Лилии

      Луна выглядывает из-за туч лишь на секунду, чтобы бросить на Ли Юэ искрящийся луч серебра. Сверчки давно уже умолкли. Во всём воздухе звенит холодок.       Чайльд тихо подвывает, уперевшись подбородком в грязь. Он полусидит в маленьком созданном с присущим Чжун Ли упорством и трудолюбием озерце, прижавшись к его твёрдому бортику. Ему до Бездны мокро и противно.       Грёбаные лилии всё не распускаются, а ведь он же так старался! Наверняка вся округа слышала его пение. Так петь не может небось даже сама Син Янь!       Тарталья икает и приподнимает руку, потирая нос. Он размазывает по лицу землю и лишь сильнее ощущает холод. По-хорошему, отсюда надо бы уйти хоть в тот же чистенький уютный дом, но он не может.       Во-первых, в этом доме нет Чжун Ли. Судя по всему, он так и не вернулся. Вот и верь после этого врунишке Паймон! Как бы то ни было, его нет. А значит, нет и смысла туда идти. Что Чайльду там делать? Спать вообще не хочется…       Ну а во-вторых, он просто должен показать этим лилиям! Они у него ещё взорвутся, как сказала Паймон. Именно! Надо просто поднажать.       Тарталья горестно вздыхает и укладывается на холодную сырую землю щекой. Ему становится невыразимо скучно. Рядом, над самым лицом, болтается закрытый бутон одной из лилий. Что Чжун Ли такого в них нашёл? Может, они действительно красивые, когда цветут? Люмин вроде бы говорила что-то об этом. Ей же, помнится, удалось их как-то там собрать…       Чайльд раскрывает рот, но на этот раз широко зевает. Ему кажется, что его губ коснулось нечто. Наверное, стебелёк редкой молодой травы. Интересно, сколько сейчас времени? Скоро ли вернётся домой Чжун Ли?       Ему уже надоело ждать… Чайльд капризно хнычет. Он не может больше ждать Чжун Ли!       Ещё и эта огненная вода… Она всегда плохо на него действовала. Тарталья прекрасно помнит, как чуть не вызвал на дуэль Царицу, позволив Фатуи себя напоить. Хвала Селестии, рядом оказался кто-то умный, и кричащего юношу быстро утащили.       Теперь же он наверняка перебудил весь Ваншу. Ну это-то неважно. Зато он показал Люмин, какой он бравый Фатуи! А она пусть дальше смотрит на своего вечного страдальца да вздыхает с ним по мелочам.       Стоять. Какой из него Фатуи? Он же… он же что-то сделал. Он точно что-то сделал. Они теперь встречаются с Чжун Ли. Да, наверное за это его и выгнали. За… Да разве же его оттуда выгнали? Он всё в той же одежде. Только маску потерял. Наверное, по глупости куда-то положил, а теперь не может вспомнить.       Но что же не даёт ему покоя? Что-то такое есть… Может, всё дело в лилиях? Гуй Чжун… Кем она была? Какой-то там богиней? Мудрость… Архонт Сумеру? Да, наверняка. И она крутила с Чжун Ли роман. Но почему они расстались? Она…       Чайльд застывает. Он вымок и замёрз, его голова гудит и кружится, но он уже не может остановиться думать. Он прекрасно помнит, как Чжун Ли что-то долго и муторно ему рассказывал, пытаясь опровергнуть его мысли. В тот вечер он очень много говорил. Или то была всё же уже ночь?       Она мне дорога. Вот что сказал Чжун Ли. Но если… если это так, то что же это получается? Архонт Сумеру жив, Моракс жив… Соседние регионы… Граничащие территории… Разлом… Фатуи…       Тарталья хватается за голову, пытаясь унять отбивающее о стенки больно сердце. Всё внутри набухло. Он должен понять! Должен! Он так близок! Сейчас что-то щёлкнет, и он поймёт!       Чжун Ли изменяет ему с Гуй Чжун, развращая бедную малышку. Всё настолько просто.       Чайльд откидывает голову назад, марая весь затылок в земле, и прикрывает глаза. Он наконец-то понял.       Тарталья слышит далёкий шёпот травы, но даже не раскрывает глаз. Он слишком устал, а груз набухшей одежды тянет его вниз, ко дну прудика. Он лениво тянется вниз и расстёгивает пуговицы своей куртки, цепляясь постоянно за портупею и рубашку. Избавиться от пиджака он уже не в силах.       Поразительно холодный для здешних мест ветер кусает его в шею и ползёт на грудь, облепленную скрученной рубашкой. Он лижет всё тело юноши, что возвышается над гладью озера, и леденит тёмную в ночи воду.       Чайльд отчего-то вспоминает колыбельную, которую мама пела ему перед сном. Потом её исполняла своим тоненьким мелодичным голоском Тоня, когда в отсутствие матери пыталась уложить непоседу Тевкра спать. Он пытается повторить мотив, но вместо этого просто закашливается. Голос одеревенел.       Да, зря же он старался. Кажется, даже слегка охрип. А этим привередливым цветам, порождениям Бездны, не иначе, хоть бы что. Ни один не распустился. — Хрен с ним, — устало бурчит Тарталья и прикрывает лоб ладонью.       Вода течёт с рукава пиджака маленькой холодной струйкой. Становится ещё менее уютно.       С руки в воду плюхается грязь, и Чайльд лениво улыбается. Наверное, увидь его сейчас мама, назвала бы трубочистом. А как бы ужаснулась она его волосам!       Тарталья кое-как мотает головой, ощущая липкость и морозность хорошенько вспаханной земли. Он скучает по своей семье. Может, они ещё смогут увидеться? Почему это кажется ему настолько невозможным?       Чайльд громко прочищает горло и вновь пытается спеть. Он не произносит слов. Они давно забыты. Юноша мурлычет сам мотив, тихий и по-родному успокаивающий. — Аякс?       Тарталья дёргается, набрав в лёгкие весь возможный воздух, и резко садится, чуть не хлебнув воды. Прудик плещется вокруг, обдавая леденящим душем. Отчего-то ему становится ещё холоднее и липче.       Ветерок с новой силой принимается за тело, пробирая до костей. Куртка болтается где-то на локтях, делая лишь хуже.       — Что? — охрипшим страшным голосом недовольно спрашивает он у темноты.       Он никого не видит. Только тёмный силуэт на фоне нескольких звёздочек и неба. Но он прекрасно знает, кто здесь стоит.       Чайльд несколько раз кашляет и потряхивает головой. В сторону разлетаются брызги и комья земли. — Консерва меня не обманула? — зачем-то громко спрашивает он. — Консерва? — Чжун Ли, как кажется Тарталье, самой силой гео включает свой фонарь и присаживается на корточки, ставя его рядом с озерцом.       Несколько лилий выглядывают из-под покрова тьмы. Ночь немного расступается, давая место тёплому неяркому огоньку. Становится уютнее.       Даже ещё не видя его лица, юноша может сказать, что Архонт удивлён. — А, ну чирикает всё время. Эта, как её… От неё голова болит. Подружка Люми… — торопливо принимается он объяснять.       Отчего-то очень важно, чтобы мужчина его понял. Очень важно. — Ты имеешь в виду Паймон? — Да, наверное. Летучая такая. Притащила сюда, закинула в пруд, и давай хохотать. А я голос, между прочим, сорвал. — Паймон закинула тебя в пруд? — Стоит отдать Чжун Ли должное, его голос не выражает ничего, кроме спокойного любопытства.       Юноша видит, как он приподнимает брови в удивлении. Его лицо кажется ещё более смешным и милым, выхваченное из темноты фонарём. — Да нет, конечно. Я сам полез. Не помню, почему. — Чайльд икает. — А она давай хохотать! А Люмин стоит такая потерянная, вроде тоже ей смешно, а вроде не этого она хотела… Ну, конечно, она согласилась с Консервой только чтобы хозяйка Ваншу не капала потом ей на мозги. Всё равно не вышло меня соблазнить, — гордо добавляет он. — Не то чтобы она, конечно, особенно пыталась. У неё же вроде как зелёный этот. Ходит всё время с недовольным лицом и фыркает при виде меня! Я знаю, чего он хочет. Как доберётся до Тевкра и хвать зубами! А потом прожуёт вместе с костями. Только знаешь, что он получит? Настоящий снежанский кукиш!       Тарталья складывает пальцы и, подавшись прямо к бортику со склонившимся к воде Чжун Ли, потрясает прямо перед его лицом рукой. За чужой перчаткой он не замечает горящей на чужих губах улыбки.       Вода снова колышется, плескаясь из-за края, и юноше приходится поёжиться, сжимаясь из-за холода. Пиджак ползёт по локтям вниз и сваливается с одной руки.       Мужчина упирается лицом в ладонь и тихонько смеётся. — Что? — только и спрашивает он. — Ты напился? — Ну да. — А потом Паймон в голову пришла идея отправить тебя на задний дворик?       Чайльд хмурится и осторожно чешет шею. Рубашка скукоживается ещё сильнее. — Да, я же вроде как пел. Люмин пыталась меня заткнуть. — Ты пел? — Архонт приподнимает брови. — А что, не могу что ли? — Чайльд тут же надувается. — Я не так уж и плохо пою вообще-то! Могу посоревноваться с твоей несравненной Син Янь!        Чжун Ли прикрывает глаза и несколько раз моргает. Он пытается не засмеяться вновь. — Это было бы ужасно, — наконец с доброй усмешкой говорит он. — Лично я предпочитаю традиционную оперу Ли Юэ, хоть и нахожу некоторые… интересные моменты в исполнении Син Янь.       Тарталья шлёпает его рукой по кончику ботинка. На блестящей коже тут же возникает ком грязи.       Свеча в фонаре несколько раз мигает. — А мне нравится. Только вот не может же она увидеть Искателя приключений из Мондштата… А от Юнь… Короче, у меня уши вянут.       Архонт пожимает плечами и поправляет пальто. — Да, традиционное исполнение весьма… специфично. Так и должно быть. Все традиции, если задуматься, довольно специфичны. Они отражают суть народа и должны быть разными.       Чайльд умолкает и сдаётся. С этим человеком… Божеством, не важно, он спорить просто не способен. Тем более когда голова гудит от летающих всюду мыслей. Их же ещё поймать надо…       Фонарик снова подмигивает. Юноша молчит, буравя взглядом землю. Со светом ему почему-то теплее. И лилии выглядят не такими бесящими… — Я могу… вынуть тебя из пруда? — интересуется Чжун Ли, протягивая руки.       Они кажутся Тарталье ещё мощнее и опаснее в неярком свете фонаря. Но он не боится. Он прекрасно знает: всё, что сделают эти руки, будет ему на благо.       Он резко прижимается к прохладной перчатке своей щекой и улыбается, прикрыв глаза. Ему хорошо. — Аякс, — тихо зовёт мужчина. — Я могу… — У-у, — бубнит юноша и, подтянувшись на руках, хватает его за галстук.       Пиджак зачерпывает воды и прилипает намертво к предплечью.       Чжун Ли покачивается вперёд, но кое-как удерживается на месте, ухватившись за тихо звякнувший фонарь. Он явно удивлён.       Чайльд весело смеётся, высвобождая украшенный клочок материи из-под плаща и подтягиваясь выше. Он чувствует тёплое дыхание мужчины на своём мокром лице и видит, как полыхают его сосредоточенные на возлюбленном глаза. Сейчас часть его лица полностью сокрыта мраком ночи, а другая едва освещена, но юноше и не нужно много света. Он знает все выражения лица Чжун Ли.       Архонт продолжает держаться за фонарик на земле, другую руку опуская на мокрое насквозь плечо в рубашке. — Тебе, должно быть, было очень холодно, — замечает он, впутываясь в слипшиеся на шее от грязи волосы. — И… ты, похоже, запачкал волосы.       Тарталья беспечно улыбается. Всё, что говорит Чжун Ли, на самом деле не имеет ровным счётом никакого значения. Главное — чтобы он смотрел только сюда, только на Чайльда, и большего не надо. Куда уж больше-то? — Ты всё равно не…       Юноша отталкивается и, повиснув на болтающемся галстуке, целует Чжун Ли в губы, прикрыв глаза. Мужчина что-то мычит и всё же заваливается на колени, но не противится. Он кладёт руку в перчатке на чужой затылок, прижимаясь крепче.       Тарталья жадно облизывается и снова тянется вперёд. На этот раз Чжун Ли готов.       Чайльд чувствует себя умирающей черепахой. Правда, он видел её всего-то раз, но этого уже вполне достаточно. Он барахтается на краю пруда, из-за тяжести одежды и налипшей грязи не в силах выбраться к Архонту. Чжун Ли, отвергнутый в своём порыве помощи, сидит и ждёт, готовый протянуть Тарталье руку.       Юноша пыхтит и переваливается из удерживающей его воды лицом в землю, ощущая, как разъезжаются колени. Умирающая черепаха смогла-таки вылезти на сушу. Уже хоть что-то.       Становится ещё холоднее. Теперь облеплено и мокро всё его тело, и ночная прохлада приклеивается просто повсюду.       Фонарь дрожит.       Чайльд приподнимается и распрямляет спину. Он быстро скидывает куртку с себя вниз, прямиком на сапоги, и движется вперёд. Чжун Ли встаёт, протягивая руку.       Кряхтя и бурча ругательства под нос, Тарталья поднимается. Теперь он чувствует гораздо ярче ледяные дуновения ветра и липкость своей формы. И в чём он завтра выйдет? Не выпадет же в грязной и едва сухой одежде…       Архонт молча осматривает своего возлюбленного, поджав тонкие губы и сузив янтарные глаза. Он держит поднятый фонарь на уровне лица, сейчас совсем похожий на запутавшегося в туманах ночных рек богатого путника на лодке, что так часто попадались в деревеньке и останавливались на ночь.       Мужчина даёт ему совершенно не требуемый фонарь и педантично расстёгивает своё пальто. Юноша жадно смотрит, как в отблесках свечи вспыхивает золотом кольцо на перчатке и пуговицы. Это действительно красиво.       Консультант осторожно водружает свою одежду на плечи возлюбленного и забирает фонарик в свои руки. Чайльд тут же кутается посильнее, ощущая не ушедший жар чужого тела и долгожданные крупицы тепла.       Чжун Ли с каким-то треском поднимает темнеющую грудой куртку и, отряхнув, вешает на руку с фонарём.       Он протягивает свободную ладонь в перчатке и ведёт спотыкающегося юношу к их дому. — У тебя осталась сменная одежда? — спрашивает Архонт, не оборачиваясь.       Тарталья думает. — По-моему, я оставил её в той дрянной гостинице. Или это двор? Или не оставил…       Думается откровенно плохо. Нет, голова уже, конечно, не так болит от мыслей, как до этого, но все события и факты тонут где-то глубоко.       Наверное, мозг очень похож на океан, решает юноша. Да, у людей в голове точно океан. Ну, не у всех, а только у умных, например. У других море… Чжун Ли же что-то говорил про размеры мозга…       Тогда вполне логично, что, добавив ещё немного воды, можно почувствовать некое неудобство. Все эти воды смешаются и будут мешать течению из-за… как там это называла какая-то учёная дамочка? Разница температур? Правда, она вроде бы говорила о чём-то совершенно ином и обыденном…       Что-то не так. Что-то явно не так. Тарталья это чувствует. Что изменилось? Может, появился этот шорох? Да нет, в нём нет ничего дурного. Тогда что? Разница температур…       Точно! Какого это мага Бездны он не ощущает тепла руки Чжун Ли? Чайльд озирается. Вокруг ни зги не видно, кроме освещённой горящим в руке Архонта фонарём двери. Он возится с замком и, как кажется Тарталье, что-то бормочет себе под нос. Наверное, делать это одной рукой очень неудобно.       Чайльд тянется к массивной ручке, рядом с которой копошится мужчина, и обхватывает его запястье, вцепившись намертво в пальто. Ему немного обидно. Можно было открыть дверь не отбирая у него своей руки! У Чжун Ли что, рук маловато?       Архонт чему-то улыбается, освещённый фонариком, и тянет на себя скрипучую дверь. Внутри темно, но Тарталья даже так узнаёт их домик. Он практически наощупь входит за Чжун Ли и осторожно упирается бедром в стоящий у окна стол.       Не удерживаемая ничем более одежда падает с его плеч на пол.       Помнится, они именно здесь о чём-то жарко спорили. Или не спорили? Но он тогда вроде как ушёл с разбитым сердцем. А может, ему это приснилось. С океаном мыслей так сложно…       Чайльд не особо понимает, когда мужчина оказывается рядом и зажигает стоящие повсюду лампы. Пальто на полу тоже уже нет.       Становится слишком ярко. Юноша зажмуривается на несколько мгновений, чувствуя, что закачался. Тупые мысли и тупой свет. — Ты в порядке? — Чжун Ли и сам несколько раз моргает, стараясь привыкнуть к освещению.       Вместо ответа Тарталья опускает голову ниже.       Архонт исчезает на несколько мгновений и возвращается с живительной для Чайльда водой, плещущейся о краешек стакана. Юноша резко запрокидывает голову, выпивая сразу залпом. Ему кажется, что он чувствует горьковатый привкус.       Отчего-то он начинает всё вспоминать. Голова немного кружится, но даже так ему лучше. Она хотя бы больше не гудит.       Что он там наговорил? Архонты, он же действительно пошёл петь этими лилиям! Хвала всему святому, что только существует, они не распустились.       На кого он похож… Чайльд буравит взглядом свои заляпанные перчатки. Отвратительно! Чего это его понесло копаться в земле рядом с прудом?       Это всё видел Чжун Ли. Чжун Ли выслушал его пьяный бред и даже, вроде как, не посмеялся. А потом ещё помог. За что ему дарован такой мужчина?       О да. Чжун Ли же всё видел. Тарталья медленно загорается и убирает руки со стола. Он видит грязные разводы, но его это мало волнует.       Он чувствует себя провинившимся прямо под носом мамы малышом. Но почему? Он ведь ничего дурного не сделал! Не сделал же?       Чайльд хлопает себя по лбу ладонью и тихо истерически смеётся. Что за бред он нёс!       Исчезнувший было Архонт издаёт недовольный звук. — У тебя земля на перчатках, — говорит он, появляясь в поле зрения Тартальи. — Лучше снять их.       Юноша послушно стягивает их с обеих рук и с отвращением кидает на заваленный мудрёными книгами диванчик. Там обычно складывает всё, что им сейчас не нужно. — Она у меня и на лице. — Чайльд отплёвывается. — И в волосах, вроде.       Чжун Ли почти бесшумно отодвигает стул и садится, закидывая ногу на ногу. Тарталья смотрит на его ботинки. — Она у тебя везде, — с долей усмешки изрекает Архонт и склоняет голову на бок. — Так почему Паймон решила вдруг отправить тебя в озеро?       Он ослабляет галстук и медленно тащит перчатки со своих рук, аккуратно складывая их на стол. Тарталья смотрит на тёмные ладони с едва заметными сейчас золотистыми узорами. — Боюсь, это долгая история. — Чайльд прокашливается и прикрывает глаза. — И тупая. — У нас много времени, я надеюсь. Ты хочешь спать?       Юноша качает головой.       Чжун Ли закатывает рукава рубашки до локтей и усаживается поудобнее.       Чайльд сдаётся. Не то чтобы он хоть когда-нибудь мог по-настоящему противостоять Архонту. — А где моя… мой пиджак? — неожиданно спрашивает он, оглядываясь.       Он шарит взглядом по предметам в большой комнате, но ничего не видит.       Чжун Ли небрежным взмахом мощной руки указывает на крючок у входа. Тарталья фыркает. — Он же весь в земле. — Я не мог бросить его на пол. В конце концов, он ничего не сможет там запачкать.       Юноше приходится согласиться. Пальто действительно висит на некотором отдалении. Кажется, этот старый педант уже не исправим. — Так почему… — начинает Архонт, но Чайльд его перебивает. — Паймон сказала, чтобы я спел лилиям. Дурацкая идея, конечно, но всё же. Люмин пришлось с ней согласиться, потому что я орал в её комнате. Или то была не её комната? Короче, она согласилась. Ну, а мне-то какая разница, где петь. — Ты пел в комнате Путешественницы?       Тарталья видит, как Чжун Ли улыбается. — Ну да, сидя на полу. Она пыталась затащить меня в… А, это тогда была не её комната. Или…       Архонт покашливает, будто у него першит в горле. — Ну, вот так я и оказался в пруду. На самом деле, я вроде бы упал. Не помню… Я, между прочим, очень долго пытался. А они не оценили!       Чайльд хлопает по ноге и тут же отдёргивает руку. Мокрая прилипшая штанина брызжет вокруг несколько капель.       Чжун Ли трясётся в беззвучном смехе. — Что? — Тарталья отряхивает руку, обдумывая сказанное. — Ну… ну да, звучит глупо.       Чайльд усмехается и опирается сухой рукой на стол. — Прости, любовь моя. — Архонт касается его запястья кончиками пальцев. — Я не хотел тебя обидеть.       Чайльд фыркает. — Похоже, пение действительно не для меня.       Чжун Ли качает головой. — У тебя прекрасный голос. Я думаю, всё дело в выбранном тобою жанре.       Тарталья жмёт плечами. Он думает, что Моракс просто поразительно обожествляет каждую его частичку для такого древнего Архонта. — Ты можешь попробовать снова завтра, — тихо говорит Чжун Ли. — Или в любой другой день. — Да уж точно не сейчас! — с усмешкой отзывается Чайльд. — Сейчас уже, наверное, поздно, и…       Он придирчиво осматривает свою одежду и прикрывает глаза. Что ему делать с этим кошмаром? — К слову о времени. — Юноша оглядывается по сторонам. — Искупаешься со мной?       Чжун Ли несколько секунд моргает, прежде чем вздохнуть. — Конечно, — отзывается он. — Но причём здесь время?