Спаси меня своей любовью...

      Раньше Егор в любовь не верил, хмыкал на то, что его друзья говорят, что любят, что никогда не отпустят, похоже, навсегда. Зверев презрительно кривился, отворачивался и бормотал: — Да что вы знаете о любви? О настоящей любви? Он знал. Прекрасно. Едва в академии появилась Ангелина его жизнь словно перевернулась. И все его страницы заполнила эта несносная стервозная девчонка, в которую он влюбился, кажется, без памяти. И, кажется, навсегда. Вот только «навсегда» особо долгим не было. Академию закончили и пути что-то разошлись. Она — в путь актрисы,  он — в путь бизнесмена. Только забыть что-то особо не получалось. Пытался другими пустоту восполнить, но в каждой её черты искал. Глаза такие же зеленые-зеленые, словно два луга в середине лета. Волосы вороньего крыла, такие шелковистые, мягкие. Он верил в любовь. Верил в то, что Лина с ним навсегда. Клялся, что не отпустит. Только боялся. Боялся, что когда-то наступит момент, что и она его предаст. Многие предавали, а она разве не «многие»? Но он ей верил, потому что любовь ослепляет. Его ослепила. Ничего не видел, кроме ее волос, глаз, кроме ее улыбки. Улыбки, от которой мурашки по коже, от которой самим улыбаться хочется. Но когда он чувствовал ее мимолетные касания, невинные поцелуи в уголок губ, он забывал, верил, что всегда будет рядом. А потом все так же резко закончилось и только сейчас он понимает, каким был идиотом. Егор сжимает руль, как можно сильней, будто это чем-то поможет. Он давит ногой в газ. Плевать, что пробки, плевать, что обгоняет,  нарушает правила. Готов отдать миллионы рублей, лишь бы она осталась жива. В ушах до сих пор стоит шепот этого дрянного поганого мстителя, Змееносца. Мягкий голос Лины, которая признается, сдается, но говорит, что любит. — Ну же! Черт! Он сворачивает и летит по дворам, молясь, шепча одними губами. «Лишь бы успеть». «Главное, не опоздать». «Лишь бы живая». Тишина давит на виски и Зверев от этого выть хочет, подобно своей фамилии. Но он стискивает зубы и ищет знакомую многоэтажку. Руки зудят от желания набрать ей, но почему-то этого не делать. Боится, что услышит лишь короткие гудки, а потом смех Змееносца и слова, после которых умрет и он: «Опоздал. Близнецы мертва». Он останавливает машину, даже не паркует, не закрывает. Плевать. Пусть угонят, обворуют, ему главное глаза ее увидеть. Понять, что жива и отпустить. «Никогда не отпускать». У подъезда он срывается на бег, лихорадочно ищет в карманах пальто ключи от ее квартиры. Психует, матерится, вбегает в подъезд и бежит на тринадцатый этаж пешком. Быстрее будет. У дорогой, белой двери он прислушивается. Тишина. — Нет... — стонет он то ли от бессилия, то ли оттого, что кажется сам умер. Он срывает деверь с петель, бежит в ее комнату в надежде застать ее там. Руки трясутся, ноги становятся ватными и почему-то в этот момент он осознает, насколько любил ее. Настолько, что если она вдруг исчезнет из его жизни навсегда это будет конец. Он похоронит ее вместе с собой. Закопает душу заживо. Ужасная боль пронзает его голову и единственное, что он помнит это то, что рядом мелькает медальон Змееносца. *** Ужасная боль в районе затылка, глаза будто налиты свинцом. Он пытается пошевелить хоть какой-то конечностью, но все безуспешно. Он сдавленно стонет, когда открывает глаза. Запах сырости неприятно режет ноздри. Где он? Привыкая к темноте, он оглядывается и с удивлением замечает какое-то движение, а после пару до боли знакомых глаз. — Лина! Он ее глаза из тысячи узнает, даже если ослепнет. Он буквально подползает к ней, крепко-крепко прижимая к себе. На ней лица нет. Бледная, испуганная, растекшаяся тушь по щекам, спутанные волосы. Но в тоже. Время такая родная, такая его. Правда, слез ее он не выносил. И не то, что он терпел не мог их. Просто ее боль — его боль. Он чувствует, как она проводит руками по его волосам и утыкается в шею, судорожно всхлипывая и рыдает. — Ег-гор, миленький...— она вдыхает его запах и кашляет от сырости, проникшей в ее легкие. Агония продолжается недолго, она хрипит, смеется, кашляет и смотрит на него будто самая-самая счастливая. Он стирает с её лица слезы и целует. Целует нежно, аккуратно, боится причинить боль своими действиями. Ангелина вздрагивает от забытых ощущений, от его ласки, но отвечает, проводя тыльной стороной пальцев по его щеке. Прижимается к нему, обхватывает руками до трясучки, запомнить пытается. Боится, что в последний раз. Он отрывается от ее губ и смотрит в глаза. — Я люблю тебя... — шепчет он и Зверева самой счастливой себя считает. — Солнце мое... Он покрывает ее лицо поцелуями, пока Ангелина сбивчиво объясняет ему что да как. — Плевать, Лина, плевать на этого Змееносца, я рядом и ты ничего не должна боятся. Я вытащу нас отсюда. Ангелина быстро кивает, не верит, но его слова правдоподобны. — Прости меня, Звереныш. — выдыхает она ему в плечо, когда он покрывает ее шею поцелуями. — За что, малыш? Ты ни в чем не виновата. — Увы, но виновата. Во всем. Мы с тобой расстались из-за моей лжи, ты должен ненавидеть меня, из-за того что из жизни твоей все никак не уйду... — Остановись. — он взял ее запястья. — Я только ради тебя живу и детей. Я не хочу, чтобы ты из моей жизни уходила, мне с тобой одной хорошо, только с тобой. Потому что люблю до безумия. Прости, что понял под конец. Слышится шорох и посреди подвала появляется Змееносец. И на этот раз он был зол. — Как мило...