Латифы, была гостиница… На которой как раз и произошёл пожар, унёсший их жизни… — Зорайде вздохнула. — Кстати, они знали отца Саида, который однажды тебя спас. — Что? — я шокировано посмотрела на неё. — Отец Саида? Спас меня? Зорайде, ты шутишь… — Нет, Жади. Это правда. Ты же знаешь, как легко у нас можно потеряться, если не знать дорогу. Твоя мама однажды так и потеряла тебя, потому что ты была непослушной девочкой! Например, ты засыпала только на руках отца или, если того не было рядом, на руках у дяди Али. Я снова улыбнулась ей. — Так вот, на улице, в толпе она тебя потеряла. Как потом выяснилось, тебя завлекли за собой два бедуина. Но схватить не успели, потому что им помешал это сделать сид Амин, перерезавший горло одному из варваров. Второму удалось удрать, но его всё равно нашли и казнили. Я смотрела на неё и не могла поверить в то, что услышала. — Сколько мне тогда было? — Я не помню… Извини. Лет пять или шесть. Я кивнула. — Так. Всё! С тобой, конечно, весело болтать, но пора ложиться спать. Мне завтра рано вставать. — Давай я тебе помогу отнести посуду. Так мы быстрее управимся.***
Ночью я видела два ярких сна. Сначала приснился Лукас, который пытается достучаться до меня сквозь толстое стекло, не имеющее ни конца, ни края. В итоге, устав биться о преграду, он сдаётся и уходит, оставив меня одну по ту сторону баррикад. А затем я увидела другой сон. Мне приснилось, что я стою на улице и наблюдаю как будто со стороны, как меня, маленькую девочку, чуть не украли бедуины. Я видела, как от них меня спас отец Саида, одетый в национальную арабскую одежду белого цвета. Он же нёс меня на руках обратно домой. — Тебя зовут Жади, верно? — ласково спросил меня сид Амин, на которого так сильно похож Саид. Только если у сына глаза серо-зеленые то у отца они были голубыми. Я, ещё маленькая пяти-шестилетняя девочка, по лицу которой текли слёзки, кивнула ему. — Не бойся меня, Жади. Всё хорошо. Сейчас мы с тобой идём к тебе домой, к твоим родным. Я друг твоего папы. Ты, возможно, помнишь меня, я был у вас дома на празднике, на котором ты играла в догонялки с моим старшим сыном Саидом. Помнишь его? Маленькая я снова кивнула ему и улыбнулась. — Жади, послушай меня внимательно, хорошо? Дождавшись моего третьего кивка, он продолжил: — Никогда, слышишь, никогда не гуляй одна и не иди за незнакомцами! Ты поняла меня? — Да, — глядя ему в глаза, сказала маленькая я. — Иначе тебя, такую редкую красавицу-принцессу, действительно украдут и никогда не вернут родителям. Я сначала засмеялась, но потом, видимо, поняла, что он не шутит. — Хорошо… Я не буду больше гулять одна. Обещаю! — я кивнула головой так, что мои кудряшки запрыгали. Видя это, сид Амин коротко рассмеялся, искренне улыбнулся мне и сказал: — Я рад, что ты поняла меня, принцесса! Будь умницей! Сон испарился так же внезапно, как и появился.